- Господа сталкеры, - сказал он. - Сами видите, что получается. Надо разбегаться до весны, как делали викинги. У кого есть семьи - по домам извольте, а то дети растут как сорная трава. Если встретите на Материке кого из наших - объясните, что до весны возвращаться не надо. Кому некуда идти - я купил пансионат под Киевом, называется "Пролисок". Там ништяк, только мебель не ломайте. Снять всё со счетов вам не удастся, но по кредитке будете каждый месяц получать свой вэлфер. С голоду не помрёте. Потому что каждый зимний день приносит нам большой убыток, а банк и так потрепали. Но мы выстоим. Не такие зароды метали. У кого заначены артефакты, прошу сдать. И даже настаиваю. Они сейчас в хорошей цене и послужат нам всем большим подспорьем. Я вас, падлы, построил, цивилизовал, и я вам, козлам, не дам превратиться в прежний сброд. Я вас не пугаю, а предупреждаю: вход - рупь, выход - два! С оружейниками и другими технарями будет особый разговор в Предзонье, приеду лично…
Вот так и получилось, что в этот декабрьский вечер сидели в баре "Хардчо" только Матадор, Мыло, Киндер и Печкин, да ещё Батюшка.
Поп-расстрига переместился из-за своего стола поближе к конному дисплею и с тоской вглядывался в хлопья снега, вырывавшиеся из тьмы под луч прожектора на крыше.
- Сказано: аз есмь Мгла, - торжественно произнёс он. - Мгла егда на землю падёт и покроет ю, тогда вси звери от ловцов целы бывают, никто тех зверев ловити возможе… Мы и суть те звери. И таковых нас зверев постигают различные ловцы. Но дерзаем - имеем бо Мглу, покрывающую нас…
Он даже книгу свою настольную поменял. Теперь это было советское душеспасительное сочинение для юношества "Васёк Трубачёв и его товарищи"…
- Прибыль мне принесла война, как оружейному барону, - сказал Печкин. - Нажился на чужих смертях… Ехать мне в Москву, не ехать - так и не решил…
- Что так? - сказал Матадор.
- Меня издатель вызывает на презентацию, - сказал Печкин. - По случаю английского перевода. Но кто же презентацию устраивает перед Новым годом? А потом вообще две недели мертвые… Нет, опять возьмут меня за шкварник. Не доверяю я им. Там опасней, чем в Зоне… Улыбаться будут, когда меня поведут под белы руки: "Старик, ты же всё понимаешь, ничего личного, это государственное дело…"
- Колы державна рич - то гаплык, - сказал Мыло.
Скучно ему было, он сидел, уставившись на стойку, где кружилась, звеня, маленькая ёлочка.
Матадор тоже посмотрел туда и сказал:
- Ах да. Сегодня же сочельник. Месье Арчибальд, так ты у нас католик?
Месье Арчибальд откликнулся:
- Конечно. Франция - любимая дщерь католической церкви…
- Ну да, - сказал Матадор. - А Польша - Христос народов.
Мыло встал и прошёл на кухню - поваров теперь не было, все в отпуску.
- Всю горилку в борщ не лей! - наказал вслед ему бармен.
- А он-то что не едет? - сказал Печкин.
- Не пускают его в хату, - сказал Киндер.
- Кто?
- Жинка молодая да сын родной, - сказал маленький сталкер.
- Там такое дело, что царь Эдип отдыхает, - сказал Матадор. - Вот какие страсти кипят в простом народе! Это вам не гнилая интеллигенция…
- Я ему предлагал, - сказал Киндер. - Пройду вперёд, да и поучу сыночка, как положено уважать батьку. Но! Он же ради своего Богдасика…
- Более доброго и сердечного человека, чем Степан Олексович, - сказал Матадор, - я и на Материке не встречал. Потому и хожу с ним в связке столько лет… И руки тоже золотые…
- Вот на таких добрых воду и возят, - сказал Киндер. - Он и деньги им переводит, и всё прочее…
- Я тоже перевожу, - сказал Печкин. - Теперь вот племяннник пожелал в Британии учиться. У меня-то не было богатого дядюшки!
- Что семьи, - сказал Матадор. - Весь мировой хай-тек держится на Зоне. И в один злосчастный день изобретут они такое, что мы им больше не понадобимся. Наделают армию мистеров Снупи. И тогда сама Зона не сможет нас защитить.
- Да она и не будет, - сказал Печкин. - Хороший сюжет: возвращается сталкер домой, а там…
- Есть такая книжка! "Одиссея" называется, - сказал Матадор. - Гомер - всем рапсодам пример!
- Нет, - сказал журналист. - "Одиссея" будет следующей. Под названием "В поисках Белого Сталкера". Поэтому им и занимаюсь. Как, например, объяснить читателю, почему Белый всюду поспевает? Почему он спасаемого непременно вырубает? Только не надо мне про утопленника рассказывать… Да, и почему Топтыгина выбрал в связчики?
- Лет пять назад, - сказал Киндер, - покойный Паганель залез к Белому в рюкзак…
- Вот же козёл, - сказал Печкин. - Ворюга и есть ворюга. Сколь волка ни корми. Повесить его надо было…
- Паганель думал, что у него какой-то особый артефакт имеется, - продолжал седой сталкер. - А там только продукты, хорошая аптечка и старый офицерский планшет со старыми же картами. Все здешние места. Карты отличные, даже двухвёрстки есть. И из атласа автомобильных дорог страницы выдранные…
- Ну и вывод? - сказал Печкин.
- Вот ты и делай вывод, - сказал Матадор. - Ты же на физика учился. А Паганель, хоть и ворюга, сложил голову за общее дело. Его надо помянуть.
Вернулся Мыло. За ним шла Синильга с подносом, на котором благоухала кастрюля с борщом. Мыло принял кастрюлю, водрузил её на стол и разлил содержимое по тарелкам.
- Нема цыбули - нема смаку, - виновато сказал он.
- Зато чеснока не пожалел, - сказал Киндер. - Печкин, а вдруг с чесноком у тебя получится так же хорошо, как с собаками? Вдруг он кровососов отпугивает? Они же вампиры…
- Сам пробуй, - сказал Печкин. - Дневной свет им нипочем, осинового кола никто не применял… И девиц истеричных кровососы не обольщают… - Он закашлялся. - Мыло, ты что, вправду туда горилки набуровил?
- То козацький мудрый борщ, - сказал Мыло.
- Коньяк пьём, - сказал журналист, - горячей горилкой закусываем… Запорожское сакэ!
- Здоровее будем, - сказал Матадор. - Ну, за тех, кто остался в Зоне по людской злой воле, а не по её ужасным чудесам…
Глава третья
Умилительное зрелище, если глянуть со стороны: утонул в сугробах хорошенький домик, яркий свет льётся из фонаря, установленного на крыше рядом с расчехлённым "эрликоном", свет манит усталого и замёрзшего путника туда, где приготовлены для него и добрая чарка, и лучший кусок, и протопленная банька, и чистая постель. Ласково потрескивают дрова в камине - завозные дрова, здешними топить нельзя, рентгенов много. Но - в такой вечер можно себе позволить…
Словно и не затаилась под снегами чужая враждебная жизнь, словно и не было её никогда, словно почудилась она путнику в кошмарном сне на привале…
- Ахтунг, ахтунг! - сказал из динамика Колчак. Ему полагалось блюсти бар весь мёртвый сезон. - Майор и… точно, шахид! Вон как замёрз, бедолага! Впустить?
- В такую погоду, - сказал месье Арчибальд, - и в такой день - это долг каждого доброго христианина. Майору же лучше вообще не препятствовать…
- Будем считать, что у шахидов тоже бывают актированные дни, - сказал Матадор. - Только пусть снимет пояс. Он на такие морозы не рассчитан, мало ли что…
- Ага, - сказал Колчак. - Вы будете там сидеть спокойненько, а пояс у меня отогреется и рванёт… Дай-ка я сам сниму, нерусь теплолюбивая, а то у тебя руки как палки…
На шахиде было дорогое длинное кашемировое пальто, на голове - несерьёзная кепка с наушниками, хорошо хоть обуться он догадался в "луноходы". Майора же защищали от холода необъятная камуфляжная куртка миссии "Deep Impact", пушистая шапка, ватные штаны и унты.
- Водки ему, - скомандовал Майор. - Аллах простит. Или не заметит.
Синильга принесла горилку, и Майор самолично залил её в глотку мученика веры, несмотря на его сопротивление. Сопротивление, впрочем, было пассивное, так как руки и ноги не слушались беднягу, он только пытался выплюнуть обжигающую влагу и крутил головой.
- Где ты его взял? - сказал Матадор.
- По дороге нашёл, - сказал Майор. - Смотрю. Идёт. То есть он думает. Что идёт. Внутри сугроба. Его на блокпосту. Пропустили для смеха. Шутники. Оставь мне. Присосался!
- Билого не бачив? - сказал Мыло.
- Ну. Ты спросил, - сказал Майор. - Кто же Белого. Увидит на белом.
Он усадил шахида в кресло у стены, а сам принялся раздеваться, приговаривая:
- Унты. Два раза хороши бывают. Когда обуваешь. И когда снимаешь.
Шахид угрелся и вдруг начал горячо говорить.
Месье Арчибальд послушал и сказал:
- Он алжирец. Зовут Кемаль. Ох ты, он ещё и бакалавр!
- Так и объясни бакалавру, что сегодня канун Рождества пророка Исы, - сказал Матадор. - И что положено его отмечать в кругу родных и друзей, а не на задании…
Бармен объяснил, а бакалавр Кемаль только кивал головой.
- Синильга, - сказал бармен. - Поищи на кухне консервы с арабскими буквами. А то вдруг ему других блюд не полагается…
- А Синильга-то почему осталась? - спросил Печкин, сразу утратив всякий интерес к шахиду.
- Из-за Белого, - сказал Матадор. - Не из-за Киндера же.
- Я же сто раз говорил, - возмутился Киндер. - Ничего не было! Я что - не понимаю разве?
- Не было, - сказал Матадор. - Потому что я ситуацию держу под контролем.
Официантка подошла к столу, словно догадавшись, что говорят о ней.
- На зимовку устроилась? - сказал Матадор. - За двойной оклад?
- А кто Белого кормить будет? - вызывающе сказала она. - Кто обстирает? Он же как ребёнок…
- Ты книжку мою прочитала про Настасью Филипповну? - строго, как учитель, сказал Матадор. - Тогда бы всё про него поняла…
- Больно толстая книжка, - сказала Синильга. - И всё про неправду грузит. А меня не надо грузить. Я бы деньги в печку не кинула. Сто тысяч рублей - тоже сумма.
- Тогда рубли были намного дороже, - сказал Матадор.
- Тем более, - сказала Синильга и ушла.
Со стуком выпали из рук сомлевшего смертника банка с дозволенной Кораном пищей и ложка.
- Кохання, - сказал Мыло. - Це тоби не смишки…
- Никак не пойму их отношений, - сказал Печкин. - Чайльд Гарольд и девушка из таверны. "Мне было довольно того, что твой плащ висел на гвозде".
- Правильно подметил, - сказал Матадор. - Шарахается Белый от неё. Ему Гюрзы хватило…
- Первый раз слышу, - сказал Печкин.
- До Синильги тут работала, - сказал Матадор. - Ещё все смеялись - кормят нас Гюрза та Кобра, це дуже нэдобро…
- И она ему изменила, - догадался Печкин.
- Хуже, - сказал Матадор. - Она у него кредитку забрала и с голландцем из "зет-форс" слиняла. Пока Белый болел. Он в тот раз много рентген схватил. Это я к тому, что он якобы неуязвимый. Всё равно беречься надо! Вот тогда он и разуверился в женщинах. Я же говорю - ребёнок…
- Ну, я в романе любовную линию почётче проведу, - сказал Печкин. - Читатель не поймёт, если герой кому-нибудь не впиндюрит… Хоть и не заточен русский язык под крутую эротику! Тут и Бунин не справился!
- Значит, про Белого будет твоя книжка? - сказал Киндер с некоторой завистью.
- Значит, про Белого, - сказал Печкин. - Только я, к сожалению, слишком мало его знаю. Буду рассказывать только о том, что видел сам и услышал от людей. А его внутреннего мира даже не рискну касаться. Я Топтыгина-то расколоть не могу! Его и подпоить невозможно! Личарда верный!
- Обязательно напиши, - с какой-то тоской сказал Матадор. - Может, хоть что-то от нас останется…
- Это в каком смысле? - сказал Киндер.
- А в таком, что всё-таки будет в Зоне конец всему, - сказал Матадор. - Вирус какой-нибудь образуется… Тут нас и прихлопнут ядерным зарядом, чтобы не разошлась зараза по всей планете.
- Наконец-то, - сказал Колчак у себя в тамбуре. - А то уже мне гости весь предбанник выморозили…
Вошли Белый и Топтыгин, оживленные, дыша холодом - даже, кажется, Новым годом повеяло, ёлкой, пирогами и мандаринами детства.
- Ну, всё, - сказал Матадор. - Все в сборе. Все, кому некуда и незачем идти…
- Я вижу спящего незнакомца, одетого не по сезону, - сказал Белый.
- А, это к нам шахид приблудился, - сказал Киндер. - Бакалавр из Алжира…
- Из Марселя, - поправил месье Арчибальд. - Неужели и сегодня вы кого-то спасали?
- Из казармы сбежал молодой солдат, - сказал Белый. - Хотел застрелиться… Едва не замёрз…
- А вы его обратно в казарму, на расправу, - сказал Печкин. - Представляю…
- Я попросил господина Топтыгина провести беседу с другими военнослужащими, - сказал Белый. - Рассказать им об аморальности неуставных отношений…
Раздался такой громовой хохот, что вздрогнул даже спящий шахид, а месье Арчибальд задёргался у себя за стойкой.
- Перебаял я с имя, - сказал Топтыгин. - Схожая братья, а не войско. Сперва на горло пошли, базлают лихоматом. А мне даром. Напечатлел имя синявиц под очи, чтоб заглумок не давали… Теперь далеко думать станут! Вольно диким туловам поползят тиранить…
И выставил свой медный чайник.
- Нет, - сказал бармен и хохотнул по инерции. - Это уж ты точно местных травок насушил…
- Верь чести - то максимов корень! Я не мармазон какой…
С лестницы сошёл Майор - рожа красная.
- Хороший пар, - сказал он. - А веника нету.
- Здешними вениками париться нет резона, - сказал Матадор. - Себе дороже.
- Белый, - подала голос Синильга. - Пойдём наверх, у меня есть веник. Настоящий, берёзовый, с Материка…
Белый смутился.
- Иди-иди, - сказал Матадор. - Все свои.
Торжествующая Синильга взяла Белого под руку и повела к лестнице.
- Если у кого возникла остроумная шутка юмора насчёт веника, - сказал Матадор, - обращайтесь к Топтыгину. Он вам живо напечатлит синявиц…
- Да я молчу, - обиделся Киндер.
Печкин завистливо вздохнул, но враз вылетела у него всякая Синильга из головы - Мыло, покончив с борщом, разложил на столе перед собой пояс шахида и увлечённо в нём ковырялся…
- Прекрати сейчас же! Колчак, куда ты смотришь? - Матадор тоже вскочил из-за стола, а Киндер вообще оказался за креслом, в котором спал шахид - видимо, думал, что за спиной хозяина взрывного устройства будет безопаснее.
Мыло, не поднимая головы, сказал:
- У дану мить прилада беспечна. Ох и погано ж зроблено! Пидведёть вона хлопця… Кия бы в гирло тому майстру, хто ей смайстрував…
Матадор не без опаски сел.
- Ты бы хоть предупредил… Колчак, почему снова закон нарушаешь?
- Так Мыло же свой, - оправдался Колчак. - А у меня ему тесно…
- Господа сталкеры, - сказал Печкин. - Всё-таки сегодня Сочельник, хоть и католический. Семейный праздник…
Батюшка, всё ещё глядяший в "окно", сказал:
- Неправильный праздник. Игралище Антихристово. А вон и он сам…
На снегу под прожектором стоял человек в чёрном комбезе, чёрном пилотском шлеме и, кажется, без оружия.
- "Монолитчик"… - растерянно сказал Колчак.
Найти психически нормального сталкера невозможно. Любой с хорошими прибабахами, иначе его тут бы не было. Но клан (вернее, секта) "Монолит" состоял из каких-то совсем уж немыслимых изуверов. И вольные, и военные сталкеры при встречах с ними всегда стреляли первыми, если успевали… Живыми "монолитчики" не сдавались, да никто особенно и не старался брать их живыми…
- Я сейчас поднимусь на крышу и полью его из пулемёта, - сказал Киндер.
- А если во "владе" хвалёная твоя криосмазка замёрзла? - сказал Матадор. - Не верю я рекламе… Не знают они наших морозов…
- Тогда гранатой, - не растерялся Киндер.
- Послушайте, - сказал Печкин. - А зачем вообще его убивать?
- А зачем баб трахают? - сказал Матадор. - Естественный процесс…
- Кто-нибудь с ними контактировал?
- Того нэ трэба, - сказал Мыло. - Нэ трэба розмовляты з цим байстручиною. Бо воны морок наводють…
- Мало они тебя в Дроньках гоняли? - сказал Матадор Печкину. - Если бы не Маугли, ты бы попал к ним в плен. И принесли бы тебя в жертву Монолиту по всем правилам: восемь часов непрерывной агонии…
- А чем мы рискуем? - сказал Печкин. - Нас много. И не шахид же он, в конце концов…
- Профессиональное любопытство, - сказал Матадор. - Интервью с религиозным фанатиком…
- Надо попросить Топтыгина выйти и отрезать гаду чибышок, - сказал бармен Арчибальд. - Вместе с головой…
- Мне даром, - сказал Топтыгин. - Палемка бриткая…
- Хрен вам, - сказал Батюшка и перекрестился, вспомнив голову бандита Гороха на своём столе. - Благословляю на сокрушение зла традиционным путём обычного отстрела!
Пришелец тем временем спокойно стоял у входной двери - не стучался, не кричал, только вздел руки вверх. То ли сдавался, то ли взывал к милосердию…
- Пусть стоит, пока не замёрзнет, - сказал Матадор. - Как думаешь, милиция?
Майор оторвался от мудрого борща и сказал:
- Под оставление. В опасности. Подпадаем. Совершённое группой лиц. С заранее обдуманными. С особой жестокостью. Предлагаю впустить. Произведу лично. Задержание и арест. Потом передам военным. Всё по закону.
- Да мы ведь сами живём не по закону, - сказал Матадор. - Мёрзни, мёрзни, волчий хвост…
- Не даст он нам ни поесть спокойно, ни выпить, - сказал Печкин. - Маячить будет живым укором…
- Ты прав, - нехотя согласился Матадор. - А ведь как без него хорошо было! Даже шахид, и то славный попался - никакой с ним заботушки. Вон как хорошо спит, пузыри пускает… Колчак! Отворяй гаду, чего там… Только ствол в руке держи!
- Сам и отворяй, - сказал Колчак, появившись из-за внутренней двери. - Может, за ним ещё десяток убийц вломятся… И стрелять в тамбуре - сам понимаешь…
- Тогда я мачете из твоего сейфа возьму, - сказал Матадор и поднялся. - Мачете хоть наточен?
- Маугли сам точил, - сказал Колчак.
- Я подстрахую, - сказал Киндер.
- Семецкого страхуй, спортсмен…
С этими словами седой сталкер прошел к двери, а Колчак закрыл её. Минуты две стояла напряжённая тишина.
- Он без оружия, - раздался голос Матадора. - Не агрессивен. В случае чего выпушу ему кишки…
Вышибала открутил кремальеру. Дверь отворилась. "Монолитчик" вошёл в зал.
- Ноль вам, - сказал он совершенно бесцветным голосом - настолько бесцветным, что не мог принадлежать он ни мужчине, ни женщине, ни старику, ни ребёнку.
Это был голос вообще. Голос как понятие.
И Печкин сразу сообразил, что именно так разговаривает Белый. Да пришелец и лицом походил на Белого - насколько могут быть похожими лица, лишённые индивидуальности.
И вдруг стало Печкину так тревожно, словно открыл он консервную банку, а там изготовился к удару скорпион в томате.
- Что значит - ноль? - сказал он.
- Ноль значит, что нет мира, но нет и войны, - сказал "монолитчик".
Матадор вышел из-за его спины, сходил за креслом, поставил его на середину зала и жестом предложил пришельцу сесть. Всё это время чёрная фигура находилась под прицелом бармена, Киндера и Майора.
- Зачем пришёл? - сказал Матадор.
Пришелец снял шлем. Казалось, он нисколько не замёрз, даже румянец не затронул щёк, да и невозможно было на этом лице представить румянец. Как "пацифик", нарисованный на стене Министерства обороны.