И вдруг он понял, что не боится. Дом этот, собаки, служанка, звание - не страшно. Или не так даже. Он Роману нужен больше, чем тот ему. В этом ощущении мало рационального, больше, как и всегда, ощущений, которые при желании можно позже, со временем, разложить на рацио, но в первый момент имеет значение именно вкус, ощущение отношений. Кто-то скажет "аура" - пусть так. Сверхчувство - так. Интуиция тоже так. Говорят еще "жопой чувствую" - тоже сойдет. Названий, как и имен Бога, множество. Публичные маги предпочитают озвучивать это как "я вижу". Практикующие тоже видят, но вот Павел от слова "вижу" предпочитал абстрагироваться. Отодвинуться, если угодно. Да и вообще такое лучше вслух не произносить. Но он - чуял.
- А как же тогда? - в конец обнаглел Павел. - Отец наш сущий Роман? А я при тебе апостолом? И Илья этот тоже. Кто еще? На роль Марии Магдалины Аллу назначишь или еще кого присмотрел?
- Ты пьян! - резко сказал Перегуда, повернулся и пошел прочь, на ходу вытирая губы батистовой салфеткой, вырванной им из серебряного кольца-держателя. - Проспись. Завтра поговорим.
Служанка, упорхнувшая было, вернулась и, стараясь не смотреть на Павла, принялась убирать со стола.
- Вера, душа моя, - проговорил он, развалясь на стуле. - Принеси мне коньячку бутылочку.
- Какого пожелаете?
- Ну что-нибудь получше. Французского. Найдется?
- Найдется, Павел Евгеньевич.
- А лучше пару. И попить что-нибудь. На опохмел и вообще.
- Пить здесь будете? - деловито осведомилась она.
- С собой. - Он хмыкнул. - Навынос. Или это запрещено?
- Таких распоряжений не было, - ответила она и удалилась, неся тяжело нагруженный поднос с посудой.
Павел встал и подошел к камину. Давно он каминов не видел, с зимы, когда он с неделю жил в загородном доме одной очень непростой семьи - муж занимался бизнесом, а супруга подвизалась на политическом поприще, время от времени мелькая на телевизионном экране. У них было что-то неладное с дочерью, великовозрастной девицей, ушедшей в академический отпуск с четвертого курса МГИМО. Сначала родители, как водится, предположили болезнь, потом, по прошествии времени, заподозрили симуляцию и усилили давление на дитя и, естественно, на врачей, которые должны были эту самую симуляцию либо ее отсутствие выявить со всей определенностью. Люди занятые и прагматичные, они и действовали прагматично, как математики, раскладывая проблему на ноль и единицу, на "да" и "нет". Высокооплачиваемые эскулапы, как то и водится, не ответили ничего определенного, оставляя за собой возможность дать задний ход и вид на получение дополнительных гонораров. Впрочем, общий вердикт гласил: "Практически здорова".
А девчонка чахла и вела себя все странней. И вот тогда родители, обеспокоенные уже всерьез, кинулись искать причину, задействовав свои немалые административные ресурсы. Каким-то образом они вышли на фирму "Лад" и, собственно, на самого Петровича, который, посмеиваясь про себя, отправил Павла "врачевать". С "пациенткой" они были почти ровесниками, общий язык нашли хоть и не сразу, но довольно быстро, днем, когда предки пропадали на работе, имели возможность беспрепятственно общаться, и Павел потихоньку нашел причину якобы беспричинного угасания молодки. Ситуация оказалась банальной до предела. Некий ее знакомый время от времени занимал у нее относительно небольшие суммы денег - сто, двести, триста долларов. В семейном бюджете такие суммы ничего не значили, и поэтому их исчезновение никого не занимало, тем более что родители выдавали своему единственному чаду по две-три тысячи карманных долларов в месяц. Знакомый же брал явно без отдачи, а когда девушка на очередную просьбу отказала, и отказала категорично, тот затаил обиду и нашел способ отомстить, наведя, как говорят в народе, порчу. Ясное дело, не сам, на это у него не было ни знаний, ни умения, ни даже предпосылок, если таковыми не считать природной злости и ненависти ко всем богатеям. Бывшая магиня, спившаяся и опустившаяся, растерявшая большинство своих навыков, на беду оказавшаяся соседкой мстительного пацана, припомнив старое и будучи в сильном подпитии, накидала на девку такого, что мало не покажется. Распутывать этот пьяный бред Павлу пришлось дня четыре. На счастье, девчонка крепенькой оказалась, в родителей пошла. Сейчас живет себе и радуется. Но зато после того коллектив ООО "Лад" еще месяц трудился, выявляя подобных спецов, готовых за пару бутылок водки натворить таких дел, от которых нормальным людям житья нет.
- Такие вам хорошо будут? - спросила Вера, вплывая в гостиную с подносом в руках, на котором кроме двух бутылок коньяка имелось штук пять разных наименований напитков безалкогольного содержания. При виде их Павел вспомнил, что в его холодильнике как раз безалкогольного питья хоть залейся, но говорить сейчас об этом было как-то неловко; попросил человека, та принесла, а он, получается, выкаблучивается, как какой-нибудь зажравшийся нувориш, привыкший капризничать, словно набалованный ребенок. Некрасиво.
Он поднялся, пошатнувшись, и для равновесия схватился за спинку стула.
- Спасибо, - сказал он и сделал попытку перехватить поднос, но женщина мягко отвела его в сторону.
- Вы ступайте уж, Павел Евгеньевич, а я вам в комнаты принесу.
Не только смотреть на нее, но и слушать было приятно. Умеет Роман себе сотрудников выбирать. В принципе, с этой украиночкой Павел ни на что не рассчитывал, но от общества ее отказываться не стал.
- Годится, - согласился он. - Я иду первым, буду дорогу показывать.
- Как будто я дорогу не знаю, - парировала она с неудовольствием, за которым тем не менее угадывалась готовность слегка пококетничать. Общительная девушка. Ей, наверное, скучно здесь, с суровым Романом Георгиевичем. Такому хозяину глазки не построишь, хотя, не исключено, что она и попробовала, только маг-директор наверняка поставил ее на место. Они, директора, такие.
Но продолжить приятное общение не получилось. Едва Вера поставила поднос с бутылками на стол, как в кармане ее передника зазвонил телефон. Выражение ее лица сразу стало служебным.
- Так я ж на минутку, только человеку помогла, - проговорила она в трубку, оправдываясь, но, видно, звонивший ни возражений, ни оправданий слышать не хотел. - Да иду уж!
- Спасибо тебе, - поблагодарил Павел. - Сам бы я точно не донес.
- На здоровьице.
- Телефончик не оставишь?
- Так вон же ж стоит, - мотнула она головой на аппарат и вышла, ловко покачивая бедрами.
Налив стакан пополнее, Павел сел в кресло и нажал на кнопку телевизионного пульта. Показывали какое-то ток-шоу. Попрыгав по каналам и не найдя ничего интересного, остановился на новостном канале только ради того, чтобы не было так тоскливо. Отхлебнув из стакана пару раз, понял, даже с некоторым удивлением для себя, что пить больше не хочет, а хочет спать, как то и должно быть после сытного обеда. Да, в сущности, и нужды в питье не было - выкаблучиваться с пьянством было не перед кем.
Встал, прошелся по комнате, посмотрел в окно, понаблюдал пару минут за дюжим малым, который мел и без того чистую дорожку, приоткрыл окно, чтобы запустить чистый воздух, и как был, в одежде, упал на кровать. При этом подумал, что в последние дни он засыпал и просыпался в самых разных местах и в разное время. Нельзя сказать, что сон сам по себе его не радовал, наоборот, только все это здорово смахивало на неприкаянность. Радовало хоть то, что местами его ночевок не были тепловые коллекторы и сырые подвалы, как это бывает у бездомных.
Уставившись в потолок, попытался привести в порядок свои мысли и проанализировать ситуацию. Выпитое давило на разум, поэтому отдельные факты и соображения никак не желали выстраиваться в логичную цепочку, а мчались порознь и в разные стороны, напоминая стаю испуганных ворон не только своей хаотичностью, но и чернотой. Отчего-то так получилось, что в последние дни все у него идет не просто наперекосяк, а вразнос, причем беспросветность становится только гуще.
Он начал погружаться в сон и не делал попыток сопротивляться этому. Мысли приняли отвлеченный, не имеющий отношения к действительности характер, даже некий сонный сюжет стал завязываться, какой-то то ли сад, то ли роща появилась… как вдруг раздался какой-то посторонний шум, не имеющий к начинающемуся сну никакого отношения.
Некоторое время Павел пытался не впускать в себя посторонние звуки, надеясь, что они скоро закончатся, а сам он заснет. Он знал за собой эту особенность, что если просыпался, то уже долго не мог заснуть, даже если организм настоятельно требовал отдыха.
Надеждам его не суждено было сбыться, потому что шум, перешедший в скандальный, пронзительный бабий крик, совершенно, казалось, не уместный в этой респектабельной усадьбе маг-директора, где для завершения образа не хватало разве что сонного, но солидного мажордома - хотя, может, он и был, черт его знает, - так вот этот крик, визгливый и надсадный, заставлял тело покрываться мурашками. Все, пропал сон.
Павел зло, резко провел ладонью по лицу и встал. Окно закрыть, что ли? Может, тогда это прекратится? А еще ему было интересно, кто, какая сволочь могла устроить здесь такой балаган. Или, может, что-то случилось? Образ двух мордатых ротвейлеров, черных с желтым, так и маячил перед глазами.
Он подошел к окну и увидел сначала большой черный "мерседес" с распахнутой задней дверцей, а уже потом женщину в длинном сером пальто. Она стояла чуть поодаль, возбужденно размахивала руками и, не стесняясь в выражениях, громко отчитывала охранника, выскочившего из сторожевой будки в одной рубашке. Не в том смысле, что он был без брюк и бос, но в том, что одет явно не по погоде. Морозец был хоть и невелик, однако ж не май месяц.
Картина была неприятной, что усугублялось алкогольной мутью в голове, не успевшей рассосаться за время короткого отдыха, но начавшей превращаться в головную боль.
Он попытался сосредоточиться, всматриваясь в женщину. Что-то в ней казалось знакомым.
Павел видел ее практически сзади, а это позволяло ему разглядеть только прическу - свеженькую, сегодняшнего изготовления. Он напрягся, мягким толчком заставляя ее развернуться к себе лицом. Этим нехитрым приемом ему удавалось разглядеть немало хорошеньких девушек хоть в том же метро.
То ли из-за выпитого он не смог рассчитать силы внушения, то ли женщина оказалась куда более чувствительной к внешним воздействиям - такое порой тоже случалось, - но она вдруг резко замолчала, будто кто-то одним движением выключил громкость, и повернулась к нему лицом, уперевшись в него взглядом.
Теперь он ее узнал. И она его узнала.
Еще до того, как они встретились глазами, он ощутил на своем теле щупальца, даже скорее усики, как у пчел или других насекомых, при помощи которых они идентифицируют предметы и своих сородичей.
Немая сцена длилась несколько секунд, не больше. Потом Алла, резко махнув охраннику, отпустила его и решительным шагом направилась в гостевой дом.
Он слышал, как открылась входная дверь, как громко - нарочито громко - прозвучали шаги по коридору, но сам не сделал и шага навстречу, оставаясь стоять у окна.
В дверь громко стукнули два раза. Он помедлил и крикнул:
- Открыто!
Повернулся он только тогда, когда дочь Романа Георгиевича Перегуды и его бывшая подружка переступила через порог.
- Привет! - сказала она, кривовато ухмыляясь.
- Здравствуй.
- Не ожидала тебя здесь увидеть.
- Я тоже.
- Пройти-то можно?
- Я здесь не хозяин. Скорее уж…
- Да ладно тебе целку из себя строить! - отмахнулась Алла, входя и захлопывая за собой дверь. - Знаем мы! О, коньячок пьешь! Из папашкиных запасов, поди?
Ему хотелось сказать, что она изменилась, но делать этого он не стал. Многие женщины не любят, когда им намекают на их возраст и в особенности на возрастные изменения, произошедшие с ними. К тому же Алла изменилась не в лучшую сторону. Лицо опухшее, отечное, что не могла скрыть даже обильно наложенная косметика, глаза больные. Полное впечатление, что она давно и помногу пьет.
Не раздеваясь, она прошла к креслу, села и без спроса привычным жестом подхватила стакан с коньяком.
- Ну чего, Паша, за встречу?
Он подошел к шкафу, достал себе стакан и щедро налил.
- Давай, - наконец сказал он, салютуя стаканом, но при этом не делая попыток чокнуться.
Она молча выпила, сделав пару больших глотков.
- Фу-ух! - выдула она из себя. - А ничего! Хорошо тебя папаня тут поит.
Павел, глядя на нее, подумал, что она пьет по крайней мере с утра. А то и со вчерашнего дня.
- Не жалуюсь, - ответил он, не желая развивать эту тему. - А ты сюда каким ветром? Ро… Твой отец сказал, что ты здесь не появляешься.
- Ишь ты! - Она еще раз отхлебнула, поставила стакан и достала из сумочки сигареты с зажигалкой.
По большому счету Павел не разбирался в женской моде и во всех этих сочетаниях цветов и стилей. Подобное никогда его не интересовало. Но сейчас он отметил некоторое несоответствие, хотя это могло быть всего лишь его личным заблуждением. Хорошее пальто, стильные, модные сапоги в тон, качественная, явно дорогая прическа и даже макияж - все соответствовало одно другому. Гармонировало. А вот сумочка, на его взгляд, была из другой оперы. Нельзя сказать, чтобы уж совсем дешевка - тут сам черт ногу сломит: самые драные джинсы в дорогом магазине могут стоить немалых денег, - но уж, по крайней мере, по цвету она никак не соответствовала всему остальному. Впрочем, тут бы он не стал ручаться, может, это такой стиль. Трэш, кажется.
Он, взяв со стола свои сигареты, тоже закурил и сел в другое кресло. Ну не стоять же как пугало в самом-то деле!
- Я смотрю, вы с моим папаней уже вась-вась.
- С чего ты взяла? - почти искренне удивился Павел, которого после новой порции коньяка снова потихоньку повело.
- Ты из меня дуру-то не делай. Хорош уже, - с вызовом сказала Алла, выдувая к потолку струю дыма. - Живешь здесь, коньяк лупишь, папа Рома тебе про меня рассказывает. А?
Она качнула опустевшим стаканом, предлагая поухаживать за дамой. Павел безропотно налил ей; его ли это дело чужих дочерей уму-разуму учить? Хочет - пускай пьет. Хотя и так было видно, что она здорово пьяна. Пить коньяк стаканами - это, извините, та еще затея. Это по минному полю можно пройти и не подорваться, а от такого "лакомства" спасения нет. К тому же он видел, как бывшая его подружка орала на охранника. Испытывать на себе силу ее голосовых связок и неукротимой энергии как-то не хотелось.
- Так, обмолвился, - осторожно сказал Павел, затягиваясь.
Ему хотелось побыстрей закончить это рандеву. Хоть бы зашел кто, что ли. Выставлять вон хозяйскую дочь было как-то совсем не с руки. Это было бы уж совсем не комильфо.
- Какой ты стал тут сдержанный, - насмешливо проговорила Алла, бросая непотушенный окурок в пепельницу.
Он вспомнил эту ее привычку, бросать докуренные, но не потушенные сигареты, так что из пепельницы всегда тянется столбик дыма. Когда-то это ему казалось забавным, эдакой особенной пикантной черточкой, а потом стало раздражать. Как вся она, со своей порывистостью и необузданностью в желаниях. Вспоминать все это теперь было неинтересно. Да он и вообще-то никогда не хотел ее вспоминать - расстались, и все.
- Стараюсь, - кивнул он, всем своим видом пытаясь показать, что этот разговор ему неинтересен.
- Правильно стараешься. Смотрю, папаня тебе и память вернул. Хорошо, видать, служишь, боец? И как служба? Обратно не тянет? Грехи еще не пора замаливать?
- А ты, смотрю, исповедями промышляешь? - спросил он, устав сдерживаться. И еще хлебнул - для уверенности. Все же чувствовал он перед Ал кой некую смутную вину. Хотя и она не подарок, это ясно.
- А чего? Могу! - с вызовом заявила она и допила остатки коньяка. Лихо это у нее получалось. - Для тебя даже скидку сделаю, - насмешливо добавила она.
Тон этот Павлу решительно не понравился. И поэтому он брякнул, правду сказать, со зла:
- По-моему, эта штатная единица при дворе уже занята.
- Уж не тобой ли?
- Не претендую. Есть тут один мальчик. Не в курсе? Лицо ее исказилось.
- Налей-ка! - потребовала она.
Павел заколебался. Налить? И что из этого получится? Характерец у нее еще тот, ну а уж в пьяном виде она вообще непредсказуема. Вспомнить только, как они когда-то вдвоем, оба крепко датые, прорывались на закрытый прием во французское посольство. Алка как маг мало чего из себя представляла. Так, знала пяток заклинаний, ну немножко защиту еще умела ставить. Ее это никогда особо не интересовало. Золотая молодежь, другие интересы. В тот день, помнится, какой-то ее знакомый пообещал ей приглашение на два лица, да не сделал. А она уже настроилась. И - расстроилась. Дико расстроилась. Потому, может, что и Павла уже пригласила, заранее. С расстройства они выпили в кабаке и пошли по Москве. По клубам. Денег у нее всегда хватало - папа подкидывал. И, как на грех, оказались рядом с краснокирпичным зданием посольства. Павел поупирался, стесняясь, но она его раззадорила. Да и подоврала тоже. Мол, ждут там и все такое. В общем, охрана их с поклонами принимала. Советник по культуре или кто он там был - а оба в джинсах, майках каких-то - принял как дорогих гостей. И уж они там оторвались. Точнее - она. Знакомому тому шампанское за ворот дорогущего смокинга вылила. Тот так орал! Наверное, посольские долго тот вечер помнили. Во всяком случае, где-то через полгода Павел, случайно проходя мимо, увидел магическую защиту на дверях. Слабенькую, правда, но все же. Значит, вычислили. Или просто мода такая пошла.
И вдруг его как шилом кольнуло. Чего? Какую память папаша ему вернул? Или это она уже заговаривается? Пьяная баба…
Он встал и вылил ей из бутылки остатки коньяка.
- Давай за встречу, что ли, - предложил он, протягивая к ней свой стакан.
Они чокнулись.
Павел рассчитывал, что она достаточно пьяна для того, чтобы не заметить, как он ее "кольнул" через контакт.
Наверное, нужно было учесть, что она все же дочь маг-директора, хотя и ленивая в смысле магии. Хотя он столько лет ее не видел, что человек мог и измениться, повзрослеть, в конце концов. По годам пора бы уж.
Алла вздрогнула и уронила стакан на пол. Тот не разбился, покатившись по ковру и разливая коньяк.
- Ну ты и сука, Паша! - зло проговорила она, порывисто вставая.
- Алл…
- Да пошел ты, сволочь! Знаешь куда? А то подскажу адресок! И не дай тебе, - вдруг зашипела она, пузырясь слюной, - еще раз вот так. Козлина долбаная!
И стремительно вышла за дверь.
Быстрый проход по коридору, дверь открылась-закрылась - и тишина. Стало слышно, как где-то вдалеке работает пила - электрическая или бензиновая. В коттеджных поселках всегда так, это неумирающая деревня, абсолютной тишины не бывает - пилят, сверлят, долбят, ездят, музыка играет. Покой нам только снится. Пионеры капитализма.
Он встал, дошел до ванной комнаты и выплеснул в раковину остатки коньяка, старательно сполоснул стакан, со скрипом протерев пальцами его кромки. Вернулся в комнату, поставил стакан на место, забрал пустую бутылку и проделал ту же операцию, стараясь, чтобы из нее не пахло. Почистил зубы, яростно орудуя зубной щеткой, и умылся. Причесался, глядя в зеркало и стараясь взглядом удерживать собственные зрачки. Побриться бы, но не стал подходить к своей сумке.
На душе было погано.