* * *
Нельзя сказать, что нам совсем не повезло. Мы заметили мчавшуюся навстречу упряжку издалека – день-то был солнечный, снег искрился, мы нацепили защитные очки.
Кролик углядел их первым и остановился.
– Нас встречают.
Огнестрельного оружия у нас не было – пистолет охотника искорежила пылающая синева, в палатке мы ничего не нашли. Имелись только ножи – но с ножами не попрешь против ружей. Можно было бы испробовать во второй раз фокус с синевой. Но в нартах сидели как минимум двое. К тому же вслед за упряжкой бежали еще трое. Всех угостить синей сметаной из контейнера я при всем желании не мог – концентрата оставалось на донышке.
И тогда я сказал:
– Задействую кристалл.
Кролик дернулся. Я не видел его глаз за защитными очками, но готов был поставить тысячу золотых, которых у меня, разумеется, не было, что в этот момент в них был ужас.
Взять под контроль кристалл с наскока начинающему силовику – дело совершенно немыслимое. То есть мыслимое, но безумное. Девять шансов из десяти, что все кончится плохо. Но один шанс из десяти – это лучше, чем ни одного. Посему я второпях принялся потрошить контейнер, а потом открыл футляр и вытряхнул кристалл на ладонь. Мой браслет заправщика обожгло будто огнем.
Я накрыл кристалл ладонью. Теперь и второй браслет запылал. А потом я стал разводить руки, создавая защитный барьер. Сделал я это очень даже вовремя – седок в нартах уже взял нас на мушку.
Ну а то, что произошло потом, предсказать не мог бы никто – даже самый опытный силовик. Первым делом оба седока свалились с нарт, собаки рванули в разные стороны, лыжники, наоборот, повернули навстречу друг другу, и все трое столкнулись лбами в одной точке. Меня ударило в грудь, будто лошадь лягнула ледяным копытом. Правда, я не знаю, как лягаются лошади, но думаю, что именно так. Воздух выбило из груди весь без остатка. Пролетев метра три, я рухнул в сугроб. При этом я уронил кристалл, а тем временем Кролика опрокинуло на спину и проволокло по снегу метров десять.
Несколько мгновений я напрасно открывал рот, пытаясь вдохнуть. Наконец мне это удалось. Тогда, шатаясь, я встал на четвереньки и принялся искать кристалл.
"Странно, даже звуков никаких нет…" – подумал я и поднял голову.
После столкновения лыжники дружно обнимались друг с другом… Я вгляделся. Нет, пожалуй, они не обнимались, они дрались, не в силах при этом ни на миг друг от дружки оторваться. А бывшие седоки нарт бежали наперегонки, торопясь присоединиться к этой троице. Собаки разорвали постромки, пятерым достались нарты, а семерым – полная свобода, и теперь они неслись в разные стороны, но, кажется, не слишком резво – значит, у собачек будет возможность очухаться после моего неудачного опыта и вернуться в поселок. Можно было порадоваться за псов, но никак не за нас: мы опять остались без упряжки. Кролик тем временем кувыркался в снегу через голову, постепенно удаляясь от меня.
А кристалл лежал в сугробе и помигивал ярко-зеленым, будто насмехался.
Я сосредоточился, поднял его и стал вворачивать в пространство, как учил меня Леонардо. Кристалл мигнул, вспорол мне кисть до кости, но Кролик перестал заниматься акробатикой. Зато пятеро грабителей принялись рычать, визжать и грызть друг друга зубами, как стая голодных псов. Снег вокруг них окрасился кровью.
– Не надо! – выдохнул Кролик, поднимаясь.
– Что не надо? – спросил я, отсасывая кровь с ладони и сплевывая ее на снег.
– Не надо! Спрячь кристалл.
Я посмотрел на грабителей, решил, что им еще долгое время будет не до нас, и, подобрав футляр, запер в него наше сокровище.
Пятеро перестали топтаться на окровавленном снегу и повалились друг на друга.
– Не слишком удачное начало, но цели мы достигли, – ухмыльнулся я.
– Ты что, ничего не понял? – спросил Кролик.
– Учти – это моя первая работа с кристаллом. Причем без опоры на синеву.
– Камень дефектный! Ты мог нас угробить.
– Да? И как ты это понял?
– Он мигает! Или ты не знаешь? Настоящие кристаллы никогда не мигают. У них ровный свет.
В первый миг я ему не поверил – Леонардо мне ничего подобного не говорил.
Наверное, именно тогда я понял, что учитель сказал мне далеко не все, что должен был сказать. А научил лишь тому, что требовалось ему для своих личных целей.
Многие думают, что, задействовав кристалл, силовик с ним срастается точно так же, как магистр, и разрушение кристалла – это смерть для его хозяина. Так вот, это как раз враки. Потому что тот дефектный кристалл распался, а я все еще жив.
Кстати, пару слов о другом заблуждении: почти все полагают, что кристалл – лишь средство управления синевой. На самом деле у каждого кристалла есть свой запас энергии, причем немаленький. Правда, использовать "камень" в таком качестве – все равно что забивать сваи с помощью микроскопа – кажется, такое сравнение однажды привел Граф. Но, знаете, когда речь идет о собственной шкуре, можно треснуть противника по башке и микроскопом.
* * *
Почти год мы с Кроликом торговали концентратом синевы. Вечная энергия нашего Океана ценилась тем дороже, чем ближе находился Южный полюс. Прессовать синеву – занятие не слишком захватывающее. Сначала мы занимались этим на Ледяном континенте, потом, подкопив малость деньжат, перебрались на Малый архипелаг. Здесь концентрат стоил куда дешевле, но зато было не так холодно и не надо было питаться одними консервами и постоянно глотать таблетки от цинги. Но и здесь всем требовалось много-много топлива для горелок – согревать дома и теплицы, заправлять двигатели машин и кораблей. Концентрат шел нарасхват.
Мы купили лицензию и развернули дело – наняли рабочих фасовать концентрат, развозить его заказчикам и доставлять контейнеры и бутыли. Один ушлый бухгалтер взялся вести наши дела. А мы с Кроликом сидели круглые сутки на маленьком баркасе в миле от берега за буйками (сосать синеву ближе этой черты было запрещено) и тупо прессовали синеву в контейнеры. Сначала насос заглатывал забортную субстанцию, потом Кролик сжимал ее вдвое, а потом я уже доводил до кондиции – состояния, пригодного для горения, – а для этого надо было сжать ее еще раз в пять минимум. И пусть Малый архипелаг – место куда более теплое, чем Ледяной континент, на баркасе было зверски холодно, мы сидели в крошечной каюте и обливались слезами, глядя, как сгорает наша драгоценная синька в прожорливой печурке баркаса. Мы копили дукаты, в надежде приобрести серьезный катер и навсегда покинуть этот холодный мир. Лоцман был за то, чтобы отправиться в теплые страны ближе к экватору, я тоже истосковался по лету, и мы оба сошлись на архипелаге Верга. Во-первых, там не было Пелены, во-вторых, не надо было вступать в гильдию заправщиков, чтобы прессовать синеву, – достаточно взять лицензию, и можно открывать дело. И потом, все наши новые знакомые расписывали это место как сад земных наслаждений. Как выглядят наслаждения неземные, нам никто объяснить не сумел. Возвращаться на наш остров мы не собирались – во всяком случае, каждый громко заявлял об этом. Как выяснилось потом, мы лгали друг другу и самим себе. Каждому из нас снилась по ночам Альба Магна, ее серебристо-лиловые парки, ее галереи на черных столбах, снилась ель на площади Согласия. В глубине души каждый был романтиком и мечтал вернуться.
Одно было плохо: сбережения росли медленно. Прессовать синевы больше, чем у нас выходило, нам с Кроликом было не дано. Найти третьего силовика мы не сумели, а текущие расходы пожирали львиную долю от продаж, к тому же мы поставляли четверть концентрата в общественные хранилища – в качестве налога. И все же наш счет в банке потихонечку рос, и мы уже начали присматривать подходящий катер…
А потом все рухнуло.
Мы с Кроликом были глупыми мальчишками, мы даже не заметили, что за нами следят, не обратили внимания на смутные намеки хозяина гостиницы и отвергли предложение местного стража, который предлагал нам свой "покров" за пять процентов добытого концентрата. Услышав слово "покров", я расхохотался. Уже чего-чего, а даже подобия Пелены закона на Малом архипелаге не было и в помине. Здесь каждый жил сам по себе. И губернатор острова, и его ближайшая клика очень удивлялись, когда от них требовали навести хоть какой-то порядок. Они считали, что их должны кормить и поить лишь за то, что они сумели забраться наверх.
Но мы с Кроликом были уверены, что уж нас-то никто не тронет. Мы были силовиками, умевшими обращаться с синевой, я мог попросту поднять волну и обрушить ее на любого врага (так я воображал во всяком случае), а уж Лоцман мог идеально направить мою волну к цели. Не говоря уже о кружевах, которые я умел создавать из пены. Комья этой дряни постоянно забивали наше оборудование, и его приходилось чистить раз в два или три дня. Я не выбрасывал белые сгустки, а, связав в моток, оставлял их валяться по углам и на полках. Наверное, я был не так наивен, раз держал смертоносное оружие под рукой. И еще – кристалл я спрятал на баркасе: на любой посудине полно мест, где можно укрыть совсем небольшой футлярчик.
Но нас скрутили не на баркасе, а на берегу. И кружев у меня под рукой как назло не оказалось. И тот, кто на нас с Кроликом напал, знал, как пленить силовиков, – нас сковали стальной цепью, надели поверх золотых титановые браслеты и избили до полусмерти. А потом привели к Бульдогу.
Эту встречу я не забуду до конца жизни.
Бульдог был среднего роста человечек с очень крупной головой. Высокие скулы, приплюснутый нос, выпуклые глаза, высокий лысеющий лоб. Не урод. Просто некрасив. Он был весь затянут в кожу, она поскрипывала при каждом его движении.
– Зачем вы их привели? – спросил он, не удостоив нас даже взгляда. – Я же сказал: отвести на баркас и заставить работать.
– А если не будут? – спросил квадратный парень с обмороженным шелушащимся лицом.
– Не будут? Кто не будет? – Он ткнул пальцем в меня. – Этот? Или этот? – Палец указал на Кролика.
– Любой…
– Тогда убей этого! – Палец по-прежнему указывал на Кролика. – Урод будет работать за двоих.
Приказ и жуткий, и дурацкий: за двоих прессовать синеву невозможно. Но тут дело было не в логике, а в страхе, ужасе даже, который внушил двум мальчишкам этот человек. Этот ужас пробил нас до самых костей – не хуже морозов Ледяного континента.
– Твоя задача – заставить людей работать и выполнять положенное, а как – меня не волнует, – продолжал отчитывать подчиненного Бульдог. – Совершенно не волнует, запомни, Снеговик.
Тот спешно кивнул. Я видел, как судорожно дернулся на его шее кадык: парень и сам боялся Бульдога до усеру.
В тот же вечер мы вновь очутились на нашем баркасе, скованные цепью и в холодной каюте. Насос уже работал, и рыжий здоровяк в пушистой и толстой парке приказал:
– Работать!
– А пошел ты в синь… – Я сплюнул. И тут же лезвие ножа, острое как бритва, вспороло мою щеку.
Я не заметил стоявшего у меня за спиной невысокого и юркого человечка.
– Работай! – повторил рыжий. – Или в следующий раз лишишься яиц.
Голос был равнодушно-спокойный. Я вспомнил о приказе Бульдога и испугался. Они же могли убить Кролика – всего лишь за мой нелепый возглас, и я бы остался один здесь, на баркасе. Кажется, я ни разу потом так никогда не пугался, как в тот миг. Меня аж заколотило от ужаса. Кажется, Кролик перетрусил не меньше моего.
Так мы превратились в рабов и продолжили прессовать синеву.
Цепь оставляла нам с Лоцманом ровно столько свободы действий, чтобы мы могли создавать концентрат. Чтобы позволить мне очистить агрегаты, когда их забивало пеной, с меня снимали оковы. Я всегда чистил агрегат в присутствии надсмотрщика – того шустрого человека с ножом. Он отлично обращался с острыми предметами, в чем я убедился на своей шкуре, но ум его явно не отличался остротой. Иначе бы он заметил, что белые черви, которых я извлекаю из прессовального агрегата и якобы кидаю в гальюн, наш баркас не покидают, а так и остаются здесь, прирастая прозрачными сосочками к обшивке.
Постепенно страх, внушенный Бульдогом, истаивал и притуплялся. И по мере его ослабления мою голову все чаще посещали мысли о побеге.
– Мы убежим, – сказал я как-то ночью Кролику, когда мы лежали в нашей тесной и грязной каюте, прямо в одежде, по-прежнему скованные. – Не боишься рискнуть?
– Не боюсь, – ответил Кролик.
– Но тебя обещали убить.
– Во-первых, я не уверен, что они запомнили, кого именно грозились прикончить. А во-вторых… тому, кто останется в живых, придется куда как хуже.
– Мы просто должны сделать так, чтобы все получилось, – ответил я.
Не знаю, были ли мы так уж ловки или наш надсмотрщик оказался глуп… Во всяком случае, он не заметил, как белый червяк – пусть и не с первой попытки – обвил нашу цепь. И там, где белая нить оплела стальные звенья, металл стал темнеть и на ощупь как будто становился рыхлым – концентрированная синева медленно разъедает любую сталь, поэтому ее и хранят в титановых баллонах. Вообще говоря, титановая цепь приковала бы нас навечно, но то ли наш хозяин не знал об этом, то ли пожадился, решив, что самые обычные оковы удержат двоих голодных, перепуганных и до смерти уставших мальчишек. Спустя неделю цепь благополучно лопнула. В тот же день вечером я бросил в лицо нашему надсмотрщику комок белых червей, и они изгрызли его минут за пять, превратив плоть в алый ноздреватый "сыр". Жаль, что нашего хозяина не было на баркасе, так что кружева-черви расправились только с охраной – парнем с ножом и тремя сонными и поддатыми, а потому неуклюжими бандитами. А потом мы завели движок – благо концентрата было на баркасе вдоволь – и ушли в Океан. Мы дотянули до ближайшего острова – герцогства Бальтиони. Здесь продали по дешевке баркас и обзавелись поддельными дешевыми браслетами личности.
Мы были в счастье.
Об одном я тогда жалел – что так и не удалось посчитаться с человеком, который сделал нас рабами и которого все называли Бульдогом. Я все эти годы мечтал прикончить гада. Сколько людей батрачили на него, как бессловесный скот. Скольких он убил! Но даже не это, нет… я не мог простить ему свой страх, свое парализованное подчинение. Свое бессилие. Оно тянулось за мной годы и годы. Оно было увечьем пострашнее сожженного лица.
Глава 7
Я очнулся на полу камеры. Было темно, башка болела. Я с трудом поднялся и сел, пол навалился и опрокинулся… Я тут же растянулся снова…
– Мэй, сука… – Кажется, я прошептал это, еще не успев ни о чем подумать.
Я не сразу вспомнил, что произошло, а когда вспомнил, готов был грызть камень и железную койку в камере. Не говоря уже о решетке! Ну что ж, Мэй сдержала свою клятву. Она обещала посадить меня на минус седьмой уровень, и она таки меня посадила.
Вот же синь! Значит, она с самого начала работала на Архитектора. И эта перестрелка на моей заправке – всего лишь дешевый спектакль. Возможно даже, тот парень, которого я сжег, был нанят тем же Архитектором или стражами. Никто не предполагал, что я вмешаюсь так резво. Я мнился им пешкой в руках, я должен был создать команду и выбыть из игры. Меня не сочли достойным. Меня и Макса – теперь я был уверен, что исчезновение Макса – дело рук Мэй и ее сообщников. Лейтенант с самого начала была против Макса. Значит, она держала на примете другого Разрушителя.
Ловко… Я собирал команду, а тем временем Архитектор сидел в тюрьме, и все считали его погибшим. Якобы погибшего никто не принимал в расчет…
Синь! Вечная синь! Да чтоб им туда провалиться и не всплыть! Как же я в тот миг их ненавидел. Кажется, даже больше, чем Бульдога. Но еще больше я ненавидел себя – за свою глупость и тупость. Как я не понял все сразу! Не разглядел! Не раскусил!
Ада… Она у них? Или с ними? Скорее всего, с ними – ведь ее привела Мэй.
А я… О боги синевы! Мой кристалл… Я оставил его у Охранника. То есть у Ады… Ха-ха… Я оскалился и даже попытался рассмеяться. Уже не мой кристалл…
Ладно, хватит. Я оперся на липкую грязную койку и поднялся. Встал, шатаясь. Дверь была прикрыта, и ее удерживало что-то, но не замок. Я уже говорил, что почти все засовы в тюрьме держатся лишь силой Пелены. Когда закон падает, они отпираются, хотя и не сразу, а по уровням. Первыми падают самые слабые – на камерах мелких жуликов и воришек минус первого и минус второго уровней, потом следует черед третьего уровня – грабителей. Третий, четвертый уровень… Точно тюремную иерархию я не знал, но на седьмом уровне сидели те, кто пытался манипулировать его величеством законом, те, кто разрушал Пелену. Вот здесь имелись еще и автономные механические запоры. К счастью, Мэй милостиво не воспользовалась таким замком. Она разрешала мне выйти.
Я попытался открыть дверь. Снаружи что-то мешало. Скорее всего, это была выломанная из соседней камеры кровать, которой подперли дверь, – ничего более подходящего Мэй и Архитектор отыскать не могли. Странно, почему она меня попросту не прикончила? Видимо, потому, что всегда питала ко мне некоторую слабость. Посему всего лишь оглушила и бросила здесь. Предварительно прихватив мой рюкзак и очистив карманы – исчезли футляр из черного дерева с надписью "Леонардо", то бишь моя оправа, кресало, бумажник (вот же сука, а еще страж!) и даже моток моих "кружев" – хотя Мэй они без надобности, а мне бы дали шанс уцелеть. Ну, спасибо, не забуду до следующего падения Пелены!
С третьей или четвертой попытки я сумел все же отодвинуть кровать (я не ошибся насчет преграды) и выбраться в коридор.
Можно было бы рвануть наверх, попытаться догнать моих "друзей" и остановить. Но Мэй хорошо так приложила меня по башке – и я провалялся в отключке не менее часа.
Окажись я на самом деле за Вратами Печали заключенным – и тогда бы я не испытывал такого отчаяния. Я потерял оправу – а без нее невозможно поднять волну. Я потерял кристалл и всю свою команду… Я потерял столько времени, когда пришел черед действовать! Для того чтобы добиться успеха, хаос дает не дни и годы, а минуты и часы. Упущенные, они ложатся камнями на душу. Тоска охватывала меня, как мороз раздетого человека в зимний день на улице, и я опускался, как по лестнице, все ниже и ниже, марш за маршем, на самое дно отчаяния. Там, внизу, я догадывался, должен быть выход. Но я не хотел открывать эту дверь. Во всяком случае, пока…
Однако мысли в голову лезут совершенно тюремные. Что и неудивительно – я же в тюрьме.
Остаться здесь, не выходить… В конечном счете – это самое безопасное нынче место. Бандиты и стражи покинули подземелья, грабители сюда не сунутся. А когда Пелена вновь опустится на город – вот тогда и выйти… я почти не сопротивлялся и готов был уже принять это решение. Надо было всех сюда пригласить – Кролика, Макса, Полину. Полина… Опять уксусом окатило душу и заставило тело передернуться.
"Будьте самим собой и не впадайте в уныние", – будто наяву услышал я голос Графа.
Ты тупой неудачник, Феликс! Почему ты опять воешь от бессильной злости, сидя на сломанной кровати в разгромленной тюрьме? Никто пока еще не добрался до Двойной башни и не соткал свой покров. Значит, есть за что побороться. Разве тебе не жаль своих людей? Раз ты собрал команду, ты не должен опускать рук! Да пусть хоть трижды Архитектор встал бы у тебя на пути! Граф бы не сдался.