- Вот и ответ тебе. Из всех гипотетических аргументов один реальный факт - твоя обида, горечь, сожаление - как хочешь, назови. Все остальное надуманно.
- Хорошо, тогда зачем говорить: пожалуйста, ребята, ухаживайте, но - "пары не нужны".
- Нормальное, здоровое соперничество. Сопли при женщине, тем более, которая нравится, распускать не станешь, как сопернику повод по самолюбию пройтись не дашь.
- Допустим… А дети?
Пеши плечами пожал:
- Причем тут дети?
- Откуда они берутся?
- Ну, занесло тебя. Сам ответишь или подсказать? - усмехнулся.
- Смешно? А ты не думал, что дети из того цитобанка появились, а не естественным путем?
- Чиж, тебе уже объясняли, зачем нужна твоя клетка.
- Мне и там до фига всего объясняли, поверил бы - дураком был.
- Сила привычки все сомнению подвергать?
- А у тебя нет?
- Выветрилась уже… Нет, у меня подозрения были, но по другому поводу. Как мы учились, помнишь? Зубрили и выдавали, что в учебнике написано, а иди, проверь, правда, это или нет. Но вызубренное автоматом правдой для нас становилось. Потом, со временем, взрослея, мы понимали - то не так, и это тоже ложь. А здесь говорят, учат - и туда на экскурсию, мол, сами убедитесь, сравните: что было и что есть. Зачем?
- Тоже, вопрос, - согласился Николай.
- Никаких вопросов. Ребенок лично убеждается что так и вот так, а не основывается на слова неизвестного умника написавшего учебник и потому, сомнений не возникает, мысли о лжи естественно отвергаются. Школьник четко знает было вот так, он сам видел. Не на чужом мнении, на своих ощущениях мировоззрение формирует… Но ведь это неплохо. Как ни крути, криминала в том нет.
- Суть не в криминале. Сдается мне, тут нечто иное замешано. Ведь как ребенок мир воспринимает, как базис мышления взрослого закладывается? Через призму стереотипов. А стереотипы ребенку взрослые вкладывают, потому что сами их так же получили. Но где исток? Кто-то изначально должен был их вложить, самым первым. И потом, у нас все теории и аксиомы подвергались сомнению по мере взросления, а здесь нет, потому что система воспитания другая, заранее, как матрица, программа закладки выработанная.
- Но разве это плохо?
- Я не говорю, что плохо, я говорю, что нечисто здесь что-то. Ну, допустим, здесь, правда, все нормально, мои стереотипы меня подводят, в скепсис скидывают. Но есть масса других вопросов, опять же вернемся к нашим подразделениям - группы зачистки. Зачем они? Туда ни-ни что-то пронести, оставить, оттуда тоже. Но проносят, оставляют. И не одна Стася по времени шаталась, а некоторые вовсе там живут, и выйти - легко. Но за тем же профессором патруль высылают, а Стася идет и никто не беспокоится. Военно-научный комплекс, а дисциплина далеко не военная.
- Вывод?
- Кто-то четко распределяет: этот может уйти, а этот нет. Кто-то просчитывает варианты возможных поступков. Знает, кто на что способен.
- Намекаешь на систему в системе?
- Не исключаю. И сдается мне, кому-то на руку все эти походы, возня вокруг всякой ерунды типа ракушек, нас кидают на задания, чтобы не застоялись, видимость процесса создают.
- Ну, это ты дал! Мы людей спасаем.
- Спасаем. Вытаскиваем. Вопрос: а какого черта они там делали? Мальчишки у ацтеков, трассеры в мезозое.
- Идут научные исследования, прогресс движется.
- Возможно, - вздохнул. - Но может это тоже стереотип, через призму которого нас заставляют смотреть и при этом проповедают полную свободу личности? Не думал? Не в ежовой рукавице держат - в бархатной. Но в рукавице.
- Рукавица должна быть, иначе анархия настанет, а это бе-еда-а. К тому же если логике твоей следовать, в детях и взрослых культивируют, да, но посмотри что - лучшие качества. К чему ты копаешь? Что ты хочешь?
- Правды.
- О-о! - рукой махнул. - Правдолюб. Что тебе это даст? Есть резон в некоторых постулатах, сам бы порылся, а в основном не в ту сторону идешь.
- Я в одну иду - к Стасе.
- Кривовата дорожка.
- Другой нет.
- Есть, - прищурился. - Архив. Только будь осторожен. Пока ты тыкаешь в небо, но кто знает, чем оно обернется. Вообще, советую с Иваном поговорить. Я понимаю, ты сейчас в неадеквате, но пойми - нужно дальше жить и свое дело делать. Мы не фигней занимаемся, как ты мог заметить. А если и есть подводные течения, то подумай: какая нам на них разница? Всегда они были - явные, тайные, суть не в них - в нас. Не могли Стасеньку специально скинуть, клянусь. Иван к ней сколько я здесь, столько, как ты, смотрит с пожаром в глазах. Он бы ее в обиду не дал.
- Да? Тогда как ты пункт 3 устава патруля объяснишь?
- Нормальный пункт, как военному тебе он должен быть понятен. Есть дело и оно главнее, чем человеческий фактор группы. Ты должен выполнить задание. И когда ставится выбор между тобой, товарищем или выполнением приказа, понятно, что выбираешь выполнение задания. Потому что ты одной жизнью десятки спасаешь. Выбор есть?
- Нет. Поэтому, как бы Иван в сторону Стаси не дышал, но если складывается такая ситуация… ты понял, что он сделает.
- Намек: сделал? Нет, Коля. Я, конечно, его не защищаю, но винить как ты, без ума и разума не советую. Противненько. Я с ним пять лет. С ним, Стасей, Сван - я в них как в себе уверен. Да и нет здесь привычных тебе интриг, если ты еще не заметил. Заподозрил - сходи и поговори как мужчина, а не собирай сплетни и домыслы, основанные на постсоветском мышлении.
- А он мне ответит?
- А ты спрашивал?
Чиж вздохнул, не зная, что делать: вроде прав Иштван, кругом прав, но вроде и он не дурак.
- Черт, не знаю! Может, ты и прав… Я поговорю с Иваном, но после изучения архива.
- Вот это правильная мысль.
- Слушай, все-таки, зачем Стася в Древнюю Русь бегала?
- Выяснили уже. Вполне в ее духе благотворительный фонд организовать. Она года три все с мешками таскалась. У меня была мысль - неспроста крупы вечно берет. За каким они ей? Разговаривал - отмахивалась.
- Вы все отмахивались, а девчонка пропала! - разозлился Чиж.
- А ты что сделал? Мы свои жетоны не давали - ты у нас доброхотом подработал, загрузил ее, почти "зеленку" дал. Ясно пустой она не пойдет… Да что теперь? - поморщился. - А с Ильей, правда, интересно. Я пришел чуть позже, его не застал, не знал, что и как. Почему Иван молчал, Стася? Сказала бы, проблем бы не было, нет надо было Ивану нам впаривать про любовника, Стасе эту фишку поддерживать. Глупо, не находишь?
- Отчего? Наоборот умно, если учесть, что пары в группе не нужны.
- Ну, не так же!
- Спорно. Слышал: "все средства хороши", похоже, та ситуация. Но знаешь, чтобы не было, а я Стасю найду.
- Один умный? Многих так искали, про многих говорили - найду.
- И что?
- Единицы. Большинство так и остались в неизвестности.
- Стася не тот человек.
- Да нет, - усмехнулся Иштван, лукаво глянув на мужчину. - Ты не тот человек.
- Стася говорила, что будущее в наших руках и если сильно верить - получится.
- Тогда точно вернется. Я, ты, Иван, Сван, Ян - все верят. Выхода у Стаси нет, - рассмеялся. - Пойду, поспорю с каким-нибудь пессимистом на булочку с изюмом, что Русанова вернется.
Коля смущенно улыбнулся: все-таки хорошо когда в вере ты не один, и хоть здесь, хоть там, с тобой рядом твоя группа, верные друзья. И зря он криминал ищет - прав Иштван - менталитет и отсталое мышление подводит.
Пеши же смеялся, но в душе не до смеха было. Не верил он, что Стася вернется. Сколько в патруле служит, за все время может от силы пятерых нашли, домой вернули. Но в свое время сестренка научила его делиться радостью, а боль при себе оставлять. Как завещала, так и сделал, отдавая ей дань.
Стасю нервировал мужчина. Как ни откроет глаза - он рядом.
Кто он? Почему смотрит и смотрит на нее, будто наглядеться не может. Вот бы и ей на себя посмотреть и понять, что же его так привлекает, завораживает просто.
- Вы кто? - не выдержала. Теофил обрадовано улыбнулся - заговорила!
- Твой муж.
Стася нахмурилась: что это значит?
- Меня зовут Теофил, граф Локлей. Тебя Анхель, графиня Локлей.
Иона замер у приоткрытых дверей в спальню: интересный разговор. Пожалуй, стоит послушать его продолжение.
- Теофил?
- Да. Твой муж.
- Муж? - зачем он это повторяет?
- Да.
- И?
- Не помнишь, кто такой муж, кто такая жена? - сообразил мужчина. Присел на край постели перед женщиной, взял руку и поцеловал. - Те, кто вместе и в горе и в радости, кто поклялись перед Господом в верности друг другу, кто любит.
"Любит", "Господь", "клятва" - не складывались и представлялись разрозненными определениями.
- Господь?
- Наш создатель.
- Наш?
- Наш: твой, мой, людей.
- Господь проектировщик, нас собирают поточным методом?
Теофил нахмурился не понимая.
Иона усмехнулся: Стася! Узнаю, родная. Так я и думал - ничего ты не забыла, за нос водишь. Вопрос кого? Его или меня?
- Господь - Высший дух добра и света. Любви.
- Дух? Высокий? Добра. И света, - повторила задумавшись. Ей представился высокий человек неизвестной расы с улыбкой на губах и фонариком в руках. Одно не вписывалось в образ - сборка людей. Да и остальное, казалось курьезным. - Хм. А муж, любовь?
- Я люблю тебя, а ты меня.
- Да? - женщина наморщила лоб и уставилась в потолок, желая удостовериться, что любит. Но на деревянных перекрытиях прояснения в вопросе видно не было.
- Любить - нравиться, тянет, очаровывает, - поцеловал ей нежно пальчики. Стасе понравилось прикосновенье теплых губ. Значит, точно любит?
Женщина решила потрогать себя сама, потянулась рукой к руке.
- Осторожно, - попросил граф, накрыл ладонью руку, придерживая. - Ты ранена, попала в неприятности.
Ну, это она еще вчера поняла, так что, не новость.
- В какие неприятности?
- На тебя напала толпа.
- Зачем?
- Трудно объяснить.
- Что тут объяснять? - в спальню медленно, вальяжно вошел еще один мужчина. Стася видела его вчера, запомнила нехороший, испытывающий прищур.
Иона не обратив внимания на недовольство графа, остановился у постели и уставившись на женщину, добавил:
- Стадное чувство. Один сказал "му" - все тут же замычали. Потом подумали: с чего вдруг и зачем.
Усмешка и взгляд Ферри не понравились Локлей, как и его речь.
- Я вас не приглашал, - заметил жестко. - И потрудитесь впредь стучать, это спальня замужней дамы.
- Я лекарь и лишен тем пола на время надобности больной, а значит, мне простительна некоторая бестактность.
- Вас поучить манерам? - граф обернулся и смерил наглеца неприязненным и предупреждающим взглядом.
- Извольте… А даму пусть поднимает ваша знахарка. О, она легко с этим справится, - усмехнулся.
Стася настороженно переводила взгляд с одного мужчины на другого и пыталась понять, чем вызвано соперничество. Мужчины мерились - не господа и слуги.
А что такое господа, и что такое слуги?
Женщина побледнела, пытаясь вспомнить и ужасаясь собственной избирательности в памяти: что-то там есть, чего-то нет. Почему? - ладонью по лицу провела.
- Вы волнуете больную, - тихо процедил Теофил, видя, что ангелу стало нехорошо. Иона перестал перепираться и насмехаться - посерьезнел, изучая лицо Стаси. А та морщилась, глядя перед собой и трогала поджившие ранки на скуле и щеке.
Ферри подошел, провел перед ее глазами ладонью, привлекая внимание к себе:
- Как ваше самочувствие? Вы слышите меня? Мадам?
Женщина уставилась на него, но видела ли - судить он не взялся. Складывалось впечатление, что Станислава не притворяется, а действительно не в себе после травмы.
- Мадам?
Тревога в голосе помогла ей очнуться:
- Что с лицом? - спросила.
- Вас не портят шрамы, - заверил мягко Иона.
- Шрамы?… Рубцы.
- Именно.
- Дорогая моя, лекарь прав - ты все равно прекрасна.
Стася перевела взгляд с Ферри на Локлей, немного удивившись: я печалилась по этому поводу? Или положено переживать? А почему? Из-за чего?
- Гораздо больше меня волнует, что я ничего не помню, - прошептала, при этом думая, что говорит про себя.
- Совсем ничего? - тихо спросил Иона и Стасе почудилось недоверие в голосе, подозрение во взгляде. Кто он такой? - чуть не спросила, но вспомнила - лекарь.
- Ангел мой, ты еще больна, раны свежи, поэтому память тебя подводит. Ей нужно время, чтобы восстановиться, - заверил Теофил. Женщина поверила ему, сжала руку в благодарность и, он опять поцеловал ее ладонь. - Ты поправишься, дай срок.
- Спасибо.
Иона хмуро посмотрел на "голубков".
Заметил бы граф его взгляд - погнал бы тут же вон, если б не убил на месте.
Глава 16
День складывался в день, ночь в ночь. Прошла еще неделя. На смену оптимизму и желанию хоть землю рыть, но что-то делать, чтобы вернуть Стасю, пришло равнодушие.
Чиж сидел на стуле в раздевалке после неслабого спарринга с новеньким - Борисом, измотанный, но не испытывающий ничего, кроме пустоты и апатии и смотрел на товарищей, слушал их разговоры. Все как всегда, как обычно… а Стаси нет.
Как странно и как страшно осознавать, что близкий тебе человек выпал из реальности, фактически погиб и мир то не заметил. Иштван сует жвачку в рот и ухмыляется на подколку Сван. Тот переодевается, кося на Яна, а парень красуется перед Ларисой. Девушка смеется, игриво смотрит на него. Жизнь продолжается и место Стаси занято другой. Может быть, это правильно, но Николаю кажется, что в этом и заключается высшая несправедливость - взять и вычеркнуть живого из списка живых, из памяти, как из группы. Так просто и легко, что даже больно.
Если б еще сердце и душа так же легко с тем, кто с ними сжился расставались.
- Ты чего, Чиж? - заметил его взгляд Сван.
- Ничего, - ответил тихо и лениво. Встал и потопал в душевую.
Иштван и Вадим переглянулись:
- Совсем плох. Надо его вытаскивать, а то совсем от тоски с ума сойдет.
- Уведем вечером к девочкам, пусть сделают массаж. Расслабится и все пройдет.
- Вряд ли, - протянул задумчиво Пеши.
- Тогда остается дождаться, когда кинут на задание. Там голова сама на место встанет.
Мужчина пожал плечами: возможно… а возможно, нет.
Борис оттер лицо, покосившись на Чижа:
- Уделал ты меня, - улыбнулся смущенно.
Тот шагнул в кабинку, включил воду:
- Наоборот, - и встал под душ.
- Коля, я спросить хотел: чего ты постоянно смурной такой? - облокотился на край огораживающего кабины экрана парень. Чиж покосился на него: какое ему дело? Что за привычка у местных лезть в душу?
- В архив не пускают, - брякнул первое пришедшее на ум, чтобы только отстал.
- Туда только комсостав пускают.
- Это почему? - заинтересовался, развернулся к Борису.
- Не знаю. Заведено так.
- Считаешь нормально?
Парень потер нос, соображая, но так и не понял, что ненормального:
- Почему нет?
- Значит, в пасть к динозаврам лезем вместе, а в архив по отдельности.
- Нет, подожди, если очень надо, я могу тебе пропуск пробить. Я же лейтенант.
- Угу. В смысле - пожалуйста, но со мной.
- Я помешаю? Ты собрался установить пластид под кресло? - улыбнулся Борис. Улыбка у него была по-мальчишески открытая, искренняя и Николай невольно улыбнулся в ответ.
- Нет.
- Тогда в чем дело? - развел руками. - Сегодня же попрошу допуск и идем. Мешать не буду, честно.
- А чем это твоя помощь вызвана? - прищурился Николай.
- Терпеть не могу, когда человек хмурый и печальный ходит. Ясно же, что ему помощь нужна. А тут такая мелочь.
- Обязательно помочь надо?
- Конечно. А зачем еще друзья, товарищи существуют и с чего нас людьми называют?
- Где-то я это уже слышал, - тихо сказал Чиж: Стася ту же идею проповедовала. - "Помочь всегда, помочь везде, и помогать до дней последних донца. Помочь, и никаких гвоздей, вот лозунг мой и солнца".
- Ты поэт? - еще шире заулыбался парень.
- Угу. Маяковский фамилия.
- Не понял - ты же Чижов вроде.
- Для кого как… Вот что, уговорил, помогай - бери пропуск.
- На сегодня или на завтра?
- Лучше на сегодня. У меня тоже лозунг есть: "не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня".
- Ясно, - мотнул головой парень и вышел из душевой.
Стася сделала первые шаги с поддержкой Теофила, дошла до окна и замерла: какая красота! Поля и нивы, островки лесов, холмы и горы.
Франция и Россия. Пройдет какой-то миг и две страны, как в искривленном зеркале повторят пути друг друга. Одна отрепетирует, вторая сделает постановку. Междоусобицы, борьба за трон, смена династий. Революция…
Стася нахмурилась: откуда эти знания? Что за слова?
- Теофил Локлей погибнет в битве при Мюре не оставив потомства, - прошептала. Граф вздрогнул:
- Когда?
- В четырнадцатом году.
Голос женщины был тих - она смотрела вдаль и складывалось чувство, что она не ведает, что говорит.
- Теофил Локлей типичный представитель знати начала тринадцатого века. Озабоченный поисками Бога, он всю жизнь будет метаться меж конгрегациями и не находить свою… Как странно, - развернулась к нему, уставилась потемневшими глазами в глаза мужчины. - Кого вы ищите? На что тратите свою жизнь?
- На Бога. Каждый ищет его и это святое.
- Зачем его искать? Он не прячется. Мне непонятно. Вы видите меня, я вас - поищем друг друга? А ваша рука, нога, небо и земля? Это вы их ищите изо день изо дня? Как глупо.
Теофил нахмурился пытаясь понять и принять услышанное. Ангелу он верил, потому что знал - она посланница небес и ей как может никому иному известно все.
- Вы утверждаете что Бог везде?
- Да. Искать его не надо - он не терялся, другое - может что-то потеряли вы?
- Наверное - цель, - растерянно отвернулся, посмотрел на вид за окном.
- Хотите укажу? Не ищите Бога, а покажите его людям.
- Цель благородна, но… как показать, раз сам не видел.
- Себя?
Локлей внимательно посмотрел на женщину: на что намек? Не может быть…
- Бог в нас.
- Да, в каждом. Имя ему благородство, правда, совесть и любовь.
- Тогда мы и творим?
- Конечно. Творим и судим.
Локлей задумался - речь ангела смущала и все же подтверждала его подозрения. Он с той первой встречи ждал и верил, что будет встреча вновь и, ей пристало быть. Не это ли тот знак, что подтверждает истинность слов посланницы?
- И много ли мы можем?
- Ровно столько сколько истинно хотим. Мечтам, воображенью нет преграды, их горизонт незрим и до него мы можем все, если верим.
- А если воображенье с зернышко и веры мизер?…
- То "стадо Божье" - ищите пастыря. И он вас поведет - куда? Вот это не ко мне - к нему. Быть может в сады Эдема, а может и на плаху - как ему угодно.