Королева приняла Иоганна очень ласково, размесила его со свитой на задворках своего дворца и лично извинилась за то, что предоставила столь важным гостям недостаточно хорошее помещение. Затем в устной беседе объявила, что у нее нет желания изменить свой одинокий образ жизни.
Шведский кронпринц был, естественно, не единственным претендентом на руку юной рыжеволосой королевы Бет. У него был могущественный соперник - испанский король Филипп. Тому Елизавета морочила голову гораздо изобретательнее.
Что было весьма кстати - Иоганн все время мешал испанским посланцам - соискателям руки английской Дамы. Он сорил бриллиантами и докучал королеве любовными признаниями, произносимыми от лица своего старшего брата.
Шведский кронпринц был, пожалуй, самым эксцентричным из всех заморских претендентов на сердце Елизаветы. "Пылко-влюбленный" Эрик присылал Елизавете бесконечные письма на изысканной латыни, уверяя, что любит ее больше, чем себя и готов признать себя глупцом - ибо только глупец продолжает любить, когда его не любят. Он неизменно подписывался: "преданнейший и влюбленнейший брат Вашего Величества - Эрик".
В конце концов, после того, как неудачу потерпел принц Иоганн, Эрик решил самолично предстать перед непреклонной красавицей. Отец, король Густав Ваза, дал ему свое согласие на это путешествие.
Подготовка велась с истинно шведским размахом. Шведский риксдаг проголосовал за то, чтобы выделить деньги на это важнейшее путешествие. А затем произошло непредвиденное (хотя и ожидаемое) событие. Король Густав умер, и Эрик стал королем.
Конечно, Елизавета не решится отвергнуть предложение руки могущественного монарха! И вскоре после коронации Эрик поднял паруса.
Стихия оказалась против него. В Скагерраке разразился такой сильный шторм, что корабль короля был вынужден поменять курс - ради спасения жизни его величества. Эрик написал Елизавете новое письмо, выражая глубочайшую печаль по поводу неудавшегося путешествия.
Он обещал приплыть в Лондон следующей весной. Ловкий английский торговый агент в Стокгольме уговорил короля Эрика купить драгоценности, чтобы преподнести их королеве. В ожидании долгожданного свидания Эрик присылал Елизавете тюки горностаевых мехов. Ввиду предполагаемого прибытия Эрика в Лондон торгаши уже вовсю продавали доверчивым прохожим гравюрки, которые изображали Елизавету и Эрика рядом на отдельных тронах. Горожане Ньюкасла согласились подготовить для Эрика место в палатах королевы и даже приобрели для этой цели особые гобелены. Город потратил целых десять шиллингов на побелку большого зала в особняке ее королевского величества к прибытию короля Швеции. Некий Роберт Хорсбрук получил два фунта за тонну (то есть бочку) пива, предназначенную для высокого гостя.
Рыцарственный и пылкий шведский король тревожил воображение многих английских вельмож, и иные из них находили его весьма опасным. Например, из Швеции дошли слухи о том, что его величество Эрик намеревается вызвать на дуэль Роберта Дадли, графа Лестера, о котором ходили (правда, довольно смутные и неопределенные) слухи, что он - любовник королевы-девственницы…
Все эти ухаживания пылкого, "куртуазного" и взбалмошного северянина страшно забавляли фрейлин ее величества "милыми нарушениями этикета" - и бесили послов "солидных" держав варварскими методами дипломатии.
Эрик XIV был красив: высокий, очень стройный, с тонкими чертами лица, небольшими проницательными глазами и прекрасными светлыми волосами. Он носил бороду, которая еще больше удлиняла его подбородок, и умел одеваться роскошно и с большим вкусом.
Вообще во многих отношениях он казался воплощением идеального монарха: был искусен в латыни, знал французский, испанский, немецкий, итальянский и финский; говорили, что на полках у него стоят труды на греческом и древнееврейском. Он изучал географию, историю, искусство управления - своим наставником в политике и военном деле Эрик считал Макиавелли.
Кроме того, шведский король и сам был неплохим рисовальщиком и гравером. Он играл на лютне, разводил пчел и интересовался астрологией, позволяя себе руководствоваться "указаниями" звезд - в отдельных случаях, разумеется, поскольку не звезды определяли политику Швеции.
Понимая, что происхождение семьи Ваза не более знатное, чем других шведских аристократов, Эрик разработал грандиозную концепцию, которая утверждала его королевское положение и возносила его над прочими.
Он именовал себя Эриком XIV, а не Первым, подчеркивая преемственность королевской власти. При этом Эрик XIII - принадлежавший совершенно к другой династии - умер в 1440 году. Его очаровывало "готское" прошлое Швеции. В этом он мог соперничать с королем Испании.
Древний германский народ - несколько племен, объединяемых общим наименованием "готы", - как считалось, вышел из Скандинавии, чтобы в эпоху Великого Переселения Народов пройтись по всей Европе. В конце концов, после многочисленных войн, готы сделались частью Римской Империи. Последние их потомки заселили Пиренейский полуостров. И когда арабы вторглись в Испанию в VIII веке, они уничтожили готскую династию.
Однако испанские аристократы продолжали считать себя потомками готов. Таким образом, Филипп Испанский являлся "наследником" этого народа не в меньшей степени, чем Эрик Ваза - властелин земли, бывшей для готов первой родиной.
Поскольку о готах было известно очень мало, начали появляться всякого рода вымышленные "хроники", составители которых давали волю своей фантазии.
Эрик Ваза очень ждал одного человека, который несколько раз писал ему из Англии, обещая добыть для его величества дружбу и содействие одного из величайших ученых и астрологов эпохи - Джона Ди.
Король расхаживал по комнате, поглаживая длинную, раздвоенную и тщательно завитую бороду. Этот англичанин, который подписывался просто "Амис" - "Друг" - должен был появиться в Стокгольме со дня на день. Эрик ждал в нетерпении. Во-первых, Амис недвусмысленно намекал на то, что брак с Елизаветой возможен. Елизавета склонна прислушиваться к астрологу (во всяком случае, на это надеялись), так что Джон Ди, который один раз уже предсказал ей восшествие на трон, вполне может предсказать ей также и удачное замужество. И даже назовет ту полночную страну, где ее величество обретет свое счастье.
Объединив их великие державы под общим скипетром, они смогут бросить вызов католической Испании (которая без всяких на то оснований претендует на мистическое готское наследство!) и вместе выведут в море непобедимые флотилии. Новооткрытые земли будут к их услугам, золото потечет рекой.
Для достижения этого триумфа необходимо заполучить Джона Ди.
Кроме того, специалист по криптографии и текстам был желателен в Стокгольме еще и потому, что совсем недавно королю Эрику преподнесли огромный труд - "История готов", составленная Иоганнесом Магнусом. Это сочинение было написано на латыни, и король уже приступил к его переводу на шведский язык. Эрик, блестящий знаток языков и древней истории, вполне мог справиться с такой работой. Но он нуждался в советнике. Ему хотелось вести с ним ученые беседы, обсуждая каждую фразу, каждый удачный или неудачный оборот. Поэтому он впадал в умоисступление при одной только мысли о том, что Ди может не приехать.
Да еще проклятая буря, которая не позволила ему самому причалить к берегам Англии! О, король готов был рвать зубами собственные перчатки от досады!
Однако над стихиями короли не властны.
Равно как не властны они и над Орденом Белого Меча… особенно если понятия не имеют о его существовании. И в первую очередь - потому, что этот Орден искал покровительства преимущественно католических монархов, и то не всегда, а лишь в тех случаях, когда в их содействии возникала острая необходимость.
Поэтому король Эрик продолжал ждать.
А человек, который вез ему известия о возможном прибытии Джона Ди, мирно спал в новгородской земле, под слоями дерна, и чахлый вереск как бы в недоумении щекотал его мертвую щеку…
Глава шестая. По дороге в Феллин
Ливонская война близилась к своей наивысшей точке - русские войска готовились взять Феллин, главную защиту Ливонии, где находился и сам магистр Ливонского ордена, Вильгельм фон Фюрстенберг. Магистр был уже немолод и занял этот пост всего два года назад, сменив Генриха фон Галена. В недобрый час принял он магистерские регалии и облачился в подобающие его сану одежды - белый плащ с черным прямым крестом на левом плече. Орден погибал. Уже пал Дерпт, сдалась Нарва. Русские войска приближались к Феллину.
Армия ливонцев по большей части состояла из наемников. Рыцарей осталось очень мало. Слишком многих совратил призрак легкой наживы, когда один за другим они оставляли плащи с крестами и принимались за торговлю и денежные операции.
Оставалось ждать дня, который позволит ливонцам умереть со славой.
* * *
Меньше всего думали о славе Севастьян Глебов и его спутник Иона, когда с великими трудами и опасностями пробирались они к Феллину вместе с русской армией. Молодого боярского сына поначалу приняли в полк Шуйского, но затем что-то Шуйскому не понравилось, и Глебова попросту "сплавили".
Шуйский призвал его к себе и, разглядывая красивое, почти девическое лицо юноши, лениво проговорил:
- Важное дело тебе, Глебов, поручается. Есть у нас один отряд. Волонтиры. По доброй воле в него пошли. Везут туры осадные да зелье. Отрядец невелик, но командир над ним нужен из знатного рода. Вот ты и сгодишься. Вам надлежит идти до Феллина особняком, а там, по прибытии, тотчас рыть осадные ходы и готовить зелье для того, чтобы обрушить палисады и стены. Понятно тебе?
Глебов сказал, что ему понятно, и вышел. Отряд, которым ему предстояло командовать, был собран за Москвой. Подъезжая к своему "полку", Севастьян все больше мрачнел. Подтверждались худшие его подозрения.
Тридцать человек самого "отъявленного" вида ждали своего командира, пересмеиваясь и дружески тузя друг друга кулаками. Кого здесь только не было! Воры с отрезанными ушами, насильники с вырванными ноздрями, несколько клейменых рож - чьи-то беглые… И это - волонтиры? Добровольцы?
Глебов побледнел, закусил губу, выпрямился в седле. Только теперь ему сделалось в полной мере очевидно, что имел в виду Шуйский. Ему, мальчишке, поручили командовать отрядом отъявленных головорезов, смертников, вся задача которых - добраться до Феллина и там взорваться вместе с зельем, которое предназначено обрушить стены обреченного города.
Почему? Кто затеял это злое дело?
Может быть, у его покойного отца остались враги?
Несколько минут, пока расстояние между отрядом и его командиром сокращалось, Глебов лихорадочно размышлял об этом. Потом понял: видимо, отец попал в немилость из-за давней своей приязни к протопопу Сильвестру, который родом происходил из Новгорода; но поскольку отца уже нет, расхлебывает последствия старой вражды его сын. Что ж. Разве не лестно считаться отцовским наследником - даже если это наследство включает в себя злобу сильных мира сего?
Иона следовал за своим другом и крестным, опасливо поглядывая по сторонам.
- Странные они какие-то, - поделился Иона своими соображениями насчет "саперов". - Как будто не воевать едут, а на каторгу - камни ворочать.
- Так оно и есть, - сквозь зубы процедил Севастьян, чтобы не разжимать губ и не показать будущим подчиненным, что он чем-то раздосадован и обсуждает нечто со своим спутником. - Молчи пока, Иона. Не знаю, как нам и быть.
- Убьют они нас, - не унимался Иона. - А сами удерут. И на этом все закончится. Бежать нам надо, Севастьянушка. Уносить ноги.
- Как я жить буду после такого? - повернувшись в седле, вопросил Севастьян. Не выдержал, сорвался: - Не смей мне такого советовать! Чтобы я, Севастьян Глебов, бросил полк, испугался каких-то воров и бежал? Мне государь поручил ими командовать! Я должен взорвать стены Феллина! И я сделаю это, а если ты будешь стоять у меня на пути - берегись, зарублю!
Иона чуть побледнел, сжался.
- Ну что ты, Севастьян, в самом деле… - пробормотал он.
- Можешь уносить ноги, если так боишься, - в завершение бросил Севастьян. - Не думал, что ты холопьев испугаешься!
- Я, Севастьянушка, куста боюся, как та пуганая ворона, - примирительно проговорил Иона, - но если тебе не страшно, то и мне с тобой - тоже.
Беседуя, они приблизились к отряду.
- Стройся! - закричал Севастьян, не тратя времени на приветствия. - Что уставились? Выходить пора, а то как бы без нас Феллин не взяли!
Однако это не произвело на головорезов ни малейшего впечатления.
- Нам, барин, терять нечего, - за всех сказал один, малого роста, с обезображенным шрамами лицом, жилистый, загорелый. Оскалился, блеснул последним оставшимся зубом. - На убой ведь нас гонишь!
- Хотите, чтобы здесь вас всех поубивали? - спросил Севастьян. - Лучше отойдем подальше от Москвы.
- Так подальше от Москвы от тебя, барин, одно воспоминание останется, - все так же ласково проговорил малорослый, со шрамом.
Севастьян наклонился к нему с седла.
- Тебя как звать?
- Плешка.
- Отличное имя! - недобро улыбнулся Севастьян. - Ну так слушай, Плешка. Вы пеши, а я конный. Если увижу, что вы убить меня хотите, я на коня - и ускачу, только вы меня и видели.
Раздался взрыв смеха.
- А ты, барин, ловок! - вытирая слезы, молвил Плешка. - Ладно уж, отойдем от Москвы, а там и разбежимся.
Иона, который понимал публику лучше, чем его крестный, внимательно присматривался к солдатам. Нет, не такие уж они отпетые люди, хотя на первый взгляд - оторви и брось.
Во-первых, на Руси много увечных. Увечие было обычным наказанием почти за любое преступление, от самого малого - кражи кошелька с пояса зазевавшегося горожанина.
Но вон там мелькнуло молодое лицо, в глазах - тоска по той жизни, которая могла бы быть, не случись как-то раз на пути ошибки, не доведись парню оступиться… И там - сочувственный взгляд немолодого мужика, устремленный на юного боярина. Понимает, видать, этот хлебнувший лиха человек, как жутко приходится сейчас Севастьяну Глебову, как много мужества приходится собирать пареньку, чтобы держаться командиром.
Нет, неплохая публика, решил неожиданно для самого себя трусоватый Иона. И приободрился. Он еще найдет, чем поразить этих людей, когда их удивление при виде Севастьяна чуть ослабнет.
Да, этих нужно удивлять. Непрерывно. Тогда они, глядишь, и до Феллина доберутся без особенных неприятностей.
И отряд неспешно собрался в путь.
Две лошадки тянули телегу, на которой под навесом стояли бочки с зельем. Далее катилась тура, поставленная на низкую платформу. Еще четыре коняки старались изо всех сил. Их подгоняли и тянули за удила трое парней с плоскими лицами - не иначе, наполовину, если не целиком татары. Они были похожи между собой, как братья. Может быть, братья и есть.
Пешими топали двадцать пять человек, насчитал Севастьян. Он постарался сразу запомнить несколько лиц и имен. Ему предстояло провести с этими людьми месяц или два и, не исключено, вместе с ними погибнуть.
Плешка держался как их предводитель, хотя на самом деле, подозревал Севастьян, истинным их предводителем мог быть кто-то другой, доселе сокрытый.
Они прошли миль десять, когда начало темнеть, и Севастьян предложил остановиться на ночлег. Люди попадали на землю, где стояли, и тотчас принялись жевать. Повытаскивали из-за пазухи, из мешков, из шапок какие-то засаленные сверточки и тряпицы, разложили на коленях черствый, в пятнах плесени хлеб, соленые рыбки, мятые моченые яблоки и принялись все это упихивать в беззубые слюнявые рты, чавкая, ворча и рыгая.
Севастьян предпочел остаться голодным, и Иона последовал его примеру. У них был с собой небольшой запас, но это они сохранили на завтра, решив перекусить утром, уже в седле.
Костров разводить не стали - поленились. И ни о каком крове над головой тоже не позаботились. Татары, погонявшие коней, что тянули платформу с турой, весь вечер обихаживали коней. А те двое, что занимались телегой, даже не потрудились распрячь лошадок и отпустить их пастись, так что этим пришлось заняться Ионе.
Второй день пути прошел так же трудно и неприятно, как и первый. Севастьян бледнел, кусал губы, от досады и тоски ему хотелось рыдать, и только гордость не позволяла ему поддаться панике. Иона зорко поглядывал по сторонам, высматривая возможную измену. Пока что бунта в отряде не назревало. Это потому, что Москва все еще недалеко. Ее притяжение ощущается до сих пор. Если отряд вздумает бунтовать и попытается убить командира-боярина и разбежаться, возмездие Москвы настигнет почти каждого из преступников, а кара за мятеж будет ужасной. Как бы ни были грубы эти люди, они боятся смерти - и особенно боятся мучений. Всем им так или иначе доводилось испытывать боль, а такие вещи не забываются. Даже если душа позабыла - тело вспомнит.
Нет, настоящая опасность начнется, когда Москва останется позади, и потянутся леса, начнутся болота, а затем - неплодородные поля Ливонии. Вот там держи ухо востро и жди беды!