Каждое деяние сержанта на борту этого корабля, совершенное во имя Императора и примарха, приближало космодесантника к обещанному совершенству, чистому, не запятнанному безумием окружающей его плоти. Совершенству, которое должно было уничтожить иллюзию, обожествляемую Детьми Императора.
- Что случилось с этим Легионом? - задался вопросом Вект.
- Пока ничего, по сравнению с тем, что мы с ними сделаем, - ответил Гальба.
- Такое нельзя не заметить, - вмешался Кхи’дем. - Я никогда не видел подобного безумия, здесь кроется нечто большее, чем обычное предательство.
- В предательстве нет ничего "обычного", - огрызнулся Антон. - И нет преступления тяжелее.
- Я хотел сказать, - пояснил Саламандр, - что в увиденном нами скрывается ужасный смысл. Твой брат совершенно верно спрашивает, что случилось. Нечто и в самом деле произошло, и мы отворачиваемся от этого вопроса на свой страх и риск.
- Как только мы убьем их всех, у тебя будет сколько угодно времени на изыскания, - отозвался сержант, но ему самому ответ показался пустым и необоснованным.
До бронзовых дверей оставалось лишь несколько сотен метров, и рельефные изображения на них стали различимыми. Даже с такого расстояния стало ясно, что орнамент выполнен из тел, покрытых расплавленным металлом. С другой стороны дверей доносились звуки боя - низкое громыхание болтеров, рычание и визг впивающихся в кость цепных мечей, яростные крики сражающихся легионеров. Над белым шумом возносился могучий, менторский голос, хотя слова говорящего оставались неразборчивыми. Затем громкость рева взмыла, словно приливная волна, и двери распахнулись с оглушительным грохотом. В проём ринулись Дети Императора, готовые дать отпор тем, кто вторгся в их владения.
Несясь сломя голову, они встретили горячий прием от Гальбы.
Сержант атаковал во главе Железных Рук, построившихся "наконечником стрелы" - галерея оказалась достаточно широкой, чтобы всё отделение смогло рассредоточиться, и каждый боевой брат получил чистый сектор огня. Лоялисты открыли огонь ещё до того, как двери открылись полностью, и оттуда хлынули Дети Императора. Предатели не носили шлемов, то ли из высокомерия, то ли не успели надеть их, захваченные врасплох - Гальба не знал, да его это и не волновало. От попаданий масс-реактивных зарядов черепа бегущих впереди врагов лопались, словно перезрелые фрукты, но бойцы из задних рядов уже открывали ответный огонь. Наступление Железных Рук замедлилось.
- Уклоняемся, но продолжаем сближение, - скомандовал Антон по воксу.
В галерее не было укрытий, и они могли избежать уничтожения, только добравшись до врага и сокрушив его в ближнем бою.
Построение лоялистов утратило чистую симметрию, и легионеры начали двигаться случайными зигзагами. Продолжая бежать вперед, они метались влево-вправо, лишая врага возможности прицелиться, и вели огонь на подавление. Хоть сколько-нибудь точно стрелять в таких условиях было невозможно, но поток зарядов оставался смертоносным. На глазах Гальбы один из предателей упал, задыхаясь с разорванной глоткой.
Огонь Железных Рук подарил им несколько драгоценных секунд и ещё немного метров, и воины оказались намного ближе к противнику, когда ответная стрельба началась по-настоящему. Впрочем, Дети Императора как будто столь же неистово жаждали ближнего боя. Не останавливаясь для прицеливания, предатели бросились в атаку, и в их голосах равно звучали крики наслаждения и вопли ярости.
Две силы сошлись вплотную, и Антон сумел лучше разглядеть лица предателей. Трансформации, которым подверглись его бывшие братья, оказались, самое меньшее, столь же отталкивающими, как и почитаемое ими искусство. Дети Императора терзали собственную плоть - Гальба видел руны, складывающиеся из ран, скальпы, разрезанные в лоскуты и поднятые над черепами на металлических каркасах. Шипы, витки колючей проволоки, искаженные фрагменты скульптур и прочие болезненные порождения извращенного воображения уродовали легионеров, смеющихся над собственной болью.
К сержанту неслись воплощенные мрачные насмешки над единением органического с неорганическим, принятым в его легионе. Там, где Железные Руки заменяли слабость плоти силой металла, Дети Императора использовали одно, чтобы разрушить другое, и наоборот. Десятый легион искал чистоты. Порождения Третьего утопали в адских наслаждениях. Там не было места разуму, только лишь ощущениям, всё новым, и новым, и новым. То, что предатели прибегали к самоистязанию, радовались причиняемым себе мукам, означало лишь одно - их терзал неутолимый голод. Ныне Дети Императора поклонялись ощущениям, и состояние абсолюта чувств пытало их, оставаясь близким и вечно недоступным.
Все эти мысли промелькнули в голове Антона, пока воин несся навстречу резне. Они не были итогом логических рассуждений, но инстинктивным, пробуждающимся знанием, атавистической реакцией, которую появление врага вызвало из глубин того, что в прежние, непросвещенные времена могли бы назвать душой. Ярость, направленная на предателей, теперь смешивалась с отвращением. Честь требовала сокрушить клятвопреступников; нечто, менее рациональное, жаждало вычистить их без следа.
Ещё несколько секунд болтерные заряды рассекали воздух между двумя отрядами. Легионеры с обеих сторон пошатывались от попаданий, и Гальба заметил, что ещё двое Детей Императора рухнули, убитые выстрелами в голову. Все братья Антона по-прежнему сражались, кулак отмщения не разжимался.
А потом воины двух легионов встретились, две волны столкнулись, и по галерее пронеслись громовые раскаты, рожденные надрывающимся ревом воинственных великанов, ударами брони о броню, клинка о клинок и кулака о кость.
В самый последний момент сержант повесил болтер на магнитный замок у бедра. Выхватив цепной меч, Гальба обеими руками взмахнул им над головой, вкладывая момент своего движения в последующий удар сверху вниз. Ближайший к нему сын Фулгрима попытался отразить атаку, но, слишком увлеченный экстазом рывка к сражению, забыл перейти на оружие ближнего боя. Болтер в его руках оказался скверной защитой от выпада Антона, цепные зубья с воем отбросили ствол в сторону, и раздался влажный, дробящий, приятный "чанк" клинка, вгрызающегося в череп предателя. Так Гальба пролил первую кровь в этой войне, начал оплачивать долг, висевший над ним со времен предательства у Каллинидеса. Наконец-то он мог своими руками наносить удары во имя павшего примарха.
Зрачки врага расширились в агонии, но тут же, пока сержант распиливал его голову надвое, сверкнули от возбуждения, рожденного крайней новизной ощущений. Потом глаза легионера мертвенно потускнели, и лишь это действительно имело значение. Вырвав цепной меч из трупа, Антон парировал удар космодесантника, перепрыгнувшего тела павшего товарища и взмахнувшего воющим клинком, нацеленным в горло Железной Руки. Пригнувшись, Гальба ударил предателя плечом, лишив его равновесия, и следом произвел собственный выпад. Цепной меч глубоко вонзился в тело под кирасой.
Железные Руки и Дети Императора кромсали друг друга, сержант тонул в вихре гремящего керамита и брызжущей крови. Время сжалось, теперь Антон мыслил секундами и не думал ни о чем, кроме того, что делать в текущее мгновение. Он двигался вперед шаг за шагом, убийство за убийством. На броне остались следы от десятков ударов, но Гальба каждый раз будто стряхивал их, снова и снова поражая врагов цепным клинком. Сержант превращал лица в месиво, прорубался через доспехи и укрепленные грудные клетки к бьющимся чёрным сердцам - и останавливал их.
Вдруг, требуя его внимания, через грохот прорвался новый, всё нарастающий шум. Им оказался голос, поднятый вокс-динамиками на оглушительную высоту. Он звучал механически, в жестких, неизменных интонациях не было ничего человеческого - и всё же речь казалась проповедью, произносимой с отвратительной страстью.
- Пределов нет! - провозглашал голос. - Живите в полноте чувств, в их необъятной широте. Расширьте собственное постижение, братья, уйдите глубже в извращенность. Чем несусветнее и позорнее наши деяния, тем грандиознее наши ощущения и тем ближе мы к совершенству. Как звучит заповедь? "Всё разрешено"? Нет! "Всё обязательно!"
На последнем слове громкость достигла пика.
- То, что запрещают ничтожные, мы должны познать до конца! Живите по заповедям пророка Саада! Хорошо лишь то, что чрезмерно! Единственно истинное знание скрыто в ощущениях!
После этого голос принялся читать непристойные литании, и казалось, что он впадает в такое неистовство, которое не могли распалить одни лишь слова. Звук приближался, и вместе с ним раздавались тяжкие, громыхающие шаги по палубе. Услышав отчетливые "бум", "бум", "бум" неподалеку, Антон понял, что идет к ним.
Дредноут.
Сержанта сбивали с толку поучения голоса. В его словах звучал голод и восхваление худших искажений плоти, чего Гальба никак не ожидал услышать от дредноута. Тем не менее, голос не умолкал, спускаясь ещё глубже в бездны порока. Почти лишившись тела, дредноут мог лишь в мыслях и на словах участвовать в безумии собратьев, поэтому он разражался тирадами, как будто желал, выразив абсолютное совершенство насилия, ощутить нечто высшее, сверхъестественное.
Напор Детей Императора внезапно ослаб, их строй разделился. Антон, разумеется, не стал бросаться вперед, к дверному проему, заполненному гигантским корпусом. Дредноут явился, продолжая атаковать разумы лоялистов словами. Против плоти у него было припасено намного больше орудий - тяжкая поступь, острые когти и сдвоенная лазпушка, несущая последнее просвещение. Древний двинулся по галерее к Железным Рукам, ни на секунду не прерывая чтение чёрных псалмов, на его фиолетовом корпусе поблескивала золота филигрань, расползшаяся, словно зараза. Сложный орнамент отрицал попытки осознания, линии свивались в образы, раскинутые концы которых шевелились, словно пульсирующие жилы.
Гальба узнал гиганта даже в новом, гротескном облачении. Древний Курвал, некогда бывший философом войны, рассуждавший о совершенстве и горечи потерь в равной мере. Теперь же его вокс-динамики приветствовали Железных Рук скрипучим, монотонным смехом - дредноут превратился в ходячий алтарь, икону безумного поклонения.
- Я ищу блаженства в вашем отчаянии, - произнес Курвал и открыл огонь.
Во время ближнего боя Железные Руки вынужденно сомкнули ряды, но сейчас, увидев возникшую угрозу, бросились в разные стороны. Отделение избежало полного уничтожения лазерным залпом, но на командном дисплее в шлеме сержанта руны трех его братьев вспыхнули красным и погасли.
Окруженный собратьями-легионерами, дредноут шествовал вперед, накрывая галерею непрерывными потоками огня от стены к стене. Нечестивые гобелены и участки ковра исчезали, превращенные в пепел. Бросившись на палубу, Гальба перекатился, уходя от залпа, и лазерные лучи опалили верх силовой установки доспеха. Ещё один боевой брат сгорел дотла.
У лоялистов не было бойцов или тяжелого вооружения, чтобы идти на Курвала в открытую, но его требовалось убрать с поля боя. Сорвав с пояса мелта-заряд, Антон швырнул бомбу под ноги дредноуту.
- Сбросим его! - воксировал сержант.
Отделение среагировало ещё до того, как Гальба отдал приказ - воины увидели, что делает командир, и поняли его замысел. Всё Железные Руки были смертоносными деталями одной военной машины. Секунду спустя ещё четыре гранаты приземлились возле Курвала, и дредноут замедлился, пытаясь остановить следующий шаг. Он почти замер с одной ногой в воздухе. Тут же линзы шлема Антона закрылись створками, реагируя на взрыв гранат, столь яркий, что на мгновение весь мир исчез во вспышке.
Палуба, впрочем, исчезла на самом деле, сокрушенная немыслимым жаром. Камень и сталь расплавились, и перед Курвалом возник провал двухметровой ширины.
Дредноут попытался сразиться с инерцией и гравитацией, но проиграл, и его ступня оперлась на пустоту. Накренившись вперед, древний рухнул и исчез, падая на нижнюю палубу. Пролетев двадцать метров, Курвал рухнул, словно метеор, и раздавшийся вопль ярости оказался столь же монотонным, как и проповеди философа. Вместе с ним свалились ещё несколько Детей Императора.
- Плоть слаба! - проревел Гальба, поднимаясь на ноги и бросаясь в атаку. Боевой клич Железных Рук звучал, словно выпад, парирующий низменные экстатические вопли врагов. Бойцы отделения понеслись за сержантом, огибая провал с разных сторон, а в это время дредноут неприцельно палил вверх, выбивая отверстия в палубе. Пробегая рядом с дырой, Птеро сбросил ещё один мелта-заряд, и, после шипящего взрыва, разгневанный вой древнего сменился электронным визгом. Стрельба Курвала стала ещё более беспорядочной, напоминая конвульсии раненого зверя.
Дети Императора пытались перегруппироваться - их ряды смешались, и легионеры не могли удерживать оборонительные позиции пред лицом непредсказуемых и смертоносных залпов измученного дредноута, терзающих галерею. Железные Руки обладали скоростью, и она обратилась в силу. Лоялисты, обогнув дыру, вновь сомкнули строй и тараном врезались в разрозненных защитников корабля. Гальба врубался в противников, и они падали пред ним. Пусть развращенные, предатели оставались легионес астартес по силе и крепости тела, но рука Антона разила их с мощью правосудия и возмездия. Чистота машины сокрушала уродства плоти.
Потрепанный, уменьшившийся, но непреклонный, отряд сержанта пробился через врагов и выбрался из галереи. Снаружи оказалось обширное помещение, радиальный узел, в котором сходилось ещё с полдюжины основных, жизненно важных коридоров боевой баржи. В центре располагалась широкая, способная вместить двух легионеров плечом к плечу, спиральная лестница из мрамора с прожилками фиолетовых цветов Детей Императора. Увидев это, Гальба подумал о гнилой крови вырожденца-аристократа, просвечивающей сквозь бледную кожу. На верхней половине лестницы сражались легионеры, тесня друг друга - защитники "Каллидоры" пытались пробиться на другую палубу и дать отпор захватчикам, собравшимся там.
Преодолевая три ступени зараз, сержант повел своих воинов вверх. Вместе с братьями, сражавшимися там, они поймали Детей Императора в западню. Остановившись в нескольких ступенях от врага, Гальба и Вект пригнулись, уходя с линии огня бегущих сзади бойцов. Заговорили болтеры, обрушивая на врага сконцентрированный ад.
Ловушка захлопнулась.
Поскольку большая часть абордажных торпед вонзилась в палубу прямо под капитанским мостиком, отделение Гальбы одним из последних присоединилось к уже собравшимся силам. К этому времени уже были установлены взрывпакеты, и вскоре их детонация сообщила о начале атаки на командный пункт. Рухнули коридоры и лестницы, верхние палубы оказались отрезанными, и Железные Руки получили необходимое им время. Ненадолго, но лоялисты получили численное преимущество - конечно, на корабле оставались ещё сотни и сотни Детей Императора, но пути подхода подкреплений теперь были заблокированы. Пусть на время, превосходство врага в живой силе утратило значение.
Взрывы также отрезали путь к абордажной торпеде, доставившей на "Каллидору" Антона и его бойцов, как и к трем другим. Но они, как понимали Железные Руки, тоже утратили значение - мясорубка войны позаботилась о выравнивании баланса, и многие лоялисты уже погибли. В оставшихся торпедах более чем хватит места для уцелевших легионеров.
Оставив два отделения для охраны точки выхода, воины Десятого легиона пробились на мостик, и Гальба присоединился к прорыву. Время оставалось только на неудержимую, яростную атаку. Безудержно, как и ворвавшиеся в галерею Дети Императора, Железные Руки пошли на штурм командного пункта - гнев верных воинов пылал ярче, и они атаковали большей частью имевшихся сил.
Бьющееся сердце "Каллидоры" оказалось хорошо защищенным. Дети Императора сражались стойко, умело и отчаянно, понимая, что принесет им поражение. И все попытки предателей отразить штурм оказались тщетными - Аттик явился убить их корабль, и они не могли остановить его. Ничто не могло. Дурун Аттик был машиной судьбы.
Сражаясь, опустошая магазин болтера во врагов, Гальба видел капитана, бьющегося на верхнем уровне мостика. Двигаясь со смертоносной размеренностью, Аттик вращал цепным топором с изяществом, немыслимым для подобного оружия. В руках Дуруна оно ничем не напоминало грязный мясницкий секач Пожирателей Миров. Напротив, повелитель "Веритас феррум" взмахивал топором, словно дирижировал оркестром, выпады и удары плавно следовали один за другим. Ревели цепные зубья, оружие не замедлялось ни на мгновение - даже прорубая броню и кости, оно не сбивалось с изящных дуг, соединяющих между собою убийства. Топор стал продолжением воина-машины, владевшего им, такой же частью руки, как и ладонь. И, хотя в смертоносных движениях Аттика сквозило совершенство, их не марал ни один излишний, показушный выпад. С убийственной размеренностью поршня капитан уничтожал врагов во имя примарха. Он сражался, воплощая силу железа, и плоть отступала в тень.
Хозяин "Каллидоры" встретил Аттика у командной кафедры, и Антон видел боковым зрением отрывки их дуэли. Капитан Клеос, некогда благородный воин утонченных вкусов, теперь носил поверх доспеха одеяния из человеческого "шелка", а его лицо покрывал хитроумный узор ожогов и глубоких порезов, растянутых так, что они не заживали. Предатель атаковал Дуруна чарнабальской саблей - искусством, воплощенным в чистой, штампованной многослойной стали. В руках Клеоса это оружие чуть ли не пускало кровь самому воздуху, и капитан нанес очередной удар так быстро, что клинок невозможно было разглядеть.
Аттик не стал блокировать выпад, и сабля прошла через стык пластин брони под левой рукой. На мгновение Клеос замер, не видя крови - его удар был рассчитан на существо из плоти, а не врага, созданного из металла и войны. В это время Дурун повернулся влево, заставляя клинок войти глубже, и сабля застряла возле грудной клетки. Предатель попытался вырвать оружие, но тут Аттик разрубил ему череп цепным топором.
Бойня на мостике продолжалась меньше пяти минут, Железные Руки, обрушившись на Детей Императора подвижной стеной, просто размозжили их. После смерти последнего предателя наступила краткая тишина, и Гальба позволил себе насладиться унижением врагов. Затем началась следующая фаза казни, и капитан Аттик встал за командную кафедру.
- Дайте мне координаты! - приказал Дурун, с рычанием посбивав с консоли все украшения.
Пока технодесантник Камн брал на себя управление, Гальба занимался воксом.
- Они отправили сообщение, - доложил Антон.
- Зов о помощи, разумеется, - ответил Аттик. - Ответ был получен?
- Да.
- Тогда не стоит медлить. Брат Камн?
- Объект сейчас появится, капитан.
Гальба взглянул на окулюс переднего обзора. Мимо корабля проплывали ледяные глыбы астероидного пояса, светло-серые в пустоте, вблизи становящиеся фиолетовыми в отраженном сиянии "Каллидоры".
- Вот он, - сообщил Камн.