- Прекратить панику! - прогремела команда оказавшегося каким-то образом рядом со мной секунд-майора Брюсова. - Собраться для атаки! Трубачи, уснули, что ли?!
Словно, и вправду, проснувшиеся трубачи выдули длинные трели из своих инструментов. Услышавшие привычные звуки люди позабыли о панике, сработали выработанные годами тренировок рефлексы, мы развернули коней и направили их на примкнувших штыки и ждавших нашей атаки солдат. Назвать их казаками или там рабочими с крестьянами язык не поворачивался. Это были солдаты - хорошо экипированные и подготовленные солдаты. Куда лучше, чем пресловутые казаки сотоварищи в крашенных кафтанах и железных шлемах под шапками.
Я с наскока рубанул по выставленному штыку, сломал его у самого основания, но мне тут же пришлось увёртываться от удара солдата второй линии. Получить пол-аршина стали под рёбра не хотелось, так что пришлось проявлять чудеса вольтижировки, хотя штык и пропорол мне мундир на боку. Я наотмашь рубанул по мушкетам солдат второй линии, даже сломал пару, однако был вынужден отступить - первая линия тоже не спала. Грудь моего коня уже окрасилась красным, на ней красовались несколько порезов.
- Ирашин! - подскочил ко мне секунд-майор Брюсов. - Бери свой взвод и возвращайся. Кто-то должен ударить казакам в тыл. Сибирцев там прижали сильно!
- Есть! - коротко козырнул я левой рукой, натянув поводья, и крикнул: - Взвод, галопом, за мной!
Заряжать карабины времени не было, поэтому мы сразу ударили в палаши. Казаки, видимо, не ожидали, что мы, связанные боем с регулярной пехотой - а как ещё назвать этих солдат? - не сможем эффективно действовать в их тылу. И они были во многом правы, приказ Брюсова был изрядной авантюрой, но ведь и драгун Сибирского полка надо спасать.
Мы обрушились на тылы казаков, рубя направо и налево, вновь прокладывая кровавую просеку. Однако и кони наши уже подустали, да и сами мы вымотались от длительной рубки. Поэтому продвижение наше, через ряды казаков замедлилось, а вскоре мы и вовсе завязли в сбившихся в плотную людскую массу телах. Живых и мёртвых. Я лихорадочно работал палашом, рубил направо и налево, позабыв об усталости. И медленно, шаг за шагом, продвигались мы к правому флангу, где насмерть дрались в окружении драгуны Сибирского полка. Их зажали пешие бунтовщики и башкиры, осыпающие их тучами стрел.
- Вперёд, орлы! - кричал я, обрушивая тяжелеющий с каждым взмахом клинок палаша на головы казаков. - Поднажми! Надо драгун спасать!
И мы продирались вперёд, словно через некие заросли Южной Америки, о которых я читал в книгах в детстве. Казаки стали представляться мне чем-то вроде густейшего терновника, после каждого удара ветви его сыплются наземь, а сам он рвёт мой мундир и моё тело острыми колючками.
Но всё же нам удалось прорваться к драгунам, хотя руки уже я лично не чувствовал - и как сражаться дальше представлял с трудом.
- Прорвались, всё же, - сказал мне залитый кровью драгунский офицер. - Молодцы! Придержите казаков, а я возьму пару взводов и попробую башкир отогнать. А там обратно рванём.
- Вас понял, - кивнул я. - Карабинеры, к отражению атаки!
Взвод выстроился в две шеренги, и мы вместе с двумя взводами драгун принялись рубить казаков, лезущих на нас. Однако приходилось постоянно пятиться, так как казаки, ввиду своего численного превосходства постоянно норовили обойти нас с флангов, а допустить окружения мы не могли. Правда, долго драться в обороне, что было не свойственно нам, как кавалерии, не пришлось. Драгуны, уехавшие бить башкир, вернулись очень быстро.
- Пикинеров на башкир пустили, - объяснил мне всё тот же офицер. - Теперь пусть лёгкие всадники их гоняют. А нам обратно надо. - Он вскинул окровавленный и порубленный палаш. - Вперёд, драгуны! Бей, руби!
- Карабинеры! - поддержал его я. - Не отставать от драгун!
- Рискнём, карабинер? - спросил у меня драгунский офицер.
- То есть? - не понял я.
- Ударим широким фронтом, - пояснил он.
- Опасно, - покачал головой я.
- Война, вообще, опасная штука.
- Людей можем положить.
- На войне, вообще, часто убивают. Главное, за что сложим головы.
- Хорошо, - сдался я. - Бьём широким фронтом.
- Повзводно! - скомандовал драгунский офицер. - В две шеренги!
- Карабинеры! - не отстал я. - На левый фланг!
И мы ринулись обратно в толпу казаков.
Из-за пресловутого широкого фронта продвижение наше замедлилось ещё сильней, чем когда мы прорывались на этот фланг. Однако и казаков с рабоче-крестьянами убивать стали куда больше. Мы прокладывали уже не просеку, а широкую кровавую колею, заваленную трупами и ранеными, истекающими кровью. Но и мы несли потери - чем дальше, тем больше. Падали драгуны, несколько раз тот или иной унтер, а то и рядовой подхватывал эскадронный штандарт. Да и мой взвод таял, как кусок сахара во рту. Мои раны отчаянно болели, кровь лилась на ноги и конский круп, держался я, как и все мы на чистом упрямстве и осознании того, что драться надо. За себя, и за своих товарищей, сражающихся рядом с тобой. Опустишь палаш ты, не только сам погибнешь, но других за собой на тот свет потянешь, тех, кто бьётся вместе с тобой, кто рассчитывает на тебя и твоё оружие. Вот и вскидывал я тяжеленный палаш раз за разом. И ведь вроде бы всего ничего весом - фунта два с половиной - а как помашешь им столько времени, так он уже с полтонны весом покажется. Неподъёмный совершенно.
Мы и на этот раз прорвались через плотную толпу казаков и рабоче-крестьян, потеряв почти половину состава, но и врагов на поле боя оставив без счёту.
- Молодец, Ирашин! - приветствовал меня Коренин. - Драгуны нам сейчас очень пригодятся! С кем имею честь? - обратился он к драгунскому офицеру.
- Капитан Холод, - козырнул тот и, усмехнувшись, добавил: - Как раз для сибирского полка фамилия.
- Ротмистр Коренин, к вашим услугам, - кивнул мой командир. - Вот и познакомились, а теперь пора этих солдатиков вместе добивать. Отдыхать нам некогда.
И мы с новыми силами накинулись на солдат, обороняющихся уже в каре. Мы осадили их живую крепость со всех сторон, рубили палашами штыки и мушкеты, ну и самих солдат, конечно. Однако оборонялись они крепко, стойко держали удар. И хотя казаки в крашенных кафтанах, вместе с рабочими и крестьянами, что находились сейчас в нашем тылу, уже начали сдавать, кое-кто на флангах уже подавался бежать, эти солдаты стояли насмерть. Стояли даже когда бегство казаков стало массовым, а к нам стали присоединяться всё новые и новые части из приданных нам в Казани, именно они рубились с казаками, когда мы зашли врагу в тыл. Мы перебили солдат всех до последнего, на что ушла большая часть дня и несколько десятков жизней. Последним упал на пропитанную кровью землю офицер в синих шароварах, где-то потерявший свой картуз.
- Вот и боевое крещение в пугачёвщине, - сказал, опуская палаш, поручик Самохин.
Глава 2
Комиссар Омелин
Полковой комиссар Андрей Омелин сидел в кресле и смотрел в мутное окно, затянутое бычьим пузырём. За ним шагали сероватые пятна, лишь отдалённо напоминающие людей, коней и домашнюю скотину. Не будь на дворе начала апреля - или конец марта, комиссар уже давно сбился со счёта дней и недель, - он бы настежь распахнул окна в жарко натопленной, душной избе, впуская холодный воздух, однако кроме него тут жила вдова какого-то казака с детьми мал, мала меньше, а поморозить детишек Омелину совершенно не хотелось. И так, глядя на расплывчатые фигуры, полковой комиссар начал вспоминать.
Поначалу, все, как и должно быть, шло хорошо. Восстание ширилось, корпус генерала Кара - разгромлен, даже без помощи войск "нового строя", которые готовили в Сеитовой слободе и Сакмарском городке офицеры Кутасова. Сам комбриг с большей частью своих людей, которых всего насчитывалось до двух взводов - взводы из одних офицеров, прямо как в Гражданскую, - отбыл в войска Пугачёва, налаживать среди казаков, крестьян и рабочих с захваченных заводов основы воинской дисциплины прямо на линии фронта. Надо сказать, это дало немалые результаты. Устроивших вылазку из осаждённого Оренбурга солдат майора Наумова истребили за два часа жестокого боя, не дав никому вернуться в город. В корпусе генерал-майора Кара ловкие политруки из солдат, прошедших Гражданскую, сумевшие проникнуть в обоз под видом отставников, так хорошо наладили пропаганду, что едва не половина его перешла на сторону пугачёвцев, едва только Зарубин-Чика с Овчинниковым атаковали авангард. Перебежчиков приняли с почётом и отправили в Сеитову слободу и Сакмарский городок, где они влились в полки "нового строя". Политруки получили медали, отлитые на Твердышевском медеплавильном заводе, с подписью "За доблестный труд в тылу врага". После разгрома корпуса Кара города, крепости и заводы, буквально, падали в руки пугачёвцев. К восстанию присоединялись новые народы, настроения в войске росло с каждым днём. И только "офицеры нового строя" и комиссары понимали - до начала тяжких дней остаётся всё меньше времени.
- Времени не хватает, - качал головой комбриг Кутасов. - Катастрофически. У нас всего один полк "нового строя" да и тот неполного состава. Мало унтеров и толковых офицеров.
- Как это не хватает? - удивился тогда полковой комиссар Омелин. - Вы же с собой привели десять человек офицеров, да и мои политруки тоже вполне могут сгодиться на роль унтеров, в крайнем случае.
- Андрей, - потёр ладонью лоб комбриг, - вот ты вроде и военный человек, а ничего не понимаешь. Надо готовить офицеров из местных кадров. Мои люди не смогут заменить весь комсостав армии Пугачёва, ни старший, ни, тем более, младший. Мы можем только готовить их. Я и так пошёл на огромный риск, разделив своих людей. Малейший конфликт с казаками в Сеитовой слободе или Сакмарском городке - и пять офицеров ничего не смогли бы поделать.
Комиссар подумал, что десять офицеров даже во главе с лихим комбригом смогли бы поделать немногим больше пятерых офицеров. Но говорить этого не стал.
- Я давно рекомендовал тебе, Владислав, - вместо этого напомнил он, - передать мне офицера посмышлёней, чтобы тот отбирал потенциальных офицеров с унтерами из казаков и рабочих с крестьянами. Вроде военспеца, как в Гражданскую.
- Да нет у меня людей для этого! - вскричал Кутасов, хлопая кулаком по столу. - Самому не хватает, а ты себе человека просишь!
- Сам же видишь, не справляются мои политруки с этой задачей, - пожал плечами Омелин. - Не для того их готовили.
И, действительно, почти половину отобранных в потенциальные офицеры казаков и рабоче-крестьян приходилось отправлять обратно по тем или иным причинам. Первой из них числилось хроническое неумение толково командовать и особенно подчиняться и нежелание учиться военной науке.
- А с политруками из местных как? - спросил Кутасов, чтобы сменить неприятную тему.
- Легче, - ответил Омелин, - но тоже скверно, если уж честно говорить. Приходится воспитанников из монастырей и бурс забирать, они хоть мало-мальски грамотны и способны воспринимать ту информацию, что мы им преподаём. Но их не так много соглашается с нами идти, у многих мозг уже основательно заштампован поповскими бреднями и они ещё плохо воспринимают идеи марксизма-ленинизма. Но работу мы ведём по деревням и особенно на заводах. Опираемся на рабочий класс, как завещал нам великий Ленин.
И вот теперь пришли чёрные времена для пугачёвского восстания. Бездарного генерала Кара, трусливо бежавшего в Москву, сменил энергичный и талантливый полководец Бибиков. И в подчинении у него был не жалкий корпус, а десять полков пехоты и кавалерии, гарнизоны городов и крепостей, лежавших на пути следования армии и остатки корпуса Кара. Разделив армию на две бригады и подчинив их Голицыну и Мансурову, Бибиков, можно сказать, взял армию Пугачёва в клещи. Города и крепости, занятые пугачёвцами, падали один за другим. Снята долгая осада Оренбурга. Пугачёв терпит поражение в Татищевой крепости и лишь ценой гибели полка атаман Овчинников отходит обратно в Берды. Правда, сам атаман сумел-таки вырваться с тремя сотнями казаков и закрепился в Нижнеозёрской крепости.
Чесноковки - второе по тяжести поражение, где не помогли впервые использованные войска "нового строя". В этом страшном бою сгинул победитель Кара - Зарубин-Чика, немногим позже попал в плен лихой атаман Хлопуша. Но гибнут не только пугачёвцы. В Татищевой крепости убит батальонный комиссар Каменков. Умер от ран старший политрук Васильченко. Бахмутские гусары зарубили под Самарой политрука Черкасова, вроде бы дальнего родственника популярного киноактёра, и пять младших политруков из пугачёвцев. Лихой казак капитан Малахаев, ветеран Первой конной, лично знавший товарищей Ворошилова и Будённого, сгинул в бою под Алексеевском. Старший лейтенант Юнусов, взявший негласное шефство над башкирами Юлаева, погиб под Чесноковками, нанизанный на пики луганских улан, точнее зовутся они ещё пикинерами. Там же был убит вместе с батальоном солдат "нового строя" майор Рыжков. Подполковник Сваржинский захвачен вместе со многими офицерами Зарубина-Чики двумя днями позже. Сам комбриг Кутасов едва спасся из Сеитовой слободы, после длительного боя его неполный полк "нового строя" вышел из осаждённой крепости, а самого комбрига, раненного, буквально, вынесли на руках.
И вот теперь Пугачёв исходил яростью в своих "царских палатах" в Бердах и требовал к себе "полковника нового строя", а Кутасов лежал в той же избе, где сидел сейчас у окна полковой комиссар Омелин. Раны комбрига были слишком серьёзны, и как бы тот не порывался встать и идти с докладом к Пугачёву, сделать этого не мог. А, как любил говаривать покойный ныне старший лейтенант Юнусов, если гора не идёт к Магомеду, то Магомед идёт к горе. Поэтому визиту Его императорского величества казацкого царя Петра Третьего Романова, он же Емельян Иванович Пугачёв, полковой комиссар Омелин ничуть не удивился.
Пугачёв не вошёл и даже не ввалился, а, буквально, ворвался в дом, впустив поток свежего холодного воздуха. При нём был его небольшой двор из "думного" дьяка Почиталина и секретаря военной коллегии Горшкова. Впрочем, последние держались за спиной "казацкого царя", чтобы ненароком не попасть в его поле зрения, ибо Пугачёв был в ярости. Он с размаху хлопнулся на лавку у длинного стола, за которым собиралась большая семья вдовой казачки. Мокрой шубы не снял, так что на пол вокруг него потекли струйки грязной воды - на улице шёл сильный дождь.
- Ну и где мой "полковник нового строя"?! - тут же вскричал Пугачёв. - Отчего не вышел к своему государю?!
Манера речи "казацкого царя" была довольно забавной. В ней мягкое южнороссийское "гэ" смешивалось с нарочитым волжским "оканьем", делая речь Пугачёва смешной. Однако сейчас вскочившего на ноги Омелина смеяться совершенно не тянуло.
- Кутасов болен, - ответил он, опуская обращение "ваше императорское величество", не пристало такое комиссару РККА, - и с постели подняться пока не в силах.
- Ну, что же, я хоть и царь, да не горд, - усмехнулся Пугачёв, сбрасывая мокрую шубу прямо на пол. - Веди меня к нему в светёлку.
- Идемте, - кивнул Омелин, которому так и хотелось добавить сакраментальное "гражданин Романов".
Комбриг Кутасов лежал в отделённом от общей комнаты занавеской углу, вроде бокса в больничной палате. Ран на его теле бригврач Чернышёв около десятка, и человек не с таким железным здоровьем давно умер бы, однако Кутасов жил и даже пребывал в сознании, не давая бригврачу колоть ему морфий для облегчения страданий. А то, насколько они велики, видно было невооружённым глазом.
Вид Кутасова произвёл впечатление даже на разъярённого Пугачёва. А уж когда комбриг попытался подняться с постели, при этом лицо его исказило такое страдание, что Омелин невольно скривился, "казацкий царь" аккуратно положил ему руку на здоровое плечо и мягким движением вернул обратно в постель.
- Не надо, не надо, - смягчившись, сказал он. - Довольно тебя жёнкины холуи отделали, не буду усугублять. - Он при случае старался вставлять "умные" слова, что слышал от офицеров и комиссаров РККА. - Но ответ тебе, всё одно, держать передо мной придётся! Довольно ждал я, покуда ты в себя придёшь. Пора тебе ответ держать, - повторил Пугачёв.
- Готов за всё ответ держать, - прохрипел Кутасов, и Омелин в который раз подивился его актёрскому таланту. Как ловко он, сын военспеца, царского офицера не малых чинов и потомственного дворянина, перевоплощался в некоего "народного элемента", как называл про себя эту комбриговскую маску - одну из многих - полковой комиссар. - За каждое слово и каждое дело.
- За слова не сужу, - покачал головой Пугачёв, - а вот за дела… Ты, полковник, обещал мне победу над карабинерами этого жида Михельсона. И где она, твоя победа? Солдат твоих перебили под Чесноковками, Сеитову слободу сожгли. Это твоя победа?
Омелину отчего-то вспомнился роман польского автора Генрика Сенкевича, который он читал в Академии, назывался он "Огнём и мечом" и представлял собой, в общем-то, гнусную реакционную клевету на восстание запорожских казаков и украинского крестьянства под руководством Богдана Хмельницкого. Однако был там момент, когда в битве у Жёлтых вод татарский мурза Тугай-бей кричит на предводителя народного восстания: "Где твоя победа? Где добыча? Ты обещал мне победу, а не поражение!", или как-то так. Нынешний допрос, учинённый Пугачёвым Кутасову, очень напоминал эту сцену из романа.
- Лёгкой победы, я тебе и не обещал, - покачал головой комбриг. - Мне докладывали о поражении при Чесноковках. Не разбегись твои казаки под напором царицыной конницы, батальон Сваржинского не потерпел бы поражения. Ведь батальон "нового строя" - это всего три с лишним сотни солдат, их недостаточно для победы над кавалерийским полком, да ещё и усиленным кирасирами, драгунами и пикинерами. Более того, - перешёл в наступление Кутасов, всегда считавший, что лучшая защита - нападение, - башкир разогнали двумя эскадронами пикинеров. Это ли не позор?
- С Юлаевым и Арслановым у меня будет отдельный разговор, - мрачно произнёс Пугачёв. - А пока с тебя спрос.
- За что спрос, Пётр Фёдорович? - Кутасов давно уже пользовался неписанной привилегией называть "казацкого царя" по имени отчеству. - Мои люди под Чесноковками стояли до последнего. Два офицера сгинули там. Ни один солдат "нового строя" не побежал. И в Сеитовой слободе полёг полк почти полного состава, чтобы вывезти рекрутов, которых мы готовили там, и пушки, и раненых солдат с казаками.
- Но ты обещал мне победу, - настаивал Пугачёв. - Победу! Не поражение!
- Будет тебе, Пётр Фёдорович, победа, - сказал ему Кутасов. - Дай только мне в себя прийти. Соберёмся с силами, перегруппируемся, подготовим хотя бы два-три полка "нового строя" из казаков и рабочих… - Он закашлялся и быстрым движением, чтобы никто не заметил, стёр с подбородка слюну, смешанную с кровью. В бою под Сеитовой слободой, комбриг лишился нескольких зубов и дёсны его нет-нет, да и начинали кровоточить. - Дай только сроку немного, Пётр Фёдорович.
- Дал бы я тебе сколь угодно сроку, - вздохнул Пугачёв. - Вот только даст ли его тебе жёнка моя, - он пожал плечами, - не ведаю.