Дан лихорадочно анализировал, считал, копался в записях, а в свободное время утешал Митци, то плачущую без видимой причины, то хохочущую. Круз обходил своих солдат, распиханных по горным захолустьям, пытался выяснить, позвать, уговорить. Те пожимали плечами. Зачем срываться с места, куда? Женщины не так уж плохо все устроили. Никому мы не нужны, никто нас не станет воевать. Раньше не жизнь была, а казарма. К чему готовились, куда лезли? Долазились. Ну, нет худа без добра. Сейчас спокойно.
Михай сидел безвылазно в бабьем квартале у больницы. А щенки развлекались как могли. В конце концов даже аморфно-сонный новый Давос терпеть не смог, и к Дану явилась делегация во главе с подозрительно отощавшей Люцией. Если так и будет продолжаться, будут кровь и позор. Клянусь Девой Марией, кровь и позор. Дикари - вон!
Левый ржал и прилюдно мочился, поскребывая член. Правый молчал и хмурился. Дан уговаривал. Потом позвал Круза на виски.
Первую выпили молча. После второй Дан покачал головой и объявил горестно:
- Я сделал для них, что мог. Но они не хотят сами. Не знают, не могут и не хотят мочь. Еще три поколения - и даже без врагов и войны здесь не останется никого. Они умрут. Все.
- Умрут, - согласился Круз равнодушно.
- Посмотри на себя - кого ты видишь? Я вот, глядя на себя в зеркало, вижу глупого старика. Старика, чья жизнь прошла бесполезно. Мы ничего не сделали для людей. Ни-че-го! Наш мир умирает, а мы лишь ускорили его гибель! Но выход есть. Настоящий, единственный. Мы спасем этот мир - или умрем, пытаясь! Я уверен - вакцина возможна! Никаких сомнений! Нам нужна изначальная, чистая форма, первичный штамм. Мы определим его по градиенту - у меня есть тесты, простые, легкие тесты на близость к начальному типу. Там, где зараза родилась впервые, должны сохраниться споры. С твоим чутьем и опытом мы найдем их. Мы спасем! Пообещай мне, что спасешь - вместе со мной!
- Обещаю, - сказал слегка огорошенный Круз.
- Выпьем за это! - объявил внезапно счастливый Дан и плеснул в стаканы сорокалетнее "Балвени".
Отправились через три дня в прежнем составе: Дан с Хуком, Круз с Михаем и щенки. Круз никого уговорить не сумел, и никто не вышел провожать. Щенки хохотали - Давос им наскучил, а чистые унитазы их вовсе не впечатлили. На прощание Левый расстегнул ширинку и обильно оросил уносящийся прочь Давос.
Так началось спасение мира.
НАЧАЛО
1
- Пап, а ты поиграешь со мной сегодня?
- Поиграю, отчего ж не поиграть?
- Только давай без солдатиков, я их не люблю. Давай в динозавров!
- Давай. Я сейчас допишу, а потом ты динозавров принесешь и мы поиграем.
- А скоро ты допишешь? Сколько тебе листов осталось?
- Немного.
Андрюшка уселся рядом, болтая ногами. Заглянул под руку. Поколупал в носу, вытянул козлика, рассмотрел. Сбросил щелчком.
- Пап, а?
- Что такое?
- А почему ты такой старый? Вон, у Сеньки и у Вовика папы не такие, морщин у них нету и волосы желтые. А ты белый, и морщины.
- Потому что я слишком долго шел к твоей маме.
- Я знаю - это потому что лето было и дороги в грязь ушли. Правда?
- Правда, Андрюшенька. Правда.
- Видишь, я знаю. Мне дядя Правый сказал. А он знает. Он сильный.
- Да, он сильный.
Андрюшка почесался, затем вынул из кармана сухарик и аккуратно съел. Глянул в окно.
- Пап, а почему мы их убиваем? Они же такие смешные!
Круз вздрогнул. Отложил ручку, повернулся к сыну.
- Кто - смешные?
- Дяди, которые с оленями бегают. Шерстяные такие. Раскрашенные.
Круз усадил сына на колени. Погладил. Какой же тощий! Хоть ты снова с ложечки корми.
- Андрюша, это сложно… ты еще маленький. Ты не поймешь.
- Я большой! Мне семь уже! Я книжку про Умку прочитал!
- Молодец. Но ты посмотри - вот моя рука. А вот твоя. Видишь, сколько твоих рук надо на одну мою? Маленькая рука, правда? И ты маленький.
- Я вырасту и стану большим, как ты! Больше стану!
- Станешь, конечно.
- Они такие смешные. У них солнышко на щеке нарисовано.
Круз вздохнул.
- Андрюша, ты пойми, пожалуйста: эти смешные люди хотят земли, на которой нам надо жить. Хотят прогнать нас. Хотят, чтоб нам кушать нечего стало. Тебе ведь не нравится голодать?
- Нет, - ответил Андрюша уныло. - Пап, ведь мы к ним пришли, а не они к нам?
- Да. И к другим придем. И если они не захотят жить мирно с нами, будем и их убивать. Потому что, Андрюша, мы делаем правильное. А они - нет.
- А я знаю! - оживился Андрюшка. - Мне мама сказала. Нам потому можно убивать, что мы лучше. Мы настоящие люди, потому что мы правильно родились. Без микстуры. А кто с микстурой, те как лошади.
- Андрюша, мама пошутила.
- Мама не шутит так! Она же мама!
- А я - папа!
Тут из-за двери выглянула Аделина.
- Мужики, чего разорались? Обед готов, идите. Быстрей, борщ стынет!
За столом собралось все семейство: папа Андрей Петрович Круз, мама Аделина и чада: Андрюшка, Степка, Наталина с Оксаной и карапуз Вася, преждевременно отлученный от груди, потому что мама Аделина хотела еще девочку. За столом еще сидели Авдотья Еленовна и Степанида, воспитательницы Крузова потомства, старшая Аделина дочка Галя и ее нервный пятый муж Семен. Подавали борщ - в огромной кастрюле, благоухающий, грозящий из раскаленного нутра лопаточной костью. Уже ждал на столе свежий ржаной хлеб, ароматный, с хрустящей волшебной корочкой, сверкали моченые огурчики с черемшой, и, чистейшая, чуть желтоватая от жирности, сияла в хрустальной бочечке сметана. Две сноровистые девицы с уполовниками завладели тарелками, разлили. Отступили, встали ровненько - здорово их Аделина вышколила. Круз, улыбаясь, вдохнул борщовый дух и объявил зычно:
- Спасибо, хозяйка, за угощение!
Тут же все забормотали нестройно:
- Спасибо, спасибо…
- Пожалуйста, родные, - ответила Аделина, рдея. - Кушайте на здоровье.
Ложки разом нырнули в пряную жижу.
Круз кушал вдумчиво, смакуя - женин борщ был чудом. Поглядывал с удовольствием на семейство. А Наталинка красавица будет. Уже видно. Не в маму. Мама тоже ничего, правда. В своем роде.
Аделина поймала мужнин взгляд, улыбнулась белозубо.
Одно что Наталинке придется волосы длинные носить, ушко прикрывая. Поморозила левое, бедунька. Воркутинская зима, ети ее. Когда Круз увидел дочку - хнычущую, крохотную, с распухшим сизым ухом, жутким куском чужого мяса, приставшим к русой головенке, - заорал: к черту Воркуту, к черту ваши ясли глупые за полярным кругом. Нечего бояться - вакцина есть, ни к чему детей морозить. Удивительно - удержала Адя. Хоть и ревела над дочкой навзрыд. Но - утерлась, высморкалась и сообщила ровно:
- Не глупите, Андрей Петрович. Вы ж видите - порядок у нас сделался. Крепкий порядок. Не из головы, а по природе, сам собой. Не рушьте. Все ведь похороните.
- Ладно, - ответил Круз, чуть не плача. - Права ты, Адя. Как всегда. Что б я без тебя делал?
- А я без вас?
Порядок и в самом деле установился. Да так быстро и крепко, что Крузову идею с записью законов чуть на смех не подняли. Зачем писать, дедушко? Все и так ясно. Своровал? По первому разу - в рыло. По второму - пошел вон. На женку чужую полез - пошел вон. Бабу побил - пусть баба сама решает, простить или вон. Если вернется без спросу - с волками выследят и мало не покажется. А если смертоубийство или драка - кровь за кровь и зуб за зуб.
Круз только головой качал. Кому закон хранить? А зачем хранить-то? Что, никто не знает? Вон, бабы женсовета всю плешь проели законами. Но свое таки провел. Отступили, усмехаясь: из прежних дед, причудлив. Там у них, по сказкам, все записывали, даже сколько кто в нужник наведался. Для науки. Могучая штука, эта наука его была. Вон, ведуна взять - тоже старый. Страшен-то как. Сивый, в пятнах. Говорят, один девки ему служат, и те голые. Зачем ему голые, такому старому? А чтоб зелье делать, которое тусклых лечит. Лечит-лечит, да не совсем. А это потому, что девки нужны ему не абы какие, а целки. А где сейчас целку-то взять?
Впрочем, Круза северный народец давно перестал удивлять и обижать. Они были как дети. Один огромный орущий шалопутный детсад. Во времена оны, до "опа", писали, что это из-за городов и цивилизации мужчины не взрослеют. Чепуха. Это когда человечество заболело заводами и шахтами, где нудно, опасно и одурительно от конвейера, тогда придумали "взрослость" - вечную усталость, безразличие, выдаваемое за снисходительность и доброту, долг, который на самом деле вовсе не долг, а заботливо выращенный обман. И забыли, что дети умеют держать слово не хуже взрослых. Простодушные, но смышленые, кровожадные, но верные, веселые вояки, беззаботные папаши - Круз любил свой оголтелый народец. А тот в долгу не оставался. Всех - и властных баб совета, и командиров, и даже Дана, наводившего ужас на всех от мала до велика, - за глаза называли по-простому, хлестко и прочно. Зинка-Кирза, Шалый, Удод - это еще ничего. А были еще Бздо с Волкохуем и Марья Мандорота. Лишь Круза, поминая, всегда звали "Андрей Петрович". И потомство его, и супругу даже - "Андреевы". Аделина злилась, но виду не подавала. Обидно по-бабьи, но если на муже твоя власть держится - поневоле язык прикусишь. Пыталась, конечно, придавить по-домашнему: прикрикнуть умело, поныть, а то и всплакнуть - да надолго не хватало. Аделина не привыкла просить и улещивать - грозила и ломала. А с таким супругом как же, погрозишь. Глянет каменно, что твой истукан. То ли слышит, то ли нет, глаза будто колодцы: ровные, холодные, глубоченные. Кинешь - и ничего в ответ.
Круз черпал борщ, радостно оглядывая родню. Все свои, теплые, кровиночка. И пришлые если - ведь прилепились, прижились. Орут, ссорятся, но без злобы, а если и зло - так запихнуть подальше и не вспоминать. Вон - Семен. Расстрелять хотел паршивца, управы не было. А теперь - жене в рот смотрит, а жена перед мамой по струнке.
Но доесть борщ судьба не дала. Робко постучав, явилась девица в белейшем халате с красным крестиком на левой сисе и вымолвила:
- Андрей Петрович, срочно, срочно!
Тот длинно выматерился про себя, а вслух, оглядев домочадцев, объявил:
- Извиняйте, родные, - дело. Хозяйка - благодарю.
- Вы поспешайте, Андрей Петрович. Может, к пирогам-то успеете?
- Может, - согласился Круз и, вздохнув, пошел за девицей.
Пожалел, что трость не прихватил с собой. Не то чтобы прихрамывалось, но на ухабах здешних поспокойнее. Сколько раз твердил: хоть щебенкой засыпьте, тоже мне, матерь городов! Где там. Впрочем, за квартал от больницы все было вылизано, вычищено и приведено в сверкающее совершенство. Стены пятиэтажек сверкают кафелем, вместо асфальта под ногами - белейший кварцит. Деревья, кустики, травка - выстрижено, уровнено. Белый дворец Инты. А девица-то как приосанилась. В святая святых идем, вотчину старого козла, все никак не откоптящего. Два месяца с детьми не был, так вот - не иначе очередной раз вздумалось подыхать среди обеда!
Но на этот раз оказалось серьезно. Дан лежал в постели посреди безукоризненно белой палаты - единственным грязным пятном. Шевелил посеревшими губами, глядел в потолок. Чуть улыбнулся, завидев Круза.
- Извини, что оторвал… но кроме тебя, не с кем… столько раз тебя попусту звал, а вот теперь, видишь…
- Я вижу, - ответил Круз. - Здравствуй, Дан. Что я могу для тебя сделать?
- Выслушать.
- Хорошо, я слушаю.
- Я виноват перед тобой, Андрей. Я звал тебя… сулил, вымогал обещания…
- Извини, это я слушать не хочу. Ты не передо мной виноват.
- Перед кем же?
- А ты до сих пор не понял? Тьфу ты! - Круз сплюнул в сердцах. - Не понял, во что превратил этот мир? Ты еще гордился, что твой дед кого-то там взрывал в сорок четвертом!
- Андрей, ты все такой же, - Дан попытался улыбнуться, и по седой щетине поползла слюна. - Рубишь сплеча, не глядя. Я этот мир спас.
- По мне, ей-богу, лучше б и не знать такого мира, и слыхом не слыхивать. Мечта Розенберга. Сверхарии арктогеи.
- Тебе никогда не казалось, Андрей, что в этой теории есть зерно истины, которое мы сейчас и видим, - сказал Дан по-немецки - и снова, как раньше, голос зазвучал сухо и сильно. - Холод очищает людей и землю. Разве я виноват в том, что рожденные на подлинном севере, за полярным кругом, сильнее и умнее тех, кого спасла от счастливой дремы моя вакцина?
- А белый храм чистой крови, посвящения, ночное блядство при факелах - в этом тоже не виноват?
- Нет. Я этим горжусь. Только такой, как ты, мог не понять, что люди скатились уже за феодализм. Открой глаза, Андрей. Паровозы, автоматы и генераторы выжили, а ум, который их родил, - уже нет. Ты, Андрей, даже не феодальный барон - ты вождь союза племен, которому долгой мучительно подниматься до настоящего феодализма. Смешно, правда? Человечество, измельчав, само пришло к устройству, соответствующему нынешнему размеру. Именно я, а не ты это устройство помог укрепить. Я создал. Я дал веру, обряд и смысл. А ты - всего лишь вояка. Я…
Дан задергался, хрипло перхая, выбрызнул кровавые пузыри.
- Извини, - прошептал по-русски. - Мне уже скоро. Обещай мне…
- Не буду, - сказал Круз. - Хватит. Я тебе сам пообещаю - что твой дерьмовый порядок будет стоять, пока я жив. И постараюсь, чтобы стоял и после. Чего уж тут - если сам строить и выбирать не умею, какого хера пенять, если выбирают за меня? Помирай спокойно.
- Спасибо, Андрей. Спасибо.
- Пожалуйста, - ответил Круз и пошел прочь.
За дверью уже ждали Дановы девицы - как на подбор, фигуристые, длинноногие. Заходя, сбрасывали халатики и нагими подходили к умирающему. Круз плюнул снова и пошел, раздумывая, что делать с толпой никчемных развратных девок после Дановой смерти. И не выгонишь ведь запросто - кому вакцину делать? Хватило бы двух, от силы трех, бурду эту варить. А тут две дюжины - ни рожать, ни пахать. Преемственность знания, етит твою. Нагулялся под старость, козлина. Дворец жизни.
Всегда ведь так: только думаешь, что жизнь оседлал и направил, а глядь - она уже через канаву и в курятник. И когда это Инту стали звать Святым городом? И когда делить принялись на "чистую" и "снулую" кровь?
Обеденный зал уже опустел. Над объедками и тарелками сидела одна Аделина и равнодушно хлебала чай.
- Сдох? - спросила, не глядя.
- Живой еще. Но недолго.
- Скорей бы. Вот ты, Андрей Петрович, в бегах весь, командуешь, а мне тут его терпи и блядей евонных. Они же не слушают ничего, курвы белые! Сопливка такая, не родила никого, а мне указывает!
- Пусть балуют. Не трогай - обученные они. Вакцину делать будут. Чтоб приструнить - требуй рожать. Или дай им в начальники женсоветскую. Увидишь - без Дана они передерутся и сами за помощью побегут. А на случай чего - я своих лекарей отправлял к Дану, учиться. Они знают, как вакцину делать. Так что если девки эти встанут криво - по сусалам их!
- Все-то у тебя просто, Андрей Петрович. Ишь как - раз-два, и готово.
- В мире все просто, разве не замечала?
- Не-а. Пирог кушать будешь?
- Давай.
- Остыл. Варенье загустело.
- Твой пирог и остылый вкусен.
- Хм, - Аделина буркнула под нос. - Вечно ты мне как малолетке. Мне ли не знать, каков он холодный.
Круз скушал ломоть, нежный, сдобный, приправленный вишневым текучим конфитюром, выхлебал две кружечки взвара и вздохнул. Тогда Аделина, покачав головой, известила:
- Снова к тебе гости, Андрей Петрович. От волчатников. Не осерчай - они потерпят, пока покушаешь. Они ведь вовсе дикие, времени не знают и не хотят. Только девок портят.
- Я же просил тебя, - заметил Круз укоризненно.
- Просил. Но если от брюха помрешь, не евши толком, что тогда?
Круз вздохнул, поблагодарил и пошел в приемный зал, на первый этаж. И еще с лестницы определил гостя. Экое амбре - псина, застарелый человечий пот, костер и хвоя и гниловатый, острый запах хищника.
- Привет, Пеструн.
- Здрасьте, Андрей Петрович! - Пеструн вскочил, дрожа.
Крузу показалось - завилял невидимым хвостом.
- Захар Палыч приветы передавал, всего лучшего, так, - Пеструн сопнул, вытер рукавом нос. - Очень у него дела хорошо, но вот закавыка - зелья нужно, и народец из-за реки явился. Такие крутые - спасу нет. Достали мы их, достали!
- Стоп! - приказал Круз. - Медленно и по порядку.
Пеструн приосанился, пригладил заскорузлой ладонью волосы, поддернул штаны - и мгновенно сделался Захаровой копией, разве что лысины не хватало.
- У нас опять молодняк сонный.
- У двуногих? Или у четвероногих?
- И у серых, и у нас. Трехпалая выметала пятерых, а они все - того. И у Шишки - не того. Заплечницы моей щен - семь лет, а квелый.
- Исправим, - пообещал Круз. - Что за народец явился?
- Зимой, если помните, вы сказали команду отправить за Обь. Ну, там поозоровали малость - мы ж докладывали. Пожгли, языков брали. А теперь вот от ихних главных явились послы. Расфуфыренные все, аж блестят. С железом.
- Спасибо! - сказал Круз и хлопнул в ладоши.
Явившейся паре верзил с автоматами объявил:
- Общий сбор! Едем в Лабытнаги!
Аделина, как водится, поворчала. И Андрюшку не хотела отпускать. Мало ли, опасности нет. Знаю я вас, мужиков. Нет и нет, и вдруг бац - полгорода снесли. Брось, хозяйка, пусть побалуется пацан. А то закис тут, под юбками. И так вы его разбаловали, Андрей Петрович. Не тятя будто, а дед. Я и есть дед, что с меня взять?
Собрались полусотней, нагрузились до зубов. Не на войну, впечатления ради. Бронежилетные, в беретах, пятнистые зверски - гвардия. Не с иголочки - засаленные, потертые. Пропахшие боем. Погрузились в бронепоезд. Для себя Круз хотел прицепить обычный плацкарт, но Аделина встала стеной - ребенка везешь! Пришлось на горы смотреть из-за решетки.
Впрочем, Андрюшку горы не интересовали. Он вообще не слишком смотрел по сторонам. Вот пистоли на дядях, это да. Пап, дай мне пистоль! Научи! К чему тебе пистоль, глупая это игрушка. Из ружья сперва научись, я ж тебе воздушку подарил. Я пистоль хочу. А по мягкому не хочешь? Надулся, смотрит в пол.