Он моментально перестал выть. Сузившиеся обиженные глаза удивленно расширились. Пашка жадно сглотнул.
- Пришельцы?
- Нет, - сказал я, остро чувствуя абсурдность происходящего. - Не пришельцы.
Минут за десять я все ему рассказал. Упрощенно, разумеется, опуская многие детали и вообще стараясь, чтобы вся эта история выглядела сказкой. Он завороженно слушал, напрочь забыв о скачущей в соседней комнате розовой пантере.
- И он ее не отпустил? - спросил Пашка, когда я закончил рассказывать. Я покачал головой.
- Не знаю, Пауль. Я нашел только Диму… ну, Индиану Джонса. Надеюсь, что он отпустил Наташу, - ну зачем она ему? Ему же Чаша была нужна…
- Ким, - сказал Пашка, - ты говорил, он бессмертный? Я уныло кивнул. Пашка поскреб переносицу.
- А помнишь, в фильме "Большой переполох в маленьком Китае" тоже были бессмертные?
Я машинально кивнул.
- И им для бессмертия нужна была кровь зеленоглазой девушки. Я смотрел - у Наташи глаза зеленые…
- Что? - заорал я, вскакивая. - Что ты сказал?
Он испугался и снова захныкал. Я схватил его за маленькие ручки.
- Подожди, не реви, я не сержусь! Что ты сказал про бессмертных?
- Ну, ты не помнишь, что ли, Ким, - хныкал Пашка, - там был волшебник, в таком зале со статуями… Ему, чтобы не умереть, нужна была кровь девушки с зелеными глазами, а у той девушки как раз глаза были зеленые, в аэропорту… Ну, мы же вместе смотрели, Ким…
- Стоп, - сказал я. - Я все вспомнил.
Я представил себе Наташу, распластанную на каком-нибудь ужасном жертвеннике, возвышающегося над ней Хромца с огромным ножом в руке и вспыхивающие багровым светом глазницы хрустального Черепа. Кровавые жертвоприношения, непременный атрибут всей этой пресловутой черной магии. И как же я сразу не догадался!
Скорее всего, было уже поздно. С того момента, как Хромец заполучил в свои руки Чашу, прошло шестнадцать часов - странно, что мир еще не провалился в тартарары. Но судьбы мира меня сейчас занимали мало.
- Все, Пашка, - сказал я. - Ты молодец, я об этом не подумал. Но извини, брат, мне нужно сообразить, как ее спасти.
- Конечно! - отозвался он без особого энтузиазма. - О чем речь!
- Мультики досмотрим в другой раз, - пообещал я и вытурил его из квартиры. Не успел я, однако, закрыть замок, как он забарабанил в дверь ногами и руками.
- Ким, - выпалил он, когда я открыл ему, - я вот что… Я… Давай я тебе помогу. Мы вместе поймаем этого волшебника… давай, а?
Я заставил себя улыбнуться.
- Нет, Пашка. Я это сделаю один. А тебе потом все расскажу, идет? Он сник.
- Только не забудь - волшебника так просто не победишь! Должна быть какая-то хитрость, - буркнул он и поплелся к себе домой, теребя синюю маечку.
Я вернулся в комнату и выключил видео. Походил немного взад-вперед, приводя в порядок разбегающиеся мысли. Сделал стойку на руках.
Наташа была в беде. То, о чем я все время догадывался и в чем боялся себе признаться - что Хромец похитил ее не только в целях шантажа, - стало ясным после одной-единственной фразы моего маленького соседа. Если бы у меня хватило мужества предположить это с самого начала, шестнадцать часов не были бы потеряны так бездарно. А ведь за шестнадцать часов могло произойти все, что угодно…
И ни одной ниточки, ни одной, даже крохотной, зацепки, которая могла бы привести к Хромцу! Все это время он был рядом, он следил за нами, просчитывал каждый наш шаг, иногда даже появлялся на сцене собственной персоной, но при этом как будто бы материализовывался из пустоты. С самого первого дня он держал ситуацию под контролем. С момента нашей встречи с ДД в "Речных заводях". С первой нашей поездки в Малаховку и неудачной попытки завладеть Черепом…
Вот черт, подумал я. Как же я раньше-то об этом не подумал?
Малаховка. Дом 27 по 2-му Садовому проезду. Он был каким-то образом связана с Хромцом. Возможно, это была его собственная дача, хотя в этом я, по правде говоря, сомневался. Но выбрал он ее для своего эксперимента наверняка неспроста. В любом случае, это была единственная зацепка. Я не мог больше сидеть и ждать, позвонит мне кто-нибудь или нет. Я достал из шкафа кобуру с перевязью, которую ношу только в исключительных случаях, сунул туда пистолет, надел куртку, заглянул в кошелек и вышел из квартиры.
Последние сутки я раскатывал на чужих машинах и, похоже, привык к этому. Во всяком случае, выехав на проспект, я ни на секунду не озаботился тем, что при мне нет ни техпаспорта, ни прав. Я был обеспокоен только одним: тем, что арбалет, называемый Нефритовым Змеем, со вчерашнего дня лежит совершенно беспризорный в квартире у ДД, а в квартиру эту, если, конечно, не обращать внимания на Дария, войти легче легкого. Поэтому первым делом я поехал на Арбат. Дарий встретил меня как старого друга, положил тяжелые лапы на плечи и долго смотрел на меня своими большими слезящимися глазами. Судя по всему, квартиру он стерег исправно, но, по большому счету, с этой бесхозностью надо было кончать. Я отыскал в записной книжке у телефона ленинградский номер матери ДД и заставил себя позвонить ей.
Заставлял я себя, однако, зря: на том конце провода трубку не брали. Я с облегчением решил, что позвоню в другой раз, взял спокойно лежавший на кухне арбалет, закрыл окно и балконную дверь и собрался уходить. Дарий заскулил. Я внимательно посмотрел на него. Огромный, умный пес, тяжелые лапы, тяжелая лобастая голова, наверняка стальная хватка… Я решился.
- Пойдем, Дарий, - скомандовал я. - Пошли. Гулять.
Пес бешено завертел хвостом и бросился на меня. Я кое-как отпихнул его и, открыв дверь, выпустил на площадку. Арбалет я закинул за спину, чехол с единственной стрелой держал в руках и чувствовал себя при этом совершенно по-идиотски. В машине я положил Нефритового Змея на заднее сиденье и накрыл его тряпкой. Дарий примостился рядышком.
В Малаховке я без труда нашел улицу, по которой брел неделю назад (всего неделю? Или уже неделю?!) весь в крови, и остановил машину напротив дома 27. Дом по-прежнему выглядел совершенно необитаемым, и на калитке, как и раньше, висел здоровенный ржавый замок. Зато в доме напротив дверь была распахнута настежь, и в глубине сада в плетеном кресле сидел толстяк в белой сетчатой майке. Ноги он держал в неглубоком тазике с водой. Я толкнул деревянную калитку, прошел по дорожке в сад, остановился перед креслом и произнес:
- Добрый день.
- Добрый, - согласился толстяк.
- Участок вот хочу купить, - сказал я. Он вяло кивнул.
- Который напротив, - деловито объяснил я. - Уже третий раз приезжаю, а хозяев все нет. Не живут они тут, что ли?
Толстяк зевнул и прикрыл рот ладонью.
- Так хозяин уже года три как не ездит, - произнес он, одолев, наконец, зевоту. - Болеет он, Пал Саныч наш.
- А как фамилия Пал Саныча? - спросил я. - Не Резанов, случайно? Толстяк моргнул.
- Мороз его фамилия. Пал Саныч Мороз, полковник в отставке. Человек военный, аккуратный.
Мне остро захотелось дать самому себе в морду. "Мороз, следователь с Лубянки. В пятьдесят третьем он допрашивал меня по приказу Резанова". Роман Сергеевич сказал это тогда тихим сомневающимся голосом, не подозревая, что дает мне в руки ключ, которым можно было бы давным-давно растворить все двери, если бы не моя патологическая глупость.
- А телефончика этого Мороза у вас, случаем, нет?
- Это к председателю, - махнул рукой толстяк. - Все эти вопросы с ним. Через два дома направо, тридцать третий дом. Звать его Федор Кузьмич, фамилия его Торобов.
- Ну, спасибо вам, - сказал я. - Может, соседями будем.
Федор Кузьмич Торобов оказался маленьким сухощавым человечком с загорелой лысиной и острыми глазками грызуна. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: это еще тот жук, и впаривать ему сказки про покупку участка бессмысленно.
Поэтому я, не представляясь, сказал:
- Мне нужен домашний адрес Павла Александровича Мороза.
Острые глазки проткнули меня в области грудной клетки, кольнули в лицо и уставились в сторону. Высокий тонкий голос сказал:
- А документики у тебя имеются?
Я не торопясь вынул из нагрудного кармана стодолларовую бумажку, свернул в трубочку и, легонько щелкнув пальцем, отправил ее в путешествие по зеленой скатерти. Цепкая лапка выпустила розовую в белых горохах чашку со слабым чаем и дернулась. Бумажка исчезла.
- Котельническая набережная, дом пятнадцать, высотка, подъезд Д, квартира 83.
- Это точно? - спросил я, несколько сбитый с толку таким быстрым ответом.
Торобов поморщился.
- Проверь, коль не веришь, - бросил он. - Книга на комоде.
Я повернулся и взял с комода старомодный гроссбух в мраморном переплете. На букву "М" действительно значился Мороз Павел Александрович, и адрес у него в точности совпадал с названным. Был там еще и телефон, который я автоматически запомнил.
- Спасибо, - сказал я, - все правильно.
- Поживи с мое, парень, - непонятно отозвался Торобов.
Я многозначительно кивнул и вышел, чувствуя, как раскаленные спицы пронзают меня между лопаток.
- В Москву, - сообщил я Дарию, садясь в машину. Дарий не возражал.
Высотка на Котельнической зубчатым контуром впечатывалась в ярко-голубое небо. Я припарковал машину на набережной, запер Дария в салоне и пошел искать подъезд "Д". Внутри дом был еще мрачнее, чем снаружи. Из полутемного, огромного, как пещера, холла разбегались двери, лестницы, незаметные коридоры. Я справился у вахтерши, на каком этаже 83-я квартира, и вызвал лифт. Кабина, грохоча, вознеслась на восьмой этаж; металлическая дверь с лязгом захлопнулась за спиной. Казалось, я попал в странный загробный мир дряхлеющей помпезной архитектуры, старых механизмов, вырубленных в толще камня нор, заменяющих человеческое жилье. Я позвонил. Дверь открыла женщина лет сорока с усталым невыразительным лицом, облаченная в какую-то серую одежду - выглядела она точно так, как должен выглядеть человек, живущий внутри дома-горы. Я сказал:
- Добрый день, я по поводу распределения гуманитарной помощи. Здесь проживает Павел Александрович Мороз?
Мне с огромным трудом удавалось говорить спокойно. Внутри у меня громко тикал будильник, отсчитывая время.
- Здравствуйте, - сказала женщина довольно равнодушно. - Да, здесь, но папа болен. К нам уже приходили из собеса.
- Это не наша епархия, - я заставил себя улыбнуться. - Мы - комитет защиты прав пожилых людей. Павел Александрович в больнице?
- Нет, его выписали три недели назад. Проходите.
Я переступил порог и неожиданно оказался в большой, почти круглой прихожей с высоким - метра четыре - потолком. Женщина пододвинула мне тапочки со смешными помпонами и отошла на пару шагов.
- Его нет смысла больше держать в больнице, - сказала она. - Все равно ему уже ничем не поможешь. Сестра приходит, делает уколы, а так… - Она махнула рукой. - Пока молод, редко задумываешься над тем, каким будет конец жизни…
Я сочувственно кивнул. Потом спросил:
- А можно его повидать?
Она заколебалась. Мне пришлось прибавить в выражении своих глаз еще немного сочувствия и понимания, и тогда она, наконец, сказала:
- Очень недолго, прошу вас… Вы сами увидите - ему трудно разговаривать.
Она повернулась и пошла по полутемному коридору. Я последовал за ней. На пороге узкой, как пенал, затемненной комнаты я остановился, потому что почувствовал запах - резкий больничный запах близкой смерти. Так же пахло и в квартире ДД в ночь, когда Стрела Мрака настигла Романа Сергеевича. Только здесь к нему примешивался еще и несильный, но ощутимый запах разложения - разложения живой еще человеческой плоти.
- Проходите, - чуть настойчивее повторила женщина в сером. Я вошел.
На железной солдатской койке, укрытый грубым суконным одеялом, лежал высохший желтый старик с неопрятными, свалявшимися серо-седоватыми волосами и кустистыми серыми бровями. Левый глаз старика был ровно закрыт белой пленкой катаракты, но правый следил за мной неотрывно и настороженно.
- Здравствуйте, Павел Александрович, - сказал я.
Бывший следователь госбезопасности не ответил. Я увидел, что справа от него на желтоватой наволочке лежит черная коробка какого-то аппарата.
- Папа, это насчет гуманитарной помощи, - пояснила женщина. - Молодой человек, наверно, хочет удостовериться, что ты у нас, а не где-нибудь в доме престарелых.
Старик на постели открыл рот, и черный прибор заговорил:
- Иди, Лида, - прожужжал неживой голос. - Иди…
- Но, папа…
Здоровый глаз старика медленно закрылся. Женщина вышла, прикрыв за собой дверь.
Мы остались вдвоем в душной темной комнате, пропитанной запахом смерти и страха. Мороз не задавал никаких вопросов, возможно, экономил силы. Я заставил себя сделать два шага к его койке и уселся на деревянный табурет, задев ногой желтый эмалированный тазик.
- Павел Александрович, - сказал я, - я не насчет гуманитарной помощи. Я пришел, чтобы поговорить с вами об Андрее Андреевиче Резанове.
- Резанов умер, - мертвым голосом ответил аппарат на подушке.
- Он жив, - возразил я. - Может быть, его теперь зовут не Резанов. Но он жив, и он нисколько не изменился по сравнению с 1953 годом.
Старик молчал, и только его черный внимательный глаз беспокойно наблюдал за мной из-под серой неопрятной брови.
- Мне известно, что он был вашим начальником, тогда, в 1953-м, - сказал я. - Мне известно, что по его приказу вы допрашивали археологов, работавших в Туве, и пытались выяснить, знают ли они что-нибудь о Чаше Грааль. Еще я знаю, что он использовал для своих целей вашу дачу в Малаховке и делал это совсем недавно. Мне нужно, чтобы вы навели меня на его след. Я должен отыскать Резанова - срочно. И я не уйду отсюда, пока не узнаю, где он прячется.
- Резанов умер, - прогудел черный ящичек.
Старик закрыл правый глаз. Я встал с табурета, подошел к двери и всунул между ручкой и косяком старомодную трость.
- Вот что, - сказал я, вновь подходя к койке. - У меня очень мало времени. Если ты будешь упрямиться, старая гнида, я придушу тебя раньше, чем кто-нибудь из твоих домашних успеет заподозрить неладное. Ты меня понял, Мороз? Мне очень не хочется этого делать, но ты не оставляешь мне другого выхода. Где Резанов?
Худая рука, вся в пятнах экземы, выпросталась из-под одеяла и поползла по стене к черной кнопке звонка. В трех сантиметрах от кнопки я перехватил руку и без особых усилий уложил ее на одеяло.
- Тебе не удастся выбраться, старик, - медленно произнес я. - Я убью тебя, если ты не скажешь, где прячется Резанов. Он мне нужен, ты понимаешь? Он нужен мне во что бы то ни стало…
- Убей меня, - сказал черный ящик.
Я замолчал. Невозможно было понять, блефует он или нет, - у металлического голоса не было интонаций.
- Я устал, - равнодушно жужжал Мороз. - Уже год не дают умереть. Я мучаюсь. Выхода нет. Убей меня.
Я схватил его за худые плечи и яростно затряс.
- Тварь, - зашипел я ему в лицо, - проклятая дохлая тварь, где Резанов? Где твой хозяин, сволочь?
Голова старика дергалась, изо рта шло какое-то бессмысленное клокотание вперемешку со зловонным запахом. Я не сразу сообразил, что он говорит, - настолько не гармонировал безжизненный и бесстрастный голос черного аппарата с дрожащим в моих руках бывшим следователем с Лубянки.
- Зачем тебе Резанов? - повторил мертвый голос.
Я отпустил плечи старика, и он упал на койку безвольно, как тряпочная игрушка.
- У него моя девушка, - сказал я. - Я все равно найду его и убью, но если вы поможете мне, я сделаю это раньше и, может быть, успею ее спасти.
- Ты не сможешь, - произнес голос так же бесстрастно. - Он бессмертен.
Я поразился.
- Откуда ты… откуда вы это знаете?
Рот старика открылся, из ящика донеслись отвратительные скрежещущие звуки - Мороз смеялся.
- Я офицер госбезопасности, - сказал он. - Мы не были тупицами, как эти щенки… думают…
Я нажал в кармане кнопку диктофона и, плюнув на запах, пододвинулся поближе.
- Когда расстреляли Берия, - продолжал бубнить аппарат жестяным голосом, - Резанова взяли… Он был правой рукой Кобулова… Его тоже должны были расстрелять, но не расстреляли…
Мороз замолчал, жадно ловя ртом воздух.
- Меня перевели… В Москву вернулся только после того, как дали под зад Хрущу… Резанова увидел случайно на улице. Он… Он не изменился с тех пор… Абсолютно.
Х-х-х…
Я терпеливо следил, как он сгибается над тазиком, как трясутся его плечи и мотаются неопрятные седые космы на яйцевидной голове. Руина, подумал я. Гниющая заживо, дурно пахнущая, жалкая руина.
- Уже тогда я знал, что с ним не все так просто… Страшных людей было много. А он был… непонятен… У него не было желаний. Не было страстей. Он не интересовался женщинами. Пил, но не пьянел… Человек… без жизни.
- И без смерти, - сказал я.
- Верно… И без смерти. Но тогда я этого еще не знал. Это я понял позже, в восьмидесятом…
- В восьмидесятом?
- Тогда он сам пришел ко мне. Назвал мне свое новое имя.
- Какое?
- Неважно, - жужжал ящик, - сейчас все равно другое… Но я не ожидал, что он придет ко мне. А он пришел. Напомнил. Про договор.
- Что за договор? - быстро спросил я, посматривая на дверь. Судорожная говорливость старика начала меня утомлять.
- Договор с дьяволом, - ответил механический голос. - Резанов - не человек. Он дьявол.
Сухие желтые пальцы с силой сжали край суконного покрывала.
- За это время я стал стариком. Мышц нет, йод по утрам… А Резанов - как был, - сильный, хищный, опасный. Я догадался, что он бессмертен.
- Зачем он к вам пришел?
- Чаша, - проскрежетал Мороз. - Он по-прежнему искал Чашу. Хотел, список всех археологов. Я нашел его. Парня. Сына Сергея Лопухина. Только под другой фамилией.
Он закашлялся. Я терпеливо ждал, пока он справится с сотрясавшим его тело кашлем.
- Я нашел Лопухина, - повторил Мороз. - Но к этому моменту я уже знал, зачем Резанов ищет Чашу. Я не хотел, чтобы она ему досталась…
- Откуда? - жестко спросил я.
- Х-х-х… Долго объяснять. У офицера в отставке много времени… После той встречи с Резановым, ну, на улице, я поднял свои старые материалы… Мне стало интересно. Я начал читать.
Он задохнулся и скосил страдальческий глаз на стоящий на тумбочке пузырек с белыми горошинами. Я схватил пузырек, вытряхнул оттуда пару горошин и, пересиливая брезгливость, положил их на черный распухший язык.
- Я прочел много книг… Еще в молодости я прекрасно знал немецкий. В одной немецкой книге я прочел легенду о Чаше Грааль и злом демоне Ни-рахе… Чем больше я читал, тем больше убеждался: Резанов - дьявол. А я был слугой дьявола.