- Упокой, Господи, рабу твою Наталию и укрой ее в райских кущах своих, - произнес, крестясь, ритуальную фразу. И тихонько запел: - Со святыми упокой… - и осекся, не вспомнив дальше слов молитвы песенной, и заплакал неожиданно от собственного умственного бессилия. Даже этот последний долг я Наташке отдать не смог. Да что я за урод такой? И слезы стыда покатились обильно из глаз. Не столько от стыда даже, сколько от острой жалости к себе самому, сирым оставшемуся на чужой земле.
- Что тебя так беспокоит, сын мой? - Ладонь, наполовину скрытая фиолетовым рукавом, легла мне на плечо.
- Молитву забыл, - всхлипнул я, еще не осознав, что ко мне обратились по-русски.
- Не страшно это, - утешил меня священник. - Господу нашему не сухой формуляр требуется, а искреннее слово твое, как бы оно ни было сказано. Формуляры - они людьми придуманы, для людей же, чтобы легче было вместе молиться. Пройдем в исповедальню, облегчи душу свою. Нельзя нести непосильный груз, хотя Господь в мудрости своей никогда не дает человеку креста не по силам его. Но взывать о малых силах своих свойственно нестойкой душе.
И меня прорвало. Исповедоваться я начал сразу, не отходя от тетрапода. Просто "как на духу" рассказал священнику про все, что произошло со мной за последний месяц. В том числе и про гарем, и про войну, и про видения свои в госпитале, и про то, как спал сегодня с докторицей. Ничего не утаил.
Священник был стар. Очень стар. Лет, наверное, восьмидесяти. Сухой очень. С желтоватым пушком вокруг тонзуры, пергаментной морщинистой кожей на лице, но удивительно пронзительными черными глазами, в которых чуялась немалая духовная сила.
- Нехорошо это, сын мой, - взял слово падре, когда я закончил исповедоваться, - взяв на себя благородную миссию - вернуть блудниц к нормальной жизни, самому же при этом блудить с ними. Осознай это. А вот что замуж их отдаешь - это благо. Греха же убийства на тебе нет, так как защищал ты пасомых своих от дорожных бандитов - пособников диавола на этой земле, ибо они уже не люди. Люди, даже заблудшие, такого не творят. Именем Отца и Сына и Духа Святого отпускаю тебе все грехи твои. Иди, сын мой, и больше не греши, по возможности.
Я сделал три шага к отрытым дверям церкви, но тут же обернулся:
- А как же заупокойная служба, святой отец? Треба на похоронах?
- Не беспокойся ни о чем, сын мой. Епископ Коринфский Феодул гостит у меня для подготовки Собора сестринских церквей, он и проведет все службы по ортодоксальному обряду, не откажет.
- Сколько это будет стоить?
- Господь сказал: "Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно", - и улыбнулся глазами.
А я подумал: как эти слова Господа Живого идут вразрез с принципами паблик релейшнз протестантской этики, которые требуют любое действие оборачивать в публичную обертку незатейливой рекламы.
Место было на зависть. Самому бы на таком лежать, окончив дни свои.
На освященную территорию кладбища втиснулся скальный "язык". Его все прошедшее время старательно обходили - землю все же копать легче, чем скалу долбить. Так и оказалось пустое место почти на середине кладбища. Но в прошлом году кто-то из пришлых и богатеньких заказал могилку именно на этом месте. Ее выдолбили, а заказчик, заплативший только небольшой аванс, исчез и более полугода уже не появлялся. Весь мокрый сезон мортусы старательно могилку укрывали от затопления. Поэтому епископ решил передать это место мне, если понравится. А коли появится прежний заказчик, то вернуть ему аванс за вычетом амортизации расходов.
Мне понравилось.
С мортусами местными договорился обо всем быстро и с большим удивлением осознал, что они меня ни на чем не пытаются разводить, как копатели российских кладбищ, давно из своей профессии устроившие криминальную кормушку на вымогательстве денег у безутешных родственников.
Каменщики и скульпторы находились рядом, их беленые ложи сверкали рыжей черепицей через ограду с местом упокоения горожан Виго. Там тоже все решилось быстро - вопрос только в цене. За срочность - дороже. И тоже никакого разводилова.
Для начала предлагали мне готовые памятники типа мраморного скорбящего ангела над урной с прахом. Красиво, профессионально, под антик, но не в тему.
Нарисовал им обычную позднесоветскую стелу из вертикально стоящей плиты черного камня, на которую просто перенести скарпелью Наташкину фотографию в берете, "комке" и тельняшке. С ее неподражаемой улыбкой. В стиле гиперреализма. И надписи. На трех языках.
Нарисовал я им, что от них хочу. Они поняли. И свои предложения внесли. Так даже лучше стало. Не только памятник, но и территория вокруг него будет благоустроена.
Скульптор сразу заслал человечка обмеры делать на месте, и мы с хозяином мастерской прошлись по двору подходящий камень выбирать. Лабрадорита из-за "ленточки", конечно же, не было. Дурных тут нема, еще камни со Старой Земли таскать, когда тут все не хуже и совсем не тронуто. Правда, добывают пока поделочный камень только по берегам судоходных рек. Но и так выбор был великолепный.
Нашли кусок черного камня два метра тридцать сантиметров длиной и в сечении семьдесят сантиметров на шестьдесят.
Тут же мне показали маленькую плитку, которая демонстрировала, как этот камень выглядит под полировкой. Благородный теплый оттенок черного с едва различимым зерном. Нормально.
Ударили по рукам.
Когда уходил с каменного двора, в спину мне уже ударили визги скульптурных пил, отсекающих от выбранного мною камня все лишнее.
Чурочники, как и ожидалось, располагались рядом с каменщиками, через забор.
Кроме гробов, они там еще и мебель делали, как на заказ, так и на холодную - самые расхожие предметы. Хорошую мебель. Из местного аналога красного дерева, впрочем, скорее розового. С резьбой.
А вот готовых гробов там не было, но на этот товар у них, как в лучших домах, существовал фотокаталог. Осталось только ткнуть пальцем и размер сказать.
Обговорить заказ с цветочницей они также брали на себя. Ей я написал тексты для веночных лент.
И по срокам успевали.
Капитан-генерала нашел на стрельбище. Заехал пригласить его на похороны, заодно попросить шестерых "казадорес" - гроб нести.
Отказа не получил.
Уходя, случайно увидел в бурьяне лесополосы за периметром колеса с единственной широкой станиной.
Вернулся - узнал, что это лафет от старой 105-мм полевой гаубицы, качающуюся часть которой поставили на самодельную канонерскую лодку. Давно уже.
Поделился своей идеей, которая дону Паулино сразу пришлась по душе.
Дальше завертелись хлопоты калейдоскопом. Не успел появиться я в нашем пункте временной дислокации, как всем сразу я стал нужен. Как будто без моего "мудрого" совета ничего не могло с места сдвинуться. Я понимаю, что вопрос о количестве присутствующих на поминках они не могли решить сами. Но что купить и что на стол поставить… Не маленькие уже.
Валлийцев я припахал на всякий случай сколотить козлы, столешницы и лавки из досок, найденных в сарае. Лишнее - это лучше, чем "не хватает".
Вроде все успели - и в назначенное время я, мои девочки и охраняющие их валлийцы стояли строем перед входом в госпиталь.
Мы с девчатами для последнего салюта Синевич все взяли наганы. Пусть он прозвучит для нее из отечественного оружия. Она тоже не с импортным пистолетом вступила в свой последний бой.
Гроб из госпитальных дверей вынесли шесть "казадорес" в парадной форме и аккуратно опустили на станину пушечного лафета, который прицепили к колесному броневику. И накрыли российским триколором, оставив только Наташино лицо открытым. Не нашлось ни у нас, ни у испанцев белорусского флага.
По бокам шли "казадорес", держа винтовки со штыками в последнем карауле.
За лафетом несли склоненное знамя "милисианос рэкете". Полной знаменной группой. Ассистенты с саблями наголо.
Потом шел я с большим портретом Наташи в руках.
За мной - девчата мои с венками.
Валлийский кирасиры с автоматами на груди.
Замыкали процессию остальные "казадорес" с крышкой от гроба.
Даже кто-то из госпитальных в хвост пристроился, так и не сняв белых халатов.
И вся траурная процессия медленно в полном молчании шествовала в сторону кладбища. Броневик ехал, не превышая скорости пешехода.
Вскоре улица по обеим сторонам дорожного полотна была плотно забита зеваками и прохожими, провожающими нас хоть и скорбными, но весьма любопытными взглядами.
Неожиданно на перекрестке, выехав с боковой улицы, впереди процессии пристроился небольшой пикап "JMC" с однорядной кабиной, в его кузове как-то умудрился расположится скрипичный квартет - три скрипки и виолончель, и музыканты как бы возглавили нашу колонну.
Через минуту, выбивая слезы у всего города, выматывая душу, грянул "Третий Бранденбургский концерт" Баха. Иоганн Себастьян который.
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
22 год, 5 число 6 месяца, четверг, 22:27.
Держался я долго. Весь этот длинный день. Но вечером, на поминках, когда официальные гости уже ушли, набрался разного спиртного выше бровей.
До изумления.
До забытья.
Только чтобы быстрее отключиться и избавить себя от этой нестерпимой боли, что весь день давит мое сердце.
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
22 год, 6 число 6 месяца, пятница, 01:55.
Ночью мне девчата вызвали врача из католической больнички, потому как я не подавал никаких признаков жизни, а сефардскому госпиталю они решили больше не доверять. Вот и расстарались.
Врач из неотложки, поколдовав надо мной пару минут и приведя меня в квазисознание, выматерил девчат по-испански, заявив:
- Глупые бабы, дайте хоть проспаться мужчине, если позволили ему так напиться!
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
22 год, 6 число 6 месяца, пятница, 07:16.
Проснулся я у себя в комнате весь разбитый, уставший, похмельный и в постели с Розой. Одетой Розой. В смысле не я был одет Розой, а Роза спала в одежде.
Девушка тихонечко похрапывала во сне, и от нее выхлоп перегарный шел очень даже неслабый.
Что же мы вчера такого сотворили непоправимого?
Ах да… Наташку мою схоронили.
Зарыли такую красу неописуемую в чужую планету на новоиспанской сторонушке.
И помянули.
По-русски.
Точнее, по-новорусски. С размахом. Анфиса процессом рулила так, что приглашенные испанцы только удивлялись. Стол был больше под стать свадебному, нежели поминальному. И вино рекой. Бочонками закупали.
От осознания того, что Наташки больше нет, крупные слезы покатились непроизвольно по моему небритому подбородку.
От ощущения горечи утраты.
Непоправимой утраты.
Невосполнимой утраты.
Да как же я дальше жить-то буду, когда жить совсем не хочется?
И сушняк этот чертов привязался…
Но если поискать, то все можно найти. Фляжка плохого местного коньяка была там, куда я ее и положил вчера.
Четверть литра в одно рыло вошло без препятствий, только вот снова развезло и в сон кинуло со страшной силой. А я тому и рад. Может, во сне я снова с Наташкой встречусь? Да хоть на австралийской каторге, если все сюжеты с Россией кончились.
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
22 год, 6 число 6 месяца, пятница, 12:23.
Анфиса с Розой к моей действительной побудке подошли обстоятельно. Наверное, у Бульки консультировались как у самого опытного в нашем отряде врача-похметолога. Но саму ее до моей тушки они не пустили. Допуск к телу теперь только для старших жен, оказывается. Началась, блин, бабовщина в гареме.
Так хотелось выматериться забористо и заковыристо.
Послать всех к…
И даже в…
И направить на… тоже.
Объявить, что у меня траур и я никого не хочу видеть. Но слаб человек, и отказаться от лечения мучившей меня абстиненции было выше моих сил. Тем более что они в этой Испанщине даже капустный рассол где-то достали! Старались.
Потом холодная водочка русская из Новой Москвы. Без фанатизма - два песятика. Больше не дали. Сказали, что им для полного счастья только моего запоя не хватает.
Потом был горячий острый томатный суп местной кухни.
И что-то мясное типа грузинских купат, но вкуснее, хотя и острое до жути. До слез из глаз. Но огонь во рту благотворительницы дали мне залить холодным пивом.
Потом выдали халат и погнали на первый этаж - отмокать в джакузи. Пузырьками лечиться. И контрастным душем.
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
22 год, 6 число 6 месяца, пятница, 17:32.
Кладбищенским скульпторам кроме щедрой оплаты заказа надо еще и пузырь поставить, если уж совсем по-людски. За сутки все успели сделать. Вчера только земляной холмик над могилой был, а сейчас вон - целый обелиск стоит, черными гранями на солнце отсверкивая. Нужно спросить их, как они догадались сделать Наташе Синевич памятник в форме нашей фронтовой фанерной пирамидки. Только звезды сверху не хватает. А так все правильно. Как павшему русскому бойцу и положено.
И ступенька в основании пирамидки есть, куда цветы положить и стакан поставить.
Лавочку каменную рядом соорудили для нас, безутешных.
И крошкой мраморной вокруг посыпано, как гравием.
Черное с белым на фоне сизого неба. Лишь холмик могильный венками покрыт в разноцветье.
И Наташка как живая смотрит с обелиска на меня. Улыбается счастливо, навсегда оставшись молодой и красивой.
Что ж, приступим, как русские люди. Вынул пару прозрачных пластмассовых стаканов. Заленточных. В которых на всяких презентациях плохое шампанское подают. Налил каждый до половины водкой. Свой стакан на лавочку поставил, а Наташкин - на приступочку обелиска. И покрыл ломтем серого хлеба. Ну нет тут на этой испанщине ржаной черняшки, что поделаешь. Надеюсь, Наташка за это на меня не обидится.
- Пусть эта земля тебе будет пухом, любимая, - помянул ее успевшей нагреться водкой.
Хорошо тут мне с ней. Спокойно. Никуда отсюда уходить не хочется. Никого видеть.
- Сын мой, зачем вы пришли в эту юдоль упокоения с оружием? Вы же не хотите его применить к себе? Господь это очень не одобряет. А главное, вас не похоронят тогда рядом с ней, а закопают где-нибудь за городом. Вы же не хотите себе такой участи? Это все же освященная земля, и в ней самоубийцам не место.
- И вам не хворать, падре, - поприветствовал я священника. - Присаживайтесь. Помяните по русскому обычаю новопреставившуюся рабу божию Наталию.
И достал из пакета третий стакан. Их только по полудюжине продавали в целлофан запечатанными. Я еще ругаться начал тогда с продавцом, что мне всего два стакана надо… А вот гляди ж ты - пригодились.
Падре пытался протестовать руками, но под моим напором сдался.
- Разве что на самое донышко. Все же у меня уже не то здоровье, чтобы на такой жаре водку пить.
Я расстелил между нами на лавочке платок, выложил из пакета на него парочку помидорин. Порубил их пополам "кабаром". Отрезал хлеба. Потом налил водки. Падре - на палец и себе - на два.
Молча выпили.
Закусили помидоркой без соли.
- Какая она была? - спросил священник.
- Удивительная, светлая и правильная, - ответил я, улыбнувшись. - Вся какая-то утренняя. Ее нельзя было не любить. И без нее я не представляю, как мне жить дальше. Что делать?
- Жить и помнить, - наставительно сказал падре, - чтобы быть достойным ее жертвы, которую она положила на алтарь любви и дружбы.
А-а-а… Все мне сейчас одно и то же говорят. И нет в этих словах мне утешения. Ни в каких словах сейчас не будет утешения. Рана душевная также требует времени на заживление, как и рана телесная. Но все равно надо поблагодарить этого неравнодушного ко мне человека.
- Спасибо вам, святой отец, за участие. А я ведь даже не знаю, как вас зовут. Кого в молитвах поминать.
- Когда я монашеский постриг принимал, меня Ингацио нарекли. А здесь я настоятель этого маленького храма и епископ этого большого города. Окормляю по мере сил свою паству.
- Святой отец, что с нами происходит? Куда мы катимся? В кого превращаемся? Со времен Древнего Рима над покойником должны были сказать похвальное слово ему. А вчера? Я - ладно, у меня горло перехватило от горя, и то себя корю. Но остальные так стояли и молчали как отара ягнят. Никто даже слова о ней не сказал над ее могилкой. И я не потому это сейчас говорю, что мне за мою Наташку обидно, а потому, что в последние годы это повсеместное явление у нас на Старой Земле. Словно мы не от своих родителей произошли.
- Каждой темпоре - свой морес. - Отец Игнацио слегка улыбнулся собственной шутке юмора. - Лишь только слова Бога Живого остаются неизменными.
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
22 год, 6 число 6 месяца, пятница, 19:44.
Сегодня стрелял долго и так, будто все мишени - мои личные враги, убившие мою любимую девушку. И это остервенение мое не осталось без внимания.
- Да ты, Хорхе, никак решил обогатить мое стрельбище? - раздался за плечом голос генерал-капитана.
Он своей единственной рукой как раз смахивал со стола дюжину пустых коробок от практических патронов.
- Тебе разве плохо? - ответил я, не поворачиваясь, всаживая пулю за пулей из "лахти" в один и тот же гонг, мне тон его звука очень нравился.
- Дай стрельнуть из этого чуда, - попросил Паулино.
- На, не жалко.
Я заменил магазин на снаряженный, передернул затвор и положил пистолет на стол.
Генерал-капитан повертел в руке блескучую машинку для убийства, приноравливаясь. Оценил.
- Удобно. Почти как "люгер". Только тяжелее.
Вскинул пистолет и выбил звук из восьми гонгов на разном расстоянии.
Потом поцокал языком в восхищении:
- Точный аппарат.
- Только не для этого климата делан, - вставил я свою реплику. - Арктический девайс. На холоде нет отказов, а вот как он поведет себя в джунглях - кто его знает?
- Все равно приятно в руке подержать. Удобно. Тоже трофей?
- Он самый, с натурального финна.
- Почему ты решил, что с финна?
В ответ я просто достал из кармана и продемонстрировал Паулино зажигалку со свастикой. Типичной финской свастикой с "обкусанными" концами.
Заодно и сигареты оттуда вытянул и прикурил, раз сам не стреляю.
А вот сказал совсем другое:
- Почему у тебя в лавке нет практических патронов семь шестьдесят пять на двадцать два миллиметра?
- Редкий калибр. Демидовск не делает. А за "ленточкой" они и по тем деньгам дорогие. Смысла нет. За последние четыре года ты первый, кто о них спросил. - И он кивнул на семьсот двенадцатый "маузер". - А из этого дашь шмальнуть?
- Одиночными или очередями?