Дан поворчал, но смолк, оглядевшись по сторонам. Холм, заросший березами, опушка леса, трава в желтых мохнатых огоньках, солнечных, щекотных. Ветер, ровное небо, свет. Все как очерченное резцом, сделанное вчера, нет, час, минуту назад, сотворенное прямо для тебя, а до тебя не было никого в этом мире.
Дан задремал, сидя на холмном склоне, и улыбался во сне. Хук поймал в поле молодого куропача и принес к хозяйским ногам.
Круз, к пейзажам безразличный, тревожился. Заглядывал, как лазит в танковом нутре Саша - умело лазит, сноровисто, - бродил вокруг лагеря. Поставил растяжки. Попросил Захара пошарить по сторонам с волками вместе - нет ли чего эдакого? Мучило чувство чужого, враждебного. Будто на дереве или на соседнем холме сидит кто-нибудь, наблюдает. Выжидает. Хорошо, если ночи. Драться в темноте Круз любил, в особенности со щенками рука об руку. А еще и Захар с четвероногой братией. Скверно, когда поутру нападут, при свете, и толпой. Народу не хватит и себя оборонить, и машины с багажом. Из лейтенанта Саши боец, видимо, никакой. А Верка еще. А Дан. Набегут, пожгут, взорвут. Черт. Но сегодня ночь хорошая. Новолуние. Темно будет, как в заднице. Если гости вздумают в темноте пошарить, тем лучше.
Круз, поразмыслив, оцепил растяжками особо густые кусты.
После отправился размышлять над тем, почему людей, думающих и умеющих нехорошее, так тянет друг к другу. Людей против прежнего осталась пригоршня. Везде ж пусто! А по шоссе не проедешь, обязательно отморозок какой шмальнет.
К вечеру Крузово беспокойство отравило настроение всем. Щенки вовсе спать не легли. Последыш грыз ногти. Саша с лихорадочной быстротой звякал и поскрежетывал, с головой уйдя в танковое чрево. Захар улыбался и объяснял что-то волкам. Те смотрели настороженно.
В тридцать две минуты первого грохнула сигналка в кустах. И сразу же с трех сторон - автоматы. Круз чуть не расхохотался. И, вскочив, мягко, по-кошачьи метнулся в сумрак.
Первый темный силуэт сложился пополам, получив три девятимиллиметровые пули в живот. Второй ударил в темноту очередью. Кинулся наутек, напролом через кусты. Упал. Вывернулся - как раз чтоб получить кабаром под кадык.
Все. Круз замер в темноте, прислушиваясь. Слева взвизгнули коротко. Потом - поволокли. Побаловаться решили щенки. Не иначе живца взяли. Тьфу. Шагов за триста кто-то захрустел в лесу. И заголосил - страшно, тоненько, смертно. А это кто? Щенки сейчас далеко не пойдут и гнаться не станут. Не иначе Захар. Чтоб его!
Круз вернулся на место. Шорох шагов позади. Два коротких - длинный - два коротких. Последыш.
- Старшой, у нас клево, - доложил шепотом Последыш. - Отбились. Все целые. Правый живца взял.
- Утром рассмотрим. Смотрите, чтобы Захар его волкам не скормил.
- Старшой, сошел Захар. С волками.
Круз выматерился про себя.
- Сидим до рассвета. С места не двигаться. Даже если будут на помощь звать. Понял?
- Понял, старшой.
Последыш растворился в сумраке. Круз выматерился про себя еще раз и принялся вслушиваться в ночь, стараясь различить звук возвращающейся стаи. Но до рассвета так никто и не вернулся.
Круз объявил, что никого ждать не будут и двинутся, как только танк починят. Отправил щенков искать трупы по кустам. А сам занялся пленным.
Тому было лет одиннадцать, не больше. Всклокоченный, чумазый, в драной рубашонке. Поскуливал тихонько, всхлипывая, - правая нога распухла в лодыжке, и ступня торчала вкось.
- Э-э, - вздохнул Круз, присев на корточки. - Сурово тебя. Как зовут?
Мальчишка всхлипнул и, сопнув, сосредоточенно плюнул.
- Ботинки мне чистить собрался, что ли? - спросил Круз, усмехнувшись. - Чего злишься? Не мы на вас полезли. Нам вообще до вас дела нет. Чего сопишь? Болит? Давай помогу. А потом ногу твою вправим, как новенькая будет.
Круз достал из кармана ампулу.
С мальчишкой произошло странное. Он побелел, затрясся. Вздернулся, принялся сгибаться и разгибаться, словно уползти хотел. Вдавился в дерево спиной.
- Нет, не надо… не надо этого… пусть болит… я сильный… я… он вас всех… я…
- Ты чего? - удивился Круз.
И, ухватив, вогнал иглу.
Мальчишка замер. А потом, дрогнув, заревел. Заголосил, заверещал. Круз, поразмыслив, выдал оплеуху. Затем еще одну.
- Ну, полегчало? Сейчас ногу твою посмотрим. Да не шарахайся ты, не должно болеть. Сейчас еще немного, занеметь должно. Лежи тихо, етит твою!
Ощупал. Вроде кости целы. Сустав вправить надо. Примерился, потянул. Дернул!
- Ну-ну, не верещи уже. Готово. Связки потянул, так что бегать недельку-другую не сможешь. Но тебе и ни к чему.
- У него бутылки с бензином были, - буркнул Правый. - Я его у самого танка взял.
- Он придет, он всех вас съест, дерьмоеды. Дерьмоеды!
- Не хорохорься, - буркнул Правый. - Я тебе кишки к дереву привяжу и вокруг бегать заставлю.
- Он придет!
- Кто это - он? - осведомился Круз.
- Он сильный! Он всех дерьмоедов сотрет! Он поселит нас в светлых домах! Мы все не уйдем, все сильные станем! Дерьмоеды! Ненавижу! Дерьмоеды!
- Отчего дерьмоеды? Как все едим. Хлеб, мясо, молоко… чего-то тебя, малый, переклинило, - заметил Круз добродушно. - Тебя как?
- Я воин!
- Хм… может, у них, как у вас, пока не вырос, имен нет? Так тебя, что ли, и зовут "воин"? А кого у вас не зовут "воин"?
- Воин… - Правый поморщился. - Щегол глупый ты, а не воин. Вон, глянь на своих.
Вздернул за шиворот. Занес за танк. Там лежали рядком, глядя в солнце, пять тщедушных тел.
- Глянь. И чего вы здесь хотели, а? Зачем лезли?
- Оставь ребенка, - сказал тихо Дан.
- Это его добыча, - заметил Круз. - Я уж не говорю про то, что он нас живьем хотел сжечь.
- Оставь ребенка!
Правый выпустил мальчишку - чтобы левой рукой ухватить прыгнувшую Верку, а правой выдернуть из ее руки гаечный ключ.
- Пусти! Пусти! Я сейчас этого гада… гаденок… они же всех режут, всех, Ирку как свинью, а она на седьмом месяце была!
- Молчи! - посоветовал Правый.
Верка смолкла. Потом заплакала, уткнувшись Правому в руку.
- Вы меня извините, пожалуйста, - сказал появившийся из танка Саша, мазутно-солидольный, потный и красноухий. - Но вы его, мне кажется, зря лечите. Они… в общем, мы с ними дело имели, так. Мы одну их боевую группу поймали… газом слезоточивым накрыли и взяли. Они наших союзных убивали… все как девушка говорит. Никого не оставляют - ни детей, ни беременных.
- И что? - осведомился Круз.
- Ну, один медсестре глаз выдавил. Мы потом обработали пару, чтоб языки развязать. Это психопаты, честное слово. Они хоть малые, но совсем, совсем… убийцы. Они думают, что самый храбрый и кто больше убьет, не умрет, а взрослым станет. Их посылают с севера. Мы с теми говорили, кто их посылает. Они ничего не хотят - ни торговать, ни людей от нас. Хотят просто, чтоб мы умерли, и все. Вы простите, но, если вы его отпустите, он или убьет кого, или приведет другую их банду.
- У нас проблема, - заключил Круз.
- Это же ребенок! - сказал Дан.
Ребенок, глядя на них, засмеялся. Потом плюнул на ботинок Крузу. А Дан сказал грустно:
- Придержите его, хорошо? Я пробы возьму.
В следующие пять минут ребенок визжал, покрывался красными пятнами, ревел, лягался и пускал слюни - хотя Дан еще и не коснулся его иглой. А когда игла наконец вошла и покинула тело, унося каплю крови, мальчишка замер, оледенев от ужаса. Дан содрал пленку с теста, уронил каплю. Закатал тест в пленку, вложил в тетрадь, записал. Заглянул в толстую книжечку. Сказал задумчиво: "Неожиданно. Даже и не знаю".
- Чего?
- Концентрация в крови у него запредельная. Если он не иммунный каким-то странным и непонятным способом, то уже давно должен был оцепенеть. А он же и боль чувствует… и на обезболивающее среагировал! Не понимаю.
- Это потому что из нас получаются люди. Настоящие. А вы - дерьмоеды, - объявил мальчишка. - Вы все сдохнете. Он вас сотрет. Нашими руками.
- Старшой, мне его отдашь или как? - спросил Правый угрюмо.
- Если он настоящий человек, пусть могилы выкопает своим, - велел Круз. - А там посмотрим.
К большому Крузову удивлению, мальчишка лопату взял и принялся копать - правда, перед тем попытавшись снести ею голову Последышу. Последыш голову свою снести не позволил, лопату поймал, положил и отвесил настоящему человеку, размахивающему изо всех сил кулаками, восемнадцать щелбанов, объясняя попутно, кто такие сопляки и чем они отличаются от настоящих воинов. Мальчишка хотел заплакать, но передумал и заявил, что его укололи и отравили, а иначе бы он Последыша в порошок стер и застрелил, и вообще - скоро он придет и сотрет.
- Достал ты уже долдонить про "сотрет", - сказал Последыш. - Сам не можешь ничего, вот и долдонишь про большого и сильного, который придет. Копай, если силенок хватит лопатой шевелить. Вон, твои завоняют скоро. Воины. Тьфу.
В сумерках вернулся Захар. Подозрительно чистый и ухмыляющийся. А на шерсти волчьих морд осталась кровь. Посмотрел на мальчишку, забрасывавшего глиноземом общую могилу. Хохотнул. И отрапортовал Крузу:
- Батя, Захар явился. Ты не злись - ты ведь не приказывал не гнаться за недоносками, правда? Вот я и погулял чуток, все равно Саша пока еще отремонтирует… И серым моим забава, и знахарева псинка развлеклась. Правда, Хук?
Хук поглядел и рыкнул глухо.
- Любит он меня. И серых любит. А уж они его…
- Я рад, что ты вернулся. Но впредь - если ты уйдешь еще раз, уже не вернешься к нам. Понял?
- Понял, чего не понять. Батя прикажет, и Захар никуда, это точно. Батя, а с мальцом этим что? Он че, своих закопал? О, недоносок. Батя, можно, мои серуньки с ним позабавятся? Глянь, как смотрят. Они эту породу дурную за километр чуют. У них кровь смердит, у извергов малых.
- Как? - спросил Дан. - Твои собаки отличают по запаху таких, как он?
- А то! Если б не так, нас всех давно бы под корень. И не надо собаками обзываться. Они - волки! Настоящие.
- Хорошо, пусть волки. Они отличают, скажем, меня от его? - Дан показал на Круза.
- Шибздиков отличают, некоторых. Вас - нет. Чего вас отличать, вы ж как мы. Вас только, знахарь, отличают - вы пахнете всякими отравами, как вас не различить. А у этих кровь смердит, хоть ты их сутки в реке полощи. Батя, можно мне, с серыми-то?
- Нет, - сказал Круз. - Это добыча Правого. А пока он доверил ее мне. Мы заберем его с собой, пока нужно будет. И ты, Захар, должен следить за ним.
- Ну ни хера себе, батя, ну ты мне удружил. Шибзда сперва, а потом недоноска. Да что я тебе, мамка? Ну, не смотри так, я понял, понял. Захар батю не обидит. Эй, недоносок! А ну сюда, щас я тебе пысу-то потру!
Еще день потеряли, пытаясь запастись топливом в захолустном городишке, оснащенном по непонятной причине восемью бензоколонками. Хотя запасов хватило бы на полтысячи километров, Круз решил подстраховаться. "Шестьдесят четвертый" жрал соляр, как бык траву. Ночью стая диких собак шакальего вида пыталась сожрать Хука, и Леший, старший Захаров волк, лишился половины уха.
А после попали на поле танковой смерти.
Было это совсем не так, как под окруженным минами городом. Там дрались, горели, рвались напролом, из последних сил, разменивая смерть на смерть, зияя драным железом дыр. А здесь - будто роняли на ходу изношенное, истощались, утихали, бросали. Между траками проросла трава, сирень прикрыла груды тряпья, и стекла очков, еще держащихся на голом костяке, блестели из одуванчиков. Танки, БМП, грузовики, транспортеры, инженерные машины, самоходки, зенитки - уткнувшиеся в склоны пологих холмов, завязшие в мелкой речушке, скученные, раскрытые, нелепые. Поле ржавеющих, облезлых бугров.
Круз сперва хотел напрямик - столько уже времени потеряли! Но Дан трясущимся пальцем показал на шкалу датчика радиации, и Круз, матерясь про себя, погнал машину прочь, на запад, потом на север, по блеклым березовым рощицам и молодым ельникам. Полдня вытаскивали "шестьдесят четвертый" из болота. Хотели бросить, но лейтенант Саша, уже превратившийся в Шурку-шибзда, тремя деревьями и тросом танк высвободил.
Когда вдоль остатков шоссе потянулись нескончаемые руины, а вдалеке замаячили пустоглазые скелеты высоток, кончался шестой день пути от города минных полей.
Весь вечер Круз на пару с Шуркой пытались выйти на связь. И всю ночь, сменяя друг друга. И утро. Утром пробился странный голос, шепелявивший по-испански. А за ним - голос Григория Яковлевича, ясный и холодный. Григорий Яковлевич приказал немедленно объясниться. Круз, поразмыслив, в диалог решил не вступать. Григорий Яковлевич пообещал последствия. На что Круз, внезапно рассвирепев, за три минуты сообщил Григорию Яковлевичу свои мысли о нем, о минах, о городе, об огнепоклонниках, налоксоне, карателях, попытке взять Дана в заложники и некоторых телесных частях. Неожиданно Григорий Яковлевич рассмеялся - добродушно, по-старчески. И заметил, что Круз со товарищи - крепкие орешки. Пусть им повезет. На общее ведь благо стараются, правда? И отключился.
А через пятнадцать минут вышел на связь тот самый "восемь-пе", обещанный хозяин несметных знаний и штаммов. Не удивился, но объяснил, куда, как, сколько и почему. Круз пообещал явиться и, отключившись, минут десять сидел молча, пытаясь справиться с мыслями.
- Убьют, - сказал нерешительно бывший лейтенант Шурка.
- Угу, - согласился Круз, жуя спичку.
- Нет, - сказал Дан. - Если вы думаете, что им жаль отребья, отправленного с нами, - то зря. Думаю, Гриша в самом деле хотел помочь общему делу. Мы поедем.
- Как скажешь. Только молодняк я с собой не потяну.
Все же Последыша пришлось взять с собой. Остальные с радостью остались в молодом леске рядом с чередой провалившихся внутрь себя особняков за ржавыми заборами. Но когда Круз уже собрался лезть внутрь БМП - лучше на ней, проворная она, не то что старый придавленный кит "шестьдесят четвертый". - Последыш появился рядом и, ухмыляясь до веснушек, сообщил:
- А стрелять-то как, старшой, а?
И шмыгнул в башню.
Так и отправились втроем по колдобистому шоссе в пейзаж, напоминающий ущелье после селя.
Здешние руины произошли странно. Обычно - лезет зеленая поросль, проседают крыши, в заборы лезет сирень, и птицы, облюбовав щели, беззаботно гадят на ветшающую доску. А здесь будто завелась особая домушная плесень, грибная порча, изглодавшая стены фальшивого, из опилок склеенного дерева, фенольные балки, нечеловечески роскошные слоистые стекла в раме, дерево напоминающей только раскраскою. Все это тлело, косилось, складывалось, ползло, мшело, превращаясь в месиво, слизкое даже на взгляд. Болото вспучилось, выдавив гнилые кости.
Когда пошли скелеты многоэтажек, лучше не стало. Будто на их крыши вылили по цистерне непомерно тяжелой, вязкой грязи, и все эти годы она ползла, ползла, продавливалась в окна, смердела, разлагалась, там заводились членистоногие и перепончатые, жрали друг дружку, гадили и тем лишь добавляли в медленную волну гнуси, пожиравшую бывшие жилища.
Круза тошнило. Еще удивительно - в опустелых городах окраины заполоняли брошенные машины. Но не здесь. Ни единого ржавого остова на дороге или по обочинам. Там, дальше, среди хлама и кустов - торчат покатые разъеденные крыши.
И вдруг, сигналом тревоги - броневик. Вроде инкассаторского. Раскрашенный по-цыплячьи, непристойно яркий. Разорванный взрывом почти надвое. И застрявший в амбразуре, уткнувшийся в небо ствол "калаша".
- Последыш, - позвал Круз ненужно. - Наготове будь. Не главным, тридцать седьмым.
- Спокойно, старшой. Все держим.
Проспект. Осклизлые руины. Скелет троллейбуса.
Почему здесь нет зелени? Ни деревьев, ни завалящего репья?
- Нам направо, - сообщил Дан, глядя в карту.
Через пять минут Круз остановил машину и сказал: "Так вот чего машин нет!" Метрах в двухстах впереди проспект перегораживала огромная, метров шести высотой груда автохлама. Не наобум сваленного - уложенного вроде кирпичей в стену, ровно от одной многоэтажки до другой. Плесневатая, болотно-мазутного вида вязкая жижа лепилась к ржавой автобаррикаде, сцепляла остовы, ползла по асфальту - и прорастала бархатистым серо-зеленым мхом.
- Можно попробовать сюда, - показал Дан по карте, - и сюда.
Круз повернул машину. Поморщился брезгливо, когда гусеницы вдавились в мягкую слизь. Улица. Поворот, еще улица. Снова баррикада, уже пониже - но длинная.
- Во дворах наверняка то же самое, - подумал вслух Дан.
Круз свернул еще раз. И еще.
- А тут стена им не помогла, - заметил Дан.
Груда авто перегораживала площадь впереди - но на высоту, самое большее, в полметра. Выглядело это так, будто асфальт просел, провалился в подземную пустоту, увлекая все нагроможденное на нем. А поверх в паре мест кто-то заботливо уложил бетонные плиты. Они ощутимо вздрогнули под тяжестью БМП.
А потом Круз остановился. Вылез наружу. Уселся на броню. Озабоченный Последыш выглянул, повертел лохматой головой.
- Старшой, ты чего?
- Ничего. Вспомнилось. Я здесь был, когда мне столько лет было, сколько тебе сейчас. Это цирк был.
- Ледник, что ли?
- Нет, место, где зверей показывали. Обученных. И клоуны. И люди на канате плясали.
Последыш изобразил понимание.
- А каких зверей обучали?
- Всяких. Львов, тигров. Слонов даже.
- И волков?
- И волков тоже.
- Сильное племя, - заключил Последыш уважительно. - Тигров, надо же.
- Ты наготове будь, - посоветовал Круз, вздохнув. - Пахнет тут плохо. Очень.
Его и в самом деле от самого въезда в город грызло ощущение взгляда: не холодного и смертоносного, как в прицел из засады, а жадного, любопытного, настойчивого - так голодный хищник приглядывается к незнакомому зверю, угрожающему, но очевидно лакомому. Но тут место хорошее. Открытое. Безопасное - если никто, конечно, ничем дальнобойно-противотанковым не озаботился.
Здание цирка почти не изменилось. Разве что оплесневело. И вокруг все на удивление похоже на прежнее. Дома, проспект. Только деревьев нет. И ротонды, входы на "Университетскую", удивительно испарились, не оставив и руин.
- Здесь? - переспросил Круз.
- Здесь, - заверил Дан, выбираясь из люка.
- Оставайся внутри, - посоветовал Круз.
- Я…
- Пожалуйста, внутри!
Минуты ползли как стекло, пустые и прозрачные насквозь. А Круз играл сам с собой в "мы-посмотрим-влево-вправо". Тут важно было не допустить никакой регулярности. Смотреть полминуты налево, полминуты направо - лучший способ не заметить ничего ни там, ни здесь. Нужно вообразить, как бросаешь кубик. Или два. Но два сразу трудней представить.
Затем из череды минут выполз легкий, неровный звук шагов. Забавно, насколько громко, странно и предательски звучат шаги в мертвом городе, где нет даже воробьев и травы. Крузу захотелось курить. Он курил два года, год в армии и год после, пока не обнаружил способ убийства времени проще и дешевле. Но ритуал: добыча огня, вдох, выдох, жест - лучшее из успокаивающих, придуманных человеком.
А ведь грамотно идти пытаются. Слева, справа. Спецы хреновы. Перебегают.
- Последыш, - позвал Круз негромко.
- А, старшой?