Палуба завибрировала знакомой дрожью варп-двигателей, уровень энергии в которых повышался до критической точки, зазвучали набатом сигналы о переходе. Авангард флота начал разворачиваться в сторону Железных Рук, но кораблям предателей нужно было пройти ещё много лиг, чтобы завершить маневр и броситься в погоню. К тому времени Дети Императора уже окажутся в минном поле.
- Жаль, что нельзя остаться и посмотреть на плоды наших трудов, - произнес Дурун.
Немного позже открылась вторая рана в пустоте, агонизирующая реальность заполнила окулюс, и "Веритас феррум" окунулся в эмпиреи.
- Вопрос не в том, - произнес Инах Птеро, - погнались Дети Императора за нами или нет. Разумеется, погнались. Вопрос в том, смогут ли они выследить нас.
Кхи’дем хмыкнул. Двое космодесантников шагали вдоль парадного зала, способного вместить тысячи воинов - полную роту вместе с отделениями гостей из других Легионов. Помещение не использовалось после Каллинидеса, и Саламандр сомневался, что когда-нибудь здесь вновь соберутся боевые братья. Слишком много погибло воинов, служивших на борту "Веритас феррум" - сначала сгинули в сражении с Гором ветераны и старшие офицеры, собранные Феррусом Манусом вместе с элитными бойцами остальных рот, потом корабль получил чудовищные повреждения во время сражения в системе Исстван, когда целые секции открывались вакууму. Любое собрание теперь стало бы ничтожным и печальным, подавленным громадной пустотой зала и памятью о тех, кого больше нет. Согласно хорологам корабля, катастрофа на Исстване-5 произошла всего несколько недель назад, но в гигантском помещении уже ощущалась мерзость запустения. Потухли стальные канделябры, свисающие из-под потолочного купола, и единственным источником света остались люмен-полосы, широкой аллеей идущие параллельно друг другу по мраморному полу. Триумфальные полотнища висели, окутанные тенями.
Вскоре после своего появления на борту "Веритас" двое легионеров обнаружили, что вместе с немногочисленными выжившими собратьями могут приходить в зал и беседовать в нем сколько угодно. Саламандр ни разу не видел, чтобы хоть один из Железных Рук появлялся здесь.
- Сержант Гальба сказал мне, что навигатор проложил извилистый маршрут через имматериум, - поделился Кхи’дем новостями с Гвардейцем Ворона. По залу разнеслось пустое, безжизненное эхо его слов. - Если только враги не используют аномалию в качестве маяка, а это вряд ли, мы оторвемся от них.
- Тактика выглядит разумной, - немного подумав, ответил Птеро.
- Верно. Но вопрос не только в этом, я прав?
- Да. Мы слишком долго оставались в системе, и без видимых причин.
- Не "мы", - поправил Кхи’дем. - Они так решили, а мы с тобой - просто пассажиры, которых едва терпят на борту.
Гвардеец Ворона издал краткий и горький смешок.
- Как ты думаешь, нам разрешили участвовать в атаке, чтобы сделать одолжение или оскорбить?
- И то, и другое, должно быть. Зависит от того, в какой момент спросить об этом капитана Аттика.
- То есть, ты считаешь, что он сам запутался в своих мыслях?
В течение дюжины шагов Саламандр тщательно подбирал слова для ответа.
- Не думаю, что с уверенностью могу сказать что-либо, - произнес в итоге Кхи’дем.
- Как и я, - тихо отозвался Птеро. - Независимо от того, чем закончится погоня, меня беспокоит решение о постановке мин. Эта тактика была неразумной, а ведь Аттик верно рассуждал о стратегических преимуществах Пифоса - но при этом рисковал потерять нечто критически важное ради сомнительной победы.
- Капитан всем сердцем жаждет мести, как и остальные Железные Руки.
- А мы? - резко спросил Гвардеец Ворона, и даже в полумраке Кхи’дем увидел, как побагровело лицо товарища. - Мы что, потеряли меньше, чем они?
- Я не это имел в виду, - спокойно ответил Саламандр.
Дойдя до конца зала, легионеры повернули обратно. Много позже, когда они остановились почти в центре помещения, далекие стены показались размытыми, ненастоящими.
К тому времени Птеро справился с гневом.
- Прости, брат, - сказал он. - Я раздосадован не из-за тебя.
Кхи’дем поднял руку, показывая, что извинения не нужны.
- Твой гнев придает мне уверенности, подтверждает, что нас тревожит одно и то же.
- А именно?
- То, как глубоко изменились Железные Руки. Что-то угрожающее произошло с ними после смерти примарха.
Саламандр грустно улыбнулся.
- Возможно, - продолжил он, - мы льстим себе, считая, что не поступили бы так опрометчиво. Думаю, на месте Аттика мы сделали бы то же самое.
- Гнев Железных Рук становится ядовитым…
- Да, отравляя их изнутри.
- А нас? - спросил Птеро.
- Наши судьбы связаны с их уделом.
- Так и есть, - согласился Гвардеец Ворона, и некоторое время они шли молча. В самом центре зала, где полумрак и пустое пространство скрывали их лучше всего, Птеро продолжил. - Значит, на самом деле вопрос в том, что нам предпринять?
- Буду рад услышать твои идеи.
Гвардеец Ворона снова усмехнулся, так же невесело, как и в прошлый раз.
- А я - твои. Мне кажется, наши возможности весьма ограничены. Ведь мы не принимаем решения о дальнейшем ходе кампании, а подчиняемся им. К тому же, вряд ли нам удастся свергнуть капитана Аттика…
Кхи’дем холодно посмотрел на него.
- Я знаю, что ты шутишь, брат, но не позволю обсуждать в моем присутствии даже намеки на предательство.
Вздохнув, Птеро закрыл глаза и потер переносицу. На мгновение Саламандр увидел в Гвардейце Ворона отражение собственной измотанности.
- Извини, я ляпнул не подумав, и это неправильно, - затем воин поднял взгляд. - Впрочем, брат, мы живем в странные времена. Ты и я стали свидетелями невозможного - вернее, его жертвами, и во многом потому, что произошедшее на Исстване-5 до последнего момента оставалось невообразимым.
Птеро понизил голос до шёпота.
- Мы не можем позволить себе считать невозможным что-либо. Мы должно воображать всё, включая самое худшее. Особенно самое худшее.
Кхи’дем поднял глаза к потолку, глядя сквозь почти материальный сумрак. Темнота липла к знаменам, омрачала победы и погружала их в бессмысленное прошлое. Казалось, что полотнища безвольно висят, отяжелевшие под весом трагедии. Мысли Саламандра вернулись к чудовищной галерее на "Каллидоре", месту, где извращения Детей Императора обрели плоть. По аналогии, заброшенный зал воплощал раны, нанесенные сознанию Железных Рук - с Х легионом произошло нечто жуткое, далеко выходящее за рамки военного поражения, горя и боли потерь. Кхи’дем испытывал всё эти чувства, жил с ними, и, больше того, они были мучительным фундаментом существования Саламандра после Резни. Не зная о судьбе Вулкана, воин словно оказался прикованным к маятнику, вечно качающемуся между печалью и надеждой.
С Железными Руками творилось нечто совершенно иное. Они менялись, и как боялся Кхи’дем, необратимо.
Саламандр вновь повернулся к Птеро.
- Итак, что же нам остается?
- Будем наблюдать - пристально.
- Считаешь стратегию Аттика безумной?
- А ты?
- Рискованной, это точно, - покачал головой Кхи’дем. - И я не согласен с некоторыми из решений капитана, но…
Саламандр пожал плечами.
- …он не безумен.
- Пока нет.
- Пока нет. Значит, нам достанется роль голосов разума?
- Боюсь, что так.
Теперь рассмеялся Кхи’дем, то ли в ответ на иронию Птеро, то ли от отчаяния.
- И кто же услышит нас?
- Для начала, сержант Гальба.
- На нем список и заканчивается.
- Лучше один, чем никто, - возразил Гвардеец Ворона.
Кхи’дем вздохнул - к такой "войне" его не готовили. Прежде Саламандр встречал старших офицеров, инстинктивно разбиравшихся в разных интригах, но сам подобным талантом не обладал. Впрочем, война есть война, и, какое бы задание тебе не выпало, уклониться не выйдет.
- Аттик может не согласиться со мной, но выслушать меня капитану придется, - сказал Кхи’дем. - Я прослежу, чтобы у него не осталось иного выбора.
- Значит, решено, - кивнул Птеро.
Легионеры направились к выходу из зала, расположенному под огромной аркой. Не доходя пятидесяти метров до дверей, Саламандр вдруг остановился - у него перехватило дыхание, чего ни разу не случалось после возвышения в легионес астартес.
- Брат, что с тобой? - спросил Гвардеец Ворона.
Странное ощущение исчезло, только кожу немного покалывало.
- Ничего, - ответил Кхи’дем, - всё в порядке.
Иначе и быть не могло, Имперская Истина отвергала сверхъестественные явления.
"Дурных предчувствий" не существовало.
"Веритас феррум" следовал через эмпиреи извилистым маршрутом, и, увлекаемый безумными течениями, переносился из одного притока в другой, нигде не задерживаясь надолго. Маневры корабля выглядели безрассудными - в краю, где направления не имели смысла, ударный крейсер бежал, словно объятый паникой и не разбирающий дороги.
Но впечатление было обманчивым - маяк на Пифосе звал "Веритас" назад. Аномалия настойчиво тянула корабль к себе, не собираясь отпускать. Для психического взора Бхалифа Страссны она стала таким же верным ориентиром, каким прежде был Астрономикон - только не сияющим лучом, а царапиной на сетчатке. Навигатор видел аномалию сквозь варп, почти как маяк Императора, но она не светила ему, а представлялась устойчивым разрезом с рваными краями. Пока бесконечно умирающая реальность и густое варево мыслей омывали сознание Страссны, его разум подбирал для раны в эмпиреях быстро меняющиеся определения. Сначала аномалия казалась царапиной, затем трещиной, а после - разломом. Однажды - только однажды, что очень радовало навигатора - он увидел в ней дверь. Суть аномалии постоянно менялась, ибо непреходящим смыслам не было места в варпе, но её присутствие оставалось стабильным и даже усиливалось.
Об этой растущей мощи знала и Ридия Эрефрен, поскольку к ней возвращалась ясность тёмного взора. Госпожа астропатов и её хор держались изо всех сил, наблюдая за естеством варпа, раскрывающемся перед ними. Самой Ридии казалось, что она прозревает дальше и отчетливее, чем во время первого приближения к системе Пандоракс. Нечто, напоминающее шёпот змеиных языков, гладило разум астропатессы, намекая на возможность идеальной ясности и угрожая абсолютным прозрением.
Содрогаясь, Эрефрен приняла знание, погружаясь всё глубже в бритвенно-острый поток и возводя защитную оболочку, чтобы не утонуть и не истечь кровью. Осознание долга и цели дало Ридии возможность дышать, и она говорила с подчиненными, успокаивая их, как могла, наводя порядок при необходимости. Так госпожа астропатов помогала держаться вместе кучке хрупких, измученных людей - но не всё сумели почерпнуть сил, предложенных ею. Один умер от сердечного приступа, и, после агонизирующих хрипов, его финальный вздох показался благодарным. Прямо перед тем, как "Веритас" достиг системы Пандоракс, второй начал кричать, да так и не смог остановиться.
Пришлось его застрелить.
Агнесс Танаура, как и все прочие обитатели жилых палуб для сервов, по-иному ощутила странствие через варп. Радуясь, что обязанность служить капитану увела её от Пифоса, женщина предпочла бы никогда туда не возвращаться. Для той планеты имелось подходящее слово, которого официально не существовало в языке Империума, поскольку оно было бессмысленным. "Нечестивая". Танаура не боялась использовать это слово, поскольку знала, что оно очень даже имеет смысл - принятие божественности Императора означало признание существования тёмных сил. Бытие бога подразумевало бытие Его врагов, и, если существовало нечто святое, то было и что-то, полностью отвергающее свет Императора. Чтобы описать подобное, требовались слова, и "нечестивое" подходило как раз. Сильный термин, не просто эпитет, но и предупреждение.
Услышав его на Пифосе, Агнесс всей душой пожелала, чтобы полубоги, которым она служит, тоже не остались глухи.
Странствия через варп всегда беспокоили Танауру. Неважно, сколько палуб отделяли её от корпуса, и как основательно корабль был защищен от безумия имматериума, женщина чувствовала касания эмпиреев. Даже в отсутствие штормов, что-то незаметно изменялось в самом воздухе.
Этот переход отличался от прочих - щупальца варпа доставали глубже и становились сильнее. Агнесс верила, что за ними с Пифоса последовало нечто, или же они запятнали себя порчей нечестивого мира. Что-то определенно шло не так, даже голоса сервов в великом зале звучали приглушенно. Люди говорили тихо, словно прислушиваясь к чему-то - или боясь, что их кто-то услышит.
Танауре хотелось спрятаться, найти маленькое укромное местечко, сжаться в нём и прижать свою веру к груди. Но женщина знала, что долг требует от неё иного, поэтому однажды она вышла в центр зала, держа "Лектицио Дивинитатус" в правой руке. Распахнув объятия, Агнесс подняла голову и улыбнулась.
- Я несу слова надежды, - объявила она. - Слова отваги.
И люди пришли послушать.
Плавая и извиваясь в контейнере, Страссны передавал указания по маршруту. Принимая координаты, рулевой Эутропий направлял корабль согласно воле навигатора. Воин не мог читать варп и подозрительно относился к любому, кто обладал такой способностью. Он считал имматериум измерением, насмехающимся над разумной реальностью Императора. Соединенный механодендритами с "Веритас феррум", грандиозным машинным созданием, Эутропий презирал абсурдность варпа, одновременно наслаждаясь превосходством над ней, иррационально воплощенным в поле Геллера. Пусть потоки эмпиреев оставались для него возмутительной несуразицей, рулевой видел, что Страссны направляет корабль по пути, лишенному логических обоснований. Они шли по самому запутанному маршруту из всех, что помнил Эутропий, и, хотя воин понимал необходимость этого с точки зрения тактики, он не доверял утверждениям навигатора о том, что "Веритас" не заблудился. Конечно, Страссны не лгал, рулевому просто не нравилась сама правда - в ней скрывались намеки, которые лучше было не замечать.
Если бы он только мог.
Дурун Аттик неподвижно стоял за командной кафедрой, внешне безразличный ко всему. Это было не так, капитан жаждал поскорее достичь Пифоса, хотел обрести новое знание из рук Эрефрен и нанести следующий удар. Кроме того, Аттика грызла досада и сжигало желание узнать, какой урон его минное поле нанесло Детям Императора. Капитан хотел, чтобы тот оказался значительным, он нуждался в подтверждении правильности выбранной стратегии.
Захотев, Дурун мог бы ощутить состояние каждого компонента бионического каркаса, но сейчас, как будто не по своей воле, он думал о своем человеческом глазе и островке плоти вокруг. Капитан мог бы заменить его оптикой много лет назад, завершив путь машины, но не стал - не счел себя достойным. Тело, решил тогда Аттик, не должно опережать разум, поэтому глаз остался напоминанием о слабости, выходящей за рамки плоти. Сейчас воин ощущал её в последнем кусочке мяса, засевшем в почти полностью металлическом черепе. Плоть казалась трещиной в силовой броне.
"Нет, - подумал Аттик, - это рак".
Да, всё верно. Плоть была раком, разъедающим чистую силу машины, порождавшим токсинами эмоций метастазы сомнений. Капитан не отвергал только ярость, необходимую страсть, единственно верную реакцию на предательство - тягчайшее из преступлений. Это чувство служило воину, но могло затуманить чистоту его суждений, и Дурун видел, как разлагающе оно влияло на Пожирателей Миров. Сейчас, задним умом, предательство XII легиона выглядело неизбежным, ярость привела их к безумию.
А как насчет самого Аттика? Вредил ли он своей роте, потакая собственному гневу?
Нет. Они нанесли удар и пролили кровь, по-настоящему ранили Детей Императора - предателям дорого обойдется одна только потеря "Каллидоры". А теперь "Веритас феррум" готов нанести новый удар, и капитану не требовалось иных доказательств правильности следования по пути ярости. Будь его воля, Дурун оставил бы в своем сознании только гнев и холодный расчет: первый придавал бы ему сил для войны, второй - вычислял тактические ходы для её ведения.
Но упорная человечность плоти не подчинялась желаниям капитана, омрачая ярость скорбью и инстинктивным недоверием. Аттика возмущало даже осознание присутствия на борту воинов из других легионов, он чувствовал, что Железные Руки могут рассчитывать лишь на самих себя. Те, кто не предали Ферруса Мануса, подвели его. Простой факт, логичной и разумной реакцией на который станет тотальная недоверчивость - или инстинкты заставляли Дуруна поверить в это? Однако, следуя тем же самым правилам логики, он не мог найти никаких порочных отклонений в Саламандрах и Гвардейцах Ворона, спасенных на Исстване. Легионеры достойно сражались на Пифосе, как и те двое, кому Аттик позволил участвовать в абордаже "Каллидоры".
Противоречия… Невозможность отличить разумные доводы от того, во что он хотел верить, и отбросить иррациональные мысли. В сущность капитана вливался новый яд - сомнение, и, думая о других легионерах, он испытывал недоверие. Что ещё это могло быть?
Выражение лица Гальбы во время постановки мин. Неуверенность в результате. Едва удавшийся побег "Веритас феррум" из системы Хамартия. Необходимость как можно дольше оставаться в имматериуме, чтобы уйти от погони.
Куда подевался его здравый смысл?
От раздумий Аттика отвлек голос Эутропия.
- Капитан, навигатор Страссны сообщает, что мы готовы к переходу в реальное пространство.
- Благодарю, рулевой.
Вот и ответ, которого искал Дурун - он следовал за своим гневом до границ, очерченных разумом. Мины были поставлены, и они нанесут урон флоту Детей Императора - в таком плотном строю кораблям не удастся избежать повреждений. "Веритас феррум" спасся и вернулся в безопасную гавань.
Аттик был прав, и здравый смысл не подвел его. Теперь капитан мог очиститься от некоторых бессмысленных сомнений.
Так он говорил себе.
Корабль вернулся в физическое измерение, и щиты над окулюсом поднялись. В тот же миг тактические экраны вспыхнули красным и тревожно взвыли сирены.
- Занять боевые посты! - скомандовал Аттик, удержавшись от проклятия.
В системе Пандоракс их поджидал флот.
Огромный.