Не поняв, что от него хотят, Вайми привычно сел на пятки. Дамы засмеялись и он улыбнулся в ответ, глядя на них снизу вверх. В центре сидел пухлый, небольшого, даже для найра, роста мужчина средних лет. От остальных его отличал золотой, увенчанный причудливыми лепестками обруч на голове. Юноша понял, что это и есть государь.
У повелителя Найра было невыразительное, круглое, как тарелка, лицо. Его глаза - маленькие, цепкие, зоркие - были глазами вождя, но ничего больше от вождя в нем не замечалось. Как огромное множество народа может слушаться такого, пускай и хитрого, но всё же забавного человечка? В этом была какая-то тайна. У Вайэрси прорезались порой такие же вкрадчивые повадки - но он был суровым, даже грозным. Этот же…
- Поднимись, юноша, - мягким, приятным голосом сказал государь. - Иди сюда.
Вайми с трудом поднялся на дрожащие ноги. Ему вдруг подумалось, что Вайэрси обруч государя подошёл бы куда больше. Но ему не повезло - он стал сыном не того народа…
Когда он подошёл ближе, его взгляд упал на украшенную тончайшей инкрустацией коробку из литой латуни - плоскую, большую и квадратную. Она стояла у рамы, на круглом инкрустированном столике. Государь тоже подошёл к ней и легко поднял тяжелую крышку.
Вайми увидел покрытые насечкой цилиндрические хвосты игл, - они торчали из залитой розоватым маслом латунной матрицы. Масло испускало неожиданно сильный, пряный и острый запах. Игл было много - тридцать на тридцать, то есть всего девятьсот. Вайми боялся даже представить, для чего они тут нужны, его затрясло, сознание помутилось. Но самое страшное ожидало его впереди.
- После многочисленных убийств наших добрых подданых, я вынужден послать моих солдат в ваше селение и уничтожить всё твоё племя, - с почти искренней печалью сказал государь. - Тебя водворят в клетку в моём зверинце, а всех твоих соплеменников мои солдаты затравят, как крыс. Я постараюсь, чтобы ты видел их трупы…
Вайми отрицательно мотнул головой, но не смог издать ни звука. Его сердце забилось так, что вот-вот, казалось, выскочит из горла. Вдруг его охватила страшная, беспощадная ярость - к своему стыду, в этот миг он не думал о племени, но вот Лина стояла перед ним, как живая и любой, кто желал ей смерти, сам должен был умереть.
Скованные за спиной руки и нагота теперь мало что для него значили. Он сделал быстрый шаг вперёд - оставалось лишь развернуться на пальцах босой ноги и лягнуть государя пяткой в грудь. Вайми не сомневался, что у него хватит сил переломать твари рёбра и вогнать их острые концы прямо в сердце. Он надеялся, что потом его тут же убьют - и умереть, убив вражеского вождя, было почти не обидно…
Его словно поразило громом - юноша рухнул на колени, едва не упав совсем. Он не сразу понял, что Ханнар наотмашь двинул его в ухо - сзади, он не смог ни заметить, ни отразить удар.
- Посмотри, - как ни в чём ни бывало предложил государь. Он достал из гнезда иглу и протянул её пленнику.
Игла была короткой - не более дюйма, причем трёхгранное, с продольными желобками, жало занимало всего половину её длины. Похожее в сечении на трёхлучевую звезду, оно блестело от покрывающей его гладкой масляной плёнки.
- Твоя ничтожная дерзость заслуживает наказания, - скорбно провозгласил государь. - Ты не выйдешь из этой комнаты, пока все девятьсот игл не будут, одна за другой, введены в твоё тело, а потом, так же одна за другой, извлечены обратно.
Глаза Вайми стали больше, чем когда-либо. Он захотел дико заорать, но тело затопила какая-то тяжесть. В голове стучало. Сердце было готово выпрыгнуть из груди и ускакать подальше. Тело не хотело чувствовать этого. Мозг отказывался понимать. И было непреодолимое желание отмотать время назад, чтобы ничего этого не было. Страх… да, именно страх привёл его в себя. Он поднял голову и посмотрел прямо в тускло-зеленые глаза государя. Через несколько секунд тот сморгнул и отвернулся. На губах Вайми появилась улыбка - невыразимое никакими словами презрение. Он не успел открыть рта - Ханнар пнул его сзади, между бёдер, и юноша распластался на полу, задыхаясь от мук, чувствуя, что умирает…
На него вновь навалились солдаты. Вайми не сразу осознал, что с него сняли оковы, что, впрочем, не доставило ему радости - со скованными за спиной руками его не смогли бы растянуть на раме. Больше всего на свете ему сейчас хотелось свернуть государю шею - но, часто дыша широко открытым ртом и подвывая от дикой боли, он совсем не мог сопротивляться.
Его подняли, потащили, и бросили спиной на раму. Тут же его запястья и щиколотки сжали широкие стальные оковы - и Вайми испуганно вскрикнул, когда защелкали штурвалы и цепи зазвенели, растянув его нагое тело в беззащитную струнку. Юноша оцепенел, непроизвольно зажмурившись. Он знал, что с ним сейчас будет - его била крупная дрожь, а сердце испуганно колотилось о рёбра. Каждый его сустав был растянут до отведённого ему природой предела - и даже сверх того, - и, вновь изнывая от воющей боли, Вайми ощутил вдруг неожиданно острый ужас от осознания своей абсолютной беспомощности.
- Итак? - мягко спросил государь. - Кто первый? Ты? Отлично. Джейми славится своей изобретательностью, - доверительно сообщил он юноше.
Дамы в цветастых платьях окружили его, жадно разглядывая обнажённого парня. Вайми хотелось провалиться под землю - он был весь горячий и тёмный от стыда - но он был готов терпеть стыд сколь угодно долго, лишь бы…
Джейми - тонкая, высокая девушка с кукольным, каким-то неживым лицом - вытянула первую иглу и замерла, высматривая подходящее место. Вайми стало по-настоящему, без дураков, страшно. Одно дело, когда тебя пытают мужчины, чтобы узнать нечто важное. И совсем другое - когда такие вот… твари делают это для забавы.
- Только не глаза, - хмуро предупредил государь. Он взмахнул шлейфом своего одеяния и стал садиться - прямо в пустоту, но кто-то, невыразительный уже до полной незаметности, подставил ему искрящийся шёлком стул и он невозмутимо сел на него. - Они ему ещё понадобятся.
- Я знаю, - пискнула Джейми. - Начнём с ноги.
Кончики её пальцев коснулись левой подошвы юноши, легко скользнули по ней, заставив его вздрогнуть, потом крепко сжали пальцы, отгибая их назад. Вайми ощутил легкий укол от прикосновения иглы. Её острие скользило по чуткой коже, рассылая потоки мурашек, потом на миг замерло и юноше показалось, что он сорвался со скалы - ощущение обречённости было очень похожим. И…
Джейми не воткнула иглу, а медленно, с садистским наслаждением, вдавила её в кожу и Вайми почти закричал от боли. Потом он понял, зачем нужно масло - оно убивало заразу… а также невыносимо жгло. Воткнутая в него игла, казалось, медленно раскалялась добела. От боли вспыхнуло в глазах, все мышцы напряглись до предела. Он сжал пальцы рук и ног и втянул живот, стараясь справиться с этим ощущением. Дамы жадно смотрели на него, часто дыша. Не удержавшись, Вайми обложил их матом - он знал много неприличных слов, но, увы, лишь на своём родном, так что его просто не поняли. К его подошве прикоснулась вторая игла, поскользила по коже - а потом воткнулась рядом с первой. К нему потянулась ещё одна рука с иглой… потом ещё… ещё… и ещё…
Раскрасневшиеся девушки что-то непрерывно щебетали, непрерывно вонзая иглы в грудь, плечи, бёдра, отчаянно втянутый живот юноши, отчего крупные мускулы Вайми подрагивали, живот и бёдра трепетали - и каждый острый всплеск боли отдавался в голове, рассыпая мысли колючими искрами, совершенно лишая его способности соображать. Он мог лишь молчать, весь дрожа, пока волны боли, одна за другой, прокатывались по его телу. Государь спокойно сидел возле его головы, наблюдая за лицом юноши. Взгляд Вайми невольно тянулся к нему, его рот иногда почти приоткрывался - попросить прекратить пытку - и лишь ненависть удерживала его от этого. Он то кусал губы от боли, то оскаливался, словно дикий зверёк. Краем глаза он видел стоявшего у дверей Ханнара - на лице найра застыла гримаса тоскливого отвращения. Было видно, что зрелище давно наскучило ему и он мечтает лишь об одном - прервать его… одним ударом меча. Но Вайми, если бы его спросили, отказался бы от такого милосердия - несмотря на все муки, жить ему по-прежнему очень хотелось…
В его теле торчали уже сотни игл. Рот юноши был открыт, глаза дико расширены, но сейчас он уже ничего не видел. Его голова дико моталась, из глаз текли слёзы, но ему удавалось сдерживать себя - он не пытался вырваться, не орал, не просил о пощаде. На лицах девушек начала появляться злость - упорство жертвы им явно не понравилось. Джейми загнала иголку в его сосок - и Вайми задохнулся от ослепительной боли. Сейчас всё его дрожащее тело было совершенно мокрым от пота, глаза зажмурены, зубы плотно сжаты, сквозь них вырывалось непрерывное "н-н-н-н-н-н!". Ещё чья-то рука загнала иглу в его причинное место. На сей раз Вайми всё же взвыл, дёрнувшись всем телом, оковы на руках и ногах глубоко впились в кожу. Судороги начали скручивать его бёдра, они хаотично задвигались. Он пытался выгнуться в дугу от пылавшей внизу живота ослепительной боли. Государь склонился над ним, с интересом вглядываясь в перекошенное лицо пленника - и Вайми с наслаждением плюнул в него.
Почти сразу он понял, что делать так не стоило. Нет, государь не заорал, не позвал стражу, даже лицо его не изменилось. Он спокойно утерся кружевным платком. Встал. Выдернул из ящика десяток игл и направился к босым ногам пленника. Дамы, словно комарье, брызнули в стороны от одного резкого жеста его руки.
Едва Вайми догадался, что его ждет, найр воткнул первую иголку под ноготь большого пальца его ноги. Мигом раньше юноша поклялся себе, что ни одним звуком, ничем не покажет этой твари своих мук - но сдержать клятву оказалось немыслимо. Он дико заорал от боли, и задёргался так, словно через него пропустили электрический ток.
Дав ему немного опомниться, государь воткнул рядом с первой вторую иголку. Не будь Вайми привязан, он взлетел бы под потолок с воплем боли: на сей раз игла вошла так глубоко, что упёрлась прямо в кость. Юноша почти обезумел, он дёргался всем телом в безнадёжной попытке справиться с невероятной болью. Впрочем, через несколько бесконечных мгновений в глазах всё-таки потемнело, и он мягко провалился в никуда…
……………………………………………………………………………….
…Что-то невероятно едкое ударило в нос, в горло и Вайми ошалело открыл глаза. Он уже решил, что умер - и вовсе не рад был воскреснуть.
- Очнулся? - усмехнулся государь. - Хорошо, - и он взял новую иглу. Юноша прерывисто выдохнул, отчаянно готовясь вынести новую боль. Его бёдра свело судорогой, живот начал медленно втягиваться, пока буквально не прилип к позвоночнику, мускулы напряглись, он зажмурился, часто и глубоко дыша. Иглы, одна за другой, медленно вползали под его ногти, его тело трепетало, мысли путались, он начал, подергиваясь, вскрикивать от мучительной боли. Наконец, она стала такой острой, что Вайми запрокинул голову и заорал, а потом, когда весь воздух вышел из груди, мог только тихо всхлипывать, не в силах вздохнуть - все его мускулы, трепеща в непроизвольной судороге, напряглись до того, что буквально превратились в камень. Гибкий стан юноши выгнулся до хруста, язык трепетал в приоткрытом рте, а зрачки расширились так дико, что глаза стали почти сплошь чёрными. На сей раз он был слишком напряжён, чтобы орать, но вскоре снова потерял сознание от невероятной боли. Государь тут же сунул ему под нос пузырёк с нашатырем, но Вайми ещё несколько секунд пребывал в полуобмороке и не понимал ничего. Теперь иголки торчали из-под всех ногтей на босых ногах юноши - по две в мизинцах, по три в остальных пальцах и по пять в больших. Его тело стало скользким от пота, он задыхался от боли, не в силах даже толком вздохнуть.
Государь начал задумчиво пощелкивать по хвостам игл и боль застила сознание. Вайми и без того уже совершенно обезумел от невыносимого жжения, охватившего всё тело. На какое-то время он исчез, даже не заметив, что найр прекратил пытку, а потом резко - словно в нём включили свет - очнулся, весь мокрый, с прилипшими ко лбу волосами и вопящими от боли растянутыми запястьями. Сейчас он хотел только смерти - и понимал, что всё только ещё начинается.
……………………………………………………………………………….
Потом, много раз возвращаясь к пытке в мучительных, как она, размышлениях, Вайми так и не смог решить, молчал бы он, если бы его пытали не для развлечения. В своих кошмарах он выдавал всё, что знал, обрекая Лину на смерть и боялся даже думать, что было бы с ним наяву. Когда девушки проводили ладошками по хвостам игл, миллионы раскаленных нитей боли сплетались в один узел - и Вайми замирал, с твёрдыми, как камень, мускулами и дочерна расширенными глазами, чувствуя, что его душа отделилась от тела - престранное ощущение. Тогда он видел себя со стороны - что было не менее странным… а в остальное время, весь мокрый от пота, бешено мотал волосами и не переставая вопил от боли. Он потерял всякое представление о времени и не знал, сколько это длилось - казалось, что целую вечность. Острия игл скользили по всему его телу - от ногтей рук до ногтей босых ног - но каждый раз вонзались в кожу в новом, неожиданном месте. Он словно превратился в вечернее небо, на котором, одна за другой, вспыхивали пылающие невыносимо острой болью звёзды. Вайми стонал, выгибался, мотал головой, чувствуя, что уже не в силах выносить это.
Наконец, когда иглы вонзились ему между пальцами босых ног, между рёбрами, в уши, боль достигла невероятной силы. Вайми казалось, что сейчас он просто взорвётся, разлетевшись на куски. Окончательно ошалев, он отчаянно мотал головой, хлеща мокрыми волосами по своему же лицу, стонал, судорожно всхлипывал - а не орал лишь потому, что сил на это уже не осталось.
Такой дикой боли он не испытывал ещё никогда. От неё в голове у него всё поплыло. Он видел огненных мошек, светящиеся туманы, расплавленный металл. Жжение тоже нарастало каждый миг, вызывая такую невыносимую боль, что Вайми корчился и извивался, словно пытаясь вырваться сам из себя. В диком бреду ему казалось, что бесконечные раскаленные докрасна булавки пронизывают его тело, обжигая и покрывая волдырями кожу, как летающие вспышки. Перенося эту терзающую пытку, он стискивал кулаки и кусал губы, чтобы не заорать во весь голос. Сила сокращений его сердца ужасающе нарастала с каждым ударом так, что казалось, будто оно вот-вот взорвётся. Его плоть и кровь уже не могли выносить подобного напряжения и Вайми не сомневался, что сей же миг умрет. Но он всё же видел… видел лица многих знатных найров, видел их сжатые кулаки и ноздри, раздутые от гнева. Его жалкие, почти жульнические попытки молчать… хоть как-то не поддаваться боли… они тоже были сражением, очень важным - возможно, судьба всего Найра и его племени решалась сейчас здесь, в этой комнате…
Потом все, собравшиеся вокруг него, протянули к нему руки, касаясь, казалось, всех игл сразу. Вайми показалось, что поток расплавленной стали прошёл сквозь всё его тело до головы и там распустился, словно цветок, проникая в каждую клеточку мозга. В него ударила белая, бесконечно яркая боль и юноша, выгнувшись, закричал так, что за окнами дворца отозвалось эхо. Затем его приняла тьма, недоступная даже для боли.
………………………………………………………………………………………
Три дня в темноте показались Вайми вечностью. Он пришёл в себя лишь в подвале - от холода - и с трудом пережил несколько часов мучительной агонии, не в силах не только двигаться, но даже толком дышать. Его тело превратилось в узел адского белого огня, и всё, что он мог сделать - молча терпеть эту невыносимую боль.
Он лежал, скорее, валялся, на ледяном камне пола, в совершенно тёмном каземате, где из удобств нашлась только дыра в полу. Его трясло от холода, он был весь мокрый - от боли, от стыда, от слёз, - чувствуя себя совершенно сломанным, слабым и бессильным. От его гордости не осталось и следа - теперь им владели изумление и страх. Почему он был так слеп? Столь глуп? Зачем вообще явился сюда, где нет ни чести, ни верности слову, ни добрых намерений? Что он надеялся найти здесь?
Он знал, что предал своё племя. Это было бесконечно мучительно. Из-за его глупого любопытства все они оказались в смертельной опасности - но он не мог изменить прошлое, и ждал новых чудовищных пыток почти с радостью - как достойной расплаты за все свои проступки…
Боль, правда, постепенно стихала, но её место тут же занимали другие пугающие ощущения: теперь он постоянно ощущал дрожь во всем теле, даже когда спал. Иногда его пронизывала внезапная боль, потоки жара, или, наоборот, холода. Иногда он слышал в ушах гул, словно исходящий из раковин, пение птиц или звон колокольчиков. В его голове внезапно возникали вопросы, и так же внезапно на них приходили ответы. Иногда его язык приклеивался к нёбу. Его челюсти вдруг крепко сжимались, а через какое-то время открывались вновь. Иногда он начинал зевать, как ненормальный. Его постоянно преследовала тяжесть в голове, волны тепла, боли в основании позвоночника, непроизвольные движения, необычный ритм дыхания, внутренний свет и звуки, видения и голоса, и много других невероятных ощущений.
Вайми понимал, что от пытки он сошёл с ума, но было, почему-то, не страшно - словно он наблюдал за происходящим откуда-то издалека. Он испытывал ужас и экстатическую дрожь самым неожиданным образом. Разные части его тела вдруг начинали двигаться или скручиваться. Эти невольные подергивания казались почти осмысленными, как будто кто-то забавлялся с ним, свив себе гнёздышко в самом основании его хребта.
Его мышцы теперь почти всё время были каменно-твёрдые и ныли от бесконечного напряжения, - но, может быть, лишь потому, что он всё время отчаянно мёрз. К обложенным колючим гравием стенам нельзя было даже прислониться, и он мог лишь сидеть на корточках, - лежать и даже стоять ему было холодно. Его заперли здесь со скованными за спиной руками, что причиняло массу дополнительных страданий - он не мог даже почесаться. Зуд в пылающей коже превратился в непреходящий кошмар - но Вайми благословлял оковы, потому что без них сам разодрал бы себя в клочья. Он почти не ощущал несчастных скованных рук - и, всё время, как мог, шевелил ими, чувствуя, что иначе останется без них.
Все эти три дня никто не заглядывал сюда, и он не видел ни пищи, ни воды. Ему повезло, правда, наткнуться на лужу под треснувшей стеной - воды там натекало достаточно, чтобы утолить жажду. Пить из этой лужи, со скованными за спиной руками, было очень неудобно - и очень унизительно, но последнее Вайми не трогало: всё равно, его никто не видел. Голода он почти не ощущал - есть ему, конечно же, хотелось, но никаких адовых мук по этому поводу он всё же не испытывал. Их ему доставлял холод - в подвале было едва выше нуля, что для нагого и босого юноши, к тому же, совершенно непривычного к холоду, означало бесконечную пытку. Спать он тоже не мог - лишь дремать сидя, уткнувшись мордочкой в колени и не чувствуя ничего, кроме пылающей от боли кожи и насмерть застывших босых ног. Но иногда он всё же видел сны, а непрестанная дрожь, хотя бы отчасти, согревала его. К своему удивлению, он ни разу даже не чихнул, а мучения - бесконечная смерть от холода - только укрепили его решимость. Наверное, пылающее в нём белое пламя боли и в самом деле выделяло тепло - иначе, голодный, он бы просто околел.