В центре окулюса возникла сфера плотной тьмы.
- Хорошо, - единственное слово Аттика прозвучало поминальным колоколом.
Технодесантник не нуждался в дальнейших приказаниях. Шар из густого мрака продолжил расти, приближаясь к ним, и Антон понял, что видит один из скалистых планетоидов разреженного пояса, достаточно крупный, чтобы обладать собственным именем: Креон. Едва тысячу километров в диаметре, безвоздушный мир вечной ночи. Могила, ждущая своего часа.
Палуба завибрировала, отзываясь на включение двигателей "Каллидоры".
- Полный вперед! - объявил Камн. - Координаты заданы.
- Хорошо, - повторил Аттик. - Теперь, братья, покончим с этим непотребным кораблем.
Железные Руки обратили оружие на консоли, экраны, когитаторы и контрольные системы мостика. Через несколько секунд приборы были полностью разрушены, и никто уже не смог бы изменить судьбу "Каллидоры".
- Чувствуете, братья? - спросил Дурун, спускаясь с разбитой кафедры. - Неподвижность, скрытую за дрожью двигателей? Это смерть. Корабль мёртв, и наш враг понимает это.
Дети Императора ничего не могли сделать, чтобы предотвратить грядущее, но они пытались. Ведомые Аттиком, легионеры возвращались к абордажным торпедам, и, проходя по ведущим от мостика туннелям, слышали, как исступленно предатели пытаются пробиться через завалы. Когда Железные Руки уже увидели первый из своих транспортников, глубоко проникший буром внутрь "Каллидоры", враг решился на отчаянные меры.
Мощный подрывной заряд испарил металл, блокирующий один из основных путей к мостику. Он находился прямо под лоялистами, и на их палубе словно вырос протуберанец - жар, горячее любого пламени, сжег воинов, шедших в арьергарде. Легионеры рухнули на вспучившийся настил, их доспехи превратились в расплавленные, обугленные саркофаги. Даже Гальбу, шедшего в передних рядах, бросило о стену ударной волной, и авточувства брони зажгли на линзах шлема тревожные руны. Антон двинулся дальше, но ощущал при этом неполадки в сервоприводах, которые реагировали не сразу, будто с сомнением, нарушая ритм бега. Где-то бранился Вект - Железным Рукам пришлось снова бросить тела братьев, оставив прогеноиды неизвлеченными.
Грохот взрыва утих, сменившись топотом ног. За ними гналась целая армия.
Всех охватило сильное, инстинктивное желание остановиться и дать бой, но тут в вокс-канале заговорил Аттик.
- Нет нужды сражаться с врагом. Предатели уже обречены, уже мертвы. Унизим их, оставив пока что в живых.
Повинуясь, Железные Руки бросились прочь, унося с собой, как теперь понял Гальба, одержанную победу. Погоня обреченных Детей Императора не имела смысла, они все ещё не подозревали о нависшем клинке палача.
Воины X легиона забрались в торпеды, и транспортники вырвались из тела "Каллидоры", оставив за собой зияющие дыры. Ринувшись в пустоту, поток корабельного воздуха уносил с собой предателей, пока не закрылись переборки. Герметичность была восстановлена, и жизни легионеров на борту продлились ещё на минуту.
Но не больше.
Капитан Аттик наблюдал за боевой баржей, пока торпеды удалялись от неё. Отбытие шло медленно, двигательные системы транспортников не предназначались для скоростного полета, только для отхода к точке подбора. Неспособные маневрировать, торпеды были уязвимы для защитных систем "Каллидоры", враги знали об их присутствии, а боевая баржа обладала сотнями пушек, турелей и ракетных установок. Большая часть экипажа корабля уцелела, сам он получил незначительный урон, поэтому Дети Императора могли просто испарить транспортники, стереть эти пятнышки с идеальной пустоты.
Но в первые секунды отступления с "Каллидоры" Железные Руки всё ещё обладали преимуществом внезапности - им удалось посеять беспорядок на боевой барже, и предатели пока что не взяли ситуацию под контроль. Но, когда это произошло, внимание Детей Императора уже занимали не лоялисты.
Их отвлек Креон.
"Каллидора" приближалась к планетоиду, принося свет в его тьму. Корабль шел прямым курсом, который нельзя было изменить, и все орудия боевой баржи стреляли по Креону. Бомбардировочные пушки обрушивали на его кору магма-снаряды, выказывая непреклонность и уродуя безразличного врага, траекторию которого не могло изменить даже столь сокрушительное оружие. В планетоид летели торпеды из всех отсеков, в него палила каждая турель и лэнс-орудие на корабле, просто от отчаяния. Эти удары ничем не могли помочь пушечным залпам.
А потом Дети Императора запустили вихревые торпеды, что было актом безумия.
"О чем они думали?", задался вопросом Аттик.
Воображали, что Креон испарится пред ними, а "Каллидора" безопасно пройдет сквозь тучу обломков? Неужели предатели, и в самом деле, так низко пали в пучины полного безумия?
Впрочем, решил капитан, не важно, что они себе представляли. В этот момент имело значение лишь одно деяние, его собственное. Всё, происходящее сейчас, было воплощением воли Дуруна Аттика, и ничто не могло изменить вынесенный им вердикт. Сама "Каллидора", атакуя Креон своей разрушительной мощью, всего лишь раздувала костры предназначенного ей ада.
Нос боевой баржи был направлен в центр планетоида, поверхность которого плавилась под яростной бомбардировкой. Область наибольших разрушений сияла белизной, словно в скале открылся ужасающий глаз.
Раскаленное поле всё расширялось, образуя яростный водоворот текучего камня сотен километров в диаметре. Планетоид содрогался, мертвый мир холода и огня кричал, озаренный болью. Спустя миллиарды лет покоя, Креон пробуждался, выбрасывая лавовые фонтаны, приветствуя прибытие "Каллидоры", не замедлявшейся и не менявшей курса. Корабль, направленный волей Аттика, влетел в самое сердце огня, его нос коснулся сияющей белизны.
Боевая баржа все ещё набирала ход, когда врезалась в планетоид и исчезла с глаз капитана - надменная фиолетовая слеза, поглощенная пылающим адом. Несколько мгновений спустя пошли вразнос ядра плазменных реакторов, и последующая вспышка превратила космическую ночь в день. Ударная волна пронеслась по Креону, раскалывая надвое и убивая планетоид. Расколотые половины начали удаляться друг от друга и яростного вихря уничтожения, вновь отступая в ледяную тьму.
- Совершенство, - произнес Дурун Аттик.
7
Дух времени / Заброшенный зал / Одиночество странствия
- У нас ещё полно мин, - указал Даррас.
- А у них полно кораблей, - возразил Гальба.
Аттик стоял над ними, за командной кафедрой "Веритас феррум". Чистые, безликие обводы капитанского мостика радовали глаз после извращенных украшений на палубах "Каллидоры". Прямо за спиной Дуруна ждала Эрефрен, снова призванная из покоев астропатического хора.
- Итак, госпожа?
- Простите, капитан, - она покачала головой, - но ясность моего взора была рождена близостью к аномалии. Я могу сообщить о размере флота, увиденного мною перед отлётом сюда, но если вы спросите, сколько кораблей сейчас направляется к нам…
Эрефрен подняла левую руку раскрытой ладонью вверх, словно показывая, что знание ускользает из хватки.
- …ответить я не сумею.
- Но что-то приближается, - утвердительно произнес Аттик.
- Судя по возмущениям в варпе, именно так.
- Сколько времени у нас осталось?
- На это я тоже ответить не смогу.
- Брат-капитан… - хором начали Гальба и Даррас.
Аттик поднял руку, прерывая сержантов.
- Вы оба правы, - произнес он, обратив холодное металлическое лицо к Даррасу. - Не думайте, что я не вижу полученных нами стратегических преимуществ. Да, эта победа только усилила жажду отмщения, но мы не всесильны. Хоть и без удовольствия, но нужно признать - будь оно так, Железные Руки одержали бы победу на Исстване-5. Мы уходим из системы.
Когда капитан, наклонившись вперед, продолжил речь, вокс-коробка с трудом смогла передать взятый им тон. Голос Аттика захрипел над мостиком, и Гальбе показалось, что он слышит гневное шипение огромного электронного змея, предвещающее погибель врагам. Антон преисполнился радости при этой мысли
- Но могу обещать тебе вот что, брат-сержант - на Пифосе мы узнаем больше и нанесем новый удар. А затем ещё и ещё. Мы пробудим в Детях Императора страх и заставим их видеть кошмары, - Дурун повернул голову к Гальбе. - Верно, сержант, мы должны выбирать свои битвы, и я решил перед отбытием оставить врагу прощальный подарок. Ещё один урок.
Запасы на борту "Веритас феррум" не были бесконечными, трюмные склады последний раз пополнялись перед умиротворением Каллинидеса. Возможно, Железным Рукам удастся найти сырье на Пифосе, но производственные комплексы корабля всё равно не получится восстановить и наладить выпуск боеприпасов. Если судьба не улыбнется легионерам, настанет день, когда "Веритас" больше не сможет сражаться.
Но это время пока не пришло, и у них было ещё полно мин.
Несколько раз облетев окрестности точки Мандевилля, корабль оставил за собой взрывоопасный след. Время от времени рулевому Эутропию приходилось немного менять курс, проводя корабль через астероидный пояс. Теперь не все мертвые обломки в нем состояли из камня и льда, попадались также небольшие фрагменты "Бесконечного великолепия" и, более крупные - "Золотого сечения".
"Слёзы проигравших", - подумал Гальба.
Ударный крейсер миновал несколько крупных обломков, часть из которых вполне могла повредить "Веритас" - а от столкновения с остальными разлетелся бы в пыль капитальный корабль. Аттик следил за пролетающим космическим мусором, и единственное, что выдавало нетерпение капитана - чуть изменившееся положение рук на командной кафедре.
- Капитан… - начал было Даррас, приметив это.
- Знаю, брат-сержант, знаю. Буду очень благодарен, если не станешь подталкивать меня к такому решению. У нас нет времени.
Ловушка с заминированным ледяным астероидом сработала потому, что экипаж "Веритас" контролировал момент взрыва и использовал небесное тело как ракету. Однако же, дальше оставаться в системе, чтобы нанести управляемый удар по приближающемуся флоту, стало бы безумием с точки зрения тактики. Железным Рукам приходилось рассчитывать только на везение - конечно, расстановка мин могла повысить шансы на уничтожение врага, но не существовало алхимии, способной трансмутировать вероятность в определенность. Фактор случайности был посягательством на философию войны легиона, ведь принести обет машины значило действовать по неизменным, понятным и всегда применимым правилам и всегда контролировать положение.
Но теперь они стали другим легионом. Прежний контроль поля боя обречен был появляться лишь мимолетно. "Ударь и отступи, ударь и отступи" - станет ли это, задумался Гальба, новой движущей силой, поршнем военной машины Железных Кулаков?*
Если подобная тактика позволит продолжить сражаться, терзать врага, тогда Антон сможет её принять. Ограниченность возможностей свидетельствовала о тяжести раны, нанесенной легиону, но сержант сумеет приспособиться. Взглянув на капитана, Гальба увидел, что Дурун вернулся к сверхъестественной неподвижности, превратился в непроницаемую железную статую. Как он приспосабливался к новым реалиям? И делал ли это вообще? Снова Гальба задался вопросом, не слишком ли много человечности отбросил Аттик.
Подобные мысли смущали Антона. "Плоть слаба" - таков был фундаментальный принцип Железных Рук, но, всё же, Феррус Манус ведь очень незначительно изменил себя. Возможно, корень сомнений скрывался в том, что Гальба ещё недалеко продвинулся по пути, ведущему к чистоте машины. Может быть, сама плоть была их виновником.
А возможно, способность приспосабливаться.
Антон хотел убивать Детей Императора так же сильно, как и любой легионер на борту "Веритас". Сержант пребывал в ожидании часа, когда кровь этих трусов снова потечет по его броне, но также считал, что неоправданный риск может положить конец возмездию. Возможно, расстановка мин была разумным риском, вот только Гальба не знал, сколько в ней искренней надежды на достижение успеха, а сколько - утоления пылающей ярости. Как много кораблей удастся уничтожить в итоге? Как много будущих, по-настоящему значимых деяний окажется под угрозой из-за этой задержки?
- Ты не одобряешь минирование, сержант, - обращаясь к нему, произнес Аттик.
Повернувшись, Антон посмотрел вверх.
- Я не вправе ставить под сомнение ваши приказы, капитан.
- И всё же ты против, это видно по твоей позе. Неприятие просто очевидно.
- Простите, господин, я не хотел проявить неуважение.
- Я действую, основываясь на балансе вероятностей, - сказал ему Дурун.
- Вы не обязаны объяснять…
Аттик поднял палец, прерывая Гальбу.
- Более вероятно, что мы нанесем урон, нежели сами получим его. Верно?
Антон кивнул - он не был уверен, что дело обстоит так, но и не мог доказать обратного.
- Мы действуем разумно, сержант. Всё, что предстоит совершить в этой новой войне, будет обладать элементом отчаянного риска, неприятно нового для нас. Мы всегда были сильны, такими и остаемся до сих пор. Однако же, мы больше не превосходящая сила, а ассасины и диверсанты, и мыслить должны соответственно.
"Раз так, нужно было отступить сразу же", - подумал Гальба, но промолчал. Сержант хотел сменить позу на более нейтральную, но не знал, какую именно, и Аттик ещё несколько секунд наблюдал за ним.
Заметив холодный проблеск в немигающем, нечеловеческом взоре капитана, Антон испытал непрошеное откровение - он понял, что в глазах Аттика светится ярость. Неистовство, раздуваемое с Каллинидеса-4, взметнувшееся жертвенным костром в системе Исстван. Наверное, Дурун считал, что сумел превратить его в контролируемый, благородный гнев, но глаза выдавали капитана так же, как Гальбу - язык тела. Аттик не сумел побороть ярость, это она овладела им, не просто исказив мысли воина, но и изменив его разум. Теперь неистовство определяло само существование Дуруна.
За долгие годы Аттик отверг человечность, оставив лишь остаточные её следы. Капитан стал оружием и ничем иным - оружием, направляемым всепоглощающей яростью.
Гальба решил, что Дурун может согласиться с таким суждением, возможно, даже найти в нем определенную гордость. Если, конечно, ярость оставила в нём хоть немного места для гордости. Возможно, Аттик сравнил бы себя с болтером, нацеленным в сердце врага.
"Но ведь бомба - тоже оружие".
От этой мысли Гальбе стало не по себе и захотелось отвернуться, забыть о внезапном прозрении и уничтожить всё человеческое в своей личности, всё, что отвергало почти абсолютную механистичность громадного воина, возвышающегося на мостике. Что хорошего было в том откровении? Ничего. И всё же оно не уходило из разума сержанта, так что Антону пришлось принять полученное знание - как и его бессмысленность. Он ничего не мог изменить.
Ведь ярость Аттика была направлена и на Гальбу.
Выпрямившись, капитан вернулся к созерцанию окулюса. Снова глядя прямо перед собой, Антон посмотрел на боевых братьев и увидел ярость в каждом из них. Это леденящее чувство отняло у Железных Рук надежду, сострадание, мечту о справедливой Галактике и даже способность желать чего-то подобного. Оно сделало воинов раздраженными, легко выходящими из себя - превратило их спокойствие в тончайший ледок, а потом раскололо. Взгляд Гальбы остановился на Даррасе, на лице которого, более человеческом, чем у Аттика, читалось не только недвижимое бесстрастие капитана, но и жажда, рожденная яростью.
Её нисколько не утолило уничтожение "Каллидоры", впервые давшее легиону вкусить возмездия. Подобное ощущение оказалось для Железных Рук столь же новым, как и поражение, из которого и проистекала жажда, необоримая, как и гнев, стыд, или ненависть. Она стала чем-то большим обычного симптома, и уже не только определяла поведение проигравших. Гальба понимал, что происходит с ними, хоть и без всякой радости. Антон хотел ошибиться, хотел пожелать чего-то возвышенного, а не только жестокой смерти для предателей Империума.
Но не мог, и знал, что его мысли верны.
Та ярость, что пропитывала капитанский мостик, просачивалась в сердца и кости Гальбы, отдавалась в палубах и переборках корабля, стала новой душой легиона.
"Вот кем мы стали", - подумал Антон. В нем осталось достаточно человеческого, чтобы пожалеть о случившемся. Он уже достаточно продвинулся по машинному пути, чтобы понять - это чувство пройдет.
Когда "Веритас" засеял ночь Хамартии двумя сотнями мин, Аттик объявил о завершении миссии.
- Веди нас по безопасному маршруту, - приказал он Эутропию. - Увеличь скорость для подготовки к переходу.
- Как прикажете, - отозвался рулевой.
Корабль ускорился, варп-двигатели начали набирать мощность. В этот момент прозвучал сигнал тревоги от хора астропатов, и Гальба не удивился, услышав его. Как, скорее всего, и Аттик.
Никто на мостике не удивился.
- Капитан, - донесся голос Эрефрен из основного вокс-динамика в центре зала, - обнаружено массивное смещение в варпе. Очень близко к нам.
- Благодарю, - отозвался Аттик. - Навигатор, мы в ваших руках - как бы ни был интересен эксперимент по столкновению кораблей в момент перехода, лучше бы мой "Веритас" в нём не участвовал.
- Вас понял, капитан, - сообщил Страссны, в состоянии сенсорной депривации плавающий в контейнере с питательными веществами. Прикрывавший навигатора чёрный пластальной купол, расположенный на вершине командного острова "Веритас", напоминал по форме пси-око самого Бхалифа. Сейчас третьему глазу навигатора, столь долго отыскивавшему путь по сиянию Астрономикона, предстояло отыскать маяк пифосской аномалии и войти в варп у точки Мандевилля, исключив область, из которой вот-вот появится вражеский флот.
Эутропий принял координаты, переданные Страссны, и "Веритас феррум" набрал скороть, оставляя минное поле за кормой.
- Ждать моей команды, - приказал Аттик, глядя на гололитические экраны по обеим сторонам командной кафедры, на которых зияла забортная пустота. - Сержант Даррас, без промедления доложить о появлении противника.
- Вас понял, капитан, - Даррас не отрывался от восстановленного модуля ауспика.
"Думаю, мы все их увидим", заметил про себя Гальба.
Антон не ошибся - плоть пустоты разошлась не слишком далеко от носа корабля, по левому борту. Из прорехи хлынул кошмарный не-свет, рванулись цвета, что были звуками, и мысли, что были кровью. Среди них бесконечным потоком неслись корабли, и фиолетовые миазмы Детей Императора расползались в системе по всем направлениям, будто создавая новое солнце, сияющее излишествами.
- Вперед! - скомандовал Аттик.