* * *
Полковник Сорабакин, как я и предполагал, все еще благополучно спал, не подозревая, какие события разворачиваются на заставах, напрямую подвластных ему по команде. Пришлось довериться дежурному по штабу майору, который сразу отнесся ко мне уважительно, а после возвращения с пятой заставы его уважение, как мне показалось, утроилось. По какой причине, я мог только догадываться. Скорее всего, дежурному позвонил капитан Светлаков, и наговорил о чудесах, которые может творить мой скутер.
Я ничего не знал о деловых качествах дежурного майора, и узнать о них мне так и не удалось, потому что появился второй майор, сухощавый, собранный, сосредоточенный до легкой сердитости, которого первый сразу представил:
– Наш начальник разведки майор Сухоруков. Он вам, старлей, вызвался во всем содействовать. Или указание такое получил. Не знаю.
– Полковник Сорабакин поручил. Еще до. прилета старлея. Пока трезв был. Еще до приступа. Но в этот раз приступ был, похоже, безопасным. Быстро перешел в сон.
Сухоруков пожал мне руку.
Ладонь у него была действительно сухая и жесткая, сильная. Но силу собственных пальцев майор демонстративно не показывал, и не стремился сжать мою кисть до боли, как это порой делают другие, и делают это без необходимости, словно бы желая проверить, насколько крепкая рука у спецназовца. Не нравится мне такая привычка некоторых людей продемонстрировать силу своей руки. Ладно, у меня кисть тренированная. А если им попадется слабая или травмированная кисть! Это может ее легко дополнительно травмировать. Показывать свое превосходство над травмированным человеком – не есть, как я понимаю, достойное занятие.
Но майору Сухорукову это было не свойственно. Он пожимал руку и крепко, и без излишних усилий. Просто по-мужски. И уже этим вызывал симпатию. И вообще он выглядел собранным человеком, что обычно бывает свойственно всем военным разведчикам. С таким гидом приятно было сотрудничать. По крайней мере, он явно был более знающим человеком, чем дежурный по штабу. Хотя каждый человек в армии обычно знает свое дело. Наверное, дежурный по штабу был нужным человеком в своем отделе, и не мне было судить о нем. Но чисто внешне, если выбирать, с кем сотрудничать, я бы безоговорочно выбрал майора Сухорукова, даже если бы он не был начальником разведки погранотряда. А уж два разведчика всегда общий язык найдут. Тем более, это разведчики одной стороны границы.
– Скоро прилетит грузовой "беспилотный" вертолет, мне, товарищ майор, нужно выбрать место для посадки.
– На плацу, – сразу предложил Сухоруков. – Там у нас все небольшие машины садятся. Можно и на отдельной вертолетной площадке, но это далеко. Устроит плац?
Я через оконное стекло, недавно, видимо, вымытое солдатскими руками до идеального состояния, бросил взгляд на плац, где шли взводные, видимо, занятия по строевой подготовке.
– Место устроит. Только как бы устроить разгрузку без лишних глаз?
Начальник разведки посмотрел на дежурного майора. Тот согласно кивнул:
– Обеспечу.
Дежурный вышел, и я увидел, как он разговаривает с офицером, что проводил на плацу занятия. Разговор был коротким, и, видимо, проходил в приказном тоне. Майор вернулся в штаб, и сразу сообщил:
– Как только вертолет появится в небе, плац освободят.
Видимо, у пограничников приказы привыкли выполнять так же строго, как и в спецназе ГРУ. Что вообще-то не вызвало моего удивления. Пограничники, как и мы, всегда находятся в боевой обстановке. Мы с ними не запас глубокого тыла, не учебное подразделение, а действующая армия. И это накладывает, видимо, свой отпечаток.
– Полковник обычно как быстро просыпается? – поинтересовался я.
– После тяжелого запоя пару суток – это минимум, – с горечью в голосе сообщил майор Сухоруков. – Жалко его. Когда трезв – прекрасный офицер, великолепно знает границу и пограничное дело. Нутром чувствует, где что-то не так. Я не встречал, честно скажу, лучшего начальника погранотряда. Но вот беда какая. Выпьет – уснет, проснется, ничего ему не интересно, только, как говорит, "здоровье поправить". А это длится двое суток. Через двое суток в себя приходит, становится злой и требовательный. Он когда начал? – спросил начальник разведки дежурного майора.
– Говорят, вчера вечером был не в себе. Но с утра держался.
– Обидно за товарища полковника. Он просто устал до невозможности. Я здесь шестой год служу. При мне он ни разу в отпуск не ездил. Всего себя службе отдает. И вот усталость таким образом с себя снимает.
– Еще, я слышал, руку на солдат поднимает, – высказал я свое неудовольствие.
– Единичный случай нельзя принимать за систему, – не согласился Сухоруков. – Полковник избил трех старослужащих за издевательства над молодым солдатом. Я на его месте поступил бы точно так же. Да и ты, наверное, старлей.
Это меняло дело. Таких подробностей я не знал. И задержался с ответом, потому что дал мысленные указания шлему.
– Сотри все записи с трубок и фотоаппаратов, где есть полковник Сорабакин. Эти фотографии не должны в Интернете появиться. И разбуди полковника. Не забудь убрать паутину и всю память о ней и о себе. Пусть умоется, и приведет себя в порядок, а потом выходит к нам. Ему уже пора проснуться, чтобы все были довольны.
– Старлей, я вопрос задал. – напомнил Сухоруков.
– У нас в военной разведке таких вопросов вообще не возникает. Мы сразу молодых солдат закрепляем за контрактниками. И наставник у молодого – его непосредственный командир. А командир обязан не только приказы отдавать, он обязан о солдате заботиться. Контрактникам сразу задача ставится – вежливо воспитать вежливого человека. В результате, эксцессов не бывает. Не случайно наши войска так и зовут – "вежливые люди".
– Хорошая система, – сдержанно согласился начальник разведки, прекрасно понимая, что я ушел от прямого ответа. – Но я тебя попрошу, как коллега коллегу. Про наши неприятности с начальником отряда не распространяйся, если можно. Мы, понимаешь, дорожим им. Он – отличный командир, дело знающий, хотя иногда и бывает излишне строг. Но это только тогда, когда непорядок увидит. А кого вместо него пришлют – неизвестно.
– Это можно, – согласился я с улыбкой.
– Вертолет, похоже, летит. – сообщил дежурный майор, глядя в окно. Все с плаца уходят, торопятся.
– Пойдем, старлей. – позвал меня майор Сухоруков.
Мы вышли из дежурной комнаты, и увидели, как по лестнице спускается с полотенцем в руке полковник Сорабакин. Видимо, умывальник в штабе находился на первом этаже.
– Там грузовой дрон летит, – сказал полковник. – Выходите встречать. Я только умоюсь, и к вам выйду.
– Есть, встретить грузовой дрон! – просиял лицом майор Сухоруков, и при этом в лице его была радость такая, словно ребенок увидел вернувшегося из долгой командировки отца.
Признаться, мне почему-то тоже было приятно видеть Сорабакина, которого многие из офицеров в погранотряде откровенно опасаются, стараясь не попадаться полковнику на глаза, а некоторые, как, например, начальник разведки погранотряда майор Сухоруков или начальник пятой заставы капитан Светлаков, весьма даже, как мне показалось, уважают, и видят в нем, своего рода, отца подразделения. Такое уважение передалось и мне.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Я заранее подумал, что грузовой "беспилотник" будет использован точно такой, как уже знакомый мне и майору Медведю. Тот, что прилетал к нам вчера за пробами и записями приборов. Оказалось, как сообщил мне бортовой номер, это вообще тот же самый дрон. Видимо, его выделили для обслуживания людей в Резервации.
Полковник Сорабакин уже успел умыться, и шел к нам, когда я встал прямо под беспилотником, и руками повторял знаки, которые делал вчера майор Медведь. Оператор, видимо, хорошо видел меня в камеру, и без проблем подчинялся указаниям, хотя в руках у меня, как накануне и у Медведя, даже указующих флажков не было. "Беспилотник" достаточно жестко ударился стальной рамой, заменяющей ему колеса, о бетонный плац. Но не настолько сильно, чтобы повредить раму или корпус. Возможно, сказалась разница между посадкой на мягкую землю и на бетон, и мне только показалось, что посадка прошла не совсем удачно. Но я ждать не стал, сразу подскочил к боковому люку, открыл небольшую дверцу, выдвинул полозья, а по полозьям уже контейнер с грузом. Как я минувшим днем, так и майор Сухоруков обратил внимание на размеры контейнера.
– Сюда, пожалуй, пара человек поместится.
Как мне показывал майор Медведь, так и я показал начальнику разведки погранотряда на закрашенный красный крест на белом фоне.
– Это санитарный вертолет. Изначально был разработан специально для ГИБДД, чтобы вывозить с дороги сразу в ближайшую больницу пострадавших в автокатастрофах. Потом решили, что и для армии он хорош – раненых с поля боя отправлять и боеприпасы доставлять. Сейчас данный экземпляр используется для обслуживания оставшихся в Резервации людей.
Подошел к нам полковник. Смотрел по-прежнему хмуро, но сказал без злобы:
– Вижу, ты, Троица, уже с такими машинами встречался. Знаешь, как до груза добраться.
– Так точно, товарищ полковник, встречался. – ответил я, не сообщая, что сам только вчера с любопытством воспринял прилет грузового "беспилотника", и открыл крышку контейнера. Там, внутри, находилось пять ящиков. Один, деревянный, был мне хорошо знаком, и с помощью майора Сухорукова я аккуратно снял его, и поставил на бетон плаца чуть в стороне. Стандартный ящик с "выстрелами" для гранатомета РПГ-29 "Вампир". Там же, внутри ящика, вместе с тремя "выстрелами", должен находиться и специальный рюкзак для их переноски. Это все следовало передать в распоряжение рядового Пашинцева, чьи плечи уже давно привыкли к лямкам специального рюкзака. Два других ящика были длинными пластиковыми. Что-то похожее я видел раньше, но сразу не сообразил, что в них находится. Тем не менее, выгружали их мы вдвоем с майором с прежней аккуратностью. Так же поступили и с последними ящиками, квадратными, и не слишком тяжелыми. У меня даже сложилось впечатление, что груз в этих ящиках весит меньше, собственно, упаковки. Наверное, сработало знание обычного веса ящиков разного размера. Сорабакин тем временем вытащил из вертолетного контейнера пластиковый пакет, развернул его, вынул два компьютерных компакт-диска, которые сразу передал мне, помня, что я должен изучить их на компьютере, который пограничники мне предоставят, а сам стал читать сопроводительное письмо, представляющее собой лист компьютерной распечатки. Прочитал, и передал мне, поскольку письмо мне и предназначалось, хотя конкретный адресат не был указан. Я начал читать сразу, понимая, что это, своего рода, инструкция к поведению с грузом и использованию его.
Хотя адресат в сопроводительном письме и не был указан, написано было, без сомнений, мне. В письме я не назывался ни по фамилии, ни по должности, но только по званию. Откуда-то у меня появилась уверенность, что письмо писал лично командующий, хотя оборотов речи, характерных только для него, я в тексте не встретил. Да я и не знал достаточно эти обороты, поскольку мало с командующим общался. Но, если он писал лично мне, это значило, что майор Медведь еще ночью сообщил полковнику Мочилову о своем желании отправить меня в разведку. Но это все было не настолько важным, чтобы следовало как-то на такое реагировать. Мне предлагалось задействовать своего снайпера в испытании роботизированного снайперского комплекса. Причем, комплекс предлагалось "прикрывать" с помощью другой винтовки, присланной на смену штатной. Чем новая винтовка отличается от старой, не говорилось ничего. Указывалось только, что компакт-диск номер два полностью предназначен для инструктажа снайпера. На компакт-диске номер один содержалась компьютерная программа для роботизированного снайперского комплекса. Компьютерную программу следовало установить на мой смартфон, чтобы я мог самостоятельно производить выстрелы, в то время, как снайпер со своей новой винтовкой будет прикрывать работу робота-снайпера. Еще на группу прислали, тоже для испытания, водородно-воздушный генератор для подзарядки любых электрических приборов. В завершение говорилось о том, что я буду обязан вместе со снайпером написать отзывы и о роботе-снайпере, и о новой снайперской винтовке и о новом генераторе. А после испытаний технику и оружие предлагалось оставить в погранотряде, чтобы там испытания продолжили.
– Прочитал? – спросил полковник, когда я свернул листок по старым складкам в четыре раза, и убрал к себе в карман.
– Так точно, товарищ полковник.
– И что скажешь?
– Ничего не могу сказать. Я же не снайпер.
– А нашему командиру взвода снайперов нового робота покажешь? Ему же, как никак, потом предстоит с той же техникой работать.
– У меня, товарищ полковник, нет указаний на то, чтобы испытания проводить с соблюдением секретности.
– Ну вот, а меня пугали-пугали, что спецназ ГРУ на военной тайне помешан, и ничего о своей работе никому узнать не позволяет.
– На этом часто бывает помешано наше политическое командование, – высказал я наболевшее, – когда заслуженного военного пенсионера, подполковника, отправляют на гражданскую мизерную пенсию, а в военкомате ставят на учет, как рядового солдата строительного батальона. И невозможно бывает доказать, что человек воевал и во Вьетнаме, и в Анголе, и в Никарагуа, и в других странах, куда посылал его Советский Союз. Сейчас принято считать, что бывшие спецназовцы ездили в боевые командировки не воевать, а отдыхать.
– Есть такие знакомые?
– Так точно, товарищ полковник, есть. У нас в батальоне недавно встречался с офицерами ветеран. Рассказал свою историю. А теперь и меня, думаю, когда в отставку отправят, на учет поставят, как рядового железнодорожных войск, потому что я когда-то после школы железнодорожный колледж закончил. А все потому, что про работу в Резервации никому знать будет не положено. И пенсия у меня будет тоже минимальная, как у хронического тунеядца.
– Ну вот, а мы тут на свою жизнь жалуемся, – полковник посмотрел на начальника разведки, словно именно тот на что-то жаловался, в чем я вообще-то лично сильно сомневался – лицо у майора не такое, чтобы жалости и сочувствия искать. Такие люди обычно держат в себе все неприятности, и даже с женой ими не делятся, даже с лучшим другом, не желая, чтобы их боль и обида стали общими с кем-то. – Ну, что, старлей Троица, я зову командира взвода снайперов?
– Зовите, товарищ полковник. Поможет разобраться. Я сам обычно только с простейшими винтовками общался. И никаких роботов-снайперов в глаза не видел.
Сорабакин выглядел довольным и моим ответом, и тем еще, наверное, что, проснувшись, к всеобщему удивлению сослуживцев, не продолжил запой, как случалось с ним раньше. Он сам от собственного поведения получал удовольствие.
По этому поводу я мысленно обратился к шлему:
– Что за состояние сейчас у полковника? Можешь определить?
– У него хороший эмоциональный фон. Полковник доволен и собой, и тобой, и вообще всем происходящим. Сейчас с ним можно совместно работать. Но я по-прежнему держу наготове паутину. Она невидима, и не вызовет подозрений.
– У полковника нет похмелья?
– Похмелье – это что? А… Понимаю… Терминология вашей цивилизации. Просторечье… Это, как я понимаю, посталкогольный синдром… В вашем ученом медицинском мире это называется абстинентным синдромом. Нет. Насколько я вижу, полковник переборол его собственной силой воли, с трудом, но переборол, и это добавляет ему уверенности в себе, повышает самооценку. Синдром время от времени дает о себе знать, но полковник уверенно с ним борется. Это достойно уважения.
Сорабакин вытащил трубку, позвонил кому-то, и пригласил на плац. Прошло меньше минуты, как пришел низкорослый, но необыкновенно длиннорукий старший лейтенант с погонами пограничника. Лихо щелкнул каблуками берцев, и козырнул:
– Товарищ полковник, старший лейтенант Епиханцев по вашему приказанию прибыл.
– Познакомься вот, Валерий Абдураимович, сначала со старшим лейтенантом Троицей из спецназа ГРУ, а потом с новым снайперским оружием, которое он только что получил. Троица, это лучший снайпер из тех, кого я встречал за двадцать с лишним лет своей службы на границе.
Грузовой вертолет-"беспилотник" тем временем подал жалостливый сигнал. Конечно, я понимал, что сигнал подал, скорее всего, оператор, что этим вертолетом управляет дистанционно откуда-то издалека, тем не менее, обратился к Сорабакину со словами:
– Извините, товарищ полковник, мы чуть позже познакомимся со старшим лейтенантом, а пока наш грузовой дрон в обратный путь просится. Разрешите отправить?
– Отправляй, – махнул рукой Сорабакин, и вытащил из кармана трубку смартфона, чтобы ответить на чей-то звонок. Для конфиденциальности разговора отошел от нас в сторону.
Я тут же закрыл контейнер "грузовика", задвинул в корпус сначала его, потом полозья, по которым контейнер выдвигал, а потом и дверцу плотно, до характерного щелчка, закрыл. И сделал знак камере, саму камеру не рассмотрев, но стоя по отношению к "беспилотнику" в таком же месте, как вчера стоял майор Медведь, и подал такой же знак, какой Медведь подавал. У "беспилотника" сразу завертелись винты, расположенные один над другим. И только после этого я протянул руку старшему лейтенанту Епиханцеву, представляясь:
– Владимир Александрович меня зовут. Если трудно имя-отчество выговорить, как многим, я не обижусь, если будешь звать просто Власанычем.
Он улыбнулся открыто и приветливо, показав необыкновенно белые зубы на смуглом от природы, и, в дополнение к этому, сильно загорелом лице.
– Показывай, Владимир Александрович, свои сокровища. Кейсы я уже вижу. Опечатанные. Будем вскрывать?
– Будем вскрывать, Валерий Абдураимович, – я шагнул к пластиковым ящикам, которые старший лейтенант назвал кейсами, присел, и для начала вскрыл тот, что подлиннее, и поуже.
– Вот она. – с придыханием сказал Епиханцев.
– Кто? – спросил, подойдя к нам, полковник, на ходу убирая трубку.
– Мечта всякого снайпера, и, одновременно, печаль всякого снайпера.
– Это как? – не понял Сорабакин, как не понял и я. Что мечта может оказаться печальной, вообще сложно укладывалось в сознание обыкновенного человека. И даже необыкновенного. Поскольку каждый из нас, и офицер спецназа ГРУ, я, то есть, и офицеры погранвойск, одинаково считали себя необыкновенными. Наверное, мы отличались от простых смертных обывателей. Однако такая формулировка была выше понимания и их голов, и наших тоже.
– Расшифруй, криптограф, – потребовал полковник.