– С Пятигорском связи нет, слишком далеко и рельеф сложный, а с группой Игнача переговорить получилось.
– Что у него?
– Игнач километрах в ста тридцати от нас, прошёл Арзгир и встал на днёвку. Собирает сведения об обстановке впереди и завтра будет у Чограйского водохранилища.
Через полчаса мы покидали прогорающий костерок и старика, который провожал нас равнодушным взглядом и всё так же методично пережевывал свою крысятину.
Выстроившись в походный порядок, отряд шёл на север до самой темноты, и около десяти часов вечера, в сумерках, мы пересекли автомагистраль и добрались до развалин посёлка Меклета. Половина отряда занялась лошадьми и приготовлением ужина, а другая – оборудованием оборонительных позиций. На руинах местного то ли исполкома, то ли конторы, то ли еще какого-то административного здания за несколько часов из обломков кирпича, бетона, шифера, арматуры, брёвен и крепких досок было построено вполне неплохое укрепление. От артобстрела оно не защитит, конечно, но подобного здесь бояться не стоит, собаки хоть и мутанты, а штурмовать стены не могут, у них для этого нет рук.
Ночь прошла спокойно, наступил рассвет, а вокруг никого, собак не видать. Странно. Птицы не поют, тишина, и только лошади, которых завели в здание, беспокойно всхрапывают, так, как если бы где-то неподалеку волка чуяли. Однако анатолийская овчарка не волк, так что это не стопроцентный признак того, что собаки рядом. Ладно, подождём и посмотрим, что будет дальше.
Проходит час, другой, третий, и наступает полдень. Окрестный безжизненный пейзаж – выгоревшая степь с редкой и чахлой растительностью – неизменен: ни шороха, ни движений.
– Снайперы, – кричу я пятерым воинам, засевшим на стенах, – есть что-нибудь?!
– Нет, все чисто, – докладывает первый.
– Никого.
– Чисто.
– Голая степь и перекати-поле катается.
Пятый стрелок, сидящий с восточной стороны, Лука, медлит, всматривается в жаркое степное марево, и окликаю конкретно его:
– Лука, что у тебя?
Молодой белобрысый парень с чёрной банданой на голове, новобранец из повольников, отрывается от ПСО, сплёвывает на кирпичную стенку и отвечает:
– Бес его знает, вроде бы есть что-то, километрах в трёх, но там местность волнистая, и что это, точно определить не могу.
– У кого самый лучший конь? – обращаюсь я к воинам, которые отдыхают на своих огневых позициях.
– Самый добрый и резвый конь у меня. – Ко мне подходит Серго, смуглолицый мужчина лет сорока, так же как и Лука, прошлогодний новобранец.
– Отлично. Седлай своего кабардинца и сгоняй к востоку. Как что-то приметишь, сразу назад. Если будет погоня, прикроем снайперами, а вблизи всем отрядом поддержим.
Серго коротко кивает, седлает своего чистокровного жеребчика, купленного им за свои деньги у перекупщиков в Пятигорске, и через пяток минут резвой рысью мчится в том направлении, где снайпер разглядел движение. Я взбираюсь повыше, примащиваюсь на уступе и смотрю за его продвижением в хороший армейский бинокль.
Воин скачет, километрах в двух, немного не доезжая до узкой балочки, останавливает коня, замирает и пускает его шагом. Так он продвигается метров триста, вновь замирает и снова двигается вперёд.
– Лука, что видишь?
– Ничего, марево всё сбивает, то есть движение, то нет.
Опять приникаю к окулярам бинокля и сразу же вижу тех, кого мы ждём, десяток здоровенных псин, которые крадутся вдоль нескольких кустов в сторону приближающегося к ним Серго. Мля! Неужели он их не видит? Как так? Чёрт!!!
– Снайперы! К бою! Лука, выстрел вверх! Серго опасности не замечает!
Тах-х-х! – одиночный выстрел глухим эхом разносится по окрестностям. Всадник слышит его, останавливает коня, оглядывается и наконец замечает опасность. Серго резко поворачивает своего чистокровку, что-то кричит, нахлёстывает его бока нагайкой и галопом возвращается к нам. Наблюдаю за собаками, они широкими и длинными прыжками мчатся за воином, но вряд ли догонят.
Ахр-рр-р! – слышен далёкий собачий рык. И преследователи, как по команде, не доходя до наших позиций метров восемьсот, замирают на месте и, дружно развернувшись, уходят в своё укрытие. Вот и первое проявление разума – после провала засады не ломиться в ловушку, а вернуться на исходную позицию.
Всадник благополучно возвращается к развалинам, водит кабардинца по кругу, успокаивает его, а я спускаюсь и подхожу к нему.
– Командир, если бы не выстрел, – говорит Серго, – то и не заметил бы засаду.
– Понятно. Как они вблизи?
– Не знаю, очко так играло, что осматриваться времени не было. Нёсся так быстро, как только мог.
Направляюсь к Лиде Белой, которая сидит возле одного из четырёх наших РПК и протирает его промасленной тряпкой. Сажусь рядом и наблюдаю за тем, как почти любовно она занимается своим делом. Я ухмыляюсь, а она смотрит на меня и спрашивает:
– Что?
– Гляжу, как ты от оружия фанатеешь, Лида.
– Это да, а иначе никак, только оно бедную девушку в трудную минуту выручит и спасёт.
– Ты не пай-девочка, Лида, поэтому лирика ни к чему. Что делать будем?
– Ты командир, Мечник, твоё слово главное. – Она пожимает плечами.
– И всё же, идеи есть?
– Сваливать надо, – отвечает Лида, – и бежать необходимо прямо сейчас, без колебаний и промедлений. Мы с Исмаилом тебе рассказывали про наш прошлый поход, и тогда точно так же всё было, только мы не в развалинах сидели, а телегами были окружены. Днём они не сунутся, силы копят и, что такое огнестрел, понимают очень хорошо. Атака ночью случится, и если они нас не дожмут, то к утру отойдут и будут следующей ночи ждать.
– Просто так не оторваться, собаки вслед кинутся.
– Конечно кинутся, и если половина бойцов в безопасное место вырвется, то и это хорошо.
– Остаёмся, – принял я решение, – и постараемся захватить трофей.
– Зря. – Лида морщится и возвращается к пулемёту.
Смеркается, воины отдохнули и готовы к ночному сражению. Вокруг развалин поставлено около сорока мин, боеприпасов и гранат у нас много, воды дня на три, факелы заготовлены, и осветительных ракет больше трёх сотен. Скоро состоится первый бой с новым и необычным противником, и для него у нас есть сюрприз – несколько ловчих сетей, сплетённых из сталистой проволоки, и два пневматических ружья с усыпляющими зарядами. Давайте, звери, приходите, мы ждём вас.
– Мечник, – в тишине разносится голос Кума, – Игнач вызывает.
Вскоре, надев на голову наушники и прижав к губам микрофон, я слышу далёкий голос казака:
– Привет, Мечник.
– Здрав будь, Игнач. Что у тебя?
– Норма. Золота нет, а повольников под этим предлогом к Чограйскому водохранилищу местный хан заманивает. Хочет армию собрать и на Элисту военным походом пойти.
– Всего-то?
– Да, банальный обман, и для Конфедерации никакой опасности.
– Когда сможешь в путь двинуться?
– Через час.
– Хорошо. Выдвигайся к Адыку и готовь оборонительную позицию. Может так случиться, что тебе придётся за нами хвосты рубить. Когда там сможешь быть?
Молчание, Игнач ворошит карту, прикидывает скорость своего отряда и отвечает:
– Если по-быстрому и нигде не задерживаться, то через тридцать шесть часов буду на месте.
– Даю тебе сорок восемь часов. Через двое суток будь на южной окраине Адыка.
– Понял.
– Отбой связи.
Стемнело, снова ожидание, снова гнетущая тишина, и только кони беспокоятся. Автомат в руках, сквозь узкую бойницу глаза пытаются разглядеть четвероногого противника и не находят его.
– Братва, атас! – в тишине слышен крик одного из бойцов.
В небо взлетает первая осветительная ракета. Она даёт неяркий объёмный свет, который заливает окрестности, и всё вокруг видно как на ладони. Собаки вокруг нас, их не менее пяти сотен только с одной стороны, а раз так, то вокруг позиции их как минимум пара тысяч. От такого зрелища, от вида оскаленных пастей, обнажённых клыков и горящих глаз у меня перехватило дыхание, и сам себе я шепчу:
– Мать моя женщина. Вот это влипли! – Однако отвлекаться нельзя, и, сгоняя наваждение, я встряхиваю головой и подаю команду, которую ждут все воины отряда: – Внимание! Бить только наверняка! Беречь боеприпасы! Снайперы, не забывать про пневматику! Огонь!
По команде воины открывают огонь, и ночь расцвечивается десятками трассирующих пуль, которые летят в четвероногих животин, пришедших за нашими жизнями. В замкнутом пространстве остатков здания грохот выстрелов бьёт по барабанным перепонкам, всё вокруг заволакивается дымом, и собаки переходят в наступление. Что интересно, они действуют группами, по три – пять особей, а не прут всей массой. Нам приходится выцеливать одиночек, отвлекаться на них, и собаки все ближе.
Напрягаю голосовые связки и сквозь стрельбу, перекрывая её, выкрикиваю:
– Минёр, не зевать!
– Слежу! – слышу я нашего радиоминёра, и тут же между двумя группами собак происходит подрыв ОЗМ-72. Стальные шарики кромсают тела животных, рвут их на части, но они не умирают.
– Твари!
Ствол моего "абакана" дёргается, выплёвывает короткие очереди, и две собаки, почти вплотную приблизившиеся к нашим баррикадам, без взвизга падают наземь и умирают.
Рожки пустели один за другим, взлетали в тёмное небо осветительные ракеты, рвались мины, и больше сотни огромных собак уже валялось в сухой пыли, но они не отступали. Наконец несколько этих тварей дорвались до стены и вошли в мёртвую зону. Стену потрясли два мощных удара, которые были настолько сильными, что из кладки выпало несколько кирпичей. К этой стене подскочила Лида и одну за другой перекинула за стену три гранаты. Она делала это настолько быстро и ловко, что, будь мы не в бою, я бы попросил её повторить этот номер на бис.
Гранаты рванули одновременно, и из стены выпало ещё несколько раскрошившихся кирпичей. Следом на других оборонительных участках рванули ещё гранаты. На какое-то краткое время, секунд на десять, эта карманная артиллерия остановила овчарок, но вот позади общей массы раздался требовательный рык вожака, и атака возобновилась.
Бах! Хрм-мм! В уже разбитую стену ударилось сразу несколько мощных тел, и она вздрогнула. К ней бросилось несколько бойцов, и в темноту полетело не менее десятка Ф-1, но это был отвлекающий манёвр. Такие же удары обрушились на другие стены, а самое главное – была пролом лена закрывающая проход в здание баррикада. Толстые брёвна, которые бойцы поднимали аж втроём, отлетели в стороны, и на нас понеслись пять огромных собак.
– Ищите, чем завалить проход! – крикнул я и рванулся навстречу опасности.
Одной длинной очередью я высадил весь рожок, меня поддержали два пулемёта и ещё три автомата. Собаки упали, рванули оставшиеся несколько мин, в темноту улетели новые гранаты, и, пока пространство перед входом расчистилось, десяток воинов, хрипя от натуги и матеря долбаное начальство, не подумавшее о том, что собаки могут телами пробить баррикаду, подтянули к проходу тяжёлую железобетонную плиту и ею завалили пролом. Брешь была закрыта, мы ожидали новой атаки, но её не было. Бой остановился, а собаки начали издавать протяжный глухой вой.
– Лида, – обратился я к повольнице, которая настороженно всматривалась в темноту, – что это?
– Не знаю, в прошлый раз ничего подобного не было.
– Зато я знаю, – сверху спрыгнул довольный Лука и взмахнул пневматическим ружьём-стреломётом, которое он держал в руках. – Я вожака свалил, и остальные твари сразу остановились.
– Покажи, где тело лежит.
Мы приникли к стене, и через дыру от выбитого кирпича под отсветом догорающей осветительной ракеты Лука указал мне на одно из собачьих тел, лежащее метрах в пятидесяти от обороняемых нами руин.
– Командир, собаки думают, что вожак мёртв, а действие сонного зелья на двенадцать часов рассчитано.
– Для таких массивных и сильных животных может быть и меньше, так что если вожак до утра не очнётся, то у нас всё будет хорошо.
Нам повезло, вожак собачьей стаи начал приходить в себя только на рассвете, когда основная масса овчарок оттянулась за пределы досягаемости нашего оружия. Это мощное и красивое животное, весом под сто килограммов, опутали сетями, погрузили в самодельную авоську, которую закрепили между двумя вьючными лошадьми, и отряд пошёл на прорыв. Опасность не миновала, но собаки утратили половину своей агрессивности. Только редкие одиночки бросались нам наперерез, и шанс дойти до развалин Адыка, где нас должен ждать Игнач, у отряда был.
Глава 25
Нейтральные территории. Ногайская степь.
2.07.2063
– Мечник! – Вскарабкавшийся на поваленную металлическую опору Игнач смотрел в бинокль. – Не вырвемся! Слишком их много, собак этих клятых. Посмотри, как плотно стоят.
– Да видел я уже. – Спорить с Игначом смысла не было, он был прав.
Вторые сутки мы сидели на южной окраине Адыка в укрепрайоне, который подготовили пластуны, и двигаться дальше не решались. Если до этого места преследователи только трусили в стороне, то здесь нас зажали, и собак было не две тысячи, как в Меклете, а раза в три больше. Причём были здесь не только матёрые псы, но и щенки с суками. И складывалось ощущение, что вокруг нас собралось всё их племя, и, пока они не получат тело своего вожака, собаки будут стоять на месте.
Оставив Игнача, который продолжал наблюдение, я направился по нашему укреплению, развалинам овцеводческой фермы, и стал проверять воинов, которые сидели на своих огневых позициях и были готовы к бою. Всё в порядке, кому положено спать – спит, а кому бодрствовать, тот внимательно обшаривает взглядом окрестности. Как выпутаться из этой ситуации, в которую сам же влез, ума не приложу. Чувствую, что выход есть, уверен в этом, но найти его пока не могу. Идти на прорыв – не вариант, собаки всей массой задавят, а здесь сидеть – тем более, с голоду перемрём.
– Командир! – меня окликнул один из пластунов, здоровенный парнище, кровь с молоком, румянец во всю щёку, который охранял наш трофей – сильно исхудавшего, но тем не менее всё ещё очень грозного и мощного собачьего вожака.
– Да? – Я остановился рядом с ним.
– Нельзя ли на этом посту смену почаще производить?
– А что такое?
– Голова болит, и не у меня одного. Кто эту зверюгу, – он зло посмотрел на спутанного пса, – охраняет, тому не по себе. Никак два часа не высидеть. Полчаса проходит, и хоть вешайся, так башка раскалывается. Пока снотворное было, всё хорошо, тварь спит, и у нас всё нормально, а так – тяжко.
Мне вспомнились слова старика, встреченного нами несколько дней назад, про его общение с собачьим вожаком, и я спросил:
– Это всё?
– Ну… – замялся парень.
– Говори как есть, пойму.
– Сегодня утром Петруха псу в глаза посмотрел, и ему какие-то видения были. Он так перепугался, что теперь ни за какие коврижки на этот пост становиться не хочет.
– Ясно, смена каждые полчаса, и в глаза собаке не смотреть. С проблемой попробуем разобраться.
Пластун был удовлетворён, улыбнулся и снова уселся рядом с вожаком умных собак. Я отправился дальше, и первое, что сделал, – это завалился на пару часов поспать. То, что я собирался осуществить, должно было потребовать от меня немало сил.
Проснувшись в назначенный себе срок, я выпил чайку, взбодрился, ещё раз проверил посты, предупредил Игнача о том, что хочу сделать, и подошёл к спутанному сетями псу. Рядом с ним находился один из гвардейцев, он беспокойно переминался с ноги на ногу и явно с нетерпением ожидал смены.
– Свободен, – сказал я ему. – Отойди к костру, и сменщик пусть там же находится.
– Хочешь попробовать со зверем пообщаться? – Гвардеец кивнул на пса.
– Да.
– Если что, мы рядом. – Воин кивнул и отошёл.
Присев напротив пса, я глубоко вздохнул, унял естественное волнение и посмотрел в жёлтые глаза огромной овчарки. Наши взгляды скрестились и как будто спутались в единое целое. Спустя минуту я утонул в этой желтизне, и ко мне в мозг начали приходить видения. Сначала это были маленькие кусочки чего-то неосознанного, обрывки воспоминаний. Но вот произошла какая-то подстройка, и я ощутил себя не только Александром Мечниковым, человеком, но и вольным псом с непроизносимым именем, которое выражалось в сложном рыке и весьма приблизительно его можно было расшифровать как Лидер.
Он-я родился, неосознанно тыкается в материнский сосок, поглощает живительную жидкость, спит, просыпается и снова питается. Идёт осознание себя. Рядом мать, большая, добрая и тёплая. Он-я не один, у матери ещё четыре щенка, три брата и сестра. Идёт постоянный шум, он не осознаёт, что это такое, а я понимаю, что это шум работающих машин, возможно дизелей или каких-то генераторов. Он-я открывает глаза и видит двуногих, которые приносят для матери еду, безвкусную белую массу, и наливают в большую миску воду.
Проходят дни, и он-я понимает, что они с матерью и другими щенками находятся в клетке. Мать передает видения, что так было не всегда, что они под землёй, а где-то есть поверхность, и там есть воля. Двуногие делятся на хороших и плохих. Хорошие остались где-то далеко, а злые мучают их и хотят сделать из них рабов. Она передаёт, что надо быть терпеливым, не показывать двуногим, что они могут передавать и принимать информацию как-то помимо рыка и лая. Все щенки воспринимают видения-образы, посылаемые матерью, как должное и ведут себя осторожно.
Он-я подрос, стал крепко стоять на ногах, и однажды рядом с клеткой остановились два двуногих. Они были не в серых комбинезонах, как те, которые приносили им еду, а в белых халатах. Мать передала, что эти двуногие самые опасные из всех, необходимо быть ещё более осторожным, чем обычно, и затаиться. Братья и сестра прижались к тёплому материнскому боку, а он, наоборот, подполз поближе к толстым прутьям клетки и вслушался в голос страшных двуногих, которые сами себя обозначали словом человек, а когда их было более двух – люди.
Один из людей, толстенький человек с одышкой, говорил другому, худому и со стёклами на глазах:
– Сенчин, вы обещали результат, а его нет. Вы говорили, что ваш вирионный ретровирус особенно сильно проявится на этом выводке. Однако никаких признаков, которые бы подтверждали ваши слова, нет. Что это, очередная ошибка или сознательный обман? Сколько можно обещать прорыв?
– Господин Майлс, – голос худого был глух, – я не ошибаюсь, и то, как себя ведёт этот выводок, только доказывает мою правоту. Посмотрите на щенков. Они стараются быть обычными и ничем не примечательными, но этим и выдают себя. Результат есть, но такому далёкому от науки прагматику, как вы, он не виден. Вчера вам был представлен полный отчёт о проделанной работе, а вы, впрочем как и всегда, даже не удосужились его прочесть.