- Это мой выбор, Рошни. Я не бездушный робот и не тупой солдафон. Я сделал то, что сделал бы любой нормальный человек. Получил сигнал и пришел на помощь. А там - ты… на самом деле, если бы я знал, как оно обернется, я бы не изменил решения, правда.
Ее невероятные глаза изливали гигаджоули благодарности. Ничего не нужно было говорить, но она говорила, говорила, говорила. В том числе и возвышенные банальности, но это было так приятно!
- Я в долгу перед тобой, Андрей!
- Ерунда.
- Нет! Ты поступил как воин. Ты достоин офицерских погон не меньше многих достойных пехлеванов нашего флота! Да и вашего тоже.
Потом она расспросила о Яхнине, который из всей нашей компании пострадал сильнее всех. Я успокоил ее, сказав, что Максим Леонидович жив-здоров и пропел ему дифирамб, описывая, как он меня защищал.
- Он настоящий ашвант! - сообщила Рошни, и мы выпили за Яхнина.
А потом - "за нас". По ее инициативе.
Да, кто такой "ашвант", говорите? Это такое конкордианское понятие: человек, приверженный Аше, то есть мировой Правде (а тот, кто привержен Друдж, мировой Лжи, называется друджвантом). Ашвант это очень хорошо. Друджвант, как вы наверное догадались, - очень плохо. Друджвантов надо превращать в ашвантов. Если друджванты не превращаются в ашвантов, их надо убивать.
Но вернусь к Рошни. Когда она сказала это "нас", я чуть со стула не упал и поспешил прояснить ситуацию.
- Рошни, ты пьешь "за нас", так? А мы есть, как "мы", а не два разных человека? Ты живешь на Вэртрагне, я вообще Бог знает где…
- Что ты говоришь, Андрей? Конечно, есть! Ты для меня образец мужчины, и я клянусь, что так и будет! Как бы нас ни бросала жизнь, я буду тебя помнить!
Я растаял. Ни одна девушка, ни одна женщина никогда не говорили мне таких слов.
Поговорили о флуггерах.
Рошни любила флуггеры и здорово разбиралась. Она рассказала мне про ее новый "Абзу" и долго расспрашивала о "Хагене". Я "Хаген" хвалил. Заслуженно. Потом я возьми и скажи:
- Слушай! А айда к нам, на "Тьерра Фуэга"? Покажу тебе истребитель! Чем рассказывать, лучше сама поглядишь. Станцию покажу, там интересно, если в первый раз, - уловив колебания, поднажал. - Тут народ все равно будет пить до утра. Пойдем?
- Пойдем! - неожиданно легко согласилась она.
- Вот, это мой "Хаген" борт 151, - сказал я, подводя Рошни к флуггеру.
После прогулки по станции с обязательным посещением "Террагоны" и главной достопримечательности - большой обзорной галереи на верхней палубе диспетчерской, мы вовсю держались за руки, а иногда я подхватывал ее, так как девушка очень ловко симулировала алкогольную слабость.
В галерее, которую на станции все именовали просто Планетарий, Рошни вовсю глазела на потрясающей силы картину - закат Лукреции. Там же она спросила:
- Я знаю, в России есть такие… особые маленькие имена… или ласковые?
- Уменьшительно-ласкательные?
- Да, точно. Как тебя зовут… таким именем?
- По разному. Андрюша, Андрейка. В основном, Андрюша.
- Ан-дрю-ша… Андрюша. - Она попробовала слово на вкус. - Лучше Андрей. Андрюша мне не нравится. Ты не обиделся?
- С чего вдруг? Никогда не любил всяких сокращений. - Я не стал рассказывать, что со школы меня "ласкали" Дроном, так как очень сложно объяснять этимологию.
- Ну и хорошо!
- Хорошо. А вот твое имя по-русски даже сокращать не надо. Оно и так очень маленькое и ласковое. Рошни…
Короче говоря, к полетной палубе Б мы пришли в полной гармонии. И ополовиненная фляжка бехеровки тут вовсе ни при чем.
- Борт 151, - повторила она, - 151 - это в сумме семь! Хорошее число!
- И мне так кажется. Вы суеверны как всякий пилот, госпожа лейтенант?
На палубе царил сумрак - по случаю визита конкордианский эскадры был объявлен выходной, вылеты все отменили, работало только дежурное освещение. В углу одинокая группа техников выдирала элероны из плоскостей "Кассиопеи", да за переборкой в ангаре едва слышался визг станка.
Флуггеры стояли темные, неподвижные, как будто спали. Если слегка напрячь воображение, можно было представить себя на палубе авианосца.
- Красивая машина! - похвалила Рошни, обойдя "Хаген". - На картинке он совсем другой, а вблизи я только ваши "Горынычи" видела и торпедоносцы. Эти, каких… "Фульминаторы"!
- Так то картинка!
- Вот и я говорю. Очень красивая машина. Тяжелая, но изящная. Эстетика совсем как у нашего танка "Саласар". Воплощенная сила! Кормовая башня штатная или это переделка? Ага, я так и поняла. Сразу видно, что не родная. При атмосферном маневре не мешает? Такая хрень на корме… - "Хрень" она силилась выговорить по-русски без посредства "Сигурда", в результате получилась уморительная "кхрьэн".
- Не особенно, - ответил я, отсмеявшись. - Это не просто переделка, а модификация, предусмотренная конструкцией. Башня аэродинамическая. А вес… У него тяговооруженность знаешь какая? Ого! Почти в два раза лучше, чем у вашего "Абзу". Хотя, если честно, с маневренностью у "Хагена" не очень. И в атмосфере, и в вакууме.
- Ничего! - Рошни мило наморщила носик, а потом положила голову мне на плечо. - Это не страшно! У "Саласара" тоже с маневренностью беда. Даже в вакууме.
И мы снова распугали тени смехом.
- Послушай, ведь это не военная тайна, - начала Рошни. - А можно подняться в кабину?
- Не тайна. Кстати, в кресле штурмана до тебя никто не сидел! Мы же здесь одни на вылет ходим, - пока я говорил, руки сами нашли выносной пульт и, вуаля, истребитель очнулся и спустил на днищевых сегментах два кресла.
Я занял свое законное место, Рошни уселась сзади на штурманское, и нас утянуло в кокпит.
Ваш покорный слуга без умолку трещал, рассказывая что да как. Скоростью и складностью речи я мог бы поспорить в те минуты с любым экскурсоводом. Я повествовал о флуггере - и выходило, что он настолько крут, что только держись; о пиратах - и выходило, что я еще круче истребителя.
Снова о флуггере.
- …тут самое главное не потерять сознания! "Кобра" с полного форсажа - это такая перегрузка, что никакие тренировки не помогут! У "Хагена" двигатели дают в вакууме на прямой тягу… что ты делаешь?!
Рошни делала вот что: забравшись на штурманский пульт, она скользнула вперед и вниз, ко мне! Благо комплекция подходящая, да и без скафандра… Но какого лешего? То есть…
Больше я ничего не успел сказать или спросить, или, тем паче, возразить, потому что она запечатала мои уста долгим поцелуем. Она оседлала меня, устроив бедра на подлокотниках (черт возьми, вот это растяжка!) и не прекращала целовать, пока хватало воздуха.
Сначала контакт был не слишком требовательным и оставлял возможность отступления. Но совсем скоро ее язычок стал требовать! О, как он требовал!
Не знаю каким образом, но я отстранился.
- Рошни, ты уверена? Если ты думаешь, что должна, за то, что я тебя спас, то это не…
- Заткнись! Не порти момент, Андрей! Я хочу этого! С того самого времени…
Продолжила она только минут через пять, когда голова моя кружилась, и никакой сенокс не помогал.
- …самого времени на "Шаррукине"! Только попробуй сказать, что ты не хочешь!
Как я мог?!
Ее грудь упиралась мне в лицо, ткань кителей скрипела, протестуя, но мы не слышали. Она целовала волосы, щеки, шею, особенно шею, то и дело несильно впиваясь зубами, а потом возвращала фокус прицеливания на губы и брала на абордаж шлюзовую камеру рта.
Я не успевал предложить маневр - дай бог поспеть за ее инициативами! Наконец она отступила.
- Андрей! - сказала она. - Пойдем к тебе!
- Конечно, пойдем, - смог выговорить я и сделал попытку выбраться. Не тут-то было!
- Нет! Слушай, я больше не могу…
Рука ее скользнула вниз, моментально нашла, вырвала из плена, и сделала попытку укрепить то, что укреплять было совсем не нужно, но она все равно старалась! Пальцы властно скользили вверх и вниз, снова и снова, пока я не заныл, застонал, а может быть, даже зарычал:
- Рошни! Я тоже больше не могу! Если ты хочешь, начинай, а то я сейчас…
Она все понимала, умница моя. Рука легла на плечо, она снова атаковала губы, но совсем недолго.
Девушка спустилась с подлокотников, потянула меня на себя, заставляя встать, насколько позволял фонарь кабины. Ее руки снова зашарили, но теперь они изрядно дрожали, и не справились так здорово, как первый раз.
- Снимай! Ну снимай же! - Теперь все понял я, ибо тоже умный. Ремень был расстегнут, сдались и кнопки парадных брюк, а потом пали и они, ровно до колен.
Рошни впечатала меня в спинку кресла, уперевшись крепким задиком в пульт. При этом естественным образом нажались какие-то кнопки, пульт зажегся, а в утробе истребителя загудели насосы системы охлаждения - реактор набирал мощность. А я - я думал, что я уже разогнался, но Рошни доказала, что это не так. Она повернулась, и круглые ягодицы устремились на посадку, и как она успела снять брюки?!
Вертикальная посадка была снайперской.
Мы состыковались!
Я успел засомневаться, не сделаю ли я ей больно, но первый же миг отверг сомнения. Меня обволокла влажная, такая влажная плоть, и я скользнул в нее без всякого сопротивления. Рошни медленно опустилась до конца. Движению вторил долгий стон, а потом она сказала что-то на фарси, и "Сигурд", невзирая на свою безупречную репутацию, не смог перевести, в первый раз на моей памяти.
После было много такого, чего я раньше не видел, не слышал, не испытывал.
Любовь этой девушки была для меня как в первый раз, хоть и следовало признать ее предельно незатейливой, а продолжалась она недолго. Я иногда ловил себя на мысли, что "Горыныч" слишком тощий для таких фокусов, а "Хаген" - в самый раз.
Только эта мысль была не главной. Доминировал удивленный вопль всего моего существа:
- Ка-а-ак она это делает?!
Стоны. Крики. Рычание. Мои и ее. Снова стоны. Движение. Вверх, вниз по винтовой траектории. Бочка на месте. И снова вверх.
Боже мой! Острота ощущений была такая, что я должен был кончить давно и бурно! Но я дождался. Утерпел.
Движение становилось все быстрее, и я больше не пытался ответить на него. Рошни трепетала, билась и исходила судорогой. Она больше не кричала и не стонала, а только сипло тянула воздух сквозь зубы. Она умудрилась изогнуть спину так, что доставала мою шею губами, а потом снова билась и дрожала. Взлетая вверх и падая, падая, падая…
Еще быстрее. Рошни колотит кулачками по подлокотникам. Все ее ладное тело содрогается. Вздох замирает.
Замирает. Замираю я, замирает она в высшей точке подъема, почти срываясь с направляющей.
И резко вниз, с прорвавшимся наружу криком, даже не криком, счастливым воплем, который все не затихает. Как не затихает и движение невозможно долгие минуты, часы и годы.
Я взрываюсь. Взрывается торпедированная Рошни. А может, это был встречный таран? Она лежит на мне и продолжает тихонечко стонать, мягко покусывая шею. Я трепещу от счастья и не знаю, сколько мы так лежим.
- Андрей! - тихо позвала она. - Быть может, пойдем к тебе? Я… я больше не могу.
- Опять?
- Опять.
- А ты осилишь?
- А ты?
Каюта. Переборочки тонкие - это вам не капитальный "Хаген" с почти стопроцентной звукоизоляцией. Узкая, жесткая койка. На ней так удобно! Я рассуждаю о звездах, о Вселенной, о Боге, не потому что это романтично или так положено. Нам обоим по-настоящему интересно.
- Ты обращала внимание, Рошни, что Вселенная устроена на принципах любви? Все, от мельчайших атомов и молекул, до звезд и огромных галактик тянется друг к другу. Гравитация? А почему не любовь? О господи, какой у тебя язычок…
- М-м-м?..
- Невероятный язычок! О-о-ох… да, гравитация - это псевдоним - одно из проявлений любви. Физика не в состоянии описать это в доступных терминах и вынуждена пользоваться научным новоязом. Конечно, атомы и молекулы не всегда подходят друг другу. Как не всегда подходят звезды. Посмотри, как белый карлик высасывает вещество из своей соседки - огромной оранжевой звезды! Разве в жизни сплошь и рядом мы не встречаем подобное?
- А тройная система - это тогда что? Звездные извращенцы?
- Не останавливайся, ради Ахура-Мазды! Мне так хорошо, о-ох… Семья - это не две единицы, это три и больше, хотя аналогия не вполне корректна, о, Аша!.. Как ты это делаешь! Важен принцип! Да! Да! Принцип! Самое устройство Вселенной, насколько мы его знаем, исполнено любовью. И каждый год энтли получают всё новые и новые подтверждения этому! Да! Звезды не обладают разумом в человеческом понимании, но, может быть, их мысли текут слишком медленно, и мы не успеваем их уловить? Ведь звезды живут так долго… Но взгляни на красный гигант!
- Я как раз на него смотрю!
- Тебе нравится?
- О да! А ты продолжай, это так… необычно…
- Звезда живет, сияет, освещая мир, но короток ее век, как век гения, который сжигает сам себя ради дела! И вот она взрывается - колоссальный катаклизм сверхновой. И что же мы видим? Абсолютная смерть на миллиарды километров выбрасывает что? Семена жизни! Звездный газ - водород и гелий разлетаются в Галактике, чтобы потом найти кусочки другой звездной пыли, чтобы, повинуясь принципам любви, соединиться, закружиться вокруг фокуса притяжения и породить новую звезду! Которая породит вокруг себя новые планеты… О, Рошни, солнце мое, какая ты гибкая! А если ножку вот так? Невероятное что-то…
- Андрей, ты мне волосы придавил, больно! Ага, теперь хорошо! Ой какой ты упругий, да-а-а… что… что дальше…
- …а может быть, водород нашей сверхновой найдет планету? И тогда, через миллиарды лет - смешной срок, появится вода, атмосфера, ее согреют лучи солнца, появятся первые микроорганизмы, которые, все усложняясь, зачнут разумную жизнь! Разумные существа узнают любовь, и вот на далекой Вэртрагне родишься ты, Рошни… как я счастлив, о Митра, Рошни, я люблю тебя!
- Я люблю тебя, Андрей!
- Таким образом, смерть звезды дает жизнь. Строго говоря, нет никакой смерти, есть бесконечная цепь перерождений, бесконечные конец и вновь начало, перетекающие друг в друга… Как мы сейчас, солнце мое! Это ли не есть ярчайшее проявление любви? Тот факт, что звезда - запредельно горячая и неразумная, любит нас, козявок, так сильно, что отдает себя, чтобы родились мы?
- А как же Бог? Ты говоришь об эволюции. Эволюция подразумевает автономность, и в ней нет места Богу… Возрожденная Традиция не признает эволюции именно по этой причине… Андре-е-ей, ты неподражаем, быстрее, пожалуйста!
- Какая глупость! Эволюция - есть высшее чудо Вселенной! И это процесс строго запрограммированный и гениально задуманный! Какова вероятность того, что из миллиардов в тысячной степени тератонн Большого Взрыва могли сами собой, случайно, родиться первые звезды? И какова вероятность того, что из бушующего субатомного огня случайно появились молекулы органики? Которые сами сложились в одноклеточную амебу? И как могла амеба сама по себе развиться в непередаваемо прекрасную Рошни Тервани? Мы оба учили высшую математику и знаем, что вероятность находится в районе нуля. Сама мысль о случайности эволюции оскорбляет мое ratio! И главный вопрос: кто построил и взорвал Главную Бомбу? Кто автор Большого Взрыва? Я думаю тот же идеальный разум, который научил атомы притягиваться, заложив в программу главный принцип - любовь!
- Как ты правильно говоришь, да… гравитация движется любовью, какая же у нас с тобой гравитация, Андрей, я люблю тебя!
- В нашей Галактике четыреста миллиардов звезд, еще сто в Магеллановых Облаках, примерно у каждой сотой звезды есть системы, в среднем из пяти планет. Если каждая тысячная несет жизнь, значит, Галактика буквально кишит жизнью! Это тоже любовь, Рошни, столько жизни не бывает без любви!
- О-о-о, да! Теперь ляг на спину, пожалуйста!
- Хорошо. Ох, как хорошо! Любовь в основе всего. Основные морально-этические принципы, не считая некоторых узкокультурных табу, происходят из принципов любви. Ты понимаешь, что это значит, Рошни? О, Рошни, да! Да! Это значит, что "не убий" и "не укради" неизменно справедливы, и на Земле, и в Туманности Андромеды! Осталось разобраться с "не прелюбы сотвори"… Да-а-а!!! Рошни, мы что же, не предохраняемся?
- Об этом на "Хагене" надо было беспокоиться! Теперь уже все равно. Андрей, с тобой просто нереально хорошо! Я столько раз подряд ни с кем не кончала, ух!
- Рошни?
- Что?
- Я уже опять могу.
- Врешь, пяти минут не прошло, такого не бывает… ой, нет, правда!
- Это любовь, Рошни.
- Андрей, я люблю тебя!
Утром мы расстались. Рошни должна была явиться на поверку в 10–00. Заснули мы часов в семь, так что подъем был тяжелый.
Не было разрывающей тоски. Мы оба знали, что встретимся, что бы ни случилось. Мы не говорили об этом, просто я знал, и она знала, и я знал, что она знает.
Эскадра Великой Конкордии уходила, унося фравахары, Атур-Гушнасп и Священный Огонь моей любви.
Опустошения, боли и муки расставания не было, лишь светлая грусть.
Двадцать "Хагенов" прошли в строю фронта над конкордианским ордером. Мы стреляли пиро-ракетами, мы салютовали клонам, пока не опустели боеукладки. От их кораблей в черное небо потянулись ответные огни, нарядные и праздничные.
О да! Мы встретились. Иначе не стоило затевать всю эту историю. Но - если бы я знал, как именно встречу Рошни… Если бы мы все знали, что салютуем в виду флота Конкордии последний раз!
Часть третья
Глава 1
ИСТРЕБИТЕЛЬ С БОЛЬШОЙ БУКВЫ
Август 2621 г.
Орбитальная база "Тьерра Фуэга"
Тремезианский пояс, система Лукреции, планета Цандер
Генеральный конструктор - гг. Дитерхази, Родригесу: Испытания прототипов 5-бис и 5-тер считаю абсолютно преждевременными по причине очевидной незавершенности стендовых испытаний энергосистемы изделия.
Ферейра - Генеральному конструктору: Глубокоуважаемый господин Эстерсон! Убедительно прошу вас впредь не обращаться к хозяевам концерна с докладными записками за моей спиной, поскольку это является грубым нарушением производственной и деловой этики.
Все-таки я красиво соврал, говоря, что мне было не очень грустно, когда Рошни улетела. Было. И очень. И не только грустно - слишком много синонимов этого чувства в русском языке, но ни один не описывает его полностью адекватно.
Спасибо работе, для депрессии не было места.
Ладно, вылеты - дело привычное.
Вся база полнилась слухами. Разговорчиками. Пересудами. С исчезновением клонов развлечения кончились, и личный состав горячо кинулся обонять манящий аромат Тайны, что выражалось в безудержной болтовне и пустопорожних обсуждениях. А с другой стороны, что еще обсуждать? Антонио Роблеса? Хризолиновые астероиды?
Предмет пересудов содержался в тех контейнерах, что я заприметил на палубе, когда собирался лететь в компании Тойво Тосанена и темпераментной "Доны Анны". Меня тогда еще ловко отбрил корректный молодой человек в костюме, помните?
Не важно, я помню.