РАЗМИНИРОВАНИЯ
Толян принялся было читать, но ритмичные скрипы матраца из дальнего угла и усердные Машкины стоны не давали нормально понимать прочитанное. Толян захлопнул книжку, в сердцах сплюнул, снял с крюка лампу, отнёс её в сени, и не раздеваясь, улёгся на свою койку. Глаза под закрытыми веками привычно поискали и нашли большую чернильную кляксу. Клякса с готовностью заползла в то место, где роились мысли, и накрыла их все разом непроницаемым чернильным покрывалом. Толян повернулся на бок и задышал медленнее и глубже.
Приснился ему город, каким он был ещё до начала Пандемии: разряженная как на праздник толпа незнакомых друг другу людей на тротуарах центральных улиц, броские яркие вывески, витрины магазинов, где ничего дешёвого и ноского не купишь, ресторанов, где толково и дёшево не пообедаешь, множество иностранных машин, которые своими руками не починишь, бесчисленные казино, массажные салоны, залы с игровыми автоматами, антикварные лавки, бутики, модные картинные галереи, где на стенах в дорогих рамках висели наглые заковыристые кляксы, которые и самому Роршаху не снились.
Весь город был нафарширован множеством ненужных по мнению Толяна торговых заведений, без которых городские обалдуи не могли жить ни минуты. В них посетителю могли продать чучело единорога, ходячую мумию фараона, говорящего крокодила, живых покемонов в клетке (с мешком корма и инструкцией по уходу). Толяну особенно запомнился какой-то жутко дорогой музыкальный инструмент, развратно блистающий интимно изогнутой полированной латунью. Вроде бы, саксофон. Продавец сказал, что вроде Страдивари… а может, Гварниери… а может даже и не саксофон, а батискаф или оксюморон… короче, какая тебе, мужик, разница, ты ж его покупаешь на стенку повесить, чтоб смотрелось гламурненько.
В городе также продавали заменители определённых частей человеческого тела, очень натурально изготовленные из силикона. Лицам не желающим пользоваться искусственными органами предлагали удлиннить естественные.
Предлагали сделать цветную татуировку, маникюр с педикюром, накладные ногти, ресницы и волосы. Предлагали поставить стразы на передние зубы, уснастить металлическими колечками бровь, нос, губу, пупок и даже те самые органы которые первоначально предлагали удлиннить. Предлагали погадать по руке, ноге и иным частям тела. Предлагали на выбор блондинку или брюнетку для плотских утех. Или шатенку, или лысую. А также всех четырёх сразу. Всё это, естественно, за деньги.
Были в городе и салоны, где продавали внушительные кальяны с гофрированными трубами, толстыми как пылесосные шланги. К кальянам прилагались диковинные курительные смеси из неизвестных трав, собранных на неведомом тропическом болоте. Те, кого курительные смеси не вставляли должным образом, могли приобрести вещества с более сильным развлекательным эффектом, которые вводились шприцем непосредственно в кровяное русло и в короткое время размягчали мозг потребителя до состояния жидких соплей. Когда Толяну случалось проходить по городским улицам, помимо воли разглядывая прохожих, у него всегда было впечатление словно он видит тараканов, щедро посыпанных дустом.
Будучи человеком твёрдых устоев, рационального склада ума, и более того, в значительной степени аскетом по характеру, Толян мрачно охуевал от городской жизни, от её напыщенной и воинствующей вульгарности, а более всего от невежественного и превратного отношения горожан к собственному телу и духу, естественным следствием которого являлась приверженность к низменным страстям и стремление удовлетворять их самыми извращёнными способами. Толян не мог взять в толк, кому и зачем понадобилось заменить добротные и недорогие удовольствия, которые дарует людям жизнь, разрушительными и никчемными изъёбами, превращающими человека в говно.
Когда Толян попадал в городскую среду и сталкивался с этими явлениями вплотную, ему становилось не по себе, и поэтому он предпочитал держаться от города подальше. Тем не менее, ему постоянно приходилось ездить в город в качестве экспедитора и шофёра. Возил он из города стройматериалы для сельской потребкооперации и другие грузы.
Однажды на пустынной трассе уже километрах в пяти от родного села трёхосный Толянов ЗиЛ круто подрезал чёрный бимер и сразу врубил по тормозам. Толян суетиться с тормозной педалью не стал, поэтому удар получился внушительный. У бимера смялся в гармошку весь зад, зилок же отделался парой чёрного цвета царапин на бампере.
Из пострадавшего бимера вылезли два типичных городских быка, растопырили пальцы и завёли разговор о счётчике, попадалове, о стоимости перевозимых в кузове зилка товаров и о необходимости делиться еженедельно. Заскучавший Толян миролюбиво послал обоих дуралеев нахуй. В ответ водитель бимера на свою беду выхватил травматический ствол и бабахнул, целя Толяну в пах. Толян успел до выстрела сделать кувырок, подкатился под ноги уроду и, отобрав у него пистолет, засунул его водителю в жопу вместе с тканью спортивных брюк, насколько позволяла длина ствола. Одновременно он направил на пассажира свою любимую зажигалку, сделанную в виде точной копии Вальтера СС. Пассажир оказался понятливым и замер с поднятыми руками.
Но тут водитель, вместо того чтобы стоять очень тихо и говорить извинительные слова, решил вспомнить кунгфу и резко дёрнулся, видимо подражая Джеки Чану. От выстрела кишки придурка расплескались в штаны. Оценив происшедшее, Толян резким ударом щепотью вбил перстневидный хрящ пассажира поглубже в шею и аккуратно усадил обоих новопреставленных покойников на заднее сиденье покорёженного бимера. Ещё трое городских, приехавшие через несколько дней на разборку, окончили свой жизненный путь на дне местного озера с опорными катками от списанного трактора ДТ-75, прикрученными проволокой к ногам.
Странное место - город. На селе всякий новый человек привлекает внимание, и точно так же чьё-то исчезновение никогда не остаётся незамеченным. Город - совсем другое дело. Город не заметил пропажи полдесятка уродов и продолжал жить по-прежнему, словно исчезнувших никогда и не существовало. Город был похож на огромную никогда не останавливающуюся машину из улиц, домов и людей. В этой машине люди работают как малые шестерёнки, подчиняясь не собственной воле и чувствам, а той самой неведомой и страшной машине, и от этого никогда не становятся ближе друг другу. О сломанной шестерёнке никто не жалеет и не вспоминает: её просто заменяют другой шестерёнкой, только и всего. Во сне Толян перемещался по чреву этой машины, наблюдая её тайную работу. Для кого она, эта работа? Во сне Толян был не в силах это понять, а наяву он себе этого вопроса никогда не задавал.
А затем Толян вдруг невесомо и плавно взлетел и поднялся в небесную высь. С высоты город показался ему заводной игрушкой, за которой он однажды долго наблюдал в магазине "Детский мир". Игрушка эта представляла собой город в миниатюре: По игрушечным улицам ползли игрушечные автомобили, проезжая под игрушечными мостами и арками, переключались игрушечные светофоры, по игрушечным тротуарам двигались игрушечные пешеходы, в игрушечных домах включался и выключался свет.
Толян поднимался всё выше, земля уходила всё дальше и подёргивалась серебристой дымкой. В самом начале этого подъёма город внезапно съёжился и исчез, превратившись в плоскую невыразительную карту, на которой присутствие человека на планете было уже не заметно. Не горизонталь, а вертикаль была истинной мерой власти человека над этой планетой. Там, внизу, где вовсю хозяйничал человек, город - его порождение - казался естественным и вечным. Но стоило лишь приподняться вверх на пару километров, и становилось ясно, что город - это всего лишь маленькая и сложная заводная игрушка. Непонятно было, зачем его построили и завели, и долго ли ещё он будет отравлять своими миазмами обдувающий его воздух и омывающую его воду.
Неожиданно далёкая дымчатая земля подпрыгнула вверх, как при отвесном пикировании, и угрожающе приблизилась. Город стремительно раздался в ширину и в высоту и превратился из плоской карты в бескрайнее нагромождение домов, магазинов, кинотеатров, балконов, чердаков и водосточных труб. За неровной грядой старых зданий с загаженной голубями облупившейся штукатуркой расположился невзрачный парк культуры и отдыха. На продавленной деревянной сцене, окруженной рядами низких скамеек в виде амфитеатра, играл духовой оркестр. Солнце ярко блистало в полированной меди, трубачи раздували щёки, а барабанщик усердно колотил в большой барабан: бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам! И опять: бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам! В какой-то момент Толян убрал ненужную более сонную кляксу из сознания, и город вместе с оркестром пропал бесследно, оставшись по другую сторону чернильной пелены. И только барабанщик как ни в чём ни бывало продолжал лупить в барабан, а затем, видимо отчаявшись, прекратил барабанить и заорал знакомым голосом: "Толян, хорош спать! Открывай, нах! Дело есть!"
Толян окончательно проснулся и тотчас же, узнав голос, понял, что брательник Лёха уже несколько минут барабанит в дверь. Поднявшись с койки, Толян прошлёпал к двери и отомкнул задвижку, которую Дуэйн упорно называл по английски "лэтч". Слово "задвижка" ему не давалось. Лёха ввалился в горницу, снял с плеча два вместительных берестяных короба, связанных вместе прочной тряпицей, и бережно опустил их на пол. Короба шипели и пованивали.
Лёха глянул на полусонного Толяна, на спящую в обнимку сладкую парочку, расстегнул рубаху и, оголив живот, заорал:
- Толян, кончай дрыхнуть на ходу! Дуэйн, Машка! Вставайте нах! На рыбалку пошли, оглоеды! Динамита нет, самим теперь в озеро пердеть придётся! Кто громче всех пёрнет, тот больше всех рыбы поймает!
- Тише ты ори, а то ща как дам по уху! - флегматично заметил Толян. - Отрастил, понимаешь… Думаешь, радиация так теперь всё можно?
- Ну и чё, захотел и отрастил. - как ни в чём ни бывало ответил Лёха, коротко глянув себе на живот, из которого глубоким раструбом торчало огромное шерстистое ухо, фиолетовое изнутри, по форме напоминавшее волчье. - Отрастил, а ты не подъябывай! Зато теперь слышу всё лучше тебя.
- Слышишь, кто б сомневался. Небось так и ловил на слух всю ночь?
- Конечно на слух, а как же ещё-то! Они, твари, ещё умнее стали. Отраву уже давно брать перестали, а теперь опять берут. Чтобы тебе же в кастрюлю подкинуть. И пароли теперь каждый день меняют. Просвистишь вчерашний - бросаются без разговоров, зубищами вперёд, прямо на горло. Или в глаз. А шустрые какие стали! Ременной петлёй уже и не поймаешь, только волосяной.
- А проволочной?
- Без мазы, они теперь металл за пять метров чуют.
Сквозь стенки коробов доносился злобный скрежещущий писк, царапанье и шипение.
- Не прогрызут? - с сомнением покосился Толян на короба.
- А чем? Я ж им зубья пассатижами повытаскивал и ноги переломал. - Лёха аккуратно открыл один короб, и взору Толяна открылась тёмная шевелящаяся масса, в которой ярко светились рубиново-красные бусинки глаз как десятки маленьких терминаторов.
- Зоолог-гуманист, ёпта! - усмехнулся Толян.
Искалеченные крысы с бурой взъерошенной шерстью, напоминающей иглы дикобраза, сверлили своих мучителей ненавидящими взглядами, затравленно шипя. Наиболее продвинутые твари матерно взвизгивали.
- А ну молчать, рыбий корм! - распорядился Лёха и небрежно захлопнул крышку короба, обернувшись к Толяну. - Хорошая наживка, качественная!
- Считай денёчки, гандон! Скоро и тебя схавают! - проскрежетало из ближнего короба.
- Это кто такой борзый?!! - прорычал Лёха, рванув крышку, и навис над коробом всей громадой. Грязно-серое чудовище рванулось вверх, умная злобная морда сморщилась, беря прицел для плевка. Но Лёха ловко ухватил тварь за шипастый хвост, и раскрутив, шваркнул об пол, после чего водворил оглушённую крысу на место.
- Дар'офф, шури'ак! - Дуэйн протянул Лёхе громадную чёрную ладонь. Никто не заметил как он поднялся. Впрочем, заметить этот момент было нелегко ибо обычно он покидал кровать за долю секунды, одним пружинистым прыжком.
- Дароф коли не шутишь! - Лёха по-медвежьи стиснул протянутую лапу, внимательно глядя Дуэйну в глаза, но с таким же успехом он мог стиснуть ладонью ковш экскаватора.
- Мужик! - резюмировал Лёха и отпустил руку. Машка вылезла из-под одеяла в рваной ночнушке, сверкая через дыры голыми ляжками и кой-чем ещё. Дуэйн швырнул ей халат и косынку и целомудренно задвинул Машку себе за спину, изображая собой ширму.
Покрыв косынкой лысую голову и подхватив вёдра, Машка, зевая, вышла на заднее крыльцо. Угрюмая лягушка, сверкая свежим шрамом поперёк бородавчатой спины, неуклюже вылезала из ямы. Увидев Машку, лягушка заверещала, надув горло, и угрожающе задрала когтистую лапу. Машка погрозила в ответ тяпкой, и неприятное земноводное, матерно бурча, уползло подальше в папоротниковые заросли.
Пока Машка остужала водой контейнеры в сарае, Дуэйн увлечённо кашеварил, а Толян сосредоточенно обсуждал с братом подробности предстоящей рыбалки. Наконец в сенях загремели вёдра, и Дуэйн, сграбастав ладонью Машкину спину, подвёл её к столу и сладко замурлыкал:
- Love, the breakfest is ready! I've made french toasts! Real yummy. I used whole wheat bread, egg powder, milk powder, brown sugar and a little bit of cinnamon. I brought some grape jelly and maple sirup, too! See those little jars? And I've made some instant oat meal with tart apple flavor. Yum-yum! What would you like me to serve you first, love?
- Блять! - гаркнула Машка, с большим сердцем сбрасывая со спины чёрную лапищу. - Дуэйнушка, козлик ты мой американский! Я тебя сколько раз уже просила, чтобы ты к печи больше не подходил? У себя в Америке жарь своим черножопым блядям чё хочешь, а здесь на кухне я хозяйка! Твои гренки с овсянкой на завтрак как муде колёса! Посля твоего завтрака сходишь просрёшься - и пуще прежнего жрать захочешь! - Машка смерила Дуэйна свирепым взглядом и в сердцах сплюнула в помойное ведро через щербину во рту.
Дуэйн разинул розовую пасть, обнажив белоснежные зубы, и с испуганным видом смотрел на разгневанную сожительницу, жалобно моргая.
- Don't get mad at me, baby! I thought we could have more substantial meal for our lunch!
- Хуянч! На весь день на озеро уходим, дурья башка! - Машка влепила Дуэйну беззлобную затрещину по бритому затылку, от которой гигант вжал голову в плечи и заморгал ещё сильнее.
- Значит так! - скомандовала Машка. - Пожрать надо от пуза, чтобы у мужиков силы были, а то вас рыба съест с гавном. Щас я яишню с салом замастырю и картошки нажарю. Банку с ветчиной пока открой! - Дуэйн потянулся рукой к маленькой плоской баночке на столе.
- Да не эту пиздюлину, а четырехфунтовую, мудила! - Машка схватила длинные деревянные клещи с полукруглыми захватами и отправилась в курятник.
Не успел Дуэйн принести из подпола большую банку ветчины и вонзить в неё консервный нож, как через окно донёсся пронзительный Машкин вопль: - Ах вы ёбаные бляди!!!
В курятнике оглодавшие за ночь куры с жутким клёкотом пинали шпористыми лапами одну из своих товарок, норовя угодить в глаз или в горло. Изрядно покалеченная курица свирепо отбивалась от озверевших сокамерниц, время от времени пытаясь улепетнуть в дальний угол, но те не отставали. Не зайди Машка в курятник за яйцами, через пять минут от выбранной жертвы не осталось бы и кучки перьев.
Машка зачерпнула из навозного чана три полных лопаты вонючего шевелящегося опарыша и одну за другой зашвырнула в курятник. Куры мгновенно бросили покалеченную жертву и влёт, пиная друг друга, вцепились в хавчик, поглощая его с невероятной скоростью. Забитая курочка нерешительно приблизилась к еде, но выхватив пару раз клювом по голове, с писком ретировалась в дальний угол. Машка кинула ей туда большую пригоршю опарыша. Сокамерницы наперегонки устремились туда, но пока они подбегали, побитая курица успела всосать свою порцию словно пылесос и встретила врагинь с растопыренными когтями, яростно щёлкая клювом и готовясь дорого продать свою жизнь. Сытые куры, постояв, разбрелись по курятнику. Их зобы были плотно набиты, и смысла сражаться насмерть уже не было.
Машка просунула через проём в сетчатой загородке длинные щипцы и начала со знанием дела копаться в соломенных стожках, которые куры вили себе вместо гнёзд. Нашарив яйцо, Машка осторожно ухватила его полукруглыми браншами щипцов и потащила к себе. Куры с оскорблёнными воплями набросились на щипцы, норовя раздолбать их клювами в мелкие щепки. Когда Машка уже почти вытащила щипцы с пойманным яйцом размером с женский кулак, с верхнего насеста с оглушительным воплем свалился громадный цветастый петух. Сернув со всей силы Машке на сапоги, он подскочил к сетке и начал яростно буцать землю огромной шпористой лапой, норовя запорошить Машке глаза. Набрав в миску полдюжины яиц, Машка покинула курятник, оставив взбешённых кур хлопать кожистыми крыльями, скрести земляной пол и с яростным клекотом бросаться на толстую проволочную сетку, которую не брали ни железные клювы, ни массивные шпоры.
Завтракали молча, долго и основательно. Машка подкладывала еду на тарелки, мужчины споро двигали челюстями, глотали, и временами отрыгивали воздух, нахапанный в желудок от желания расправиться с едой побыстрее. Покончив с завтраком и запив его стаканом колы, отяжелевший от непривычно сытной и обильной утренней еды Дуэйн взял свой хитрый счётчик и порысил в деревню снимать ежедневные показания. Толян с Лёхой, выпив по стакану горячего чая, пошли в сарай собирать рыбацкий скарб.
Увидев двух ненавистных двуногих существ, нагло сходящих с заднего крыльца дома прямо на её территорию, заметно подросшая лягушка злобно задрала ногу, готовясь пустить ядовитую струю. Толян взялся было за тяпку, но его опередил Лёха, который с невероятной силой и меткостью плюнул прямо в атакующего врага. Плевок вонзился в бородавчатую лягушачью харю и зашипел.
- Чтоб у вас хуи поотваливались, овцеёбы! - проскрежетало земноводное, и кое как стерев огненно-ядовитый плевок передними лапами, уползло в гущу папоротников.
- Где это ты так научился? - удивился Толян. - А ну-ка открой рот, дай глянуть!
- Да само как-то получилось. - уклончиво ответил Лёха, не открывая, однако, рта.
Братья зашли в сарай - не в ветхое хранилище опасных остатков имперского могущества, а в другой, хороший и крепкий, приспособленный из алюминиевого морского контейнера и тщательно обшитый сверху от чужих глаз кривым горбылём и тарной дощечкой.
Из сарая выкатили вместительную ручную тележку с неизносными колёсами, обутыми в литую резину, погрузили на неё две длинные остроги, багор, остро заточенные вилы-тройчатку, сачки, какую-то приспособу с тросиком на широкой бобине с громадными крючьями, напоминавшую спиннинг для ловли китов средней величины, самодельные свинцовые грузила чуть не по полкило весом, и злобно шипящие короба с крысиной наживкой. Толян, поразмышляв, приволок зачем-то самурайский меч, вынул до половины из ножен, опробовал пальцем лезвие, воткнул меч обратно в ножны и уложил на повозку.
- Катану-то зачем? - хмыкнул Лёха.
- А мало ли, пусть будет. - глубокомысленно ответил Толян.
На крыльце показался Дуэйн, ловко уклонился от лягушачьей струи и, подпрыгнув, с истинно негритянской грацией отвесил настырной твари нехилого пинка. Лягушка в очередной раз улетела в папоротники.
Посмотрев на вилы-тройчатку и катану, Дуэйн скорбно закатил глаза, пробормотав "fucking Russians!" и, покрутив пальцем у виска, посмотрел на Толяна.
- Ну а хули! - ухмыльнулся Толян.
Дуэйн жалобно вздохнул и ничего не ответил.