Круз помешивал чай, глядел в окно, на низкие, безлесные горы. Удивительно - в детстве сладкое жрал килограммами. Вырос - ни в чай, ни в кофе, и пирожное в глотку не лезет. А на старости - поди ж ты - снова сладкоежка. Пробежаться бы как в молодости, с рюкзаком за плечами… Эх, суставы будто свинцом налились. Полчаса пройти, как мешков натягаться. Ага, вон на гребне белеет - камни светлые пирамидкой. Знак Захаровых владений. Недурно он забрал, однако. В прошлом году не было - или уже был? Если б не вакцина, вот была бы заноза в боку. Захар на словах, конечно, сынок сынком: батя, старшой и все такое - а на деле уже князек над всем Уралом и Зауральем. Оленных приструнил, а кто против - того под корень. Только детей и баб детородных оставлял, и тех отправлял подальше. И волков же взял под себя. Теперь за Обь пошел разбоить. Сам побежал к новой резне. В радость ему. Все же как он удивительно с волками ладит! Вовсе дикие к нему приходят. А может, по-настоящему диких, чистокровных и не осталось? Дан говорил: зараза многое зверье напрочь выкосила, от тараканов до слонов. Некоторые по-людски болеют, зайцы и бобры, к примеру. А собакам - хоть бы хны. Собаки же, известное дело, себя от людей не отличают. Но ведь юлит Захар, крутит. Все объяснил, показал, свистулькой оделил - копируйте, свистите. Гуляйте с моими серыми сколько угодно. И свистели, и гуляли. Но хозяин им по-прежнему Захар, хоть ты лопни свистевши. И приблудные, дикие, к нему идут, а к тем, кого Круз натаскать пытался, - нет.
Опасно Захара терпеть. А ссориться - смертельно. Без Захара Инта быстро скатится к прежней жизни, к тонкой полосе сел у железной дороги. А с Захаром рискует стать придатком зверолюдства. Когда-нибудь придется этот узел распутывать. Хоть бы не на своем веку.
Андрюшку убаюкало. Поклевал носом, устроился на лавке. Мелкий мой, тощеныш ребристенький. Подушку подсунул аккуратно, но одеялом прикрывать не стал - проснется, разобидится. С чего тятька будто к младенцу?
Так и проспал до Лабытнаги. И когда стали, не проснулся. Паровоз притормозил легонько, плавно стал - интинские машинисты славились мастерством. Как-никак Святой город. Круз пощекотал сына в пятку. Поднял брыкающегося, голосящего. Встряхнул, поставил, объявил сурово:
- Приехали. В туалет хочешь?
- Хочу, - ответил Андрюшка плаксиво.
- А вот и нельзя. На станции мы, - объявил Круз довольно и хихикнул. - На вокзале сходишь.
Встречали поезд полдюжины мрачных бородатых вояк. Лабытнаги Захар считал чуть не своей вотчиной, волчатники гостевали там частенько и, видать, поделились привычками - смердело от лабытнажских нечеловечески. Забубнили разноголосо, здороваясь. Предложили машину - осыпающийся "Москвич", ушедший на пенсию еще до Крузовых времен. От машины Круз отказался и пошел во главе жуткой, скалящейся, увешанной железом банды.
Гости увидели. Лабытнажские их предусмотрительно разместили на веранде, с чаем и сухариками. Когда Круз зашел, гости повскакивали - пятеро средних лет мужчин в длинных кожаных плащах, сапогах и портупеях. Зачем им портупеи, Круз не понял - но выглядело внушительно.
Поздоровались, сели, принялись за чай. Представились, поговорили про погоду. Про комаров. Про болота - ползут, сволочи. Про моторы - ремонтировать с каждым годом все трудней. Поди-ка поршень доморощенно отлей да обточи - умаешься. Уже паровые машины в мастерских поставили - понадежней ведь битых дизелей. Про баб поговорили. Круз поудивлялся: это как у вас женсовета нету? Так-таки баб нету наверху?
Наконец гости не вытерпели. Старший, Олег, - тощий блондин лет сорока пяти со шрамом через щеку - отставил решительно чашку и объявил:
- Андрей Петрович, мы к вам по делу!
- Ну так рассказывайте, - разрешил Круз.
- Мы никогда не причиняли вам никакого вреда! А ваши люди с собаками разоряют нашу землю. Убивают, жгут. Зверствуют! Изгоняют людей, режут скот. Скажите, зачем? Почему нам не жить мирно? Земля ведь опустела. К чему воевать?
Круз отхлебнул. Поставил чашку, укусил сухарик. Тщательно прожевал. Поднял чашку, запил. И сообщил:
- Вялое ваше дело. Не причиняли вреда, значит. А юная шантрапа, выжившая после трех-четырех годков разбоя, куда возвращается? И где у этих недоносков "страна силы", не знаете, случаем?
- Наверное, вас дезинформировали, - предположил Олег. - Да, мы принимаем всех здоровых людей. Это наш закон и правило. И не спрашиваем о прошлом. Тем и живы. Но мы - мирный народ. Плавим железо, добываем газ.
- И снабжаем оружием южан, посылающих банды, - добавил Круз. - И отсылаете тех, в ком видите признаки хвори, на юг.
- Позвольте, - возразил Олег. - Сейчас каждый выживает как может, складывает свое устройство социума. Мы все на грани выживания. Если бы мы не жили, как живем, разве продержались бы? А сейчас появилось лекарство, с ним можно отбросить старое, принять новое, гуманное!
- Новое, значит, и гуманное? - Круз усмехнулся. Отпил чаю, поболтал ложечкой задумчиво. - У вас там хорошо с образованием, правда?
- Мы стараемся поддерживать стандарты. Не скатиться в родоплеменной быт.
- Не скатиться, значит. Сохранить касту знатоков, набитых бесполезными теперь словами. Признак господина - заковыристая речь. И портупея, наверное? Я вам сообщу то, что вы, наверное, и так знаете. Или могли бы знать, если б не забивали головы пустословием. Мы много лет отбивались от детских банд. Эти банды забредают на удивление далеко. Они убивают и жгут. Бессмысленно разрушают - просто потому, что могут. Обычная для подростков агрессия, которую кто-то умело направил и раздул. Мы отбивались, нападали сами, побеждали - на удивление бесплодно. Выбитые племена недорослей загадочно возрождались. Странно, правда? А вы тем временем спокойно хранили культуру, добывали газ и - что там еще? - ах да, плавили железо. И спокойно отправляли экспедиции на земли, опустошенные малолетней солдатней.
- Вы ошибаетесь! - воскликнул Олег, слегка побледнев.
- Ошибаюсь? Возможно. Но это несущественно. Мне недосуг разбираться в мелочах. Отныне хранением вашей культуры займемся мы. Ваш народ мы поселим в хороших местах - дюжину там, десяток здесь. А на ваши земли придут наши люди. И заботливо примут все ваши достижения.
- Но это же… это же гибель всего достигнутого нами! Это невозможно! Вы же образованный человек, я же вижу, вы должны понимать…
- Сынок, это ты должен понять. Выбор у тебя простой: живым остаться или сдохнуть. Ты не суетись. Ни к чему. Спокойно чаек допей. Ты нам полезен будешь. Детей станешь учить красивым словам. Оно важно - слова знать.
Круз встал.
- Эй, Семен! Позаботься о гостях. В баню своди. Завтра у них дорога дальняя, пусть погуляют напоследок!
Дан умер восьмого августа, в день удушливой, липкой, вязкой жары. Но в день его похорон, десятого, небо обложило, из темнобрюхих низких туч посыпало белой крупой. Дана уложили в курган. Обложили бетонными плитами дно неглубокой ямы, нагромоздили штабеля шпал, рельсов, асфальта, земли, чугунных болванок, шлака. И обсыпали скудной северной землей. А после пели о покойном, бросали хлеб, плакали. Вокруг кургана, поднявшегося на три человечьих роста, горел в бочках мазут, и копоть летела на лица плачущих, мешаясь со снегом.
В ноябре Обь встала надежно, и Круз, собрав гвардию и силы со всех станций Великого Котласа, с броней и запасом соляры пошел на восток - собирать добычу. Из июльских послов отпустили одного - рассказать. Рассказ услышали, потому что еще до сентябрьского разбоя, учиненного Захаром совместно с интинскими ударниками, к Уралу потянулся разнообразно семейный люд. Кое-кого подстрелил темный оленный народец, но большинство было встречено, обыскано, ограблено, накормлено и препровождено на котласские земли. Беглецы, дрожа, рассказывали такое, что кровь стыла в жилах. Крузу передавали - он верил. Захар думает по-волчьи. А волк может перерезать все стадо просто потому, что может. И детское мясо серые любят. Посланцы от Захара рассказывали, смеясь, что "страна силы", мечта и награда малолетних головорезов, оказалась тупой и толстой. Ни постов, ни защиты. Танков - раз-два и обчелся. Одно что пару вертолетов додумались пустить. Вертушки - страшное дело против серых. Боятся те рокота. Но ударники помогли: первый из РПГ выцелили, хвост - напрочь. Второй из пулемета окатили, вроде и не задымил, но прочь полетел и в тайге грохнулся. Все, хана. Идите, хозяин, принимайте трофеи.
Те оказались велики. Круз губу прикусил, увидевши. Больницы, школы, дороги. Вода и свет в домах. Живой город - впервые за много лет увиденный. Не подновленный скелет, не квартал среди руин - город с фонарями, с троллейбусами, с кинотеатром. Они не тратились на войну - и потому сделали так много. Но и потому же не выдержали и полугода, когда война пришла к ним. Воевали изгнанники. Те, кто был обречен умереть во сне, улыбаясь. Они уходили на юг, на запад, на восток. Соединялись в подобия племен, разбредались снова. Любой, пошедший им навстречу, как то изначально планировал Круз, неизбежно увяз бы в череде бесконечных стычек, годами полз бы по землям, удержать и обезопасить которые могли бы лишь тысячные гарнизоны. Люди за Обью придумали хорошо. Круз пожалел, что попал не к ним.
Но теперь уже поздно. Их жизнь рухнула, будто карточный домик. Детские банды, ошалев, разбежались в никуда. Захаровы стаи гонялись за ними - когда в охотку. Базы и поселки к югу от Сургута выжгли напрочь - чтоб разбежавшиеся не вздумали вернуться. Правда, Круз переоценил свои силы. Чтоб перевезти новый люд за Урал и поселить на место своих, не хватило бы и десятка Котласов. Потому вывезли главное - врачей, учителей, техников, детей и молодых женщин. Вояк чаще выводили в ближайший овраг и расстреливали. Бледный, уже без кожанки, но в разодранном малахае Олег - именно его отпустил Круз из всего посольства - упросил, чтобы пропустили к самому Андрею Петровичу, а затем, плача, упал на колени.
- Как же вы можете, вы же губите все: поля, заводы, жизнь губите! Вы хоть про безопасность свою подумайте - мы же вас от востока заслоняли и юг держали, а там же такие дикари - не дай бог!
- Успокойся, парень, - посоветовал Круз. - Увидишь, все образуется. Вы держали - мы тем более выдержим. Кстати, мне нужен управитель в Сургуте. Чтоб дела местные знал. Справишься? Чтоб мы все не погубили?
- Справлюсь, Андрей Петрович, справлюсь! - пролепетал Олег, глядя в пол.
- Что в глаза не смотришь? - спросил Круз, улыбаясь. - Боишься, ненависть замечу? Тоже мне, секрет. Ты, парень, далеко не первый в списке. Думай чего пожелаешь - лишь бы дело шло. И еще: первым делом коротковолновик ваш оживите. А то полгода последних вовсе слышно не было.
В Сургуте просидел почти до Нового года, разбираясь в делах, изучая. Изумительно - на юге, оказывается, кочевники учредили настоящее ханство! Лютое, сильное, жадное. На востоке обитал кто-то невнятный в лесах и кочевали оленные. Города промышленной полосы запустели - но и там кое-где гнездились выжившие, сбившиеся большей частью в хищные банды. Руку Сургута признавали до Новосибирска и Барнаула - а дальше, судя по документам, начиналась зона походов "разведгрупп" - так назывались на местном новоязе детские шайки. Пара их добралась и до Китая!
Дел невпроворот. Кто тут разберется, кому поручить? С такими расстояниями и сообщением всего только новое удельное княжество и соорудишь. А, недосуг. Найдем кого недовольного из женсовета, пусть радуется власти. Та же Зинка-Кирза, все забыть не может. Пусть резвится. А если забудет, кому чего должна, - Инта напомнит.
С тем и вернулся домой, праздновать. Наряжать елку на пару с детской оравой. Шлепать по крупам проворных нянечек, так и норовивших показать то плечико, то ножку. А что, имеет ведь право баба на самых лучших деток, правда? Ты Аделине такое скажи, курва тощая! "Всем тихо! - ревел Круз. - Гир-рлянду забр-расываем, ать-два!" Разгорячившись, выскочил на мороз, проветриться. Тут и прохватило. Кто-то сердце стиснул колючим железом, льдом лютым. И давил, давил потихонечку. Андрюшка выскочил следом.
- Папа, папа!
- Домой иди, - велел Круз бессильно. - Без шапки не ходи. Не ходи…
Потер снегом лицо - кусает. Полегчало. Осторожно, тихонько. К двери, за нее - в тепло. Вот, и словно ничего. Прошло. Прибежала врачишка - девка из Дановых, вызванная няньками. Девку прогнал, шлепнул по гладкой попе напоследок. Ишь, на ком тренироваться удумала!
В новогодний вечер Круз смеялся и сидел со всеми за столом. А ночью пришла Безносая.
Круз не видел снов. Кошмары приходили, составленные из слов. Особо страшные - на русском, розовые - на испанском с оттенками гуарани. Но теперь увидел явственно, будто сквозь дыру, открытую в ровную, пыльную, серую степь. Безносая пришла из сумрака - медленная, усталая, не с косой, а с узловатой, выглаженной годами палкой. Горбилась, бредя - истомленная земная старуха, отвыкшая разгибаться. Встала подле стены, посмотрела пустыми глазницами. Повела плесневатой костью - и Круз заверещал во сне, схватившись за сердце.
- Зачем так? Больно ведь! - укорил, отдышавшись.
- А как иначе? - Безносая пожала плечами. - Живое - оно болит. Ты и так болеешь только мясом. Почувствуй, как оно - когда душа ноет.
- Ты за мной?
- Нет еще, сынок. Посмотреть. Много ты мне работы наделал, ой много. А я уж и так утомилась подбирать вас.
- А сколько мне осталось?
- Ты что, помереть боишься?
- Не то чтобы, но ведь доделать столько…
- Доубивать?
- Не без того. Но это надо - чтоб мои дети жили, чтоб народ здешний жил.
- У всех вас одно и то же. Важно, нужно. Никому вы не нужны, кроме меня. Ты гуляй пока, парень. Я подойду, когда время придет. А подарок оставлю - чтоб не забыл.
Махнула желтыми пальцами - и в Крузовой груди родился мелкий острый зверек, зашевелился, заскреб лапками. Круз завыл - и проснулся. Выполз из кровати, трясущейся рукой нацедил стакан воды. Выпил. А потом просидел до утреннего звона, глядя в черный квадрат окна.
Утром прибежала нянюшка, зареванная, и не смогла выговорить. Посланец, ожидавший в гостиной, тоже смог не сразу. Вертел шапку в руках, переминался. Всхлипнул даже, но выдал:
- Андрей Петрович, Правого вашего, который Последыш, - нету. Убили его подземные. Совсем убили.
- Утрись, - велел Круз. - И рассказывай толком.
Тот рассказал. Круз выслушал. Затем спросил:
- Они повода не давали?
- Да нет же, за девками поехали, как обычно. Тише воды, ниже травы. Только теперь всех подряд закупали, и снулых, и толковых. А тут подземные ни с того ни с сего. Жалко-то Правого, Андрей Петрович, жалко, такой кореш был…
- Жалко, - подтвердил Круз.
В полдень на совете - своем, малом совете мастеровых, врачей и командиров - Круз объявил:
- Я хочу убить этот город. Я хочу, чтобы в нем не осталось ни единой твари, способной выстрелить, укусить либо ударить. Я хочу, чтобы там произошло болото и во всех норах и туннелях жили только головастики. Я слушаю вас.
Первым подал голос Семен - нерешительно, на правах бедного родственника.
- Зачем, Андрей Петрович? Люди ведь…
- Одну занозу мы выдернули. А это не заноза - гнилой свищ. Жизни тех, кто там обитает, - противны и непонятны. Они никогда не станут нашими. Они отравляют землю, под которой живут.
- Затопить, Андрей Петрович. Там водохранилища уцелели. Взорвать плотины. А сперва расчистить вход и туда русло подвести, - предложил, блестя очками, бывший лейтенант Саша.
- Холмы, однако, - заметил оружейник Ринат. - Пару станций затопим, и толку? Под Сыктывкаром есть склад вакуумной дряни всякой, в позапрошлом году мои ребята откопали. Как раз для туннелей. Сверлим, кладем, рвем.
- Холера, оспа, сибирская язва, - сообщил Карп, дородный зять Зинки-Кирзы, подвизавшийся по лекарской части. - Штаммы тифа тоже есть.
- Еще пару снарядов по двадцать килотонн, - добавил Ринат. - Правда, может и не взорваться - нет спецов по атомному делу.
- Толку с зарядов-то, - проворчал Семен. - Их, крыс туннельных, и рвали уже, и травили - а они знай себе плодятся.
- Неправильно травили! - отрезал Ринат. - У нас получится.
Препирались полчаса. Затем Круз всех распустил. В зале задержался лишь бывший лейтенант Саша. Помялся немного, поправил очочки - толстенькие, нелепые, из медной проволоки крученные. Вздохнул тяжело. Наконец решился.
- Андрей Петрович, мы понимаем, какое вам горе. Но это дело, с Москвой… огромный ведь город. Уже и бомбили его, и взрывали, и воевали - а подземные все там. Не сможем мы никак. Да и торговля с ними нам не нужна уже. Пусть гниют - все равно ведь наружу не выберутся.
- Как видишь, выбрались, - ответил Круз. - И трупы забрали. Они их съедят, понимаешь, Саша? Они съедят моего Последыша. Но ты прав: грубая сила не поможет. Они убьют себя сами.
- Но как? - усомнился Саша осторожно.
- Глупостью и жадностью. Это у людей в обычае.
На переговоры Круз отправился сам. От подземных тоже вышли, как видно, самые старшие - череда гнуснейшего вида старцев. Заскорузлые, криворукие, с гниющими язвами, беззубые, бельмастые. С желтыми слюнями на щетине. И с глазами будто пистолетные дула. Старший из них - избранный, наверное, не по возрасту, а из-за особенной вони, вышибающей слезы и выворачивающей, - хихикал, поглядывал угодливо, называл Круза "Великим начальником", а себя - "непотребным Макарушкой". Круз немедленно предположил, что Макарушка этот и учинил ночную атаку, чтоб спровоцировать, привлечь чужаков себе на помощь. Впрочем, он или не он - теперь не важно. Даже и лучше - тем старательнее примется угождать и тем проще исполнить задуманное.
- Так это сыночек ваш был, ах, сыночек, жалость-то какая! - юлил Макарушка, пованивая. - Так вы отплатить за него хотите, и правильно, правильно. И мы хотим - враги они нам, лютые враги, людоедики-трупожорки, противные, гадкие.
- Сыночек, - подтвердил Круз.
- А вы, может, солдатиков нам, а? Оно и проще, и сами с вашими штучками управитесь?
- Мои под землей не воюют. Не умеют и боятся.
- Ой плохо, плохо! - завыл Макарушка радостно. - А как же мы с вашими железками-то управимся, темные мы, испортим и сами потравимся.
- Мы вас научим и покажем. И защиту дадим. Она простая. Повязка пропитанная, и все. Но если не знать - не сумеешь. И под землей у вас вряд ли пропитку найдешь. А обычный противогаз не действует. К тому же, если вы все правильно сделаете, в вашу сторону газ не пойдет.
- А если пойдет, да, а если? Макарушка переживает, ох, переживает.
- Мы покажем. Мы приготовили для вас - пойдемте посмотрим.