- Послушай, - лениво сказал белокурый офицер, - ну что ты дурака валяешь? Тебе еще и четырнадцати нет. Отбарабань, что спрашивают, и поедешь в школу. Или ты боишься, что тебя расстреляют? Мальчишки твоего возраста вообще не имеют права умствовать в боевых действиях на любой стороне.
- А хобайны? - Богдан снова хлюпнул.
Офицер засмеялся:
- Дети-хобайны?!Это же сказка времен восстания!
Богдан зажмурился. И вспомнил Славко, который, сгорая на костре, пел боевую песнь Рысей.
Он открыл глаза, и без страха взглянул на офицеров:
- Переветчики вы, перескоки, - презрительно сказал он. - А у нас коли беда у ворот - каждый мужчина клинок берет. Вот и весь вам сказ на ваш спрос.
- Значит, ты - взрослый мужчина и воин? - подался вперед лисолицый. - Ну что же - тогда тебе не на что будет жаловаться…
- … Ты не похож на горца.
- Я горожанин, - коротко ответил Олег, гладя поверх голов допрашивавших.
- Откуда?
- Из Харианы, - вспомнил Олег одну из надписей на дедовом приёмнике. А вспомнив - испытал стремительный, похожий на падение в пропасть, ужас от того, как быстро и страшно для него все закончилось.
- Имя?
- Олег М… икичев.
- Возраст?
- Мне пятнадцать.
- Господи, - покачал головой сухощавый офицер.
- Меня интересует, - заставил себя Олег держать тон, не скатываясь на скулеж, - что случилось с моим младшим товарищем. С Богданом.
- У него свадьба, - ответил офицер, ведший допрос. Седой уставился в стол. - Он сейчас гуляет. Хочешь посмотреть?
- Если с ним… - начал Олег, но офицер крикнул:
- Советую отвечать на вопросы, а не ставить условия? Наши хангары - дикари похуже ваших друзей, они еще не все отказались от человеческого мяса! Кроме того, они часто путают пол своих пленных!
- Перестаньте, - досадливо оборвал седой.
- Где, Богдан?! - Олег не слышал угроз.
Когда в палатку волоком втащили окровавленного, с бессильно мотавшейся головой горца, Олег смотрел на него одну секунду. Ровно. Потом, молча и молниеносно развернувшись, достал допрашивавшего его офицера панчем с правой в челюсть.
* * *
Низкие серые тучи, тянувшиеся под ударами холодного ветра с севера на юго-запад, к Ан-Марья, распарывали толстые, грязные брюха о верхушки столетних сосен, рвались на длинные лоскуты, проливавшие ледяной дождь. Земля, казалось, кипит - жидкое месиво, в которое она превратилась, вспузыривалось под ударами жестких ливневых струй. Дождь хлестал почти сутки… а до этого почти сутки лепил мокрый снег, и все кругом промокло, раскисло и подернулось мутной вуалью из дождевой пелены.
Лагерь у южных отрогов Дружинных Шлемов был тих. Хангары, сидя в палатках, покуривали дурь из маленьких трубочек да тянули заунывные песни под аккомпанемент похожих на балалайки кумр. Славяне просто отсыпались
Полевые орудия, уныло поднявшие зачехленные хоботы стволов к небу, сгрудились в углу лагеря. Часовой в черном от воды плаще медленно месил остроносыми сапогами грязь. Его похожее на глиняную маску лицо под капюшоном было исполнено сонного равнодушия. На плоском штыке, задранном в небо, поблескивали капли.
Около колес крайнего орудия, ушедших в грязь до ступиц, застыли в чудовищно неудобных позах раздетые догола мальчишки. Они полусидели на корточках - полустояли на коленях. И, если всмотреться, становилось ясно, что поменять положение им мешают тонкие стальные тросы. Встать в рост не давал один, пропущенный в колесо и стягивавший за спинами руки пленных. А сесть или хотя бы встать на колени препятствовал другой - петлями охватывая шеи, он проходил над стволом. Садистский интерес заключался в том, кто раньше ослабеет и, упав, удавит товарища. В полной мере наслаждаться происходящим мешала погодя.
Дождь стекал по телам мальчишек, пего-синим от кровоподтеков и грязи. Но они даже и не дрожали больше, замерзшие до такой степени, когда ни холод, ни ветер уже не воспринимаются.
Богдан был почти без сознания. Приоткрытые посиневшие губы чудовищно распухли. Распухшими были и ступни мальчишки - грязь вокруг них мешалась с кровью, выступившей из-под ногтей - его били по ногам шомполами. Олег, сохранивший больше сил, нет-нет, да и вытягивался, как мог, вверх, давая Богдану на минуту-полторы встать на колени полностью. Потом трос тянулся - и Богдан совершенно безропотно приподнимался, двигаясь, как во сне
Богдан мотнул головой - даже не мотнул, перекатил ее сплеча на плечо, со свистом втягивая воздух.
- Эй, - позвал Олег, чуть повернув голову. Богдан не отозвался, Олег повторил: - Эй!
- А-а-а?.. - послышался вздох.
- Ты главное глаза не закрывай, слышишь? - обеспокоенно приказал Олег. - Ну, слышишь?! И не молчи ты, говори со мной, усек?! Говори!
Говорить Богдану не хотелось. Ему хотелось спать, потому что во сне не было тупой боли в ногах. Умом мальчишка понимал, что это желание и есть смерть, но тело почти не повиновалось. Во сне было тепло и тихо…
- Не смей спать, Богдан! - тормошил его Олег. - Шесть умножить на двадцать пять - сколько?!
- Не вяжись… - осветил Богдан. - Я малое время посплю, мне надо… а ты вяжешься, чтоб тебя…
- Так, ругайся на меня! Ну, еще!
Но Богдан еще что-то пробормотал и умолк. Олег звал, дергал трос, ругался, но Богдан больше не отзывался, и Олег понял - все. Петля начала давить шею - Богдан все дальше и дальше уходил "за край", как здесь говорили, а с ним уходил и он, Олег.
Олег взглянул в тоскливое серое небо и закрыл глаза…
…Часовой подошел к пушке, возле которой были привязаны мальчишки. Глаза обоих были закрыты, они еще дышали, но уже совсем слабо. Спустив штаны, хангар помочился в лицо младшему. Потом присел и погладил его по бедру - оно было холодное и мокрое, как у забытого на дожде трупа, но часовой все равно ощутил сильное желание…
…Каменная россыпь на склоне холма была так же мокра, как и все вокруг. И пришлось бы очень долго вглядываться, чтобы понять - многие из валунов вовсе не валуны, а лежащие совершенно неподвижно люди в плащах.
- Часовой около них один, - сказал Йерикка.
Гоймир чуть наклонил голову: с бровей и ресниц упали чистые капли:
- Дождь на руку лег. Надо живой ногой ребят вызволить. Одно жаль - отпускать нечисть!
- Ввосьмером всех не перережем, - Йерикка слизнул капли с губ. - Но ночью мы сюда вернемся…
…Часовой вгляделся. На какой-то миг ему показалась глупость - что КАМНИ НА СКЛОНЕ ДВИЖУТСЯ. Нет, конечно, даже в этой земле такого не бывает. Дождь и сбегающие с холмов ручейки смутили его.
Он дошел до конца, своей тропинки, повернулся и снова вспомнил о мальчиках возле орудия. Их скорченные фигуры синевато-белыми тенями выделялись возле. колес. Младший почти лежал в грязи. Старший, мучительно подавшись вверх, застыл, дождь барабанил по груди и запрокинутому лицу. Мельком подумав об их мясе, часовой решил все-таки попользоваться младшим, даже если тот издох.
Он уже почти дошел до пленных, когда что-то заставило его обернуться. Он вдруг почувствовал… нет, не страх. Внезапное и острое, как нож, понимание того, что уже мертв. Медленно - очень медленно и очень покорно - часовой обернулся.
Он прошел мимо своей смерти. Славянин с грязным лицом встал прямо из лужи. Сверкнули зубы - он улыбался. Страшное изогнутое лезвие ножа покрывала та же грязь.
- Молчи, - сказал Гоймир по-хангарски. И хангар вспомнил рассказы своего дряхлого прадеда, над которыми он смеялся. О давних временах, когда не было Хозяев. И о жутких славянах-саклавах, духах-буссеу, которые приходят в ночи… приходят в ночи…
- Пощади, - часовой упал на колени в грязь. Сильная рука откинула ему голову. Хангар увидел оскаленные зубы, серые глаза, пряди рыжих волос, прилипшие ко лбу.
Огненная, узкая боль пересекла горло наискосок, лишив возможности вдохнуть… и жить.
Йерикка, держа наготове камас, побежал к орудию. Когда Гоймир и еще двое ребят подоспели, Йерикка, ругаясь на двух языках, раскручивал узлы троса.
Казнь, которой подверглись попавшие в плен, поразила горцев, не отличавшихся сентиментальным добродушием. Богдан совсем застыл, дыхание его было редким и неглубоким. Олег тихо хрипел, из углов рта текла пена, которую тут же смывал дождь.
Ревок оттолкнул Иерикку, в его руке оказались ножницы из штыка и ножен от него. Двумя точными движениями Ревок перекусил трос. Гоймир перекинул через плечо Богдана. Йерикка, раня пальцы, расширил петлю на шее Олега, тот со свистом втянул воздух и надсадно закашлялся, но в себя не пришел.
Рослый и сильный, Йерикка легко поднял друга и накинул на него свой плащ, а потом уверенной охотничьей побежкой горцы покинули вражеский лагерь - так же тихо и незаметно, как и появились в нем.
* * *
Когда Олег пришел в себя, над ним был низкий пещерный свод, на котором плясали тени. Рядом горел, распространяя приятное тепло, костер. Олег лежал, закутанный в два плаща - восхитительно сухих. На шее и руках плотно лежали бинты.
- Пришел в себя? - послышался, веселый голос.
Олег повернул голову, морщась от боли в шее. Рядом с ним сидел Морок. Увидев, что Олег смотрит на него, мальчишка весело сморщил нос: - На вот, попей.
"На вот" оказался густой и горячий бульон. Первые несколько глотков отплатили болью в горле, но дальше дело пошло легче. Опустошив котелок, Олег снова прилег.
Теперь он мог понять, где находится. Кроме него и Морока никого в этой небольшой пещерке не было.
- Где остальные? - спросил Олег. - Что с Богданом? Я помню, что он отрубился…
- Да ничего ему не отрубили, - возразил Морок. - Тут он, в веске обок, у верного человека. Вытянет! - Морок поправил плащ на Олеге. - И прочие не далеко. Дождь перестал-от, они и поджидают прочие четы. По ночи охота будет на тех, что над вами измывались. Йой, не повезло мне! - Морок с досадой коснулся бока.
- Я бы тоже не прочь подняться, - сказал Олег.
У входа зашуршал папоротник.
- Где тут наш обмороженный? - весело спросил Йерикка, вваливаясь в пещерку. - Все еще симулируешь? - насмешливо спросил он, но руку Олегу пожал с неуклюжей нежностью и задержал в ладонях.
- Вроде того, - ответил Олег. - Мне тут сказали, что я не должен вставать…
- Конечно, не должен, - подтвердил Йерикка. - Ты же не хочешь нам провалить все дело, споткнувшись в самый решающий момент?
Он положил под бок Олега сверток из ткани и откинул его край.
В свертке Олег увидел рукояти меча и камаса.
* * *
…Чета Гоймира ушла на запад, мимо Лесного Болота, к Светлым Горам, чтобы, перевалив через них, продолжать активные боевые действия в глубоком тылу противника - на просторах долины Древесная Крепость, между реками Смеющаяся и Горный Поток. Вместе с ними на запад двигались дождевые тучи.
Олег, вскочив на большой камень, повернулся липом к долине, остающейся позади. Туман скрывал Мертвую Долину. Южнее свинцово поблескивали озерные воды Светозарного, дальше, возле цепи Дружинных Шлемов, еще тянуло дымом от сожженного лагеря врага, а за их цепью высился пик Слезной, вновь увенчанный тучами…
…- О чем задумался? - спросил Йерикка, вставая рядом. Пулемет у него висел наискось через грудь, стволом в землю.
- О людях, - вздохнул Олег. - Йерикка, ты у же ботаник, скажи мне, отморозку с Земли: куда уходит все то, что мы делаем?
- О труды, что ушли, их плоды, что ушли,
Головы и рук наших труд… - понимающе прочел Йерикка. - Что же… Большое складывается из малого. И если оно ОЧЕНЬ большое, малости просто стараются и превращаются в общий фон.
- Ты о Круге? - тихо спросил Олег. И вздохнул, а Йерикка молча кивнул. Только вчера Олег узнал, что младший из тех, с кем он когда-то в башне обсуждал охоту на снежищ, погиб двое суток назад в бою у Темной Горы. - Но его-то мы не забудем!
- Мы - да… Но больше о нем нигде не будет сказано. А если мы проиграем - уйдет и эта память… - и Йерикка снова удивил Олега: - Знаешь, как говорил Омар Хайям:
Мы уйдем в никуда - ни забот, ни примет.
Этот мир простоит еще тысячи лет!
Нас и прежде здесь не было - после не будет…
Ни убытка, ни пользы от этого нет…
Олег помолчал и ответил с вызовом:
- А я знаю другие стихи…
И на самом пороге смерти
Тени теням шепнут
Убежденно и дерзко:
"Верьте! Вечен ваш труд!"
- Киплинг, - определил Йерикка. - Ты молодец, Олег.
- А? - удивился Олег. - Не я, а Киплинг!
- Пойдем, - улыбаясь, Йерикка хлопнул Олега по плечу, - а то отстанем!
* * *
Ночью температура в Светлых Горах упала до -20'С. Выщербленное Око Ночи светило все равно ярко, мешаясь с повисшим над самым горизонтом солнцем.
Чета Гоймира остановилась лагерем недалеко от истоков Горного Потока в пещере - точнее, углублении с широким выходом, посреди которого разожгли костер. Конечно, все равно было холодно, но не настолько, чтобы жаловаться. День пути по горам принес "урожай" каменных курочек и каких-то клубней, похожих на картошку, к которой горцы относились с таким недоверием - а эти клубни лопали и ничего. НЗ по-прежнему сохранялся, пополненный в разбитом лагере врага почти земного вида консервами.
- Как с погодой будет? - поинтересовался Гойшир, обгладывая ножку курочки.
- Облака не натянуло, марева, об Око нет - должно, хорошая, - предположил Резан. - Верховка вот пойдет верно - да станем по ровным уклонам держаться, оно и ничего… А все одно - скоро надо отсюда уходить.
- И я то думаю, - проворчал Гоймир.
- Что там, куда мы идем? - потихоньку спросил Олег у Йерикки, который готовился лечь, расстилая плащ.
- Прохладно, - ответил рыжий горец, - долина на плоскогорье, постепенно к Ан-Марья понижается. Сосновые леса и луга…
- Живет кто-нибудь, я вот про что?
- Да-а… правда - немного. Но там есть дороги, хорошие дороги. Когда-то там жили Медведи. Данваны истребили их.
Гостимир сидел за небольшой рацией, которую ради интереса прихватил в лагере. Неожиданно он рассмеялся и, сдернув наушники, включил внешнюю трансляцию:
- Иой, слушайте!
Мальчишки все обернулись на звук. Где-то - очевидно, далеко - девичий голос, слабенький и какой-то мяукающий - распевал бессмыслицу:
Самцы опереньем ярким привлекают самок
Самки в ответ испускают манящий запах
Самцы охмуряя самок визжат и воют
Самки то откроют глазки то снова закроют…
- Выключи! - крикнул Йерикка, кривясь. - Слышишь, выключи немедленно!
- Ты что? - удивился Гостимир, выключая рацию. - То с юга. Это… как то сказали…
- Группа "Гормональный препарат", - по-прежнему морщась, ответил Йерикка.
Олег чесал нос - слова показались ему знакомыми, но он не мог вспомнить, откуда? Может быть, он слышал их на Земле? Мда, от такого успел отвыкнуть… А Йерикка, потирая щеки ладонями, словно у него зудела кожа, сказал:
- Слушать это так же опасно, как колоть дурь, - и добавил: - Вир врикан анс мар хлаутс - стриука альс славе, сайан слим, алан фалр, деад хайлс…
Лица горцев стали ожесточёнными - настолько ожесточенными, что Олег не сразу, решился спросить:
- А что это, Эрик?
- Один из постулатов обращения со славянами, - нехотя ответил тот и сплюнул, будто рот очищал от сказанного: - Коротко - славянам ничего, кроме грязи.
- Про какое дело хоть песнь-то? - поинтересовался Морок. Простейший вопрос вызвал сильное затруднение у присутствующих. Со слухом у всех был порядок, с - мозгами - тоже, но уловить хотя бы оттенок смысла в "песне "никому не удалось.
- Ты бы спел. Гостимир, - попросил Олег. Остальные закивали - после этой радиочуши хотелось послушать что-нибудь свое. Даже где-то почвенное и посконное, как отметил про себя Олег, глядя на Гостимира, достающего гусли. Несколько парней полезли за кувиклами, но Гостимир отмахнулся:
- Ой не надо. Послышав кто ненароком - решит одно Змея в горах казнят… Вот то слушайте, - и он положил пальцы на струны…
…Если честно - Олег плохо помнил, о чем пел Гостимир в тот холодный вечер у костра. Он очень устал - больше остальных, потому что еще не оправился от короткого плена, поэтому лежал на плаще, перебирал пальцами за пазухой дареную Бранкой повязку, которую разыскал в разгромленном лагере Йерикка и отдал Олегу - и не слышал слов. Но было ему грустно и в то же время хотелось поскорее в бой, и отзывалась песня тоской по дому и ожиданием чего-то великого и радостного, как Чаша Грааля, которую обязательно обретет достойнейший… а те, кто не дойдет, обретут смерть, какой заслуживают воины…
…Говорят, когда пел великий Боян, князь-певец - даже Солнце замирало в небе, останавливался Дажьбог послушать земного певца. И даже самые злые и подлые люди не смели творить злых и подлых дел. А все лучшее, что есть в человеке, выходило наружу, и трус совершал подвиги, скупец давал серебро, не глядя и не требуя возврата, черствый сердцем влюблялся и шел на смерть за любовь… А Кощей-Чернобог в своем дворце зажимал уши, падал без сил и выл от страха.
Так было, когда пел Боян.
Тогда слово могло расколоть скалу и повернуть вспять реку…
…Те времена ушли. Измельчали слова. А люди стали сильнее. Словом не остановить данвана и не сбить его вельбот. Для этого нужно оружие - автоматы и ракеты.
И еще кое-что.
Смелая душа. Без нее все остальное - хлам. Даже самая могучая техника - ничто.
А смелую душу по-прежнему будят в человеке простые слова.
Как в те времена, когда пел Боян.
… Чего нам бояться на вольном пути?!
Смотри, еще сколько у нас впереди!
Подумаешь, дождик, подумаешь - снег…
Гроза - на минуту! А Солнце - навек!
Гостимир пел - и время не замечалось, оно таяло на фоне голоса и звона гуслей…
… Чудеса еще не разгаданы,
И не все слова еще сказаны,
И среди зимы оставляем мы
Полчаса для весны!..
И когда уже люди стали засыпать, Гостимир все пел - для самого себя. Но Олег слушал - слушал, лежа у костра под плащом и подперев голову рукой…