***
Если бы Александр Ген был помоложе, а ноги у него бегали побыстрее, не пережил бы он этого дня. Схоронили бы его в развалинах, если бы осталось, что хоронить, и отправились бы дальше. Но Гену повезло, а научная общественность так и осталась в неведении, что едва не лишилась нобелевского лауреата.
Граната 'муха' оказалась куда более проворней. Прочертив вдоль площади огненную дугу, она угодила в то, что издали представлялось копошащейся массой. Взрыв разметал, как листья, 'гемусов' и они, погибшие и оглушенные, долго еще падали на брусчатку, устилая ее сталисто-синим покрывалом. Те же, которые остались живы, в панике разлетелись по окрестностям. Однако нашлось пара особей, отличающихся особой злостью, которая набросилась на Гена, если бы не его 'булат' и шлем, который он умудрился натянуть, остался бы он без носа и ушей. Они его долго преследовали, пока не загнали в развалины двухэтажного дома, от которого остались несколько уцелевших комнат, стены да часть крыши, которая вздыбилась, как паруса на сломанной мачте.
Калита подкрался с другой стороны и одной очередью убил обоих 'гемусов'.
– Убил-л-л бабочек… – саркастически констатировал Ген и раз десять потыкал пальцем в небо. – Я тебе этого никогда не прощу!
– Слушай сюда, – сказал Калита, – я не посмотрю, что ты мой друг, привяжу к Венгловскому веревкой, и будешь ходить, как пес на привязи.
– Зачем ты их убил?! Зачем?!
– На, посмотри, – Калита протянул ему бинокль. – Кто там лежит?
– Ну этот, как его?..
– Вот именно. Твои 'гемусы' завалили и сожрали 'дантая'. С тобой бы они расправились еще быстрее, даже броня не помогла бы, и остались бы мы без научной поддержки.
– Я думал, ты меня понимаешь! – уперся Ген. – Это же 'гемус'! Природный феномен. Живой артефакт! Недостающее звено между насекомыми и динозаврами. А ты их убиваешь!
– И буду убивать! – отозвался Калита, вскидывая автомат, потому что несколько 'гемусов' ожили и растерянно кружили над площадью.
Но стрелять не стал. Хватит на сегодня шума, решил он. Если кто-то есть поблизости, обязательно припрется.
– Командир… – тихо позвал его Дубасов и показал жестом, что рядом опасность.
Дубасов находился через дорогу и, должно быть, видел противника. Калита и Ген застряли в доме– утюге, который клином врезался в площадь. Сам Калита заскочил бы сюда только при крайних обстоятельствах – слишком неудобной была позиция. Она простреливалась и справа, и слева, и с тыла. А из домов с противоположной стороны легко можно было метнуть гранату. Все это понимал Калита, но чисто теоретически, не представляя, с кем они столкнулись – может быть, с какой-нибудь движущейся ловушкой?
Так думал Калита, слушая Гена, сидя на куче мусора.
Пуля ударила издали. Снайпер метился в голову, но промахнулся на пару сантиметров, и пуля расплющилась о стену. У Калиты была хорошая реакция. Он сделал вид, что в него попали и завалился на бок под защиту кучи щебня.
Ген, ничего не замечая, продолжал распинаться об ответственности перед человечеством, вернее, о полной безответственности вояк, о том, что надо понимать значение артефактов, а не убивать их, о том, что наука превыше всего и прочее, прочее, прочее. Калита терпеливо слушал и в который раз пожалел, что взял Гена с собой. Он хотел напомнить ему, что это не исследовательская экспедиция, а что они идут за величайшим хабаром, который и осчастливит это самое человечество. Но не стал. К чему? Друг явно был не от мира сего. Поэтому он, подскочил и слегка заехал ему в солнечное плетение, а потом потащил сложившегося Гена в глубину полуразвалившегося дома-утюга. Спрятал его под капитальную стенку и наставительно сказал:
– Полежи пока, я сейчас…
Ген всхлипывал и ловил ртом воздух.
Над развалинами нависла грозная тишина. Она была настолько ощутима, что Калита почувствовал, как по спине пробегает мороз.
Разумеется, если их вычислили, то теперь, должно быть, окружали. Только этим и объяснялось затянувшееся молчание. Калита успел сменить позицию – отполз к стене, чтобы выглянуть в дыру и сориентироваться, как тут же оказался в гуще боя. Разом застрекотали не меньше пяти-шести МР-40. Пули девятого калибра, толстые, пухлые, как поросята, влетали в окна и рикошетили от стен и залетали в ту комнату, где лежал Калита. Спасало только то, что дом был сложен из старого красного кирпича, и пули вязли в нем. А когда ударил пулемет MG-34, Калита понял, что на этот раз они нарвались на серьезного противника. Огонь был настолько плотным, что хотелось закопаться в самом дальнем углу. Но Калита заставил себя расстрелял рожок в ту сторону, откуда бил немецкий пулемет. А потом Калита решил, что пора сматываться. Надо было срочно вытаскивать Гена и уходить, не принимая боя. Во-первых, неизвестно, сколько сил у противника, а во-вторых, стрельба могла быть всего лишь отвлекающим маневром от более серьезной атаки.
Судя по всему, MG-34 бил вдоль площади, отсекая всякое перемещение справа и слева от дома-утюга. Но это было не самое страшное. Серьезная опасность заключалось в том, что с противоположной стороны улицы дом легко можно было забросать гранатами и взять одним броском.
Между тем, Венгловский действовал: направил Жору к Калите, а Дубасова с ПКМ в обход. 'Плюх!' – рядом с Калитой шлепнулся Жора Мамыра с двумя гранатометами.
– Андрей Павлович! Вы вас не бросим!
– Я же просил, на 'ты', он с уважением, без хамства!
– Я стесняюсь, Андрей Павлович.
– В следующий раз дам по голове за стеснение!
Пока Жора выбирал цель для 'мухи', заработал пулемета ПКМ, не давая немцам перебежать улицу. Молодец, подумал о Венгловском Калита, как всегда, все сделал грамотно, послал Дубасова прикрыть тылы, чтобы дом-утюг не атаковали.
Граната взорвалась за стенкой, и осколки выбили остатки стекол. Со звоном они вылетели на улицу. Крыша над зданием тяжело заскрипела, он не рухнула. ПКМ захлебывался. Он бил вдоль стен, под очень острым углом, высекая искры и поднимая облачка пыли. Такой огонь был малоэффективным. Немцы бросили еще пару гранат, но в атаку не полезли. Следовало срочно уходить – пока они выжидали, пока в ПКМ не кончилась лента, пока не произошло еще что-нибудь непредвиденное.
Как только Жора выстрелил по MG-34, Калита побежал за Геном. Но его на месте не оказалось. Валялась только пустая фляга. Калита засунул ее за пазуху и пополз дальше. Пули летели выше, поверх кирпичных стен, и в воздухе висела красная пыль. В развалинах соседней комнаты Гена тоже не было. Стены здесь практически не давали защиты, и Калита дал длинную очередь по окнам соседнего здания, даже не надеясь в кого-то попасть. Потом вспомнил о подствольнике и принялся стрелять гранатами. 'Это тебе не хухры-мухры', – бормотал он всаживая в окна соседнего дома гранату за гранатой. Гена он обнаружил в развалинах следующей комнаты, над ней как раз вздыбилась крыша и были видны балки перекрытия. Сашка с решительным видом прижимал к себе автомат.
– Саша, – позвал Калита, – Профессор…
– А? – растерянно оглянулся он, близоруко морщась.
– Уходим!
– Погоди… погоди… – бормотал Ген, – неумело возясь с автоматом. – Я сейчас… – он прицелился – куда неизвестно, в противника, которого не мог видеть.
Ген мог убить опытного солдата разве что случайно. Стрелять из автомата для него было все равно что кидаться камнями.
– Брось! – сказал Калита, и потянул его за рукав, помня, что Ген склонен к необдуманным поступкам.
– Отстань! – Ген снова прицелился.
Калита терпеливо вздохнул.
После взрыва 'мухи' пулемет MG-34 на мгновение умолк, а потом стал бить с удвоенным ожесточением. Дорога была каждая секунда. Сейчас рванут, подумал Калита. Раздалось несколько хлопков гранат, которые не долетели до окон. Стена в соседней комнате обвалилась. Клубы пыли полетели во все стороны. Вдруг Калита увидел фаустника. Он целился с третьего этажа.
Калита схватил Гена и потащил. В это мгновение вторая 'муха' все же попала в немецкий MG-34, из развалин вынырнул Жора, и вдвоем они справились с брыкающимся Геном, которому очень хотелось застрелить какого-нибудь немецкого солдата.
– Гады, враги, сволочи! – воинственно бормотал брыкающийся Ген.
Они в три прыжка, волоча тяжеленного Гена, пересекли улицу и оказались среди своих.
– Уходите через квартал! – крикнул Венгловский. – Я вас прикрою!
Оказывается, он сделал еще одно очень нужное дело – посадил Сергея Чачича в доме, похожим на Бастилию, и Чачич прикрывал отход всей группы. Дубасов прибежал по соседней улице. Он расстрелял две ленты. Жора помогал ему перезарядить пулемет.
В этот момент немцы броском захватили дом-утюг, и Калита попал в солдата, который сгоряча выскочил из развалин. Он так и рухнул головой по направлению движения. Остальные спрятались за стенами и принялись стрелять. Жора кинул наступательную гранату РГО. Такие гранаты взрывались от удара. Здание затянуло пылью. Ветхая крыша накренилась, поехала, как на салазках, и рухнула сравняв с землей угол дом. Из развалин донеслись крики и стоны.
Вдруг поднялся сильный ветер. Он нес песок и пыль. На поле боя пала тень. Земля содрогнулась. Калита поднял глаза. По улице города, задевая головой за облака, двигался каменный человек в ботфортах и сюртуке, полы которого цеплялись за крыши домов. Вот оно, цепенея, подумал Калита, то, о чем предупреждали. У великана была маленькая голова с развивающимися волосами и длинные-длинные узловатые пальцы. Он на кого-то очень напоминал Калите, который убегал, словно во сне, и никак не мог убежать.
Одна нога великана еще находилась за три квартала от них, а вторая зависла над площадью. Глупый фаустник решил отбить великану ногу и выстрелил почти в упор.
Если бы не фаустник, великан перешагнул бы через площадь. А так он нагнулся почесаться и опустил ногу как раз на площадь и глупого фаустника. И тогда Калита узнал его. Это был Петр Великий. Точно такой, как в Петропавловской крепости, только огромный.
– Ты не туда идешь, – сказал он Калите и показал каменным пальцем нужное направление. – Иди всегда за солнцем.
И пошел себе, сотрясая землю, и облака закручивались вихрями вокруг его головы.
***
Через пять минут они собрались в доме, похожем, на Бастилию в миниатюре. Никого даже не ранило, но все были ошеломлены.
– Я бы не хотел жить в этом городе, – сказал Жора Мамыра.
Лицо у него было совсем невеселым.
– А я был хотел, но без немцев, – сказал Чачич.
– Мне все равно, – признался Венгловский.
Андрей Дубасов явно предпочел свои славяногорские леса.
После этого они пошли прямо на восток – туда, куда закатывалось солнце.
Свет не выключили, ни в десять, ни в двенадцать. Просто наступали сумерки, и город погрузился в темноту, становясь похожим на бесконечные каменные джунгли, без единого огонька и других признаков жизни.
– Ну слава богу, – сказал кто-то.
– Это не тот город, которые описывали братья Стругацкие, – признался Калита. – И солнце здесь настоящее.
– Я уже понял, – сказал Венгловский.
– И воды мы не найдем.
– И следов тоже… – добавил кто-то, кажется, Жора.
– Разговорчики! – одернул Калита и замер.
На перекрестке в развалинах горел костер. А вокруг сидели люди.
Глава 9. Тайны Дыры
В сумерках, когда начали петь цикады и когда Костя Сабуров основательно уснул, заскрипели телеги. Одна за одной они проезжали круг света от костра. Где-то в середине ехал сам вождь Давыдов – полукровка, полурусский, полу-неизвестно кто.
– Заждались? – спросил он, останавливая лошадь: – Пру-ру-уу… – и, как мячик, соскочил на землю.
– Да нет… – поднялись они, сонные, вялые от ожидания.
– Здесь недалеко, – пояснил Давыдов. – А потом мы отправимся к 'шару желаний'.
– Что серьезно? Так просто? – удивился Бараско, продирая глаза.
Он спал и видел сон: дом, свою Мартышку. О том, как просит 'шар желаний' сделать ее счастливым человеком, то есть – без шерсти, без телекинеза и всех ее остальных заморочек. Больше ему в этой жизни ничего не надо, больше он ничего не хотел. Его личное счастье сжалось до размеров этой скромной просьбы. Вначале он еще думал о жене, а теперь и о ней не думал. Раньше он стеснялся своего эгоизма, просил за все человечество, и ничего не выходило. Теперь он попросит только за свою дочь, а человечество само как-нибудь справится. С этой мыслью он и проснулся.
Костя тоже не поверил. Тайна, за которой все охотились, оказалась вовсе не тайной. Может, у туземцев и желаний нет? – подумал Костя. Вдруг они не люди, а мутанты с планеты Капекс созвездия Альфа Центавра?
– А чего здесь такого? 'Шар' он и есть 'шар', – равнодушно молвил Давыдов.
Он был деловит, подвижен и теперь уже не жал всем руки после каждой фразы, а обжигал пронизывающим взглядом недобрых глаз.
– Ну ладно, – нехотя согласился Бараско, – чего делать-то?
– Для начала переодеться и получить оружие.
В телеге лежали маскхалаты, тельняшки, разгрузки и обувь. Опытный Бараско выбрал себе темные кроссовки. Костя предпочел горные ботинки с медными гвоздями в подошве. А капитан Березин – обычные пляжные 'вьетнамки'.
– А я после армейской обуви ничего другого носить не хочу, – объяснил он на недоуменный взгляд Бараско, обувая 'вьетнамки' и от удовольствия шевеля пальцами.
А еще он взял армейскую панаму, коврик и черные очки словно собрался загорать на пляже.
– Хорошо! Валяться бы вечно на песочке.
– Нет, так не пойдет, – вмешался Давыдов. – Так ты похож на распиздяя. Надо чтобы все было по-настоящему.
– В смысле? – обиженно спросил Березин.
– Надо взять кроссовки или ботинки. Очки можно оставить. С очками даже правдоподобнее. Бинокли подберите.
Березин повздыхал, как корова на лугу, обиделся и в знак противоречия выбрал беговые тапочки с шипами. Давыдов терпеливо покачал головой и открыл ящики с оружием.
– Я эту армию во сне видеть не хочу, – сказал Березин, швыряя 'вьетнамки' в кусты. – Ебическая сила!
Оружие им вернули прежнее, а капитану предложили на выбор: девятимиллиметровый ВСК-94 с ночным прицелом, М16 и АКМС под патрон семь и шестьдесят два сотых миллиметра. Опять же из принципа он взял РПК и четыре магазина к нему по семьдесят пять патронов, ну и всякого добра понемножку, гранаты, нож и фонарик.
– Зачем нож-то? – спросил Бараско.
– Повоюем напоследок.
– Ну ты и здоров… – с восхищением согласился Бараско, намекая, что все это утащить сможет только Илья Муромец.
Давыдов тоже одобрил выбор, заметив лишь, что для серьезного боя патронов маловато.
– Ну да ладно, обойдется… – сказал он как-то неопределенно, что Косте опять не понравилось.
Его вообще настораживал Давыдов. Крепкий и скуластый, загорелый до черноты, он был непонятен, как может быть непонятен человек из другой вселенной. Бойцов у него хватает. Зачем мы ему? – удивлялся Костя. Но многоопытный Бараско молчал и вообще был сосредоточен на обмундировании. Казалось, его вообще не волнует, куда и зачем они едут. Хитрит, догадывался Костя. Хочет расколоть Давыдова.
Они уселись в пустую телегу и поехали в полной темноте.
Вначале Костя еще пытался каким-то образом сориентироваться, запоминал дорогу по звездам, а затем плюнул, поняв, что ему это не удастся. Хотя, конечно, кое-что он запомнил: вначале они ехали по ровной дороге, потом – по волнистой – телега то взбиралась вверх, то скользила вниз, поднимая невидимые тучи пыли. Костя закопался с головой в сено и уснул.
Проснулся он оттого, что замерз и оттого что они стояли. Светало. Воздух был свежим и бодрил. Такой воздух был только в Крыму, где Костя отдыхал два сезона подряд с девушкой Ириной. Он даже хотел на ней жениться, но потом передумал из этических соображений. Нельзя жениться, если ты любишь в женщине только ноги, думал он, а остальное в ней тебя не волнует. А у Ирки были очень красивые ноги. Еще у нее были длинные степные волосы и зеленые глаза. Души же у нее по мнению Кости вообще не было. В общем, он два года сомневался и попутно встречался с другими девушками, а потом все же передумал.
По светлеющему небу скользили, длинные, как крокодилы, облака. Вокруг стоял еловый лес, а над лесом возвышались белые, как зубы дракона, утесы.
Костя соскочил с телеги и огляделся. Туземцы таскали армейские контейнеры со странной маркировкой. Прежде чем его окликнули, он успел прочитать: 'капкан ?1', 'капкан ?5'.
– Ну где ты?! Костя! – еще раз окликнули его.
Он пошел на голос Бараско, который, оказывается, вместе с Березиным и туземцами тянули что-то длинное, похожее на торпеду.
– Что это такое? – спросил он, пристраиваясь рядом.
– А хер его знает, – равнодушно ответил Березин. – Говорят, какой-то 'дровосек'.
От его слов Костя едва не отпрыгнул метров на десять, а то и больше – что все равно было мало. Конечно, он знал, что такое 'дровосек' – такое существо, которое не оставляет тебе никаких шансов и при любом раскладе делает из тебя котлету. Наслушавшись разговоров сталкеров, из которых явствовало, что от 'дровосека' убежать невозможно, Костя как огня боялся его. Если уж он за тебя взялся, то ты от него не отвертишься, говорили бывалые сталкеры.
Все засмеялись:
– Да ты не бойся, они заморожены в жидком азоте.
– Ну и шуточки, – сказал Костя, пристраиваясь рядом с Бараско и с опаской косясь на 'торпеду'.
'Торпеда' была тяжелой, как десять кислородных баллонов вместе взятых. Как-то Костя, будучи студентом, подвязался помогать сварщику таскать баллоны. Деньги нужны были. К середине рабочего дня он все проклял, а спина и руки 'отламывались' две недели.
– Раз-два! Взяли!
Торпеду едва перевалил через край в жалобно скрипевшую телегу.
Бараско отвел Костю в сторону и спросил:
– Ну как?
– Тяжело, – бодро ответил Костя.
– Я спрашиваю, как твой 'анцитаур'?
– Да нормально, в карман перелез.
– А какой он сегодня?
Костя еще больше удивился:
– Мягкий… теплый…
– Если горячим станет, скажешь мне.
– Ладно, – кивнул Костя.
И они отправились туда, откуда тащили все это добро – в туннель белой горы. Железная дорога, выныривающая из леса, убегала в туннель. Из него под крики: 'Эх, ухнем!' туземцы катили платформы с контейнерами. Периодически то там, то здесь раздавался голос Давыдова: 'Быстрей! Быстрей!'
– Пойдем глянем? – предложил Бараско.
– Я не пойду, – сказал Березин. – Что я военных складов не видел? Баб там нет. Ебическая сила! Чего там делать?
– Что-то мне все это не нравится, – сказал еще раз Бараско, когда они отошли. – А что именно, не пойму.
– Мне тоже, – признался Костя.
– И капитан наш какой-то малахольный.
– А мне кажется, он вовсе не капитан?
– А кто?
– Старуха искала командира бронепоезда?
– Ну да… – согласился Бараско и почесал затылок. – Все может быть. Но мне кажется, его замучили туземки.