Они въезжали в ворота: всадники, не меньше тридцати, все на холёных бархагах, с блестящими на солнце шлемами и доспехами, - въезжали спокойно и без толкотни, как к себе домой. Эхо от скрежета когтей по камню и чужих голосов мигом разнеслось по плацу: "Ну и как же этот проклятый алаксар умудрился подойти ко мне неслышно?" - ничего более умного не приходило Хродасу в голову, пока он стоял и смотрел на тяжёлое полотнище отрядного знамени: вышитый золотом венец и багряное восходящее солнце. Точно такие же, но во много раз меньше он недавно уже видел. На грамоте, которую привёз дворянчик.
Из архива Хромого
(Лист исписан с двух сторон: на одной буквы почти не читаются, их неоднократно счищали (это то, что скрипторы с иронией зовут палимпсестом), на другой надпись можно разобрать без труда)
(первая сторона)
…убедительнейшим образом прошу…
Видимо, по причине установившейся после катастрофы сумятицы мои предыдущие… не… олицу… еюсь, что…
…строфическое, мы едв…
…рознатец мог бы раз и навсегд…
…ажно!
…м… ляю…
…юсь… дождаться и передать с оказие ли каким-ли щё…
…жайше… ваш преданн… време ант… дас Ойбр…
…палы…
(на полях пометка свежими чернилами: "Черновик? Так и не отправил? Передумал? Градопр. поч.:-л. не дал добро? Впр., не важно")
(вторая сторона)
* * *
Бегом скорым своим совершенна - со мною никто не сравнится.
Алые лапы - все шесть - мелькают мысли быстрей!
Року подобны жвалы мои для змей, мышей, скорпионов:
Хватки не избежать, не сбежать от меня никому!
Ах, как мечтают меня оседлать андэлни - но не каждый мной овладеет:
Глупым, грубым, скупым не укротить моей воли вовек!
Алчности не утолят, все их старания тщетны. Лишь умелому буду покорна всегда.
Задание: выучить загадку на память. Вспомнить, что такое акростих.
Сиврим Вёйбур
Ущелье, ведущее к Вратам, иногда именовали Ножнами. Было оно таким же прямым и тёмным, даже в солнечные дни здесь ездили с фонарями. А нынешний солнечным никак не назовёшь.
- Надо бы поторопиться, - в который раз бросил рыжебородый Рултарик. Поправил наглазник, задрал голову, вглядываясь в узкую полоску неба над головой - там, где почти смыкались чёрные, блестящие стены ущелья.
Сегодня мастер по оружию был скуп на слова и шутки. Погода не способствовала.
Нахмурившись, ткнул плетью в брюшко бархаги - та сварливо чирикнула и ускорила бег.
Сиврим почти машинально подхлестнул свою. С усмешкой вспомнил, каким был ещё ведь совсем надавно, о своём страхе перед жуками.
Теперь четверо всадников неслись так, что паутина трещин на стенах ожила, превратилась в текучий узор. Покачивались на держаках фонари, блёстки в них отчаянно прыгали и бились о мутное стекло; билось о стены ущелья эхо, и ложились на них тени бархаг со всадниками: шестилапые, двурукие.
Потом чёрное пятно впереди увеличилось - и стали видны Близнецы, два вырезанных из камня колокола, исполинских, но в то же время чрезвычайно изящных, с узкими верхушками, резко расширявшимися книзу. Колокола перегораживали ущелье, нависали над дорогой. Боками были чуть утоплены в стены, противоположными краями едва соприкасались. Рослый дойхар, привстав, мог бы дотянуться кончиками пальцев до края одного из Близнецов. Но не до язычка - Близнецы были безъязыки.
Изнутри и снаружи их испещрял узор, подозрительно напоминавший письмена, - впрочем, даже Хромой признал, что ни разу подобных не видывал. Это было, когда они с Сивримом только ехали в Шандал; поспешили убраться из городка, хотели как можно скорей попасть в крепость, но возле Близнецов Хромой приостановил бархагу и даже спешился.
"Ну как, - спросил Сиврим, - похоже на то, что к этому приложил руку сам Рункейр?"
Хромой лишь пожал плечами… а потом сказал про эти письмена. "Если, - добавил, - это на самом деле письмена. Многое утрачено, слишком многое; даже ещё до Разлома…"
И потом всю дорогу молчал, кутаясь в плащ.
Каждый раз, проезжая мимо колоколов, Сиврим вспоминал те его слова.
Местные легенды гласили, что Ножны Рункейр-Млатобоец воздвиг во благо жителям Врат. А Близнецов высек, дабы предупреждали об опасности…
Даже если и так, Разлом и время оказались сильнее воли Праотца. Насчёт колоколов, правда, Сиврим был не уверен, а вот Ножны… после катастрофы они пошли трещинами, которые с каждым годом делались шире; ветер забивал в них песок, постепенно выдувал породу. Поэтому ехать слишком быстро не стоило: если лапа жука угодит в трещину и сломается, наезднику придётся добираться до города пешком.
Но время поджимало, а пасмурное небо отчего-то очень тревожило Рултарика.
Чуть придержав бархаг, въехали в тень Близнецов. Сиврим вскинул голову и попытался что-нибудь рассмотреть в густой, слежавшейся тьме. Но света фонарей не хватало, он увязал в напластованиях мрака, своды возносились кверху и терялись где-то там, за пределами видимости.
- Жуть, - вполголоса сказал Клоп. - Просто мурашки по коже. Как вы вообще здесь живёте, парни?
Рултарик оглянулся на него и Голенастого:
- Так и живём. Что, домой захотелось, в столицу?
- В столице тоже жутко, - сказал Голенастый. - Только по-своему.
Он вообще-то был неразговорчив, в отличие от Клопа. Ехал, сжимая поводья так, будто решал сложнейшую задачу. Клоп же - мелкий, с длиннющим носом и хитрым выражением на лице, держался в седле уверенно и потрепаться любил.
Андэлни десятника по имени Досгридр Осенний Дар. Его, Сиврима, андэлни.
До сих пор верилось в это с трудом; пару раз просыпался ночью, задыхаясь от прижатой к горлу руки коменданта. Приснившейся, конечно. Сиврим не ждал, что венценосный пришлёт своих андэлни: да кто такой Вёйбур-младший, чтобы сам кройбелс помнил о нём, тем более - помогал воинами?! Но вот ведь не забыл и помог. Как свидетельствовала грамота, привезённая к вящей ярости коменданта, - "отправляем для оказания всяковозможной помощи наместнику Нашему, Сивриму Вёйбуру".
Десятник Досгридр годился Сивриму в отцы, но вёл себя спокойно, ничем не давал понять, что оскорблён таким назначением. Наоборот, как только остались вдвоём, открыто заявил: "Я приехал, чтобы помочь вам, господин Вёйбур. Кое-кто в столице очень беспокоится о ваших успехах здесь, в Шандале".
Сивриму он сразу понравился: выглядел надёжным, преданным. Широкое загорелое лицо, всегда гладко выбритое, так что заметны два шрама слева, под ухом; глаза чуть прищурены, кожа в морщинах. Досгридр выглядел как андэлни, которому довелось многое повидать и пережить.
При этом он был из тех неамбициозных служак, которые даже не думают о том, чтобы прыгнуть выше головы. Знал своё место и свою роль; по крайней мере, так о нём отзывался в записке, адресованной Сивриму, господин Оттенс-Силок.
Досгридр оказался идеальным помощником: держался в тени и точно выбирал место и время, чтобы дать совет или намёком подтолкнуть Сиврима, к правильному решению. При этом Осенний ухитрился не испортить отношений с комендантом.
Вообще Хродас, наверное, ждал от Сиврима чего-то совсем другого: попытки немедленно взять всю власть в Шандале в свои руки, подчёркнутого пренебрежения к себе, да хотя бы напоминаний о "что вы можете вдвоём, с одиннадцатью слугами". Сиврим ни мстить, ни спешить не хотел. Всему свой срок; он понимал, что без коменданта не удержит Шандал и недели, - но и сидеть сложа руки не собирался. Продолжил начатое: вникал в детали, присматривался и прислушивался. Оценивал Шандал как этакий замок, которым ему предстоит управлять. По своему небогатому опыту Сиврим знал: в таком деле мелочей не бывает, отсутствие банки рыбьего клея может оказаться столь же фатальным, как и нехватка арбалетных болтов.
Поэтому-то и поехал во Врата вместе с рыжебородым Рултариком, который должен был договориться об очередных поставках продовольствия и заготовок для мечей.
Ну ладно, не только поэтому. Была ещё причина.
Сиврим оглянулся на Голенастого и Клопа - и снова хлестнул бархагу плетью. Уже видны были выезд из ущелья и город вдали. Тусклые, ржавые стены походили отсюда на засохший каравай, башни - на рукояти воткнутых в него ножей. Хеторсур-ог-Айнис не понравился Сивриму с первого взгляда и вздоха. Небольшой городишко, который после катастрофы вдруг оказался центром местных земель, - перенаселённый, затхлый, угнетающий всем, от цвета мостовой до здешнего провинциального говорка. Цвет наводил на мысли о нужниках и выгребных ямах, говорок напоминал о родном замке Сиврима.
В первый раз, к счастью, они здесь не задержались. Позже, уже после появления Осеннего с его отрядом, Сиврим несколько раз приезжал во Врата - и всегда разрывался между желанием поскорее убраться отсюда и… И.
Он отмахнулся от этих мыслей, напомнил себе, что в первую очередь - дела.
Бархаги медленно пробирались по узким улочкам. До жучарни - рукой подать, но на мостовых торговались, о чём-то спорили, просили милостыню, попросту спали андэлни, андэлни, андэлни… - приблуды и коренные горожане, земледельцы из ближайших деревень, вольные охотники, пройдохи всех мастей.
Гарнизонных здесь уважали, а вот Сиврима - нет. Всякий раз, когда он приезжал во Врата, находились те, кто узнавал его. Одни просто бормотали вслед проклятия, другие, посмелее, швырялись комками грязи, палками, камнями. Спутники Сиврима даже не делали вид, что хотят покарать виновных.
"Вы для местных - символ перемен, - пояснил Хромой, когда они в прошлый раз покидали Врата. - А перемены, по представлениям простецов, ни к чему хорошему не приведут. Пока не докажете обратное, вас будут ненавидеть".
Сиврим сдержался и не стал спрашивать, как именно ему доказать; он помнил отцовский замок, слишком хорошо помнил. И уже почти не держал зла на Хромого: прежний гнев выдохся, потускнел. Да, алаксар обернул всё так, чтобы Сиврим принял навязанную ему роль наместника. Может, это и к лучшему. Иначе - что бы его ждало? - ежедневное презрение гарнизонных или тошнотворная жизнь во Вратах. К тому же теперь это стало делом чести: принять вызов и достойно выполнить приказ венценосного кройбелса. "Кое-кто в столице очень беспокоится…"
Он надеялся, что не только в столице.
Поэтому - чего уж душой кривить - и ездил во Врата. И поэтому же после того, как разбирался с прочими ("основными"!) делами, сворачивал к храму Молотобойца. Якобы за Хромым: вместе возвращаться веселей, да и надо ведь узнать, как продвигается работа с алаксарскими рукописями…
Работа продвигалась неплохо. Каждую неделю Хромой являлся в город, учил местных детей языкам, а затем поднимался на третий этаж, в библиотеку храма.
Храм был старый, говорили, будто построен ещё до Безмолвия. Выглядел, впрочем, как обычный захолустный Рункейров дом: похожее на бутон цветка, громадное по здешним меркам сооружение, украшенное снаружи многочисленными скульптурными сценками из ранней истории Палимпсеста. Сюжеты скорее угадывались, поскольку головы-руки-ноги большей частью были отбиты. Чудом сохранилось лишь несколько скульптур над входом: плоский, воздевший над головой клешни сургатай, всадники на бархагах да шулданай, который, распахнув кожистые крылья, держал в когтистых лапах чьё-то надломанное тело. Один рог, впрочем, и у него был обломан.
Перед храмом раскинулся рынок, вечно галдящий и смердящий, Сивриму он казался чем-то вроде струпьев, которые давно пора бы счистить с площади. Впрочем, весь город представлялся ему таким вот болезненным нарывом, что набухает и всё никак не взорвётся.
Примиряло лишь то, что в храме жила Синнэ, Синнэ зеленоглазая.
Поначалу она показалась Сивриму недалёкой и слишком резкой. Тогда, в склепе, воспринял её скорее как… да ладно, что уж теперь: как один из вариантов. Немногочисленных, в общем-то.
Потом из-за неожиданного прихода ветров она с градоправителем осталась в Шандале и была единственной из местных, кто более-менее часто наведывался в Полую Кость. Помогала советом и просто дружеским участием.
Иногда ему казалось: за всем этим - за улыбками и советами - стоит нечто большее. То ли издёвка, то ли искренняя симпатия. Всё же, убеждал себе, я тут лицо новое и, всё же, не урод. (Бородку подстригал каждый день, ровнял, расчёсывал.)
Кое-что разузнал о ней. Рано лишилась матери, детство провела в Шандале, потом переехала - сбежала? - в храм. Одному незадачливому ухажёру, говорили, сломала пару пальцев. Другому ничего не сломала, но надолго отбила желание и возможность волочиться за юбками.
А её голос!.. Сводила им Сиврима с ума.
Конечно, выглядело всё как в книгах: он, она, суровый отец между ними. Наверняка обратила внимание, что Сиврим часто ездит в город; не могла не догадаться зачем.
"Всё как в книгах"? Так ведь книги рассказывают о жизни, о том, как всё и бывает (убеждал он себя). И продолжал ездить в храм, не зная, как к ней подступиться. Ожидая повода, удобного случая.
В храме, конечно же, нашёл её и сегодня.
- …В этом-то и беда, - объяснял алаксар Синнэ.
Они стояли возле широченного исцарапанного стола и разбирали содержимое одного из сундуков, что хранились в дальнем углу, за лабиринтом стеллажей. Сиврим однажды вместе с Хромым отволакивал такой сундук на место - и удивился, сколько их там, узких, узорчатых, похожих на домовины. Библиотекой и в лучшие-то времена не часто пользовались, а теперь и подавно. Алаксарские же архивы вообще никого не интересовали.
- Неудивительно, - продолжал объяснять Хромой. - Документы собирали в спешке, складывали всё подряд, всё, что казалось сколько-нибудь важным. Да вы и сами знаете, мало кто думал о книгах. Это большое везение, что вообще хоть какую-то часть удалось спасти.
- Так в чём же тогда "беда"? - спросил Сиврим, подходя к столу. Он приветственно кивнул Хромому, почтительно - изумрудноглазой Синнэ. Как и всегда, одета была неброско, но он не мог оторвать от неё взгляда.
- Я уже говорил: сваливали всё в кучу, спешили. А теперь - поди разбери, где что. Их ведь ещё потом во Вратах, когда перекладывали в сундуки, смешали. В итоге: вот, пожалуйста, рядом лежат отчёты о закупках пеньки обителью Обоеруких и копии с "Гимна творения" вакихандов, перевод на алаксарский, с комментариями, которые, собственно, одни и интересны. - Хромой отложил потрёпанный фолиант в корзину, заполненную почти доверху.
Сиврим указал на неё:
- День прошёл не зря?
- В первую очередь - благодаря госпоже Синнэ, которая любезно согласилась…
- Ерунда! Это вы любезно согласились обучать меня алаксарскому, - Синнэ сердито посмотрела на Хромого, как будто тот обвинил её в чём-то недопустимом. - Вы честно и старательно выполняете обещанное, детям вы нравитесь, родители довольны.
- Ну, теперь уж вы говорите странные вещи. Почему бы я должен был вести себя иначе?
- Я вас вынудила проводить занятия.
Хромой улыбнулся:
- Сударыня, меня нельзя вынудить. И никого из андэлни нельзя: всех нас Праотцы наделили свободной волей, а значит, все мы - хозяева собственных мыслей и поступков.
- Дешёвая философия! - Синнэ отмахнулась с нешуточным раздражением. Была сегодня какой-то раздёрганной, нервной. - И чего она стоит, мы знаем. Вы, - кивнула она Хромому, - знаете лучше всех. Это ведь ваши сородичи устроили катастрофу. Хозяева своих мыслей и поступков! Пожелали встать вровень с Праотцами, поверили… - Она горько усмехнулась. - Как только кто-нибудь начинает разглагольствовать про свободу воли, жди беды. В ход обязательно пойдут кандалы, насилие и принуждение, потому что свобода воли одних означает ограничение воли других. Не согласны?
- Вы путаете свободу воли со вседозволенностью.
- Это вы сами себя обманываете! "Вас нельзя вынудить"? Как же! А почему тогда вы приехали в Шандал? По собственной воле? Или всё-таки вас послал венценосный кройбелс? И читаете отчёты о закупках пеньки вы тоже по собственной воле?
- Именно так: я хотел быть здесь - и я здесь. Совпали две воли: воля вашего правителя и моя.
- Но цели-то у вас разные. Вряд ли венценосного интересуют будни монастыря Обоеруких.
- Он просто хочет, - мягко сказал Хромой, - чтобы знания, добытые моим народом, не захлестнул ким-стэгат.
- Зачем? Чтобы дать эту вашу пресловутую свободу воли другим? Считаете, мир мало пострадал? Или думаете, кройбелс при помощи тайных знаний вашего народа собирается накормить голодных, даровать по рубахе каждому нищему, вылечить калек и уродов? Как по мне, лучше бы все эти ваши тайны именно что утонули в ким-стэгате. Навсегда.
- Для жрицы, которая заботится, чтобы дети прихожан получили образование, вы слишком уж…
- Слишком - что?
- Слишком яростно отстаиваете своё право судить других. - Хромой опустил крышку корзины и застегнул обе защёлки. - Решать, какие именно тайны топить в радужных чернилах.
- По-вашему, тайн быть не должно? Нужно сделать так, чтобы каждый мог выучиться на чарознатца, швыряться пламяшарами, насыщать ураганы, подчинять своей воле диких зверей?
Сиврим, смущённый таким неожиданным поворотом беседы, попытался вмешаться:
- Мне кажется, всё-таки это чересчур. Конечно, чарознатцем каждый быть не может.
- И не будет, - отрезал Хромой. - Потому что любое искусство требует жертв: отречения от собственных "хочу", долгих лет учения… да много чего. Лентяи и бездари никогда не смогут достичь высот. Духу не хватит, силы воли. Но дать такую возможность можно и нужно всем. И вот поэтому, госпожа Синнэ, вы у себя в храме принимаете детей, не разделяя их на достойных и недостойных. А всё, что говорили здесь, - та самая дешёвая философия, решение задачи для простецов. Если на ваши поля опустится стая саранчи, вы ведь позовёте чарознатца, а? Не побрезгуете - скорей обрадуетесь, что таковой оказался рядом в трудную минуту и что ему было где выучиться своему искусству.
- Но, - не сдавался Сиврим, - согласитесь, есть знания, которые может применить любой или почти любой. Дайте ребёнку в руки арбалет - и…
- Мы говорим о другом! - вспыхнула Синнэ. - Вы ничего не понимаете!.. Вот вы, - обернулась она к Хромому, - вы, представитель народа, который разрушил наш прежний мир, - неужели вы уверены, что в этих архивах нет ничего опасного? Ничего такого, что, попав в руки ребёнка, станет новым сверхарбалетом?
- Сударыня, рассказы о могуществе алаксаров - всего лишь рассказы. Легенда, выдумка. Изрядное преувеличение. К тому же…
- А то, что погиб ваш создатель Алтэрэ, - тоже преувеличение? Что мир распался на куски - преувеличение?!
Хромой вздохнул и начал обвязывать корзину плотными кожаными ремнями. Делал он это не торопясь, проверяя, ровно ли легли витки, не соскользнут ли.