Дед Генка подошел и поднял с земли автомат. Потом обыскал нас. Личные вещи его не интересовали. Он заставил Луку снять жилет с магазинами и важно влез в него. Лицо его стало просветленным. Такие лица бывают у людей в храмах. Но он не знал, как обращаться с автоматом. Взял его под мышку и придерживал рукой. Потом он связал нам руки. Веревку он снял с мешка.
- Кругом! - скомандовал Кирилл Васильевич.
- Ты что, не узнаешь меня? - предпринял я последнюю попытку.
- Много вас здесь ходят, - ответил он с насмешкой.
- Мы журналисты, - напомнил ему я.
- А мне без разницы! - многозначительно произнес Кирилл Васильевич. - Хоть и журналисты. Перед законом все равны. Шагом марш!
Что нам оставалось делать? Мы направились по 4-й Советской к выходу из парка, в котором стояла больница.
- Они думаю, - говорил он деду Генке, шагая вслед за нами, - что журналисты не бывают мародерами. Еще как бывают, - и в сердцах ударил меня прикладом по спине.
- Слушай! - остановился я. - Сейчас отберу ружье и накостыляю.
- Иди! Иди! Там разберемся! - потыкал он меня еще раз, но уже не так агрессивно.
- Может, он не врет? - предположил дед Генка.
- Как это не врет?! - удивился Кирилл Васильевич. - Ты же видел, они хотели отбить своего.
- Видел… - признался дед Генка. - Только что-то здесь не то.
- Сведем в кутузку, а там разберутся.
- Нет, неправильно это… - не очень убежденно возразил дед Генка. - В кутузке сам знаешь, что делают.
Мы проходили мимо известного бара, у которого было подпольное название 'Рыбий глаз', хотя официально он назывался 'Невская волна'. Обычно здесь собирались местные алкаши, потому что пиво и водка в баре были дешевле, чем в других местах. Праздный посетитель, сидящий на крыльце и дымящий сигаретой, окликнул:
- Ты куда их ведешь, Кирюха?
Кирилл Васильевич обрадовался возможности поупражняться в красноречии.
- Вот поймали мародеров… - Он остановился. Лицо его сияло праведным гневом. - Растаскивали муниципальную собственность…
Оправдываться было бессмысленно. Я понял, что в его глазах мы настоящие грабители.
На крыльцо вышли еще несколько человек. Печать ежедневных возлияний лежала на их лицах.
- С уловом тебя, Яковлев, - поздравили они его. - Может, зайдешь?
- Я бы зашел, да грошей нема.
- А у них? - они кивнули на меня с Лукой.
- Правильно! - обрадовался кто-то. - Все равно расстреляют.
- За что?! - удивленно воскликнул Лука.
- А по закону военного времени, - убежденно ответил человек, который сидел на крыльце и дымил сигаретой.
На самом деле, я разглядел, у него была не сигарета, а настоящая самокрутка толщиной в палец. Тамошняя публика предпочитала биди - мелкие сигареты, пришедшие к нам из Цейлона. Такие сигареты скручивали вручную пожилые женщины и продавали сотню за десять рублей.
- По какому закону? - удивился Лука.
- Полчаса назад по радио объявили… - сообщил кто-то, - по военному.
- Ну что, будем пить, что ли?
- Будем! - согласился Кирилл Васильевич и подтолкнул нас в бар.
- Только что передали: в Москве тоже хлысты бузят, - сказал бармен, когда мы вошли внутрь. - Яковлев, ты кого привел?
Кирилл Васильевич снова повторил свою историю. Теперь он выглядел в ней исключительно мужественной личностью. Он пересказал диалоги, в которых мы с Лукой предстали ничтожными людишками, по которым веревка плачет.
- Знал бы, я б тебя пристрелил, - сказал ему Лука в сердцах.
Все возмущенно закричали.
- Это хорошо! - заявил бармен. - Теперь за каждого мародера премию дают.
- Не может быть?! - удивился кто-то.
- Может! - обрадовался Кирилл Васильевич.
Глаза его загорелись. Он оглядел нас и даже поправил на Луке его американскую майку.
- А по сколька? - спросил Кирилл Васильевич, обращаясь к бармену.
- По сто тысяч за брата, - заверил его бармен.
Кирилл Васильевич на мгновение перестал дышать. Он пытался сообразить, какая это сумма, но не мог этого представить.
У меня из кармана грубо вытащили портмоне и нашли несчастные полторы сотни, которые остались после завтрака. Бармен тут же всем налил по кружке.
- Ну что, пойдем? - спросил Кирилл Васильевич, снимая с плеча берданку, когда все выпили.
- Давай еще по одной? - предложил дед Генка.
Выпили еще по одной.
- А чего? Давай уж допьем? Все равно полиция деньги конфискует, - предложил кто-то.
Компания расселась за длинным столом. Нас с Лукой затолкали в угол к окну. Бармен стал носить подносы с бокалами.
- Может, и им налить? - предложил кто-то. - Может, они в последний раз пиво пьют.
Это оказался действительно серьезный аргумент для русского человека. На нас стали поглядывать жалостливо: все-таки свои, не хлысты, не буржуи и не новые русские с Марса.
- Руки вначале развяжите, - попросил я.
- Ты смотри, не сбеги, - предупредил Кирилл Васильевич. - Я двести тысяч в жизни не видел.
- Будем ноги уносить, - прошептал мне на ухо Лука.
Можно было, конечно, перевернуть стол и раскидать компанию, которая уже заметно охмелела. С моими девяносто двумя и с шестьюдесятью семью килограммами Луки мы были непобедимы. Но я боялся кого-нибудь зашибить ненароком. Надо было ждать удобного момента. И такой момент представился. Кирилл Васильевич так разошелся, что на оставшиеся деньги взял водки. Даже нам с Лукой досталось по рюмке. Кстати, водка пахла ацетоном и явно была разбавлена, но в сочетании с пивом действовала убийственно. Все стали вздыхать. Русская душа размякла. Завели соответствующие разговоры.
- Живешь и не знаешь, когда последний раз белый свет видишь… - произнес человек, который первым приветствовал Кирилла Васильевича на крыльце.
Он трагически всхлипнул. У него было лицо темно-кирпичного цвета, а глаза - подернутые стариковской влагой.
- Ты что, турок? - спросил кто-то у Луки, кивнув на его 'карапузу'.
- Это подарок из Африки, - ответил Лука и даже улыбнулся.
Все помолчали. Честно говоря, такая шапочка, как 'карапуза', совершенно не шла русскому человеку. На Марсе она была более уместна, потому что там не было наций, хотя были и русские, и немецкие, и другие города, но границы были чисто уловные.
- Турки тоже люди… - произнес кто-то сакраментальную фразу.
Известно было, что Турция такая бедная страна, что туда даже самолеты не летают. Я заметил, что Лука собрался возразить насчет своего гражданства, и ткнул его локтем в бок - пусть думают что хотят. Лука вовремя опомнился.
- Вот как ведь выходит, - важно произнес Кирилл Васильевич, заплетающимся языком, - жил себе человек, жил, а потом вмиг разбогател. Я своей старухе шубу куплю!
Он оглядел компанию осоловелыми глазами. Видно было, что ему хотелось произвести впечатление.
- А что это такое? - спросил кто-то.
- Деревня! - с превосходством ответил Кирилл Васильевич. - Шуба… шуба - это такое большое… это теплая штука…
- А зачем ей шуба? - кто-то перебил его. - Климат…
- Куда еще деньги девать? - удивился Кирилл Васильевич. - Двести тысяч надо еще уметь потратить, а у моей старухи радикулит.
- Ты что, присвоил себе мои деньги?! - удивился дед Генка.
- Странный ты мужик, - объяснил ему Кирилл Васильевич, - ты же без сознания валялся, когда я их взял.
- Ну и что? А кто им руки вязал?!
- Да… нехорошо… - произнес кто-то.
- Я чего-то не пойму… - сказал дед Генка, приподнимаясь, - ты моими деньгами распоряжаешься?!
И тут они сцепились, а вся компания бросилась их разнимать. Лука воспользовался моментом, схватил лавку, на котором мы сидел, и выбил окно. Мы выпрыгнули наружу. Нам пришлось позорно убегать - действительно, не драться же с пьяными стариками. Я оглянулся: Кирилл Васильевич не мог просто так расстаться с двумястами тысячами - его лицо наравне с другими изумленными лицами, высунувшимися в окно, отличалось неподдельным возмущением. И когда мы уже готовы были подумать, что все обошлось, вдогонку нам ударил выстрел. Лука крякнул, обогнал меня и поддал хода. Мы скрылись в густых зарослях дурмана, которым заросла левая часть улицы.
Но на этом дело не кончилось. Сгоряча они гнались за нами два квартала до Мытнинской. Особенно старался Кирилл Васильевич. Он хотя и выписывал по синусоиде, но еще был в силах выкрикивать нам вслед обещания прекрасного обхождения. Я подозревал, что только чувство собственной дури вдохновляют его на подобные подвиги. Нам пришлось здорово попетлять в старых колодцах дворов, где штукатурка со стен осыпалась от громких звуков. Правда, у меня руки чесались разобраться с ним, но Лука улепетывал во все лопатки, и передо мной маячила его спина. Наконец алкоголики отстали в районе пятой и Старорусской, и первое, что сделал Лука, когда мы остановились, нашел в парке большую лужу и уселся в нее - оказалось, его все-таки подстрелили, но обыкновенной солью, и он не мог больше терпеть.
Я охранял его, опасливо поглядывая по сторонам. В заросших аллеях, пронизанных лучами солнца, мирно порхали бабочки. Плоды брахистегии, похожие на чешую шишек, устилали почву. Стая рогоклювов копошилась в траве на поляне. Где-то в кронах деревьев ссорились попугаи. Было тихо и спокойно. На мгновение мне показалось, что все произошедшее - дурной сон, который измучил меня.
Лука, кряхтя и отряхиваясь, вылез из лужи и произнес:
- Викентий, ты хороший журналист… лучше только я… Посмотри, что там у меня… - и, охнув для приличия, подсунул мне свой зад.
Это был один из редких моментов его откровений, поэтому я не обратил на его слова внимания, рассматривал их как своеобразный дипломатический ход, понимая, что зад важнее любых убеждений. Правда, зад его, действительно, представлял жалкое зрелище: джинсовая ткань с вывернутыми нитями была окрашена в розовый цвет. Не знаю, сколько соли засыпал в свою берданку Кирилл Васильевич, но совершенно очевидно, что крупномолотую, так что с таким оружием можно было смело идти как минимум на гусей. Больше всего у Луки пострадала левая половина. Окажись Кирилл Васильевич более удачливым, он мог бы запросто отстрелить Луке его мужское достоинство. Я посоветовал наложить на рану платок. Лука скривился - у него не было платка. Пришлось одолжить свой. Лука тут же стал прихрамывать и пару раз охнул для приличия. Но расслабиться мы не успели. Где-то по ту сторону аллеи раздались голоса, и мы предпочли юркнуть в кусты.
Мимо нас пробежали полицейские в сопровождении Кирилла Васильевича.
- Они где-то здесь. Я печенкой чувствую. Вот следы! Вот кровь!
- Видел?! - Лука вылез из кустов, посмотрел в ту сторону, куда убежал патруль и плюнул на песок.
Таясь и оглядываясь, мы последовали по главное аллее. Благо парк никто никогда не чистил. Мы так долго убегали, что не было смысла останавливаться. Однако не успели мы пройти и ста метров, как все те же полицейские с ретивым Кириллом Васильевичем заставили нас снова нырнуть в кусты. Сидя за буйно разросшейся бузиной, мы видели, как они пронеслись, выпучив глаза. Правда, меня смутила одна особенность - они все были светлокожими. А это наводило на размышления о том, что подкрепление прибыло с Марса. Такое предположение совершенно меняло картину происходящего: выходило, что власти и на Земле, и на Марсе готовы были к такому повороту событий. А значит, что Лука прав не только в том, что с инопланетянами ведутся тайные переговоры, а еще и в том, что эти переговоры зашли в тупик и одна из сторон пугала другую. Мы же были пешками в этой игре.
Дальше мы предпочли двигаться как угодно, но только не по аллеям. В трех шагах было видно не дальше собственного носа. Приходилось больше полагаться на уши. Густой подлесок сковывал наши движения. Если бы кто-то предложил мне сделать это неделю назад, я бы покрутил пальцем у виска, глядя на этого человека, потому что, во-первых, заросли были полны всякой тварью и мне за шиворот успели упасть не меньше трех пиявок, а, во-вторых, соваться сюда городские власти вообще никому не рекомендовали - в таких заброшенных парках ежедневно пропадали люди. И самое главное - они не всегда становились жертвой какого-нибудь маньяка. Ходили слухи, что в таких местах обитали неземные хищники. Но я не верил. Теперь же мне это предстояло проверить на собственной шкуре. Правда, я помнил о судьбе стажера газеты - Люды Ляшовой, которая, что называется, канула в вечность в Таврическом саду, что с таким же успехом могло быть и мифом. Иногда мне казалось, что она просто сбежала на Марс, и мне очень хотелось узнать, как ей это удалось. Признаться, я ей завидовал.
Где-то в районе центральной круговой аллеи взлетела стая рогоклювов. Потом красноплечий ара испуганно уселся на ветку и принялся кого-то разглядывать. Странное ощущение овладело мной. Казалось, что я присутствую на репетиции собственной судьбы.
Видать, Луке в голову тоже пришла подобная мысль, потому что он присел и замер. Потом в 'ракушке' что-то невразумительно пискнуло, и я решил, что нас разыскивает Леха. Тогда я, подражая утке, покрякал два раза. У нас с Лехой был такой договор - если опасно пользоваться связью или неизвестно направление луча, мы крякаем. Дело было еще и в том, что у утиного кряка нет эха. В ответ мы услышали двойное 'кря'. И я сказал, прижав ладонь к уху: 'Леха, не валяй дурака… У меня в ухе тут же раздалось хихиканье. Но это определенно был не его голос. Мне ли не знать Лехино хихиканье. Лука посмотрел на мое лицо и все понял. Кусты по направлению к нам раздвинулись, и мы разбежались в разные стороны.
В общем - слабая попытка изменить судьбу. Нас гнали в сторону патруля. Я сразу понял, что судьбу не изменить.
Дальнейшее происходило очень и очень быстро. Мы шарахнулись в сторону проспекта Бакунина. Но полицейские искусно отрезали нам путь, выставив наблюдателей на аллее, параллельной улице. Тогда мы побежали в противоположную сторону и замерли в центре парка. Звуки преследователей раздавались со всех сторон. Нам, что называется, упали на хвост.
Лука стал паниковать: то пытался зарыться в густой листве, то хотел спрятаться на дереве. Я уже не обращал на его маневры никакого внимания, потому что самому было страшно. Мне казалось, что имидж крутого парня не соответствует действительности. Жаль было разочаровываться в хорошо знакомом человеке, хотя этого человека я и не любил. Вот Леху я любил, а Луку - нет. Он не вызывал никакой симпатии. За ним было приятно наблюдать, как за профессионалом, но любить его было невозможно. Мы были родом с разных планет и даже из разных эпох, потому что время на Марсе и на Земле тоже текло по-разному.
В этот момент я споткнулся о железный прут. Не знаю, зачем я пополз вдоль него, но ткнулся лбом в вентиляционную будку, которая так заросла лианами, что ее трудно было разглядеть даже с расстояния одного метра. Это был наш единственный путь спасения. Трухлявое железо крошилось, как гнилой картон. В полминуты мы выламывали решетку. Изнутри ударил приятный ветер. Вдруг я потерял равновесие и свалился вниз. Мне показалось, что меня толкнул Лука. Помню, что я ударился головой, перевернулся в воздухе и благополучно приземлился на пятую точку - единственная удача за весь долгий, суматошный день. Несколько секунд я, как прибывающий в сознании Кришны, испытывал легкую эйфорию. Но если кто-то приходил к этому в течение долгой медитации, то я достиг просветления мгновенно: все неприятности и опасности сегодняшнего дня, да и вообще жизни на Земле, мне показались мелкими и ничтожными, даже моя родина - Марс в эти секунды показалась мне не столь привлекательной, ибо я понял, что остался жив. Мало того, я даже ничего себе не сломал. Вот бы обрадовалась Кутепова. Она всегда любила меня лечить, даже когда у меня ничего не болело. Я все еще надеялся, что небезразличен ей и что у нас есть будущее. Впрочем, с нее станется, отвлеченно подумал я, живет на мои деньги…
Сверху на меня изумленно пялился Лука. Наверное, я слишком долго сидел в состоянии транса, потому что он потерял терпение и подал голос:
- Вы живы?
Со страху он перешел на 'вы'. И я вспомнил, почему нахожусь в этой яме.
- Прыгай! - крикнул я, откатываясь в сторону, - здесь мягко.
За долгие годы под вентиляционной шахтой скопилась гора прелой листвы и веток. Лука, закрыв глаза, прижал локти и упал, как куль с ананасами. При этом он мне почему-то напомнил героя из культового фильма-ужас - 'Собачий Бог', который прыгал точно так же в пропасть, спасаясь от монстров, которые преследовали его. Слава богу, что Лука, как и герой из фильма, остался цел.
Мы оказались в длинном темном помещении. Прямо перед нами под свешивающиеся корни растений убегала лестница, и слабая полоска света указывала на выход. Стены источали прохладу, которая сохраняется в подвалах и в полуденный зной. К тому же здесь явно пахло звериным логовом.
- Слушай… - ошалело спросил Лука, - куда мы попали?..
Если мы попали к пиратам, ты бы откупился, а если к полиции, - то дал бы взятку, зло подумал я. Даже в экстремальном состоянии Лука не был искренен.
Он сидел на прелой куче и выглядел, как только что проклюнувшийся цыпленок. Его усы повисли, а в волосах застряли стебли травы. Свою 'карапузу' он потерял. Но чувствовалось, что Лука уже оправился.
- Похоже, это общественный туалет, которым лет сто никто не пользовался, - высказал я предположение, давая понять Луке, что надо уходить, а не рассиживаться.
В этот момент в темной части помещения что-то шевельнулось. Раздалось что-то среднее между мяуканьем и рычанием. Потом блеснули огромные глаза и такие же огромные клыки. Лука привстал, а я потерял способность двигаться.
Кто-то из полицейских увидел нас сверху и радостно крикнул:
- Они здесь!
Но не сиганул следом за нами, убоявшись высоты, и мы услышали, как они пробираются к входу. Между тем, животное направилось к нам, и мы увидели, какое оно огромное. Это был не старина саблезубый, а очень большая черная пантера. Я видел, что ее голова находилась на уровне моих плеч, а конечности были столь массивными, что казались столбами, попирающими землю. Впрочем, в ее взоре я не увидел агрессивности, а лишь любопытство. Но все равно мы с Лукой застыли, как вкопанные. Меня так и подмывало произнести: 'Кис-кис-кис… Возможно, я так и сделал, потому что дикая кошка вдруг замурлыкала и потерлась о мою грудь. Выражение на посеревшем лице Луки было не самым радужным. Я и сам едва дышал, не смея шевельнуться.
Но нашему дружескому общению не суждено было продлиться долго, потому что полицейские во главе с Кириллом Васильевичем нашли-таки вход и ввалились радостной толпой. Все последующее произошло мгновенно. Пантера зарычала, ударила хвостом по земле и прыгнула на них. При этом мы с Лукой отлетели в противоположный конец помещения весьма кстати, потому что по всем расчетам здесь должен был находиться второй выход.