Темный коридор привел его в комнату, настолько необъятную и ошеломляюще роскошную, что он остановился, ослепленный. Стены были покрыты очень древним мозаичным узором из разноцветных стеклянных квадратиков. Через всю комнату тянулось покрывало из прозрачнейшего персиково-желтого газа, и вдоль него, как и у мозаичной стены, на большом расстоянии друг от друга стояли массивные серебряные подсвечники, достававшие ему до бедра, размером с небольшой бочонок в окружности. Эти подсвечники служили основанием гигантских свечей, выше человеческого роста и большего диаметра, чем его нога, из жирного, снежно-белого воска, заливавших все вокруг ярким светом, который, рассыпаясь на миллион сияющих искр, отражался от серовато-желтых полированных мраморных плит пола и играл на стеклянных мозаичных квадратиках, превращая их в ослепительные драгоценные камни. Пол там и сям украшали бело-кремовые шкуры снежного кота, каждая из которых стоила его годового заработка в Космофлоте.
Это было зрелище неслыханной, варварской роскоши, фантастическое на его невежественный взгляд жителя глухой Границы - опиумная фантазия… призрак забытой роскоши, Византия в расцвете богатства и славы, Карфаген Саламбо или Багдад Гарун-аль-Рашида.
- Коммандер…
Откуда-то из-за персикового газа появилась женская фигура. Еще одна девушка, не та, что встретила его у двери. Эта была одета в черную с золотом парчу, облегавшую ее стройное тело. Первая девушка показалась Линтону очень привлекательной, но эта была просто сногсшибательно красивой. Она взмахнула рукой…
Газовые занавеси распахнулись и разъехались в стороны. В противоположном конце огромной комнаты на троне из черного мрамора, испещренного переливающимися, как на павлиньем хвосте, огненными опаловыми, зелеными, синими и рыжими прожилками, сидела еще одна девушка.
Увидев ее лицо, Линтон забыл про великолепие окружавшей его комнаты.
Рауль Линтон знал о женщинах очень немного. Но подлинную красоту - редчайшую вещь - он узнавал сразу же, стоило ему ее увидеть.
Сейчас он видел ее…
Она была юной, очень юной. На вид ей было лет семнадцать-восемнадцать. Но Линтон знал, что ей должно быть самое меньшее чуть за двадцать. Ее лицо являлось совершенным овалом, того же восхитительного, что и тонкие обнаженные руки, кремово-коричневого цвета, смуглого и безупречного. У нее был маленький, круглый упрямый подбородок. И глаза - огромные, ясные, широко расставленные под прямыми, вразлет бровями… глаза, чуточку миндалевидные… глаза чернее самой черноты. Глубокие. Магнетические. Затягивающие, почти гипнотические. Ее нос был маленьким и прямым, щеки еле заметно сияли естественным здоровым румянцем. Лоб казался высоким и чистым, выдающим незаурядный интеллект. Свою маленькую изящную головку правительница держала очень высоко и гордо - истинно по-королевски. Королевскими казались и ее прямые точеные плечи, и нежный изгиб теплых алых губ. К тому же она не носила абсолютно никакой косметики.
Создавая разительный контраст с роскошью своей комнаты и дорогими замысловатыми одеяниями служанок, она была одета в простое строгое белое платье, плотно охватывающее ее хрупкую, восхитительно стройную фигуру. Она сидела совершенно неподвижно, устремив на воина внимательный взгляд и не произнося не слова. За это время он успел вобрать в себя все мельчайшие подробности ее облика и одеяния.
Она также не носила никаких драгоценностей - ни одного кольца, не выдержавшего бы сравнения с совершенной красотой ее маленьких смуглых кистей. Ни одного браслета, нарушившего бы гармоничную симметрию ее обнаженных рук. Ее прямые темные волосы - черные и блестящие, как вороново крыло, тяжелой волной падали на плечи и струились по спине. Единственной уступкой женской страсти к украшениям была маленькая диадема, ашкар, венчавшая ее голову. Она состояла из безупречных маленьких алмазов - голубых, как лед, скрепленных жесткими нитями тонкой золотой проволоки.
За все это время она так и не пошевелилась и не изменила выражения лица.
Очень скованно, чувствуя, как лицо заливает краска, Линтон сделал маленький неуклюжий поклон - жест почтения, не вполне достаточный для королевской особы планетарного масштаба. Он сознавал это, но поступил так импульсивно, а не намеренно.
Потом он оторвал от нее взгляд и смущенно огляделся, увидев трехступенчатый помост, на котором она восседала на своем мраморном троне, и роскошный пурпурно-алый ковер, брошенный на ступени. Линтон ощутил висящий в воздухе дивный и почему-то странно знакомый аромат… ах, да… запах свечного дерева, который он уловил в салоне ее космической яхты.
Этот запах очень подходил Каани: сухой, мускусный, терпкий, смолистый, и все же опьяняюще сладкий. Запах диких овеваемых ветрами высокогорий, открытых небу и солнцу.
Затем Линтон снова посмотрел на девушку и перехватил ее взгляд, задумчиво изучающий его, увидел, как на ее лице медленно проступает теплая дружеская улыбка.
- Так вы - Рауль Линтон, о котором я столько слышала, - объявила она звонким теплым голосом. - Приветствую вас на Офмаре, к которому ни один из нас не принадлежит. Я - Каани Валадона.
- Знаю, - сухо, даже грубо, пробормотал Рауль. Он ощутил, как внутри него колыхнулось безграничное и смущенное негодование: негодование на ее удивительную молодость, на ее ошеломляющую красоту и, возможно, перекрывающее все остальное, на ее естественность, самообладание и уверенность в себе, столь контрастировавшие с его собственными недостатками - это он осознал сейчас особенно остро. - Я слышал о вас, - внезапно продолжил он.
Это прозвучало глупо. Каани засмеялась.
- Рада! Вскоре все Созвездие услышит обо мне, если будет на то воля Богов! - Ее смех оказался точно таким же, как и улыбка - непринужденным, абсолютно естественным, идущим из глубины души.
Рауль очень удивился тому, что она так хорошо говорит на имперском неоанглике - лишь слегка запинаясь на многосложных словах. Какой восхитительной музыкой звучало в ее устах его обычное, ничем не примечательное имя! Кроме того, она произносила некоторые гласные с легким акцентом. Рауль чувствовал себя постоянно настороже, будто весь превратился в глаза, уши и нервные окончания. Они оба держались настороженно, их нервы натянулись, точно тетивы луков, готовые уловить малейшие намеки, тончайшие нюансы и мельчайшие подтексты. Линтон попытался заставить себя расслабиться, стоять более непринужденно - в комнате не оказалось другого кресла, за исключением того, в котором сидела Каани. И еще он старался говорить без стеснения. Хотя он знал, что эту битву он проиграл; ругал себя последними словами за застенчивость и чувствовал себя, как зеленый юнец на первом свидании! Но ничего не мог с этим поделать!
Через миг он решил, что Каани, должно быть, читает его мысли, ибо ее огромные глаза сверкнули озорным огнем и она мягко спросила:
- Кажется, вам не очень удобно стоять? Может быть, мои служанки принесут вам кресло?
- Нет. Я предпочитаю стоять, - пробормотал он.
В следующее мгновение королева совершенно изменилась, поймав его врасплох неожиданным прямым вопросом на церемониальном рильканском:
- С почтением, казар, что ты стал бы делать, если бы тебя внезапно лишили всего, что принадлежало тебе по праву рождения, закону наследования и завету Каана? Если бы без уведомления или предупреждения и даже без любезности, которая может быть заключена в простом "пожалуйста", тебя лишили твоего места, твоего положения, твоего дома, твоих слуг и всех твоих владений?
Мгновенно, без малейших колебаний и размышлений, Линтон ответил прямо и искренне:
- Я стал бы бороться, чтобы вернуть себе это все.
- Ага! Ты стал бы бороться, даже если бы для этого пришлось нарушить закон?
- Да, по чести.
Она наклонилась, внимательно глядя ему в глаза.
- Значит… по чести… ты мог бы убить, чтобы вернуть то, что было твоим и было отнято у тебя другими? Скольких бы ты мог убить? Десяток? Сотню? Больше? Насколько больше ты мог бы убить?
- Не знаю, - ошеломленно ответил он. - Если бы не было другого способа, чтобы заставить похитителя отдать мою собственность, я смог бы убить… Да. Скольких… Не могу сказать. Но я стал бы бороться всеми способами, которые смог бы придумать.
- Даже если бы тебя назвали "изгоем" и "преступником"?
- Ну… Да… Думаю, да. Я считаю, что человек имеет право бороться за свою собственность, точно так же, как он стал бы защищать свою женщину или свои владения от нападения, - сказав это, Линтон рассмеялся, но в его смехе не было ни горечи, ни настоящего веселья. - Некоторые очень легко раздают другим такие ярлыки!
Каани кивнула, и алмазный ашкар тихонько зазвенел, как крошечные хрустальные шарики.
- Я знаю, что правительство назвало так тебя, Лин-тон. Такие ярлыки навесили также и на меня, ибо я хочу вернуть то, что принадлежит мне, поскольку престол Валадона мой по рождению, закону и браку и его отобрали у меня силой и ложью, вероломной и беззаконной.
- Я слышал об этом, Каани.
- Значит, ты поймешь мое положение и встанешь на мою сторону? - спросила она.
- Не… уверен, - уклончиво протянул он.
"Будь осторожен и не связывай себя никакими обязательствами, - сказал он себе. - Эта женщина стремительна и проницательна, а ум ее подобен молнии!"
- Я понимаю… Я сочувствую… Но что касается того, чтобы встать на твою сторону…
Внезапно Каани снова безо всякого предупреждения перешла на другой язык, на этот раз на разговорный рильканский:
- Я слышала, казар, что твое правительство прогнало тебя, назвало предателем и велело своим шпионам следить за тобой и рыться в твоих вещах. Я слышала, что они следили за каждым твоим шагом, подслушивали и записывали все твои слова. Я также слышала, что ты взбунтовался против этих необоснованных подозрений и несправедливых обвинений?
Линтон решительно сжал челюсти.
- Нет, я не предатель и не преступник. В моем правительстве полным-полно болванов и узколобых подозрительных людей, дрожащих за свои места. Все, в чем я виноват, это то, что у меня появились сомнения по поводу некоторых политических ходов, и я попытался принять собственное решение по некоторым вопросам, а потом высказал свои сомнения вслух!
- И за это они выгнали тебя, натравили на тебя полицию, назвали тебя предателем и преступником?
- Да!
- Но я даже этого не совершила! - воскликнула она. - Я соблюдала договор с Правительством Провинции Созвездия Геракла, заключенный еще во времена Правления императора Кермиана, отца Арбана Четвертого, его покойного брата и предшественника, Юксориана - договор о мире и взаимном признании обычаев и законов друг друга! Я не говорю даже о каких-то сомнениях относительно политики и неподчинении какой-то власти. После смерти моего мужа, Каана, я хотела взойти на Престол, который был моим согласно его завещанию и по праву наследования! У рильке жена становится владелицей всего того, что принадлежало ее мужу, даже титула и привилегий! И все же они украли у меня все, что было моим по праву и закону, и вынудили меня нарушить закон. Поскольку твое положение, казар, очень сходно с моим, почему ты не соглашаешься и не хочешь встать на мою сторону?
Линтон некоторое время внимательно смотрел на Каани.
- Госпожа, я не сомневаюсь в том, что ты намерена поднять оружие против Валадона и вести за него битву. Это будет подлинным актом предательства по отношению к моему правительству и актом насилия. Я, которого зовут "предателем", - не предатель. Хотя меня и обвиняют в преступных деяниях, я не виновен. Я не могу стать преступником в глазах моего собственного народа!
Королева упала обратно в кресло, задумчиво разглядывая своего гостя:
- Ай! - вздохнула она. - Как бы мне хотелось быть мужчиной! Но я всего лишь женщина! У меня нет никого, кто мог бы защитить меня от тех, кто несправедливо обошелся со мной. Никого, кто мог бы отомстить за мои обиды. Значит, я должна или отомстить за них сама, с помощью тех, кого смогу собрать под свое знамя… или смириться и сидеть здесь, на этой скале, пока не умру от старости, обиженная, невиновная, беспомощная. Неужели я так ошибаюсь… С почтением… пытаясь исправить причиненное мне зло, пусть даже ценой "акта насилия"?
- Не мне судить о правоте или неправоте этого, госпожа. Возможно, ты права. Возможно, правительство действовало из благих побуждений, я не говорю "действовало", я говорю "возможно". Думаю, почти в каждом правительстве полно болванов и глупцов… Неизбежно возникают какие-то ошибки, какие-то несправедливости…
Она улыбнулась.
- Кому, как не тебе, казар, знать об этом, да? Разве ты сам, казар, не беглец от несправедливости?
Прежде чем Линтон успел собрался с мыслями, чтобы дать достойный ответ, она подняла вверх свою маленькую ладонь.
Рядом с воином, точно по мановению волшебной палочки, появилась хорошенькая служанка в черно-золотой парче. Какой же холодной и безразличной казалась ему теперь ее красота рядом с теплотой и живостью стройной девушки в белом на огромном черном мраморном троне!
- Довольно! - мягко сказала Каани. - Ты мой гость. Вероятно, я утомила тебя разговорами… Ты будешь моим гостем на обеде? Будешь сидеть рядом со мной и встретишься с вождем моего войска? Уж эту-то малость ты сделаешь для меня?
Линтон поклонился.
- Каани… Я почту это за великую честь.
- Тогда ступай, Лин-тон…
Служанка повела его к выходу из огромного зала с высоким сводом. Проходя между тонкими газовыми занавесями, воин украдкой бросил через плечо быстрый взгляд.
Каани сидела неподвижно и казалась такой маленькой и трогательно юной, там, в своем огромном черном кресле. А ее маленькая гордая головка склонилась, будто под тяжестью невыносимого бремени…
Глава 7
Обед был накрыт в другом зале этого ошеломляющего и, по-видимому, бесконечного лабиринта подземных коридоров и галерей. На этот раз за Линтоном пришел Шарль Желтоглазый. Он дружески улыбался и отдал Раулю изысканный салют.
- Откуда у казара такой наряд? - спросил он, кося осуждающим взглядом в сторону ярко-зеленого и замшевого облачения.
Линтон раздраженно пожал плечами:
- Слуга принес утром… А что? Я надевал его на встречу с Каани, и никто ничего не сказал.
- То было утром… по чести… личная аудиенция. Но сейчас мы идем на обед со всеми правителями и начальниками войска. Ты должен выглядеть более… хм…
Рауль цинично усмехнулся.
- Впечатляюще, Шарль? Как настоящий шакар?
- Ну… Да!
- Но я не принял и не намерен принимать приглашение Каани стать…
- Это совершенно не важно, - нетерпеливо отмахнулся Шарль. - Ты должен выглядеть достойно, или опозоришь свою царственную хозяйку. Вот…
Он подозвал слуг, и последовал короткий и быстрый обмен репликами, после чего все они разбежались. Через миг они вернулись с пестрым ворохом блестящих одеяний, в которые поспешно переодели Линтона. Шарль отмахнулся, проигнорировал или задавил на корню его робкие возражения, и Рауль в два счета оказался одетым - по его собственному мнению - для исторического шоу.
Тут был шлем из сверкающей бронзы с извилистой звездой Валадона из чистейшей воды рубинов, выложенной на налобнике; щегольский плащ из малинового бархата, подбитый снежно-белым мехом и отороченный золотистой бахромой; красные кожаные башмаки с золотыми пряжками, отполированными до нестерпимого блеска; малиновый жакет с панталонами, увешанные драгоценными камнями, украшениями и амулетами, и кожаный кушак, ощетинившийся, точно рассерженный дикобраз, пистолетом и кинжалом.
Теперь он чувствовал себя полным идиотом.
* * *
Зал торжеств оказался низким, освещенным высокими канделябрами из чистого золота, со стенами, увешанными бесценными и очень древними гобеленами приглушенных тонов, иллюстрирующими сцены охоты, войны и любви мифологических героев.
Каани, вновь одетая в очень простое белое платье, но буквально усыпанная голубыми алмазами, сверкавшими на ее руках, предплечьях и пальцах, блестевшими на шее, груди и бедрах и стоившими, должно быть, годового дохода половины Созвездия, сидела на низенькой широкой софе, покрытой парчовым бархатом, перед невысоким столом, уставленным яркими блюдами. Она жестом пригласила Линтона сесть рядом, и он взошел на помост с той стороны, где сидела она, сняв дурацкий шлем. Традиции рильке запрещали разговоры за столом, поэтому в зале царила тишина, не считая шума пиршества.
На уровень ниже них, широким полукругом на подушках восседало двенадцать-пятнадцать человек, все Планетарные принцы, вожди кланов или независимые военачальники. Рауль ухватился за представившуюся ему возможность разглядеть их. Точно так же, как они исподтишка разглядывали его.
Большинство из них было рильканцами - вождями кланов, судя по геральдическим тотемам, изображенным на их плащах или доспехах - воины с Пендалара и Дореи на Вуали. Несколько из них оказались пожилыми патриархами с седыми, как лунь, головами, но большинство были мужчинами среднего возраста с посеребренными сединой бородами или юношами. Все они были разодеты с такой непомерной роскошью, в сравнении с которой нелепое одеяние Линтона казалось почти повседневным.
Один принц кочевников, дореец, судя по его пурпурным перьям, привлек к себе взгляд Линтона: высокий бронзовый воин в тускло-черном бархате с украшениями из расписанной серебром кожи и полированного железа. Он носил короткую черную бороду. Выглядел он как хороший боец - настоящий вождь, обладающий острым умом, могуществом и сильной волей. Он понравился Раулю с первого взгляда.
Среди прочих были два Планетарных принца, один с Арконны - воин с жесткой остроконечной бородой, отливающей индиго, и свисающими с кончиков навощенных усов драгоценными камнями; второй - с одного из Пустынных Миров - так, по крайней мере, решил Рауль, глядя на свободные кремово-желтые мантии, надетые поверх бронзовой кольчуги.
Остальные казались военачальниками с Ваэлы, один - с Арконны, и, наконец, одинокий фафтольский царек с Шоума.
Рауль не обращал на еду никакого внимания; он механически ел все, что ставили перед ним безмолвные рабы, а после еды не смог бы ни описать ни единого блюда, ни даже назвать вина, за исключением того, что они были охлажденными и восхитительно пряными.
Когда с едой было покончено, слуги унесли уставленные блюдами столики и принесли огромные серебряные чаши со сладостями, фруктами, диковинными маленькими сухими пирожными из чего-то, похожего по виду на тертый кокосовый орех, а по вкусу - на марципаны, которых Линтон никогда раньше не видел. В зале появились музыканты, скромные бородатые мужчины в неброских темных рясах с капюшонами, которые, усевшись на корточки, заиграли странную мелодию. Один бил в тамбанг, другой извлекал зловещие аккорды из струн титтибука, третий дул в зутибар, а обнаженные девушки в масках танцевали, услаждая взоры собравшихся.