От группы неспешно отделился один, остальные внимательно смотрели. А Боров-то явно их опасается.
- Не кашлять, Боров. Что за дело?
- И тебе не кашлять. Это ― Зомбак и Полудурок, два кореша. Не ссутся, не срутся, зомбачок вообще вежливый. Короче, пусть кантуются рядом с твоими.
Кэп помолчал, окинул нас пытливым взором.
- Ну, пусть кантуются.
Твердый палец Борова уткнулся мне в грудь.
- Смотри, Зомбак, я за тебя перетёр. Будешь должен.
- Я запомнил, законник Боров.
- Ну, не кашляй.
Боров ушел. Взяв Солдата за руку, я шагнул к мужикам:
- Доброго вечера Вам, уважаемые. Где наше место?
Приглушенно бубнили голоса, кто-то стонал, кто-то обгадился и его с руганью выпинывали с нар, под лампой на листе пластика компания играла в карты. Время от времени в открытые ворота впихивали очередного постояльца ― похоже, бандюки качественно прочесывали территорию. Получив на прощание поперек хребта, мужик (большей частью грязный и опустившийся) вставал и флегматично искал себе место. Но рядом с нами как будто пролегала незримая граница ― редких желающих встречал жёсткий рык одного из двух мрачных парней: "Занято. Вали отсюда". Повторять не приходилось, да и свободных мест хватало ― ангар заполнился едва ли на две трети.
Устроившись на нарах, мы перезнакомились, и началась беседа.
У собеседника было доброе лицо с пробивающейся светлой щетиной, веснушки, нос бульбочкой и честные, доброжелательные, сочувственно-внимательные глаза ― прямо как у подполковника ― начальника особого отдела контрразведки флота в моей прошлой жизни. И как минимум двое из якобы дремлющих на самом деле внимательно слушают похожую на допрос беседу.
- И что, кем был, вообще не помнишь?
- Нет. Очнулся здесь, в голове пустота. Говорю, что-то делаю, а откуда ― не знаю.
- Ну да, обычная история. А друг твой что-то помнит, имя называет. Интересное: "Сеант". Что за имя?
- Не помню. Если бы братишка (глаза собеседника чуть сощурились) рассказать мог. Я спрашивал ― он тоже не помнит, но уверен.
- Да, с железками в голове не поговоришь.
- Какими железками?
- Не знаешь? На затылке, в шишках полоски железные, идут внутрь.
Эта новость меня выбила из колеи. Контакты в мозг. Бедняга Солдат. Черт, он же добрый, тихий, что такого должен был сделать, чтобы мозги электричеством выжигать? Мрази, крысы лабораторные, добраться бы до вас! Твари, порву, на ломти накромсаю!
- Э, парень, парень, ты че? - конопатый тряс меня за руку, мертво смявшую угол картонного листа.
- Ничего. Так, подумал.
- Да? Что-то я не завидую тому, о ком ты подумал. Из законников кто достал?
- Нет. Это я так, о другом.
- А что за завязки у тебя с Боровом?
- Он нас Шилу не дал просто так у карьера прибить. Мы мертвого туда оттащили, устали сильно. Он хотел и нас в карьер. А Боров сказал, что не по закону. Вот я ему в благодарность журналы носил, сигареты, когда находили.
- Да, справедливо. Боров вообще не злобный, понимает. А Черпа откуда знаешь?
Оп-па! А про Черпа мы не говорили. Откуда информация? Впрочем, мог из очереди особое отношение к нам углядеть.
- Случайно поговорили. Я ему журналы про путешествия, он нам супа чуть побольше наливает.
- Про путешествия? А ты что, по-английски читаешь?
- Не то, чтобы читаю. Понимаю немного, да там и фотографии понятные, не перепутаешь.
- Нормальный ты парень. Смотрю, со всеми язык общий находишь. И на стёртого не похож, соображаешь.
- Заканчивай болтовню, парни. Спать всем, - это Кэп.
- Ага, спокойной ночи.
Удивленная тишина, хмыканье:
- Спокойной ночи, вежливый ты наш.
Пик, пик, пик. Поднятые в серых рассветных сумерках, мы стояли, выстроенные в кривую очередь к кухонному ангару. Шустро двигаясь вдоль колонны, хмырь с надменно-презрительным выражением на крысиной роже приставлял устройство вроде широкого пульта к левой стороне груди работяги и нажимал кнопку. Пик. Подходит. Так, пластиковый корпус, несколько обрезиненных кнопок и тумблеров, небольшой дисплей. Пик. Ж-ж-ж. Вместо пиканья прижатый к моей груди пульт издал жужжание зуммера.
- Не понял.
Проверили Солдата. Пик. Снова меня. Ж-ж-ж.
- Чё там, Крыс (о, угадал я с кличкой)?
- Херня какая-то.
От группы позевывающих бандюков отделился один, подошел.
- Смотри, не распознается. То есть распознается, но не учитывается.
- Слышь, ты сам всоси, чё там не так, а то ща Кент разберётся. Хули дохляков держим?
Еще пару раз безуспешно нажав кнопку (А ведь это сканер, вроде как считыватель штрих-кода. Только что он должен считывать?), Крыс перекинул тумблер, нажал. Пик.
- Ну, и хули тянул? Проканало?
- Он дохлый.
- Че?
Растерянно глядя на дисплей, Крыс нажал кнопку. Пик. Поднял глаза на меня.
- Этот дохляк дохлый. Жмур он.
- Шизанулся? Гонишь, Крыс, в натуре.
- Я тебе реально говорю, вот, смотри, написано "Мертв". Дохлый он.
- Крыс, в натуре, чё ты за шнягу мастыришь?
Подошли остальные бандюки. Я лихорадочно прикидывал, что делать и чем мне это может грозить.
- Законник, я не жмур.
- Глохни, дохлятина, хавальник завали.
- Не гони, мля, я въехал: на этого дохляка Боров забивался. Этот, как его… Как тебя?
- Зомбак, законник.
- Точняк, вежливый Зомбак! Жмур, Крыс, гонишь? Точняк, зомбак в натуре!
Бандюки заржали.
- Кому стоим, быки? Что дохляков держим?
Кент подошел незаметно.
- Вот, сэр Кент, сканер показывает, что этот дохляк ― жмур. А он живой.
Если Кент и был удивлен, то никак свои чувства не показал.
- Маркеры проверил?
Крыс смутился, сдвинул тумблер, нажал.
- Маркеры есть. Последний ― что он стёртый. Но так не бывает. Жмур с маркерами.
- Крыс, он, в натуре, ещё и живой, - подал с издевочкой один из бандюков.
Опять дружно заржали. Крыса не любят, это точно. Кент холодно, оценивающе смотрел на меня.
- Крыс, всех проверил?
- Нет, я же…
- Бегом.
Проверяльщика как сдуло.
- Сегодня живой, завтра труп. Тут все трупами станут. Пусть трудится, еду отрабатывает.
Удаляющееся пиканье стихло. Очередь зашевелилась и потянулась на раздачу.
Партии поевших, человек по десять, бандюки забирали на работы. Мы с Солдатом еле успели добить свои "усиленные" порции (спасибо Черпу), как хмурый лоб с дубинкой погнал нашу группу, предварительно разрешив составить ведерки квадратом у стены ангара. Катать вдвоем контейнеры с мусором было тяжеловато, но терпимо. Несмазанные оси скрипели, железный ящик с ржавыми бортами прыгал на кочках, ребра контейнера норовили резануть руки. Но две пары перчаток (матерчатые, а сверху резиновые) помогали отлично. Бандюк на перчатки покосился, но обошелся без комментариев, благо, что работа ему нашлась сразу. Двое явно тупили и сачковали. Кстати, не очень изможденные на вид, только грязные и сонные какие-то. Мы закатывали контейнеры в сортировочный ангар, клали на бок перед работником, брали пустой и тянули в поле, где другие группы нагребали мусор самодельными лопатами вроде снеговых, а то и просто руками. Пространство, свободное от мусора, медленно расширялось. По пути удалось кое-как набрать пинтовку скисшей газировки помыть руки ― засунул в большой нагрудный карман Солдату. Погода, как всегда, радовала, до обеда мы продержались нормально. После обеда стало хуже. Сил поубавилось, волнение уже не подбадривало организм адреналином. Да и привычка к отдыху в это время, похоже, сказывалась. Спасало одно ― внимание надзирателя отвлекали те, кто работал хуже нас. Матерящийся бандюк регулярно стимулировал нескольких человек дубинкой. Причем, всё делал с умом ― пересортировал пары по работоспособности, не тронув, по счастью, нашу, и сейчас гонял отстающих. Налегая всем телом на контейнер, я старался не думать и не считать ― в тупом бездумье работалось легче. Когда солнце скрылось за горизонтом, работу остановили. Наливая порцию, Черп, искоса глянул. Я подмигнул, он одобрительно кивнул. Всё-таки хорошо в молодом теле ― только что было совсем невмоготу, но полежал ― появились силы на туалет и умывание, благо Солдат тоже где-то подхватил пару полных пинтовок. Лежа с закрытыми глазами, я вспоминал сканер в руках урода и анализировал случившееся. Ощупывание тела в районе сканирования ничего не дало. Что это может быть? Анализ кожи? Ерунда. Невидимый штрих-код? Через одежду? Разве что… Точно. Эрфид. Радиочастотная метка. Маркеры… отметки в перезаписываемой памяти микросхемы. Вот и ответ об уровне местной радиоэлектронной промышленности. Но почему выдан такой сигнал? Что повлияло?
- Не спишь? Да, повезло тебе сегодня.
Вчерашний собеседник ("Зови меня Хот".) устраивался рядом.
- Думаю. Чувствую, что могло быть плохо, а почему ― не знаю.
- Я уж подумал, что тебя дубинками забьют, и в карьер. У любого негражданина, а может, и у гражданина, вот здесь вшита какая-то серьезная хреновина. В ней вся твоя жизнь, только прочесть не каждый сможет. Когда человек умирает, там что-то происходит, эта штука стирает все, кроме информации, что ты мертвый, и номера.
- А как же я?
- Не знаю. О таком не слышал. Сам что думаешь?
- А что я могу думать? Первый раз про это слышу. А без… этой штуки люди бывают?
- Только младенцы. На третий месяц операция всем без исключения. Если потом кто-то попадается без нее ― суд и наказание. Если кто-то сам извлек ― следствие и разборка на органы.
- А как находят?
- В смысле? А, ты же не помнишь. В городах датчики везде, да и в поселках хватает. Плюс проверки. Шерифы, военная полиция.
- И давно так?
- С самого начала. Уже тринадцать лет.
Я молчал и осмысливал. Полностью тоталитарное государство. Предельное, доходящее до абсурда развитие идей древнего Рима. Строки из Писания: "И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание".
На следующий день нагребали мусор в контейнеры. Теперь и я успел разок получить дубинкой по спине, когда кривая лопата сорвалась с тяжелого мешка, а я плюхнулся в отходы рядом. Мы грузили, грузили, грузили… Легкие мешки, тяжелые со строек, пакеты с гнильем, проклятый разлетающийся полиэтилен и рыхлая бумага.
- Вылизали начисто, твари, всё, до земли! - вопли надсмотрщика звенели в ушах и в обед.
Как выдержал после обеда? Не знаю. С трудом сходил до ветра, заставил себя через силу плеснуть в лицо воды (когда Солдат нашел бутылку?) и рухнул на нары. Последнее перед глазами: Кэп осторожно мажет шишки Солдату. Я, наверное, просил…
На третье утро в очереди на завтрак кто-то из команды Кэпа сжал моё плечо и сказал:
- С сегодняшнего дня пойдут покойники.
Нашей десятке повезло ― таскали набираемую сортировщиками тару и высыпали однородный мусор в контейнеры. Главное ― шевелиться, а быстрый шаг мы с Солдатом освоили. Хмурый бандюк с утра предупредил:
- Завтра сами встанете на их места. Смотрите. Всосали, дохляки?
Нашей паре на обслуживание досталось пять человек. Им подкатывали и роняли на серый грязный бетонный пол контейнер. Начиналась сортировка ― коробка для жёсткого (полипропилен всплыло в сознании) пластика, коробка для мягкого (полиэтилен), коробка для бумаги, для тряпок, ведра для объедков и стекла. Строительные отходы оставались на полу, их собирала в контейнеры отдельная пара. Над каждым висело устройство типа счетов ― на двадцать четыре кругляша. Дневная норма. Здорово мешали бродящие туда-сюда, выбирающие журналы, понравившуюся мелочь, одежду, подгоняющие работников бандюки. Нечаянно задевшим тут же прилетало дубинкой и пинки. По паническим взглядам Солдата, бросаемым на очумело крутящихся сортирующих, я понял, что напарнику даётся тяжелее всего. Думай голова, думай. У братишки тяжело с памятью. Значит, надо не хвататься за всё сразу, а выбирать по очереди одинаковые отходы. Тихо комментирую при переноске соответствующей тары:
- Солдат, смотри, сначала набирай кульки и пакеты, они в руке мягкие. Возьми, пожми в руке. Запомни: мягкое.
- Теперь твердое: бутылки, ведерки, куски, обрезки. Запомни: твердое.
- Газеты, журналы, листы: шуршит, рвется. Запомни: рвется.
- Стекло острое, можно порезаться: ай! Запомни: ай!
- Объедки воняют: фу! Запомни: фу! Ну, про одежду знаешь, одежда есть одежда. Запомнил немного?
- А, Сеант.
Вот так и ходили, повторяя мантру: "мягкое, твердое, рвется, ай, фу". Бандюков наше бормотание не интересовало ― они гоготали над журналами, пинали работяг, подгоняли отстающих. Заметил, с двенадцатью контейнерами до обеда из пятерки справился один. Ближе к вечеру обстановка ухудшилась. Резкими, злобными голосами, тычками дубинок уроды гнали сортирующих. Вот передовик закончил контейнер, поднял руку. Неспешно подошел надсмотрщик, щелкнул последним колесиком счетов, кивнул. Сгорбившись, парень устало побрел к выходу. Ещё один. Ещё. Двое не справлялись ― оставалось шесть и восемь контейнеров. Крики, взмахи дубинок. Левый сумел наддать, продвигается, правый заметно тормозит, падает от удара и не пытается подняться. Кент опять подошел незаметно, холодным взглядом оценил обстановку, махнул. Несколько сильных ударов, бьющееся в агонии тело, растекающаяся лужа под ним. Подождав окончание предсмертных судорог, пара бандюков быстро оттаскивает труп на выход.
- Вылизали пол, дохлятина, очистили коробки, подмели!
Орудую почти сточившейся пластмассовой метлой, сгоняя мелкий мусор и грязь на лист пластика Солдату, а перед глазами стоит страшная агония человеческого тела. Бандюки - не люди, двуногие скоты, твари с людоедским законом. Выходя из ангара, увидел брошенный у стены труп.
Вечером ещё потренировал напарника со считалкой. Глядя на сосредоточенное, выражающее мучительные потуги запомнить, лицо, чувствовал, как он мне дорог, как сроднились за эти дни. Отчаяние захлестывало душу при мысли, что и его могут вот так же забить насмерть. Твари, не позволю! Выдерну стекло побольше, резать скотов, пусть лучше убьют обоих ― встретимся там, в безвременье.
Когда ложились (умыться было нечем, но и воспринималось это без эмоций), Хот спросил:
- Сколько сортировщиков?
- Один.
- На погрузке одного и катающего одного. Сам как?
- Пока держусь.
Не знаю, чем руководствовался наш хмурый надсмотрщик, но Солдата поставил за три человека от меня. Хотел попросить, чтобы рядом ― еле перевел дыхание после ловкого тычка в солнечное сплетение. Первый контейнер. Погнали. Навык за несколько дней потрошения мешков, оказывается, выработался неплохой. Мусор разлетался по коробкам, стекло сгреб куском картона. Руку вверх. Щелк, первый кругляш и я первый. Как братишка? Получается, по крайней мере, не орут и не бьют. До обеда сделал четырнадцать, почти закончил пятнадцатый. А Солдат? Терпимо ― одиннадцать есть. После обеда скорость упала, руки устали, болела спина. Но я гнал и гнал.
- Отваливай, дохлятина. Норму прожевал, свободен.
Медленно вникаю, оглядываюсь. Точно, всё. Опять поднимаю руку:
- Законник, я могу помочь своему корешу?
- Че? Ты чё вякнул?
- Законник, я хочу помочь своему корешу. Это разрешено законом?
Занесенная дубинка остановилась. Покачав её в руке, хмурый бросил:
- Стой тут, дохлятина.
Подошедший бандюк выглядел веселее. Что-то роднило его с Боровом ― наверное, выражение уверенности на круглом лице.
- Вякни, чё хошь, дохлятина.
- Законник, я хочу помочь своему корешу. Это разрешено законом?
- Это не запрещено. Обзовись.
- Зомбак, законник.
- Слыхал. Ну, канай, помогай.
- Благодарю, законник.
- Ха, вежливый зомбак.
Вдвоем мы быстро распотрошили восемь (многовато оставалось братишке) контейнеров и вместе подняли руки. Подошедший бандюк задумался:
- Двое. Значит, ещё два. Всосал?
- Да, законник.
Добавлять сверх двух не стали, да и внимание после кивка хмурого на нас никто не обращал. Сразу в нескольких местах разгоралось подобное вчерашнему действие. По пути к выходу меня заметно пошатывало. На улице Солдат, воровато оглянувшись, привычно поднырнул под руку и, обняв за талию, буквально уволок в ангар. На ужин еле встал. С одной стороны поддерживал Солдат, с другой Хот. Полегчало только после еды на нарах.
- Рисковал ты, братишка. Могли и забить.
- Но я же норму сделал.
- А без разницы. Рот открыл ― получи. Тебе повезло, что им интересно стало. Ну, добро, завтра наверняка пойдёте дорогу делать. Там полегче.
Засыпая, подумал: "В нашей бригаде никого из команды Кэпа нет. О событиях знают. Точно, разведка поставлена".
Отсыпка дороги шла как отдых. Пара надзирающих уродов с комфортом расположились на пластиковых стульях со стаканчиком и парой кубиков (игра в кости тут есть), контейнера со строительными отходами подкатывали не часто. Длинная пластиковая рейка служила шаблоном ширины, я обломками кирпича выкладывал правый бордюр, ещё один мужичок ― левый, остальные засыпали получающийся путь ровным слоем мусора. Главная забота ― чтобы ветерок не сдувал пыль на бандюков, да вовремя переносить их стулья. После обеда занимались практически тем же - ровняли колеи от мощных колес на уже отсыпанной до нас дороге.
Вечером приятно удивил Хот ― протянул двухпинтовку мутной жидкости:
- Иди с братишкой умойся.
- Благодарю, Хот. Очень признателен.
- Добро. Все, первый круг пройден, завтра по-новой.
Вечером потянуло поговорить. Присматривая за сохнущими носками и проветривающимися кроссовками (на ночь всё опять надевать, береженого Бог бережет), общаюсь с Хотом.
- А почему Борова не видно?
- Он в другой смене, дружище. Половина гоняет нас, другая ― следующих. Да, с Боровом тебе с братишкой было бы полегче.
- Он что, такой хороший?
- Трудно так сразу ответить. Скажет Кент ― убьет любого и не поморщится. Но сам по себе в мучительстве удовольствия не видит. Пока ты за слова отвечаешь… нет, не уважает, а… за человека считает. Правила у него есть свои, вот. И по этим правилам он живет. Да и спокойный. В хорошем настроении может добро сделать, просто так, как человек. На пари любит забиваться, ну, это все они любят. Выигрывает часто ― у него и курева, и журналов, всякого хватает.
- А я слышал, как Боров про себя сказал: "При пере". Что это значит?
- При пере? Да, поднялся Боров. При пере ― это значит, что он в старшинах стал ходить. К Кенту может по делу сразу подойти, над другими власть имеет. Интересно, кого он подсидел? Ты уверен, дружище?
- Да. И в руке у него нож видел.
- А когда дело было?
- Дней десять назад. Когда Шило хотел нас в карьер отправить.
- Ага, понятно. Добро, обуваемся и спать, вон братишка твой уже второй сон видит.