– Некоторым Зона просто ф-выжигает мозги и превращает ф ходящих овощей, ф зомби, – начал Лёвка. – Им, кстати, проще ф-всего ф конечном итоге. Свернулись мозги ф кисель, и броди себе спокойно, пока не пристрелят.
– Не скрою, беспечности зомбаков я иногда тоже завидую.
– Другим ф-везет меньше. К примеру, угольникам. Люди под ф-воздействием черного тумана теряют человеческий облик, но остаются ф-фполне боеспособными и, что ужасней, разумными. Незавидная участь. – До усрачки напугал уже. Не томи. – Ты был под Саркофагом?
Я вздрогнул. Вопрос застал врасплох и заставил рефлекторно сжаться какую-то частичку души. Лёвка продолжил:
– Полгода назад, когда случилась история с "бумерангами", ты и твоя дама ф-ведь добрались до Исполнителя Желаний?
– Да. – Отрицать факт здесь и сейчас было бессмысленно. Так и так Лёвка не жилец, и дальше него эта информация не уйдет. – Но как это связано с моим зрением?
– Мне тоже довелось побывать рядом с кристаллом. Только я предпочел не пользоваться услугами этой штуковины.
Мы остановились перед дверью, ведущей в помещения минус третьего яруса. Обыкновенной деревянной дверью с древним кодовым замком. Механика, но хлипкая и простая, как бревно. Здесь явно не намеревались держать оборону или спасаться от непрошеных гостей. Видимо, предполагалось, что посторонних в этом месте не окажется.
Лёвка размахнулся, но занесенная для удара рука сорвалась с траектории, и когтистые пальцы лишь слабо чиркнули по шпону. Три царапины – на большее парень уже был не способен. Силы быстро оставляли его. Он покорно отошел в сторону, предоставляя моему "Узи" вынести хлипкую преграду.
Но я не стал шуметь. Этим ходом не пользовались очень давно, и дверь держалась только потому, что была покрашена. Хорошего пинка оказалось достаточно, чтобы выломать гнилые доски.
– Мир устроен так, что мы платим за ф-фсе дары, которые получаем, – сказал Лёвка. – Зона не исключение. Она дает некоторым прикоснуться к своим со кровищам, но требует ф-взамен монетку.
– Цвет? – Я приподнял брови. – Это мой разменный грош?
– Э, не ф-фсе так просто, – горько улыбнулся парень, опираясь на мое плечо. – Ахроматическое восприятие зрительных образов – общий побочный эффект. – Общий?
– Да, я со многими разговаривал. Ф-все Призраки Зоны страдают редкой разновидностью приобретенного дальтонизма. Ты – не исключение. Неуютно.
Пожалуй, этим словом можно было охарактеризовать мою первую реакцию на услышанное. Неуютно до озноба. До брюшных колик.
Подавить эмоции не удалось, и по мурлу пробежал короткий, но живописный мимический карнавал.
– Так ты до сих пор не понял. – Лёвка искреннеудивился. – Ну и ну. Мне казалось, что я правильно растолковал твои мотивы, когда мы заключали сделку.
– Не втыкаю, – резко ответил я. Непонимание и страх породили злость, захотелось засветить напарнику по уродливой роже, но я сдержался – ему и без того досталось. – Добыть артефакт, загнать его Фоллену… Какие еще мотивы?
– Без "жемчуга" тебе не покинуть Периметр – Зона не отпустит. Ф-вот такая ф-вот монетка.
Уши опять заложило – пришлось зажать ноздри и выдохнуть, чтоб отпустило. Злость ушла.
Воспоминания о последней ходке в город всплыли с алмазной четкостью. Вот почему мне было так некомфортно за Периметром. Вот почему апрельское солнышко вместо радости и тепла дарило раздражение, а свежий ветерок нес уныние и отчужденность. Вот почему веснушчатый пацан вместе с дурацкими голубями казались такими чужими. Дело не в том, что я отвык от мира, все намного хуже. Незаметно я стал частью Зоны. Уже полгода я вижу в черно-белых тонах. Просто мозг не сразу смирился с переменой и продолжал некоторое время додумывать цвета там, где их уже не было. Похоже на фантомные боли, когда ты продолжаешь чувствовать отнятую конечность.
Присмотрись, Минор. Внимательно разгляди монохромный мир, который окружает тебя. Осколки прошлого и частички будущего – в них нет места ярким краскам. Как во снах, где мы всегда платим за возможность хотя бы раз обрести крылья и взмыть в небо. Ловим на короткий миг небывалое ощущение свободы, а потом падаем. Просыпаемся. И больше никогда не видим цветных снов. Это возмездие, сталкер.
Тебе не жить без аномальной подпитки, и "жемчуг" – единственная вещь, при помощи которой дано с определенного этапа перешагивать незримую черту. Заветный артефакт. Истинная ценность его гораздо выше жалких процентов скупердяя Фоллена. Много-много выше любых откупных.
Только вот хочешь ли ты уходить? Нужно ли тебе пересекать грань? Дрой вон тоже задался этими вопросами – даже решил порвать с бродяжьей жизнью и завести бизнес в Москве…
– Ф-время, – тихо прошептал Лёвка, сплевывая бесцветный темный сгусток. – Надо спешить. Уже совсем скоро. Я кивнул и переступил через обломки двери.
Этаж встретил нас неподвижностью. Знаете, так бывает: входишь в помещение, а воздух мертвый и словно бы вязкий, как смола. Так вот, если воспользоваться подобной аналогией, здесь он загустел до янтарной твердости. Недавнего присутствия пробудившихся угольников не было заметно. Они, видимо, покинули зал сразу, как только осознали положение дел и получили возможность двигаться. Причем на поверхность Лёвкины сослуживцы выбирались явно не по аварийной лестнице, с которой только что сошли мы, а каким-то иным путем. По вертикальной шахте? В прочем… эти акробаты ведь могли.
В тошнотворный запах прелости робко вплелись нотки давным-давно сгоревшей проводки и какой-то терпко-едкой химии. Стало заметно прохладней.
Тусклого фонарика ПДА не хватало, чтобы рассеять темноту: луч выхватывал отдельные детали интерьера, части треснувших стен, фрагменты несущих колонн, на боках которых сквозь раскрошившийся бетон и обрывки старых плакатов виднелись упрочняющие прутья арматуры.
Пол был неровный. Местами плиты вспучились вместе с линолеумом, а кое-где провалились, словно забой пережил землетрясение с магнитудой баллов в шесть по Рихтеру. Только тектонические сдвиги были ни при чем.
Я вспомнил, как Лёвка рассказывал про чудовищный прорыв черного тумана из недр забоя. Да уж, если подобный катаклизм повторится, укрепленные стены основного ствола и подпорки не выдержат – свод яруса обрушится. Тут даже дилетанту ясно: небольшой встряски будет достаточно, чтобы все уцелевшие конструкции посыпались. И останутся отдыхать под тоннами породы два дуралея, вознамерившиеся померятся пи-пирками со стихией.
– Мы на месте, – сказал Лёвка. – Помоги добраться до направляющих подъемника. Это ф самом центре, за барахлом. Под "барахлом" он подразумевал старомодные серверные шкафы с кучей проводов, битыми системными блоками и маршрутизаторами, а также боксы для геологических образцов, запаянные резервуары с подведенными трубами высокого давления, генераторы и какие-то энергетические установки, назначения коих я даже не представлял. Все добро было свалено в кучу, будто кто-то небрежно и впопыхах пытался переволочь научный скарб с одного места на другое.
– Сюда и впрямь хотели запустить ботанов, – пробормотал я, перебираясь через высоко вздыбившуюся плиту и подсобляя Лёвке. – Как ты собираешься остановить этот… туман?
– Я часто лазал сюда раньше, много-много раз спускался… рассчитывал, носил шашки… Кажется, мутаген начал путаться.
– Эй, не вздумай отключиться, – нахмурился я. – Ты мне еще не показал схрон, где "жемчуг" заначил.
– Да-да, для тебя припасен артефакт… – Лёвка обернулся, и я отшатнулся от диковатой улыбки на изуродованном мутациями и огнем лице. Черные прожилки почти полностью поглотили усеянную волдырями кожу. Плоть расслоилась и висела бахромой. – Свою часть уговора ты ф-выполнил. Я тоже сдержу обещание, не ф-фолнуйся.
– Ты все еще не объяснил, как собираешься перекрывать шахту? Здесь что, есть какая-то аварийная заслонка?
– Я много раз сюда спускался, таскал и таскал шашки… – опять завел свою волынку напарник. – Скупал потихоньку на Кордоне, в "№ 92", у гарнизонных и нес сюда. – Чего ты, блин, таскал-то? – Как чего… Ф-ф-взрывчатку.
Ой, как я не люблю такие сюрпризы на стометровой глубине. Вот почему нельзя было заранее предупредить, пока не залезли в задницу по самую макушку, а?
– Совсем мозги почернели уже? – полюбопытствовал я. – Ты не серчай, но я с тобой за компанию помирать не хочу. Поверь, я сумею пережить душевное потрясение и принять новое черно-белое видение мира. Будет трудно, но я обещаю справиться.
– Ф-фсе шутишь… Да ты не бойся. Динамит не здесь, он ярусом ниже.
– О, спасибо, дружище. Успокоил. А я уж было начал волноваться.
– Я расположил заряды так, что энергия ф-фзрыва будет направлена ф-вниз. Обрушится только часть ствола до этого яруса. Ф-все, что выше, не должно свалиться. – Не должно? Или не свалится?
– Инженер-ф-ф-взрывотехник я, конечно, не дипломированный, но по прикидкам…
– Заткнись, сапер недобитый, – сердито велел я. В голове билось одинокое: "глупо". Остальные мысли растворились в окружающем сумраке. – Даже не знаю, кто из нас с тобой безмозглей. То ли ты, утянувший меня в подземелье на верную погибель, то ли я, подписавшийся за комиссионные в проводники очередному Исусику, возомнившему себя мессией.
Мы остановились в метре от вертикальных железных направляющих, по которым когда-то скользила подъемная люлька. За ними угадывались стальные тросы, теряющиеся во тьме. Ого, да тут глубина-то приличная – еще метров сто точно! Дальше – не разглядеть. А я-то думал, мы близко ко дну подобрались. – Нож, – попросил Лёвка и отдал мне ПДА.
– Решил картофана настругать с лучком и селедочкой? Ну-ну. К закуси выпить полагается, а у нас нет. Кстати, лучка с селедочкой тоже нет.
– Дай мне свой нож! – рявкнул парень, и эхо, раздробившись на тысячи "о", рухнуло вниз. Глубоко вздохнув, он добавил уже тише: – Иначе мне не достать артефакт.
– Теперь понятно. – Я вытащил "десантник" из чехла и протянул рукоятью вперед. – Так бы сразу и сказал, что цацку из нычки подковырнуть надо, а то вопишь как резаный… Я осекся на полуслове. Я не ожидал.
Я растерялся и не успел среагировать, потому что такого расклада не мог даже представить…
Все произошло настолько быстро, что мне оставалось только с отваленной челюстью и подогнувшимися коленками наблюдать за действиями Лёвки со стороны.
Он сильным уверенным движением вогнал лезвие в дырку, оставленную пулей "гауссовки", и рассек брюшину сантиметров на пять в сторону пупка. Нож выпал из его руки и со звоном упал на пол. Лёвка, часто дыша и глядя расширенными глазищами на хлынувшую кровь, залез в рану когтями, застыл на секунду. Потом с оглушительным ревом вытащил оттуда плотный комок, оборвал удерживающие его жгутики и зажал раскуро-ченное пузо другой рукой.
Когда я наконец вышел из ступора и взял Лёвку под мышки, чтоб не грохнулся, то почувствовал, как его лихорадит.
– Дурак… – пробормотал я, не зная, что делать. – Дурак ты, братишка.
– Фоф… ф-вот… – Лёвка говорил очень тихо, сквозь частое сиплое дыхание слов было почти не разобрать. – Как обещал… Это твой "жемчуг". Ф-возьми.
Пол под ногами дрогнул, и я едва успел подхватить выскользнувший из руки парня артефакт. Шарик был весь в крови. Он еще не растерял тепло бывшего хозяина, и это тепло обожгло ладонь почище раскаленного свинца – сквозь перчатку, кожу, мышцы и вены до самых костей. Подобные гостинцы не приносят радости. Они жгут не только руку: они растворяются в плазме, растекаются по сосудам, становятся частью тебя и насквозь прожигают сердце. И еще… от таких даров не отказываются. Плита содрогнулась во второй раз, заставив меня сделать шаг в сторону шахты и прислониться плечом к одной из направляющих. Старая рана отозвалась тупой болью. – Началось, – прошептал Лёвка одними губами.
Держать в одной руке теряющего силы напарника, а в другой ПДА было неудобно. Луч диодника уперся в складки комбеза, но темнее не стало. Я насторожился и завертел головой в поисках нового источника света. Суетливо закрутившись, не сразу обратил внимание, что свечение пробивается из глубины артефакта. От те на!
Кое-как оттерев о штанину "жемчуг" от Лёвкиной крови, я увидел, как в самом центре шарика замерцала несмелая искра. Через пару секунд она уже перестала мигать, начала разгораться сильнее и сильнее, и вскоре чистое белое сияние раздвинуло подступившую темноту.
"Жемчуг" осветил все помещение: разбитые лампы на потолке, детали полуразрушенных колонн, провалы между скособоченными плитами.
А главное – стало видно, как далеко внизу, в глубине шахты, движется воздух.
Плотный поток поднимался неторопливо, чинно, вовсе не так быстро, как описывал Лёвка. Но это уверенно-степенное поглощение света тьмой выглядело гораздо жутче, чем если бы черный туман стремглав рванул вверх.
Вороненая змея ползла по шахте, глотая все на своем пути. Что происходило по ту сторону, за темной гранью, – было не разобрать: лишь смутные тени проплывали во мгле и корчились непроницаемые чернильные завихрения. Впрочем, лично мне заглядывать в глубь тумана не очень-то и хотелось.
Мириады антрацитовых хлопьев сжирали тюбинг за тюбингом, чернили пространство, скрадывали, казалось, саму реальность сантиметр за сантиметром, подтачивали и превращали в стальную мочалку натянутую струнку троса. Сотканный из крошечных кусочков мрак приближался с неукротимым упорством. В третий раз под ступнями пробежала дрожь.
– Помоги… – Лёвка поднял голову и с усилием распрямился. Страшная рана продолжала кровоточить и высасывать из него силы. Несмотря на анестезирующий укол, ему приходилось стискивать волю в тиски, чтобы не отключиться. – Достань из кармана разгрузки гранату, положи ф-ф-ф руку так, чтоб я мог удерживать скобу. Ф-вынь чеку. И подсади. Не отпускай, пока не ухвачусь за трос.
– Обалдел, что ль? – беспомощно брякнул я, нервно соображая, как разрулить ситуацию. По всем прикидкам выходило, что никак. – Сорвешься ведь.
– Скорее, Минор… Если потеряю сознание раньше ф-фремени, то ф-взрыв произойдет не ф том месте, и динамит может не сдетонировать. Скорее… Раз уж мы попали сюда, давай доведем начатое до конца. Что ж, спорить с очевидным глупо.
– Спасибо тебе, – сказал я, прежде чем положить тяжелый тубус гранаты в руку напарнику. – А ты ведь оказался человеком, мутаген. – Я шмыгнул носом и оценивающе глянул на угольные прожилки, расползшиеся по его лицу. – Хотя изрядно… м-м… загорел.
– Я ф-все никак не мог подобрать слово… Душевное оно у тебя, чувство юмора. Душевное, – улыбнулся Лёвка, и сквозь безобразный оскал на мгновение проступили знакомые черты замкнутого отмычки, из которого мог получиться толковый следопыт. – Не тяни. – Держишь? – Ага.
Я отогнул усики и выдернул чеку. Помог Лёвке забраться на невысокий парапет и взялся за трос. Натяжение было сильным, но стальная веревка поддалась и прогнулась в нашу сторону. Наверное, люлька, висящая где-то внизу, была не такая уж тяжелая.
– Пассажирский подъемник прицеплен, наверно, – прокомментировал я, глядя, как парень берется за трос, – грузовой бы так не болтался. – Нет там уже ничего… Сожрала мерзость…
– Ты ж говорил, что эта дрянь только людей консервирует, а шмотье и прочие предметы не трогает?
– Это ф-ф первый раз было. Теперь туман изменился… – По телу Лёвки прошла судорога. Неприятно скрипнули зубы. – Я его уже чувствую… – Готов? – Отпускай.
Осторожно, чтобы трос не дернулся, подобно натянутой тетиве, я ослабил хватку. Лёвка, потеряв опору, чуть не сверзился вниз, но вцепился в витой канат намертво и повис над бездной.
Черный туман продолжал подниматься. Мне хватило беглого взгляда, чтобы оценить: до мглистой кромки осталось метров пятнадцать.
Я посмотрел на парня. Он покачивался из стороны в сторону, и хотя амплитуда была маленькая, а интенсивность низкая, казалось, что хватка вот-вот ослабнет, и Лёвка упадет. Мышцы живота напряглись: кровь вытекала из раны темным ручейком и срывалась вниз большими каплями. Под лоскутами комбеза виднелось изуродованное метаморфозой, покрытое ожогами и ссадинами тело человека, который предпочел окончательному превращению смерть. Человека, который решил не становиться угольником – чужеродным существом, беспринципным берсерком с неодолимой жаждой убивать ради возвращения в большой мир. И пусть бы в этот момент какой-нибудь розовощекий ботан посмел назвать Лёвку мутантом – глотку бы порвал собственными руками.
Неожиданно я поймал себя на мысли, что сознание охвачено стойким чувством дежа-вю. Где-то уже видел похожую картину… Я вздрогнул. Подземелья Янтаря, через которые мы с Дроем, Гостом и Зеленым шли за частью "бумеранга" по указке"чистонебовского" полковника. Именно там мы видели Лёвку. И он так же висел на тросе. Вот, значит, как повернулось все, ну и ну. Завихрения времени переплелись между собой, и тот рукав пересекся с нынешним. Круг замкнулся. Я ведь помню этот пустой взгляд в одну точку, который и тогда нагнал на нас жути, и теперь, честно говоря, меня пугал. Глаза Лёвки остекленели.
События сложились в окончательный узор, как пряжа под спицами неведомого вязальщика, набросавшего последние петли.
Хотелось что-то делать. Поступать жестоко или не очень, главное – по совести. Сражаться, рвать в клочья обстоятельства и преодолевать трудности, выживать. Так было всегда, я не привык жить иначе.
АН не с кем было воевать. Не с черной же мглой, в самом деле, бороться, которая с одинаковым равнодушием поглотит как кусок бетона, так и без меры выпен-дривающийся организм. И помогать уже некому было…
Лёвка сорвался бесшумно, не сказав ни слова на прощание. И уголком сознания я понимал: так правильно. Мужчины должны уходить тихо, без комментариев и напутствий. Пусть запоминающиеся финальные реплики останутся героям фильмов и книг, а здесь, в глубине гиблой земли, они лишь сотрясут воздух. И провожать тоже надо молча.
Только вот крик навсегда застрял, в глотке. Не рожденный звук дрожал где-то внутри, как трос, вибрирующий перед глазами в лучах светящегося артефакта. Серый трос над черной пропастью в белых лучах. Да-да, братцы, цвету здесь места не нашлось.
Туман продолжал подниматься по стволу шахты, слизывая выступы, шестерни подъемных механизмов, потрескавшиеся сегменты крепежных конструкций.
Я снял с плеча ремень, направил "Узи" стволом вниз и всмотрелся в клубящиеся хлопья морока, силясь разглядеть в них хоть что-то. Цели не было. Я усмехнулся сам себе и поставил пистолет-пулемет на предохранитель. Сталкер-сталкер, возмужать ты возмужал, пора бы и повзрослеть. Задор прет изо всех щелей, как десять лет назад, бунтарские мотивы вырисовываются. Против кого воюем-то? Против дыма? Даже не смешно.
Хлопок не походил на взрыв, но я был уверен – это сработала Лёвкина граната. Скорее всего черный туман просто исказил и приглушил звук.
Инстинкт самосохранения на пару с птичкой-интуицией возопили о том, что пора валить обратно на лестницу, по которой мы спустились, иначе останусь здесь навеки – колонны еле-еле держат, своды могут рухнуть в любой момент. Но я продолжал стоять и смотреть на вспучившиеся клубы, сожравшие того, кто показал мне путь в подземелье. За черту.