И больше - ничего, но Харузину этого оказалось довольно. Он покраснел и опустил глаза. Хватит испытывать судьбу. Если кто-нибудь из посвященных в часть тайны сболтнет лишнее, в Новгороде начнут происходить несчастные случаи. И скоро не будет ни того, кто говорил, ни того, кто слышал. И это не будет наказанием. Просто мерой предосторожности. Потому что цели Ордена гораздо важнее жизни и счастья одного человека. Даже если этот человек - Единственный и Неповторимый Сереженька Харузин.
- Вы подходите для выполнения этого задания, вот и все, - сказал Тенебрикус. - Если вы откажетесь, мы найдем кого-нибудь другого. Но я бы вам посоветовал не отказываться. Нет, это не угроза! - быстрый взгляд в сторону Харузина, который как-то мгновенно испугался: вдруг Флор скажет сейчас "нет", и все они из-за флоровой принципиальности будут истреблены невидимыми и вездесущими адептами ордена!
- У меня еще один вопрос, - сказал Флор. - Дело в том, что моя жена…
- Твоя жена - одна из причин, по которым мы предлагаем это поручение вам. Да, нам известно, что она была арестована за колдовство, - добавил Тенебрикус, предупреждая желание Флора высказаться и по этому поводу. - Она не была виновна в том, в чем ее обвиняли, и блестяще доказала это. Можешь не говорить. Нет, твоя жена привлекла наше внимание тем, что она на самом деле является знатоком многих ритуалов и лжеучений.
- Она давно оставила это, - быстро проговорил Флор.
- Неважно, - отмахнулся Тенебрикус. - В нашем случае имеет значение только ее знание. Мы бы советовали тебе взять ее с собой. Если понадобится, пусть переоденется мальчиком. Кажется, у нее это неплохо получалось… Впрочем, я никогда ее не видел. Она толстая?
Флор покачал головой. Гвэрлум оставалась худой, как щепка, несмотря на рождение ребенка. Может быть, чуть раздалась в бедрах, но самую малость. И грудь оставалась плоской. Впрочем, это было неважно.
- Хорошо, - сказал Тенебрикус невозмутимо. - Итак, решено. Ди сейчас возвращается в Англию, Он намерен поселиться в предместье Лондона, в доме своей матери. Книга - с ним. Вам запрещено брать с собой солдат или посвящать в цель своего плавания кого бы то ни было, даже близких друзей.
- У меня в Англии есть хороший приятель и деловой партнер, - сказал Флор. - Я объявлю, что отправляюсь к нему, чтобы участвовать в совместном деле.
- Хорошо, - одобрил Тенебрикус и вдруг зевнул во весь рот. Сергей с ужасом увидел, что у пришельца почти нет зубов, а те, которые остались, - черные и гнилые. К чему было по-настоящему трудно привыкнуть здесь, в средневековой России, так это к отсутствию дантистов. Только теперь он осознал, как много пломбировочного материала носят во рту его соотечественники. При том, что Россия - даже в ядерный двадцатый век - не самая белозубая страна в мире.
- Я приготовлю тебе ночлег, - сказал Флор, обращаясь к Тенебрикусу. - Прости, что не уложил тебя в постель раньше.
- Время… не ждет, - зевая, выговорил гость. И опять одарил своих слушателей улыбкой, невероятно доброй и светлой. - Ну вот, все сообщил, и сразу силы кончились.
Он повалился лицом на стол и заснул мгновенно.
- Помоги мне, - попросил Флор.
У него имелся слуга, уже немолодой человек, но Флор не стал посвящать его в свои дела. Тот занимался стряпней, выполнял некоторые прихоти Натальи по части покупок, следил за чистотой в доме, но преимущественной его заботой стали лошади - после того, как неделькин выкормыш превратился в Иону и сделался оруженосцем молодого боярина Глебова.
Вместе с Харузиным Флор подготовил для гостя постель в той же комнате. На пол уложили тюфяки.
- Здесь, вроде бы, не дует, - сказал Флор. - Я боюсь класть его на скамью. Он слишком устал и чересчур крепко спит. Как бы не упал во сне.
Вдвоем они перенесли заснувшего и устроили его поудобнее.
- Как ты думаешь, кто он такой? - спросил Сергей, косясь на спящего. В полутьме, укрытый одеялом, он казался грудой смятого тряпья.
- Он же все тебе рассказал, - отозвался Флор.
- Да нет, - Харузин поморщился. - Я имею в виду его лично. Кто он по рождению? Ведь был же когда-то этот… ужасный человек… маленьким ребенком, розовым, смешливым… как Ванюшка…
Флора пронизала дрожь, от макушки до пят. Ему и помыслить было жутко, чтобы его сына, его кровинушку, могла ожидать подобная судьба. Особенно ужасно было представлять себе такое теперь, когда ребенок таксой беззащитный, такой трогательный. Нет и нет!
Флор замотал головой, отгоняя скверные мысли, и пробормотал молитву.
- Прости, - сказал Харузин покаянно, - я сболтнул, не подумав.
- Ничего, я не суеверен, - сказал Флор. - Просто жаль… если Иван, когда вырастет… - Он не договорил и махнул рукой. - Ты прав, - признал Флор после паузы, - таких людей трудно представить себе маленькими детьми. Интересно, что заставило его пойти на службу ордену?
- Скорее всего, случайность, - задумчиво проговорил Харузин. - Такие вещи всегда происходят непонятно как. Жил себе молодой человек, строил какие-то планы, а потом случилось нечто… и уже не вырваться. И происходит обычное дело: ты перешагиваешь роковую черту, не заметив даже, что сделал решающий шаг и ступил на дорогу, с которой нет возврата.
- Во всяком случае, можно утешаться тем, что Тенебрикус - кем бы он ни был на самом деле - занимается делом благим, - вздохнул Флор.
Тенебрикус вдруг ожил. Зашевелился под одеялами, забормотал. Друзья, не сговариваясь, подошли поближе и наклонились над спящим, вслушиваясь в его бессвязную речь.
Гость то вскрикивал, то шептал, иногда в его голосе появлялись умоляющие интонации, а почти сразу вслед за тем он заговорил властно. Но друзья не поняли ни слова - Тенебрикус говорил на совершенно незнакомом языке.
* * *
Флору предстояло объяснение с Гвэрлум, но он, в отличие от многих мужей, живущих в "родном" веке Натальи Фирсовой, совершенно не боялся разговора. Супруга выслушала его с интересом, не перебивая. Ей льстило, что муж продолжает относиться к ней как к "боевому товарищу". Это даже лучше, чем быть "побратимом". Потому что братались эльфы, в общем-то, понарошку - случись что серьезное, и "побратимство" побоку. А с Флором все было на самом деле.
- Он хочет, чтобы мы отправились в Англию, - заключил Флор.
- Тайный орден? - Глаза Наташи заблестели. - Но почему о нем не писали ни в одной из исторических книг?
- Может быть, где-то и писали, - отозвался Флор, - не могла же ты прочитать все книги, какие только были написаны…
Наташа покачала головой.
- Обычно у нас во всех книгах пишут одно и то же. Бальзак венчался в Бердичеве, Александр Дюма был на четверть негром… Полный список банальностей. А об ордене Белой Шпаги - молчок.
- Он назвал его - "Орден Святой Марии Белого Меча", - поправил Флор.
Наташа чуть покраснела и быстро заговорила о другом:
- Мне приятно, что ты хочешь взять меня с собой, разумеется, я согласна!
- Если говорить честно, я предпочел бы оставить тебя дома, с ребенком, - признался Флор. - Я всегда боюсь за тебя, Наташа. Да и незачем подвергать женщину лишней опасности. Мужчины для того и созданы, чтобы рисковать, а вы… вы такие милые, теплые, нежные, вы должны жить в тепле, в уюте, о вас нужно заботиться…
Прежняя Гвэрлум оскорбилась бы, услышав подобное суждение. Но Наташа Флорова знала, что муж говорит искренне, от всей души любя ее. Поэтому она просто поцеловала его и прошептала ему в ухо:
- Не бойся за меня.
- Предстоит еще договориться с Настасьей, чтобы позаботилась о Ванечке.
- Настасья - с радостью, - вздохнула Наташа. - Она такая хорошая мать! Все-таки я неправильная женщина. Люблю путешествия и приключения… Понимаешь, Флорушка, такими уж нас воспитывали. Нам трудно живется без впечатлений, мы от этого начинаем скучать. Дома, в Петербурге, я все время слушала музыку. Вот хотя бы такой пример! Пока ехала в университет, слушала в наушниках. Кельтские песнопения или там ролевые песни… А здесь - только в церкви.
- Ходи почаще, - посоветовал Флор.
Да я и так часто, - сказала Наталья. - Не в этом дело! Ты прости меня просто за то, что я - неправильная женщина. И с радостью поеду с тобой в Англию.
У Флора вдруг сделалось довольно кислое лицо. Он ожидал, что Наташа обрадуется тому, что им не придется разлучаться надолго. А она радовалась предстоящему приключению. Это было немного не то… Но уж какая она есть. Ее не переделаешь.
Поэтому, вздохнув, Флор обнял свою ненаглядную супругу и поцеловал ее в макушку.
- Когда увидишь Тенебрикуса, не пугайся, - предупредил он. - Он странный человек. Но я в нем уверен.
* * *
Вернувшись в Англию, Ди действительно поселился в доме своей матери, недалеко от Лондона. Человека, не знакомого с методами и возможностями Ордена Святой Марии Белого Меча ужаснула бы точность сделанных Тенебрикусом прогнозов. Ибо и те люди, с которыми ему предстояло встретиться, действовали в точности так, как рассказывал Тенебрикус в далеком Новгороде Флору и его компаньону. Можно было подумать, они строго следовали инструкциям, полученным от членов Ордена.
Однако это было, конечно, не так. Прогнозы Тенебрикуса строились на хорошей информированности и очень недурном знании человеческой натуры. Кроме того, он кое-что знал о содержании "Стеганографии", Эта книга была уничтожена, к несчастью, не полностью. Части ее погибли во время пожара; кое-что удалось изъять у самого Тритемия под угрозой предсмертного отлучения от Церкви. Но все равно остались страницы, которые хранились не в доме Тритемия, а в других местах.
И теперь эти страницы оказались в руках человека, способного на их основании сделать далеко идущие выводы и - более того! - найти им практическое применение.
Оставалось ждать.
Потому что нанести упреждающий удар оказалось невозможным.
Пока молодая королева Елизавета героически сражалась с собственным парламентом и находила эффективные способы убеждать прожженных царедворцев в том, что она, молодая девушка, обладает поистине государственным умом, - ее скромный подданный Джон Ди корпел над старой рукописью, а в голове у него роились самые грандиозные планы. В этих планах неизменно присутствовали способы передачи мыслей на расстоянии и - как следствие - невероятное процветание Англии (вследствие неслыханных успехов шпионажа) и материальный взлет его самого, Джона Ди. Ди вовсе не был стяжателем. Деньги требовались ему для проведения алхимических экспериментов и для покупки книг.
Кроме того он, вслед за Бэконом, увлекся оптикой, считая ее одним из окон, распахивающихся прямо в бездонные просторы тайн Вселенной. Он как раз шлифовал линзу, пытаясь добиться оптимального изгиба, который позволил бы создать прибор дальновидения - какой простор для военного применения, для наблюдения за противником с дальнего расстояния! - когда его посетила новая идея.
Уже несколько дней на столе ученого находился большой черный камень. Теперь Ди отложил линзу и придвинул его к себе. Медленно начал шлифовку. Нужна идеально гладкая поверхность.
Окон во Вселенной много. Нужно просто уметь их открывать.
И сейчас - возможно, под влиянием прочитанного в "Стеганографии", где говорилось о способах преодоления расстояний, - Ди задумался об одном из возможных способов.
Зеркало.
Черное зеркало.
То, что предвидел и чего так опасался Тенебрикус.
* * *
Идеально отполированная черная поверхность была слепа. Ди не видел в ней ничего, даже собственного отражения. Где-то далеко ходила его мать, слышно было, как кудахчут куры, сбегаясь поклевать зерно, деловито распоряжается среди них красивый петух с красно-зеленым хвостом. Чуть дальше, у соседей, лаяла собака. Какая-то девочка назойливо повторяла один и тот же куплет надоевшей песенки.
Ди попытался сосредоточиться, но все эти звуки заползали один на другой, создавая невыносимую какофонию. Слух ученого обострился. Он был слишком собран, слишком "сфокусирован" на своей задаче. Так не годится. Следует расслабиться и начать все сначала.
Но как назло ум Джона начал метаться, перескакивая с предмета на предмет. Он вспомнил свое заключение в тюрьме, странную смерть Кардана, а потом перед его глазами предстала комната, в которой он встречался в Меркатором - заваленная чертежами, картами, чертежным инструментом… Какие-то обветренные капитаны приходили и уходили, торжественно вручали географу деньги, вежливо кланялись. Всплыл мерзкий старикашка, который продавал книги, разложив их поверх одеяла…
Еще раз.
Опять неудача. Зеркало упорно не хотело ни отражать, ни показывать иные миры.
И снова в сознание Ди вторгались посторонние шумы. Кажется, его мать ругается с соседкой. Неуместная мысль о возможной женитьбе посетила Джона Ди.
Замелькали красотки, когда-либо виденные им в трактирах и при королевском дворе. Холодное лицо рыжеволосой Елизаветы. Больное лицо обреченной Марии Тюдор. Какая-то истерзанная женщина, которую волокут на казнь за исповедание протестантизма.
Не то, не то, не то!
Ди не оставлял попыток.
Если ему и был свойствен рассеянный ум, слабо приспособленный к тому, чтобы сосредотачиваться, то в не меньшей степени свойственно было ему и упрямство.
Он вздохнул поглубже, наклонился над блестящей черной поверхностью и возобновил работу.
…Странное существо вдруг посмотрело на него с той стороны тонкой глади. Сперва он почувствовал взгляд и подумал, что ему почудилось. Но взгляд никуда не исчезал. Более того, он приближался и делался все более пристальным. Затем Джон разглядел глаза. Два широко расставленных, неестественно огромных глаза, обведенные двойным кругом белых ресниц. Проступили узкие зрачки. Зеленые точки вспыхнули вокруг этих зрачков.
Постепенно проявилось лицо. Тонкое, жуткое. Оно напоминало "физиономию" кузнечика. Последними показались волосы. Пушистое облако над страшной образиной.
Лицо все время воспринималось по-разному, причем восприятие колебалось от ужаса и отвращения до восторга и преклонения. Джон Ди понял, что скоро выбьется из сил, если не сумеет укротить свои эмоции, однако это ему не удавалось.
Существо чуть раздвинуло маленькие жвала и начало говорить. К собственному своему удивлению, Ди понял, что запоминает каждое слово. Он моргнул, а когда открыл глаза, то понял: существо в кристалле исчезло.
Тогда он схватил перо и быстро записал услышанный набор звуков, не более, но в нем угадывалась система. С помощью "Стеганографии", которая содержала десятки способов текстовых шифровок, ему удастся разобрать этот язык! Нужно только снова увидеться с этим существом и записать еще несколько его изречений.
Однако продолжить занятия с кристаллом Джону Ди помешали.
Он снова услышал голос матери. Теперь она говорила с почтительными интонациями. Джон Ди набросил на отполированный кристалл платок и поднялся из-за стола.
Коль скоро матушка держится вежливо, значит, гость пожаловал значительный. На простых смертных она не разменивалась. Госпожа Уэлшмен (такова была ее настоящая фамилия) хоть и была небогата и незнатна, однако чрезвычайно гордилась своим высокоученым сыном, который - подумать только! - разговаривал с королевами и предсказал нынешней государыне ее скорое восшествие на престол.
Видимо, от королевы и явились, подумал Ди.
Точно. В дверь уже входил роскошно одетый юный хлыщ. Елизавета обожала красивые ткани, кружева, драгоценные камни, шитье. Ей нравились молодые лица, и она окружала себя людьми, обладавшими как достатком, так и вкусом. Так что визитер представлял собой типичного английского придворного новой формации.
Джон Ди улыбнулся.
Посланец королевы принял эту улыбку на свой счет и ответил довольно высокомерным кивком головы.
- Ее величество послала меня за вами, - заговорил он тонким, ломающимся голосом. Затем писклявый голос сменился хрипловатым тенорком: - Она желает знать, как продвигаются результаты ваших исследований, поскольку вы… - Опять писк: -…недавно заверяли ее в том, что ваша научная работа будет иметь огромное значение для Англии. - И снова хриплый голос, которым юноша заговорит, когда окончательно сделается мужчиной: - Поэтому я уполномочен немедленно сопроводить вас во дворец и представить ее величеству королеве!
Ди слушал, полуприкрыв глаза.
Он представлял, что с ним разговаривают сразу два придворных.
Как два шута: один начинает фразу, другой заканчивает, создавая забавный эффект.
Молодой человек, очевидно, сознавал, что производит несолидное впечатление, поэтому распетушился еще более.
- Ее величество надеется увидеть вас немедленно! - почти выкрикнул он. - Ее величество рассчитывает, что ваши успехи так значительны, как вы повсюду рассказываете!
- Возможно, - мягко согласился Джон Ди. Он вовсе не собирался чересчур обижать этого паренька, который совершенно не виноват ни в собственной недалекости, ни в новой дворцовой моде, предписывающей разряжаться в пух и прах, ни в том, что у него так невовремя начал ломаться голос.