Олег Юринов
Дальше бежим уже без собачки. Коно и Николя отправляются на ВАА. Хватит патрулю прохлаждаться в облаке. Зато прибавился Лехин десяток и вся "четырнадцатая" группа. На мой сердитый взгляд Асад даже не подумал смущаться:
- У деда Вити и десятилетки справятся! А в Лагере охранять нечего. Все уехали. Мы здесь нужнее!
Спорить с ним некогда. Закончим с Бодхани - устрою показательную порку! Хотя… Это мысль! Ручки у детишек крепкие.
- Сколько взяли снайперок? - спрашиваю у пацана.
- Пять.
- Отлично! На Казнок не идете. Вместо этого завтра на Большое Алло. Ты не кривись! - моментально пресекаю мелькнувшее раздражение. - На месте залегаете в "каменоломне" и ждете, когда с Двойного посыпятся джигиты. Через прижим ни одна сволочь пройти не должна. Поняли?
- Нет. Что шакам на Двойном делать? - действительно, не понял. Ничего, времени мало, но повторить успею.
- А куда им деваться, когда снизу Дивизия прижмет? Вместе с Колей. Но раньше, чем послезавтра вечером их там не будет. Так что ночуйте в коше.
Вот теперь дошло! Глазки загорелись. И отлично, пусть радуются. Не фиг им в пекло лезть. Прорвется ли баши на Алло, еще неизвестно. Да и отстреливать прижим куда безопаснее.
Продолжаем пахать. Мысли возвращаются к записке капитана. Почему этот парень сообщил, что Боря у Амонатова, когда он… Тьфу, совсем ты дурной стал. Когда они расстались, был именно там. А вот что значит: "Если Юриновы с вами"? Одна Юринова и так рядом с ним. Допустим, фамилию Санька не называла. Но если он нас ищет, то должен был спросить. Или девочка его так запугала, что страшно было лишний раз рот открыть? Она может. Хотя и мужик не из пугливых. Грохнул четверых ахмадовцев чуть ли не под окном Бодхани. Для таких фокусов надо быть очень уверенным в себе. Или полным идиотом. У капитана третий вариант: маленький кошарик породы "тигра полосатая", которого шакалы зажали в угол. С закономерным исходом.
Перевал. А ничего, Олег Викторович, есть еще порох в пороховницах! Хотя тяжело уже бегать в таком темпе, сороковник скоро. Да еще по темноте… Я здесь далеко не первый. Лидеры даже оторвались, несмотря на то, что притормозили перед выходом, а Олим с Антоном, на всякий пожарный, вообще зашли со стороны пупыря.
Отсюда должна брать рация. По крайней мере, надо попытаться. С трудом восстанавливаю дыхание и включаюсь:
- Санька - Ирбису!
- Ирбис - Седьмому, - шепотом отвечает незнакомый мужской голос. - Не шуми. Мы в каньоне. Свяжусь позже.
Добре. Не шуметь, так не шуметь. Если уж Санька поверила этому парню… Да и Боря тоже.
- База - Второму.
Хорхе объявился.
- Второй - Ирбису. Вы где?
- Выскочили из облака. Спуск с ВАА. Пашка с нами.
- Хорхе. Дуйте на Восточный. И вниз до каньона. На спуске тихо. Собак в Лагерь.
- Принято.
Отлично. Еще восемь человек. Даже девять. Сколько всего получается? Сорок! Каньон мы удержим. Заслон на Алаудинах уже не нужен. Быстро сообщаю диспозицию отцу. В ответ ожидаемое: "Пусть будет!" Ну, пусть будет.
Начинаем спускаться. Не спешим. Возможно, что капитан имел в виду только разговоры, но всегда лучше заложиться. Наверху каньона тихо. Никого и ничего. Парни занимают позиции, контролируя и расщелину, и окрестные скалы.
Подумываю, не сунуться ли в каньон. Олим осторожно касается плеча, косит глазами куда-то в сторону.
- Трупы нашли, - еле слышно шепчет он и, сообразив, что брякнул не совсем то, добавляет. - Джигитов. Четверо. Зарезаны Санькой.
- Уверен? Она вроде никого еще не резала.
- По-ребенковски сработано. У пришлого иной почерк.
- Еще один с другой стороны, - выдыхает темнота голосом Тохи. - Чисто сделано.
- Не совсем, - уточняет Олим. - С одним дралась. Мешок с костями.
- Неважно, - прерываю спор.
Так, значит не шестеро, а пятеро. Снимала Санька. На тот момент капитан ее еще не догнал, что достаточно вероятно, либо просто не умеет тихо ходить по осыпям. Это еще вероятней.
Рация всхлипывает.
- Ирбис - Седьмому.
- Мы у каньона.
- Выходим. Не стреляйте.
Из расщелины ужом выскальзывает дочка и растворяется в темноте, стараясь не попасться мне на глаза. Напрасно, между прочим. Втык от Лаймы получится намного больнее. Верина в таких случаях не тетя Лайма, а та еще фурия. Это я должен быть уверен в неправильности действий, а Лаймочке это необязательно, достаточно, что за ребенка нервничали. Честно говоря, я пока дочкиных ошибок не вижу. Нет, конечно, ни за что не разрешил бы! Но сам поступил бы точно так же!
Следом за Санькой выбирается крупная фигура. Повыше меня ростом и раза в полтора шире. Неслабый мужик. Такой мог бы и стрелковым не пользоваться… Подхожу ближе:
- Капитан Урусов?
- Андрей, - он протягивает руку.
- Олег, - представляюсь я, отвечая на уверенное пожатие, - Юринов.
- Он же Ирбис, - констатирует мужик. Судя по тону, последнее сказано самому себе. - Ну и кто мне скажет, почему я не удивлен?
Таджикистан, Фанские горы, ущелье Казнок
Борис Юринов
На этот раз остановить Борю Пилькевичу не удалось. На первое же возражение, сержант разразился таким отборным матом, что полковник только головой покрутил. Первенство Дивизии по ругани с огромным отрывом принадлежало бы Юринову.
За время, проведенное в Средней Азии, сержант успел привыкнуть к местному строению фраз и нахватался самых разнообразных слов и выражений. Теперь русско-украинская брань приобрела характерную восточную витиеватость, отчего стала еще неприличней. Особенно смачно звучали связки из узбекских и таджикских слов, искусно переплетенные с южнорусскими ругательствами.
Общий смысл монолога сводился к тому, что сержанту осточертела опека, в штате Дивизии он не числится, оружие и боеприпасы имеет свои, и вообще не для того приперся из Сибири, чтобы отсиживаться за чужими спинами, когда впереди убивают его друга и начальника. И не задерживает же уважаемый полковник "ребенков", хотя те вообще сущие дети, а не тридцатилетний десантник! На робкое возражение ошарашенного взрывом Пилькевича: "Они к родным на помощь…", Борис выдал две приличные буквы: "А я?" и снова перешел на мат.
- Юриновы все одинаковы, - только и сказал полковник, отмахнулся от взбешенного сержанта и зашептался с Галкой.
Та, недолго поупиравшись, позвала Махонько, минуты две что-то втолковывала капитану и начала переодеваться.
На факт приставления личного телохранителя сержант не обратил ни малейшего внимания. Борис собирался, не отставая ни от упаковывающейся роты разведчиков, ни от тех самых "ребенков", во многом беря с них пример. А "дети гор", как их уже прозвали бойцы, в основном избавлялись от всевозможных вещей. В кузов выделенной под склад шишиги летели ботинки, штормовки, шапки… Поверх одежды аккуратно укладывались арбалеты в чехлах. На самих "ребенках" оставались только легкие ветрозащитные штаны поверх термобелья, да оригинальные самодельные разгрузки, быстро заполнявшиеся боеприпасами. И небольшие рюкзачки, словно срастающиеся со спиной. На собак грузили какие-то странные конструкции, напоминавшие гибрид хурджина и рюкзака.
Отказ горцев от обуви вызвал у Юринова некоторое удивление. Но, посмотрев на напоминающую подметку кожу на ступне Коли Стрижкова, разуваться предусмотрительно не стал, только сменил уже ставшие привычными берцы на удобные и легкие кроссовки, зато камуфляж полетел в "Тигра", вместе со штормовкой, прихваченной в Самаре. В итоге переодетый Борис отличался от горцев разве что наличием обуви.
Взятый "ребенками" темп сначала не показался сержанту быстрым, на тренировках в бригаде приходилось гонять и посерьезнее. Он легко удерживался в цепочке, и даже несколько раз выходил вперед, задавая ритм движения. Однако вскоре почувствовал, что всё не так просто. Новосибирские овраги - это одно, а большие горы - совсем другое. Постоянный бег вверх выматывал. Скорость строя держалась постоянной, сбрасывать ее "ребенки" не собирались. Армейские начали отставать. Боря пока держался, но чувствовал, что обещанные тридцать километров не выдержит. На очередном привале, пока хозяева кормили собак, Стрижков подошел к Петрову, командующему сборной ротой:
- Слышь, командир! Не гоните за нами. Сорвете дыхалку - совсем идти не сможете. Лучше опоздаете на час - другой.
- Хорошо… - выдохнул капитан, пытаясь восстановить дыхание, - сильны вы… бегать…
- Живем мы здесь, - ответил "ребенок", - а вы без аклимухи.
Юринову Стрижков тоже предложил остаться, но тот лишь упрямо мотнул головой. Даже жалобный взгляд Галки не изменил его решения.
- Иди с ротой, - сказал он девушке, - не женское это дело - за мужиками по горам бегать…
Та кивнула в сторону горцев, среди которых парней было не больше двух третей:
- Это ты при них говоришь?
- Они - особая песня.
- Я тоже не просто так. И приказ у меня.
- Наверху встретимся. Приказ приказом, а выше головы не прыгнешь.
Галка держалась до темноты, потом понемногу начала отставать. Борис не сразу и заметил, что девушка пропала. Ему было хреново. Сильно болели ноги. Дыхание потеряло всякий ритм, и стало похоже на всхлипы записной истерички. Сердце перепуганной птицей колотило по ребрам. Не слишком тяжелый в начале движения рюкзак навалился на плечи неподъемной тушей.
"Ребенки", как заведенные, бежали вперед. Не снижая скорости, не притормаживая на подъемах. Размеренная отмашка руками, монотонное шлепанье босых ног. Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп… Только периодически, одинокая фигурка впереди отходит в сторону и бежит параллельно, пропуская мимо колонну. Смена первого. Из "вертушки" выключаются только те, кто сдает. Сейчас отстающие - он и самая маленькая из девчонок. Но она-то бежит. А он?!
Сержант ускорился, догнал цепочку, уровнял скорости. Но стоило расслабиться, подумать о другом, как между ним и девочкой впереди образовался разрыв. Поднаджал. Сумел достать, понимая, что ненадолго. Еще днем он мог бы побороться, но в темноте, в неверном свете фонаря, когда путеводная спина впереди бегущего исчезает, стоит отстать на несколько метров.
"Держаться, - твердил Борис, - держаться. Вцепиться глазами в спину и не отставать. Я должен…". Боль в ногах становилась невыносимой. Худенькая спина девчушки опять растворилась в темноте. Он попытался ускориться. Не получилось, мышцы отказывались повиноваться.
"Не выдержу… - мелькнула предательская мысль, - слабо…".
Вспомнились вдруг слова песни, слышанной очень давно, еще до Войны: "…отставших не вернуть, из нас на перевал придет хоть кто-нибудь…", как Олег ругал эту песню: "До перевала должны доходить все. И возвращаться тоже. Иначе руководителя надо рвать, как Тузик клизму!"
Олег… Брат… Где-то там, далеко впереди готовится к бою. Или уже дерется. Один или с горсткой друзей перекрывает дорогу армии. Возможно и папа, забыв о больном сердце, пошел в бой. Да какое "возможно"?! Иначе быть не может. Тогда отец не будет собой. Маленькая Санечка, которая уже совсем не маленькая… Андрей, наверняка встретившийся с ними… Все, кто ему дорог… Они там, впереди, в ущелье… Им нужна помощь… Его помощь… Не дождутся… Он сдох… Не смог за двенадцать лет набрать форму!.. Слабак!.. Хлюпик!.. Тряпка!.. Урюк!.. Ишак карабахский!.. Тарзан подвяленный!..
Злость накатила холодной волной, прошла по телу, вымыла боль из натруженных мышц, напрочь погасила усталость. Дыхание выровнялось, ноги снова заработали в полную силу, бег стал легким и размеренным.
Чуть приотставший пес на ходу одобрительно ткнулся носом в руку. Правильный Чужой. Сильный. Будет хорошим Другом. Если останется, кто-нибудь из щенков его обязательно выберет.
Борис догнал цепочку, "вцепился" в спину замыкающей девчонки и больше не отставал, продолжая свой бесконечный бег. До рассвета… И после рассвета… Пока впереди не прозвучала команда, по которой "ребенки" рассыпались по соседним склонам, занимая позиции.
Таджикистан, Фанские горы, каньон на перевале В. Казнок
- Нет, ну что за невезуха?! - жаловался Андрей, удобно устроившись на коврике и прихлебывая крепкий чай из помятой кружки.
Он уже успел еще раз сбегать в каньон, на этот раз с Антоном и Олимом, чтобы поменять схему минирования с учетом принесенных альпинистами взрывчатки и мин. После первого, так быстро оборванного сеанса связи, капитан предусмотрел и такой вариант. И когда ставил обе свои МОНки, не стал заморачиваться с неизвлекаемостью. Теперь эти две красавицы, вкупе с остальными сестричками, принесенными запасливыми альпинистами, прятались на скальных уступах внизу. Они поджидали не тех джигитов, которые вломятся в каньон, а тех, кто сделать это не успеет. В стенках каньона Антон насооружал своих любимых камнеметных фугасов на основе тротиловых шашек, а саму тропу плотно усеяли банальными растяжками.
Пока минеры колдовали в расщелине, остальные распределили позиции, прикидывали, чтобы сектора обстрела перекрывались, тщательно обкладывали пулеметные гнезда камнями, готовили запасные огневые позиции. А потом работа кончилась. А до рассвета оставалось еще два долгих часа.
Андрей стрельнул у кого-то пробегающего мимо кружку, плесканул чая и отправился общаться с командующим укрепрайоном.
- Нет, ну что за невезуха?! - начал он, - Двенадцать лет хотел на тебя посмотреть. Все двенадцать считал, что не судьба. А когда, наконец, пересеклись - вокруг темно, как у негра в заднице!
- Насмотришься еще. Тоже, нашел знаменитость! - расхохотался старший из братьев Юриновых.
- Не скажи, Борька интересные вещи рассказывал… - лица капитана видно не было, но Олег был уверен, что Урусов хитро улыбается. По голосу чувствовалось.
- Ну, что ты хочешь от младшего брата. Да еще шахматиста…
- Да? А скажи мне, "не знаменитость", кто участвовал двенадцать лет назад в зачистке некоего кишлака?
- Да много кто. В первую очередь, Потап, с которым ты, как понимаю, знаком. Его ребята. И мы с Лехой.
- С майором я знаком, можно сказать, заочно. Пили как-то вместе, тоже в темноте. И очень давно. Не суть. Получается, шестеро вас было?
- Не совсем, - ответил Олег, - но, в основном, шестеро.
- А басмачей? - Урусов звучно отхлебнул, и сплюнул непрошеную чаинку.
- Не помню уже. Человек тридцать. Или сорок. Я их считал, что ли?
- Всего пятьдесят. Наших тридцать шесть, - вмешался Леха. - Майор считал. Остальных местные убрали, пока отстреливались.
- То есть Санька не ошибается: вы вшестером, без оружия, положили тридцать шесть рыл. И ты говоришь, Борька заливает?! Он, между прочим, считал, что это даже для тебя слишком!
- Да повезло нам там. Долгая история. Преувеличивает Боря.
- А Санька?
- Что Санька?
- Тоже преувеличивает?
- Наверное. Хотя дочка к этому не склонна.
- Погоди, погоди… Чья она дочка?
- Моя.
- А какого хрена она сказала?..
- Что она сказала?
- Подожди… Она сказала, что записки на перевалах писал ее отец. Да, точно: "Папины записки". А в них была другая фамилия. Алексей… - Андрей поднял глаза на заржавшего Леху. - Ты, что ли?
- Я, - давился смехом Верин. - Олега, я же тебе тогда говорил: не хрена очковтирательством заниматься! Один вред от этих бумажек! Только время теряли!
- Ну ты сказал… - засмеялся Урусов, - если не записки, я бы второй перевал хрен нашел. Сижу на первом, пялюсь на спуск и думаю, а не пора ли застрелиться? За те бумажки вам жизнью обязан!
- Не вам, а ему - отмахнулся Верин. - И тому, кто надоумил мембрану поверх камуфла одеть. А то Санька бы прирезала, не спрашивая имени и фамилии.
- То есть уже трижды. Тебе, Борьке и Саньке, - Урусов допил чай и аккуратно постучал перевернутой кружкой о камень, выбивая прилипшую к стенкам заварку.
- Слушай, капитан, кончай фигней страдать. Я тебе за Борьку столько должен… Кстати, чтобы в курсе был: Борька идет с Дивизией. По тому пути, что ты прошел. Завтра к вечеру прижгут Бодхани пятки. Внизу ахмадовцев уже нет. В Айни Фаррух и матчинцы, с другой стороны Зеравшана - Рюмшин. Великую Таджикскую Войну ты проспал в коше на Мутных. Только вот эти, - Олег кивнул в сторону каньона, - остались. И насчет переселения вашего договорились уже.
- Гыр на тебя, товарищ главнокомандующий. Не всё сразу. Давай еще раз, помедленнее, и по-русски.
- Потом. Главное: всё хорошо. А сейчас надо решить две проблемы: как предупредить "ребенков" и как убрать Саньку подальше отсюда. Поигралась и будет. Рано ей еще.
- А в чем проблема? Прикажи.
- Ты ее остановить пытался? Когда она сюда умирать шла.
- Ну…
- И как?
- Я чужой. А ты - отец, все-таки…
- У нас не армия. Наши ребята делают то, что считают правильным. Жесткое подчинение только во время боя. А в обычное время надо объяснять. С такими бойцами работать труднее, но они намного эффективнее. Понимаешь? В общем, нужен предлог, какое-нибудь поручение. Но чтобы оно смотрелось полноценной причиной.
- Щас сообразим.
22 августа 2024 года