Привязывать Марью Михаил, конечно, не стал - а, наверное, надо было бы - просто так, прикольнуться. Вот, фотоаппарат с собой был бы - привязал бы точно! Но, увы, фотоаппарат - у Веселого Ганса, а сам Ганс… черт его знает, где? Хотя… догадаться не трудно - сидит, небось, дома, в Питере, пиво хлещет. В Питере… А он-то, Михаил, как, зачем здесь? На какой-то большой лодке, с какими-то… психами… точно - психами, уж больно увлеклись игрою… или… Или это совсем не игра? Ну, тогда не они психи, а он, Миша.
Места по обоим берегам тянулись унылые, не за что зацепиться взгляду. То лес густой, то болотины; веселые, поросшие зеленой травою и разноцветьем, полянки попадались лишь изредка. Миша сидел на корме, рядом с кормщиком, и большую часть пути просто дремал - после такой-то бессонной ночки… надобно сказать - весьма приятной, да-а-а…
Кормщик оказался знакомый - Парфен, - да еще Сбыслав не забывал, частенько усаживался рядом - с шутками, прибаутками, песнями. Весело ехали! Вот только - куда? В Кировск? В Ладогу?
Все так же тянулись кругом леса - бесконечные, глухие, дремучие… И никаких знакомых звуков: ни бензопилы, ни поездов, ни машин. Даже деревни попадались редко, а те, что попадались, напоминали тщательно стилизованные под старину хутора - с заборами-частоколами, с бревенчатыми избами, амбарами, постоялыми дворами.
Верная раба Марья покорно сидела у мачты, почему-то не смея подходить к Михаилу ближе… может, Сбыслав ей что сказал? Кривой Ярил прохаживался на другой лодье - его хорошо было видно, почти рядом с князем стоял, князь же - не похож, ой не похож! - несмотря на победу, угрюмился и посматривал вокруг насупленно, строго.
А комарья-то было кругом - у-у-у!!! А еще нещадно била мошка - мелкая, гнусная, кусачая. А днем - по жаре - слепни и оводы. Это только горожанам, лежа перед телевизором на диване, почему-то кажется, что на реке ужас до чего хорошо и мило! А на самом-то деле… Без спреев и мазей нечего и соваться! Миша чесался уже, словно месяц не мылся.
Так, в пути, прошло пару дней, во время которых секса с "рабой" так больше и не случилось - негде, - хоть и возвращались домой с победой! А в последний - как оказалось - день плыли и ночью - по озеру, надо полагать - Ладожскому. И тоже все пусто! Ни катерка, ни браконьеров, ни вертолета! А вот с утра…
С утра выплыли в устье широкой реки… Волхов? Да, наверное… Однако же, где…
И вот тут-то Михаил обалдел полностью! Ладно, дружина, князь, ладно - попадавшиеся по пути хутора-деревни, но здесь… Здесь был целый город! Большой, красивый, древний! Словно декорация к какому-нибудь историческому фильму! Высокий вал, бревенчатые стены, башни, внутри - каменная крепость, церкви. За стенами, за воротами виднелись дома, целые усадьбы, пристани, люди… Господи… Быть этого не может! Не может быть!
А кораблей, кораблей-то сколько!
И радостные крики, крики, крики! И колокольный звон поплыл над городом осязаемо-малиновым искрящимся облаком.
- Слава Святой Софии, почти что дома!
- Эй, ладожане! Девки-то ваши красны ли?
- А с победой идете ль?
- С победой, с победой! Да что вам, по князю не видно?
Ладьи степенно подошли к пристани. Князь - и все вслед за ним - важно крестясь, сошли на берег, приветствуемые собравшимся народом - словно сошедшим с кадра исторического фильма.
Слава Святой Софии, слава! Слава благоверному князю-заступнику!
Михаил тоже шептал, крестился… Даже закрыл глаза - а вдруг да пропадет все? Нет, не пропадало.
Оказавшийся рядом Сбыслав шутливо ткнул кулаком в бок:
- Господи, скоро дома будем, в Новгороде!
Живописно одетый народ, совсем по-киношному подкидывал вверх шапки и что-то радостно орал.
- Слава благоверному князю! Святой Софии слава! Славься, Господин Великий Новгород, славься!
Тут долго времени не провели, поплыли дальше… дальше… Перетянули ладьи через пороги - упарились!
А потом опять, как в кино.
Снова город! Огромный… Со стенами, с башнями, с усадьбами-садами… И с собором, в котором Михаил сразу узнал новгородскую Святую Софью…
И снова тот же - киношный - народ…
Господи, да что же это такое делается-то, а?!
Под восторженные крики воины сошли в город, растеклись по мощенным деревянными плахами улицам, мимо церквей, мимо усадеб, мимо яблоневых и вишневых садов… Да-а… как во сне все.
Подойдя к каменной крепости - детинцу, - снова миновали ворота, оказавшись на Софийской площади, у главной городской церкви. Михаил смутно припоминал, что, кажется, здесь собиралось вече… или - на Ярославовом дворище? А черт его, сейчас и не вспомнить, да и не вспоминается что-то… Нет, ну… Не может быть!!!
Князь между тем обнимался с какими-то богато одетыми людьми.
- Вишь, тот, дородный - посадник, Степан Твердиславич, - негромко пояснял Сбыслав. - Рядом с ним - бояре именитые - Онциферовичи, Михалковичи… В клобуке - Спиридон-владыко… А вон и батюшко мой, Якун-тысяцкий! Эх, друже, сейчас вот помолимся, да гульнем! Три дня гулеванить будем.
Михаил рассеянно расхохотался:
- Ну, это запросто…
Не может такого быть! Быть не может! Но вот есть же! Князь Александр, посадник, бояре, архиепископ, народ весь этот ликующий - толпа целая… Есть! И все настоящие, живые - потрогать можно. Да и не потрогать - от стоящего рядом парня так несло чесноком и навозом… Хоть затыкай ноздри!
- Слава благоверному князю!
- Новгороду Великому, Святой Софии слава!
После общего моления, участники похода наконец стали расходиться. Улучив момент, Сбыслав подвел нового приятеля к отцу, поклонился:
- От, батюшка, друг мой - не он бы, так, может, не стоял б язм сейцас пред тобою!
Михаил тоже поклонился, приложив руку к груди. Вышло довольно неуклюже, но тысяцкий Якун, похоже, не обиделся. Ну еще бы!
- Рад, рад гостю. Откель сам?
- С Заволочья, своеземец, - отозвался за Мишу Сбыслав.
Тысяцкий расхохотался, пригладил окладистую бороду:
- Знаем, знаем, какие в Заволочье своеземцы! Всего и землицы - что вокруг избы: сами пашем, сами сеем, что спроворим - то едим.
- Вот-вот, - Сбыслав обнял Михаила за плечи. - Мыслю, он бы и у нас неплохо прижился. Воин умелый! Хоробр!
- У нас? - Якун пожевал губами и внимательно посмотрел гостю в глаза. - Поглядим. Поговорим вечерком. Я тут посейчас задержусь, с князем да господою, а вы на усадьбу езжайте. Там уж столы накрывают.
- Вот это хорошо, что столы! - Сбыслав радостно потер руки и с силой ударил Мишу в плечо. - Ну что, друже?! Пировать едем! Эй, слуги… давай сюда жеребца того, белого… Поскакали, дружище!
Легко сказать - поскакали… Миша едва из седла не вылетел, хотя конек и казался смирным. Хорошо, хоть года два назад пару раз посидел в седле… кое-что помнил… но плохо. Ехал, скукожившись, по сторонам не глядя - как бы с седла не упасть, не убиться…
Не убился… Ну, слава тебе, Господи!
Огороженная нехилым частоколом усадьба тысяцкого Якуна занимала обширное пространство на перекрестье двух улиц и, кроме трехэтажного господского дома и обширного двора с различного рода постройками, имела еще и сад-огород, и выпас, на котором паслось целое коровье стадо. Богато жил Якун, что и говорить, не всякий боярин такую усадебку мог себе позволить, не всякий… Однако ж, как помнил Михаил, ни один "житий человек" - то есть землевладелец незнатного происхождения, скажем, выходец из среды разбогатевших ремесленников или купцов - по своему общественному положению стоял куда ниже боярина, даже самого захудалого владельца какой-нибудь отдаленной вотчины хоть в том же Бежецком Верхе или еще где-то у черта на куличках. Такая уж была градация в обществе - сначала шли "лучшие - вятшие - люди" - бояре, затем - "житьи", а уж потом - "молодшие или черные" - все прочее население. Потому "житьи" бояр не любили и сильно им завидовали. Было с чего!
Тысяцкий не напрасно говорил про столы. Столы - ломились от яств, и это не было пустым словом, - Михаил ясно видел, как прогнулись тяжелые доски столешниц. Поста, слава богу, никакого не было, а потому и дичи, и всякого мяса, и хмельного питья имелося вдоволь - хоть упейся-укушайся! Разномастные каши с мясом и мясною подливою, жаренные с яблоками гуси и перепелки, смородиновые кисели, пироги-рыбники и простые - со всякой прочей снедью, а еще щи с кислой капустою, ушица налимья, ушица карасевая, окуневая, с лососью. Ну и жаренная на вертеле рыба - ух, и вкусна же - куски большие сочные, прямо-таки во рту таяли…
- Кушай, кушай, друже, - улыбаясь, приговаривал Сбыслав. - Эй, челядин… Найлей-ко!
Пили из больших серебряных кубков - не только пиво, бражку, мед, но и привозное вино - мальвазеицу. Пили в больших количествах и не особо пьянели, чай, мед с брагой - не водка паленая, да и правду говорят, что закуска лишний градус крадет.
Миша от удовольствия аж глаза закрыл да прогнал смурные мысли - сначала поесть как следует, а уж потом думу думать! Глаза разбегались - и не только от яств. Посуда на столах - золотая, серебряная, лавки-скамейки резные, узорчатой тканью покрытые, в окна - свинцовые, со слюдой, переплеты вставлены, божница-киот - оклады все в золоте, лампадка зеленым огоньком светится. Да уж, не бедно жил тысяцкий Якун, совсем-совсем не бедно!
Окромя молодого хозяина и гостя, за столом сидела дородная женщина в вышитом затейливой вязью убрусе - Сбыславова матушка, и другие родственники - младшенькие братья-племянники да девчонки - сестры-свояченицы и прочие. Девки пересмеивались, переглядывались, выпивали… и, вопреки всем представлениям Михаила о затворничестве древнерусских женщин, вовсе не чувствовали себя в чем-то ужатыми, скорее даже, наоборот - развеселясь, песни запели, почему-то - про дождь:
Дождик, дождик, пуще,
Дам я тебе гущи,
Хлеба каравай,
Сильней поливай!
Видать, давненько дождя в Новгородской земле не было.
Сбыслав о битве рассказывал, а как же! Да так цветисто у него выходило! И не битва даже была - целое побоище. И рыцарей-то шведских - "без числа", и князь-то громил всех за милую душу, и - вот он, гостюшка! - мечом махал, дай бог каждому…
Девушки слушали, перешептывались, а, как матушка утомилася, да, стол благословив, почивать отошла, с вопросами навалились: а правда ли, что сам Биргер-королевич войском тем управлял? А шнек свейских много было? А погибло сколько? А полон? Много ли рыцарей взяли?
Ну и про гостя тоже расспрашивали: с каких земель, да женат ли, да сюда ли надолго?
Узнав, что не женат, дружно сказали - женим!
Ближе к вечеру явился батюшка, тысяцкий Якун. Бровью с порога повел: смело с лавки девок, сразу и глазенки погасли, и дела какие-то нашлись неотложные… Видно, держал Якун свое семейство строго.
Сели. Ухмыльнулся в бороду, серебряный кубок поднял…
За победу выпили, за Святую Софью, за благоверного князя. Миша уже пить еле мог, а уж от еды - и вообще воротило. А Сбыслав да все его домочадцы - ну молодцы - как ни в чем не бывало в три горла кушали, не давились!
- Смотрю, дружок-то наш утомился, - произнес с усмешкой Якун. - Велю проводить в опочивальню… А о деле и завтра поговорим.
- Верно, батюшка, - Сбыслав поставил кубок. - Пойду, самолично провожу…
А дальше Михаил мало что помнил - утомился, и так уже за столом носом клевал, а как почувствовал под собою постель, травами душистыми накропанную, так и уснул тут же, едва голова склонилась.
А проснулся - Веселый Ганс его за плечо тряс!
- Эй, Миха, вставай, чего разлегся?!
Миша глаза раззяпил - боже ж ты мой! Это где ж он? Похоже, что в камере! Стены серые, спит на голых досках, да еще и дверь железная - заперта.
- Вася, мы где с тобой?
- В ментовке, где же еще-то? Не помнишь, что ль, вчера побуянили?
- Побуянили? - Михаил уселся, скрестив ноги, и почесал затылок. - Нет. Не помню.
- Ну как же! Помнишь, водку мы с тобой на бережку пили?
- Водку - помню.
- И девка еще была…
- Девку - не помню…
- Ну, такая еще, в старинном платье…
- А-а-а-а!!! Гопники еще к ней приставали… Вспомнил!
- Вспомнил, вспомнил, - передразнил Веселый Ганс. - Колом только их не надо было бить…
- А что, я их колом, что ли?
- Ну да - выдернул из забора жердину и погнал… Вот нас с тобой и забрали! Да… девчонка та нас отмазывала… браслетик, вон, тебе подарила…
- Браслетик? Какой браслетик?
Михаил посмотрел на запястье… ну да, вот он… Желтовато-коричневый, витой, в виде змейки… Постойте-ка! Так он же сломался, браслетик-то! А тут вот - целый… целый…
- Слушай-ка, Ганс…
Миша поднял глаза… и обмер - никой не Веселый Ганс перед ним сейчас был, а… сын тысяцкого Сбыслав Якунович. Кудрявый, улыбчивый, правда, немного бледноватый… видать, вчера тоже малость того, укушался…
А вокруг - не камера, а… горница, что ли?
Черт побери!!!
Михаил рывком поднялся.
- На вот, испей, - протягивая глиняный кувшин, ухмыльнулся Сбыслав. - Пей-пей, тут квасок кисленький, с похмелья - славно.
Миша сделал пару долгих глотков - и в самом деле, славно!
И вспомнилось сразу все… Битва, путь… рабыня!
- Слышь, Сбышек… А куда Марья-то делась? Ну, девчонка та, помнишь?
Сын тысяцкого кивнул:
- О рабе своей спрашиваешь? Не беспокойся, она с челядинками… На днях продадим на торжище от греха - что выручишь, твое!
- Продадим? - Михаил помотал головою. - А оставить ее нельзя?
- Да не желательно бы… Пересуды пойдут всякие… Тебя ж оженить надо!
- Оженить?! Бррр!!!
- Ладно, оставим пока рабу твою, - ухмыльнулся Сбыслав. - А я к тебе вот зачем… Батюшка посейчас не придет с беседою - в господу уехал. А вот с монастыря Юрьева монашек приперся - про битву выспрашивать, игумен, вишь, ему все точнехонько записать велел. Наши тут ему много чего наплели… теперь твоя очередь. Посейчас пришлю… Токмо ты уж не сильно ему ври-то… так, как все…
Весело подмигнув, сын тысяцкого вышел, не прикрыв за собой дверь.
Браслет, господи!!! Сон-то - в руку! Вот с чего все началось-то! С него, с него, с браслета! Надел на руку и…
- Дозволишь ли войти, господине?
- Войти? А ты кто? - Михаил непонимающе посмотрел на возникшего на пороге востроглазого паренька лет четырнадцати, в черной монашеской рясе, с тоненьким ремешком, перехватывающим копны нечесаных соломенных волос.
- Я-то? А Мекеша-книжник, - мальчишка поклонился в пояс. - С обители Юрьевой батюшкой игумном послан, дабы…
- А, - вспомнил Миша. - Это про тебя, значит, Сбыслав только что говорил. Летопись писать будешь?
- Что, господине?
- Ладно, давай спрашивай!
Испросив разрешения, монашек уселся на лавку и вытащил из переметной сумы листы бересты и металлическую палочку - писало. Все правильно: сперва - на черновик, на бересту, а уж потом - после правки игумена - и на пергамент, да в переплет - вот и готова летопись.
- Мне уж мнози про битву рассказывали, - пояснил Мекеша. - Теперь бы токмо уточнить малость.
- Давай уточняй, - махнув рукой, Михаил вновь приложился к кувшину.
- Вначале - о кораблях, о шнеках шведских… Сбыслав Якунович сказал - их тридцать три тысячи было?
Миша поперхнулся квасом:
- Тридцать три тыщи? Ну, это Сбышек того, погорячился…
- А сколько тогда?
- Да черт его… не считал…
- Напишу - тысяча…
- Ну, как знаешь. Пиши. А вообще, что там у тебя записано-то?
Книжник улыбнулся:
- Посейчас прочту… Вот: Гаврила Олексич, боярин, сказывал - "народу свейского полегло без числа - и лыцари, и кнехты, и мнози… бискуп свейский Спиридон убиен бысть… наших же потерь - два десятка!"
- Лихо! - поставив кувшин на пол, Михаил хлопнул себя по коленкам. - Куда там российскому телевидению! Ты читай, читай, Мекеша… очень интересно - что у тебя еще такого написано?
- Коль велишь, господине, чту далее… "Александр-княже самому королеве възложи печать на лице острым своим копием…", то мнози видали.
- Так-так уж и "мнози"? - с усмешкой усомнился Михаил.
- О том воин один, Парфен, говорил - что, мол, мнози… А сколько именно - не указывал. Так сколько, господине?
- А я почем знаю, фальсификатор юный? Пиши уж, как пишется… Что еще Сбыслав Якунович наговорил?
- Как воевода Гаврила Олексич пьяным-пьяно с лошади свалился… прямо с мостков - в воду. Сам-то Гаврила Олексич такого не припомнит…
- Да уж - с чего бы его на мостки-то верхом понесло?
- Может, на шнеку свейскую хотел взобратися?
Вот! Михаил чуть было не захохотал во весь голос! Вот так вот и писались летописи - "со слов очевидцев" да с подачи самого летописателя, еще и игумен потом откорректирует, да так, что только держись, да потом переписчики чего наврут, недорого возьмут, вот и получится нетленка - хоть на "Звездный мост" отправляй, есть такой конвент фантастики. А профессура-то потом невесть по чему диссертации пишет, докторские защищает, нет, чтоб вилку-то взять, да лапшу с ушей снять, на чужие не перекладывая…
- Не могу вот понять - как королевича звали? - потупив очи, честно признался Мекеша. - То ли Биргер-воевода, то ли Ульф-Фаси - ярл? Каждый по разному бает… Вот я и написал - королевич - чтоб не соврать зря.
- Это ты молодец, постарался. Слушай, а ты под каким летом все это записываешь?
- Известно под каким, - усмехнулся отрок, - под нынешним, шесть тысяч семь сотен сорок восьмым от сотворения мира Господом нашим!
Ну понятно… Тысяча двести сороковой год… Тринадцатый век… Господи!!! Впрочем, что и следовало ожидать, несмотря на разные там - "не может быть"! Вот ведь, может, оказывается. Если не брать в расчет того, что весь город - психи. Ну, не могут же все разом с ума посходить! А, значит, значит… Эх, что и думать-то теперь? Да ладно думать - что делать?
Летописец времени отнял немного - быстренько что-то записал на берестиночке, поклонился с улыбкою, да и был таков - мол, еще многих расспрашивать. Ну-ну… иди, паря, работай, ври дальше… на радость Академии наук Российской!
Едва монашек ушел, как в дверях возник рослый челядинец с охапкой шмоток в руках. Поклонился, сложил шмотки на лавку аккуратненько:
- То от молодого хозяина подарок!
Ага, от молодого хозяина, значит? Ох, любит Сбыслав подарки дарить! То девку-рабу подарит, то вот одежонку… Впрочем, одежонка как раз сейчас и не помешает - в кольчуге все время ходить не будешь, а в футболке стремно. Так… Что тут принесли-то?
Порты синие, с полосками, ага… Рубаха белая, тонкого полотна - льняная, нижняя. Рубаха верхняя, длинная, добротного сукна, с вышивкою, желтая… нет, скорей, желтовато-коричневая… Как браслет! Браслет, чтоб ему пусто было!!!
Одевшись, Миша натянул на ноги черевчатые, без каблуков, сапоги, подпоясался шелковым поясом - эх, хоть куда парень! Прямо жених писаный, красавчик, хоть сейчас к невесте… к невесте…
С браслетом бы разобраться, да и вообще… Как отсюдова выбраться-то? А вдруг - никак? Нет, не может быть, чтобы никак, ведь должен же быть хоть какой-то выход, обязательно должен… Девка та, в старинной одежде, она ведь, верно, тоже как-то не в свою эпоху попала… вот из этой! Значит, можно уйти, можно. Браслет… в нем ко всему ключ… скорее всего, иного-то, пожалуй, и не придумаешь… Браслет…