Интересно, ехидно подумал Костя, а если у меня ничего не выйдет, если я ошибся, что они со мной сделают? Бросят в море или убьют из "плазматрона"?
Все долго смотрели на развалины форта Милютин, густо заросшие травой и осинами от первого яруса до второго. Действительно, ракету здесь спрятать было негде, разве что схоронить в невысоких башнях по обе стороны крепости. Но башни эти были слишком узки для ракеты.
Костя с огорчением "вспомнил", что одна шахта-башня предназначалась для прожектора, а вторая – для корректировщиков огня. На первый взгляд, ни в той и ни в другой ракета поместиться не могла – даже самая маленькая. Но ноги сами несли его к одинокой шахте-башне справа от позиций, где когда-то находился прожектор. Большаков, как тень, следовал за ним, сохраняя на лице выражение крайнего недовольства, за ним семенил невысокий Петр Сергеевич, и на лице у него была написана тайная надежда раз и навсегда разрешить его спор с америкосами. Дядин почему-то приотстал и беседовал с Чеботом. Чебот яростно жестикулировал и даже перекрестился. По его лицу было видно, что он отчаянно врет. Телепень, пораженный в печень алкоголем и укачанный волнами Балтики, безучастно сидел на берегу.
– Я же тебе говорю, – в сотый раз напоминал Большаков, – что я лично исследовал эти развалины. Здесь пусто!
Костя в сердцах едва ему не ответил: "Не учите дедушку кашлять!" Но, учитывая габариты Большакова, это могла быть его последняя реплика, поэтому он молча подошел и заглянул в прожекторную шахту. Петр Сергеевич опередил длинноногого Большакова и тоже сунул морду в шахту, а потом недовольно пошевелил своими вислыми усами, что выражало одну-единственную мысль: "А я так на тебя надеялся…"
– Ну и что?.. – спросил он ехидно, разглядывая далеко внизу пол каземата и остатки подъемного механизма, с помощью которого на поверхность поднимался прожектор. – Где твоя ракета? А?
– Накрылась медным тазиком! – насмешливо высказался Большаков своим густым басом и едва не расхохотался.
– Здесь ракета, – со знанием дела ответил Костя, хотя вовсе не был в этом убежден. – Здесь она!
– Ты уверен?.. – поднял на него свои светлые глаза Петр Сергеевич и с хитрецой прищурился, совсем так, как тогда, в квартире у Аманды.
– Уверен, – твердо ответил Костя, хотя коленки у него предательски дрогнули.
Убьют, подумал он, ей-богу убьют.
– Да врет он все! – недовольно загудел Большаков. – Сбросим его вниз, делов-то! – Он даже протянул руки, похожие на две грабарки, чтобы схватить Костю и сунуть головой во чрево крепости, разрешив таким образом раз и навсегда прения о всяких там ракетах и красных кнопках.
Тогда Костя не выдержал и действительно выдал им обоим со всем жаром юности:
– Не учите дедушку кашлять!
Петр Сергеевич от такой наглости опешил и поперхнулся, потому что все же хотел защитить Костю от Большакова. А Большаков в свою очередь густо покраснел, потому что привык, что все и вся его уважают за габариты и громоподобный голос. На своем острове он царь и бог. Они переглянулись и только собрались с душевными силами, чтобы схватить Костю и разделаться с ним по законам "времени-марь", но не успели, потому что Костя ловко увернулся от их могучих объятий и, перепрыгивая через камни и валуны, помчался к главному входу в форт, железная дверь которого была пробита пулями и осколками еще с лихих времен, которые промчались над Кронштадтом и его фортами.
– Стой! – как буйнопомешанный, закричал Большаков, заподозрив, что Костя просто хочет спрятаться внутри форта. – Стой! – И затопал своими сапогами "сорок большого" размера. – Держите его!
Ему вторил Петр Сергеевич:
– Держи подлеца, уйдет! Ешкин кот! – И бросился за Костей, суетливо обегая большие и маленькие камни, не решаясь прыгать через них, чтобы ненароком не расквасить нос.
Костя и сам не знал, зачем и почему побежал в крепость. Разумеется, он понимал, что иначе его сбросят в ее чрево и он погибнет, как неразумный кутенок, однако еще одно непонятное стремление, словно нить Ариадны, указывало ему путь – туда, за распахнутую настежь дверь форта, в его темный, мрачный сумрак, в его казематы, больше похожие на катакомбы, дальше, дальше к подъемному механизму – элеватору снарядов и картузов.
Из центрального помещения, темного, как нутро печи, он сунулся вправо на едва различимый свет, который вывел его в ряд комнат, где, должно быть, когда-то были казармы, через окна которых он увидел мечущихся в панике Большакова и Петра Сергеевича.
– Сбежал, сволочь! Сбежал! Ешкин кот!
В ответ слышались возмущенные голоса Дядина, Чебота и даже Телепня, которого настолько воодушевил смелый поступок Кости, что он ожил и тоже орал как резаный:
– Приемыш, беги!!! Приемыш, спасайся!!!
Костя и побежал по мрачному коридору, потолок которого был оплавлен и усеян сосульками, потом – через кухню с двумя округлыми окнами, выходящими на залив, дальше – через пустые казематы непонятного назначения, где на полу были проложены рельсы, ведущие в низкие арки, и еще дальше, где должен был находиться подъемный механизм, о котором он вспомнил в самый последний момент, утвердившись тем самым в мысли, что он таки запрограммирован вспоминать все шаг за шагом, а не наоборот, как того требовали Большаков, Петр Сергеевич и Дядин.
Большаков, должно быть, несмотря на свои габариты, все же решился проникнуть внутрь форта. Он оказался чрезвычайно резвым, и Костя услышал, как Петр Сергеевич взмолился:
– Да не беги ты так, окаянный!..
А потом Большаков, должно быть, все же врезался или в арку, или в сосульки, потому что заорал благим матом:
– А-а-а! Мать твою перемать!
Больше Костя отвлекаться не стал, хотя и испытал удовольствие от этих криков и с радостью услышал бы их еще раз сто, но вместо этого вынужден был завернуть за угол, где находилась металлическая лестница, ведущая на второй этаж. Он взлетел по ней наверх и оказался рядом с элеватором для снарядов.
– Стой! – гудел неутомимый Большаков, и было слышно, как он в гневе пинает сапожищами кирпичи, попадающиеся ему на пути.
– Стой, подлец! Стой! Ешкин кот! – вторил ему Петр Сергеевич, преисполненный праведного гнева.
Почему Костя повернул ручку элеватора не три и не пять, а ровно четыре с половиной раза, известно одному Богу да еще тем людям, которые его запрограммировали на эти действия. Механизм поддался его усилию, прокрутился со скрипом и натужным вздохом, тележки элеватора с одной стороны зарядной шахты стали подниматься, а с другой – опускаться, и казалось, что древняя крепость ожила и готова стрелять по всем-всем врагам Отечества.
Большаков и Петр Сергеевич, напуганные этим движением, в ярости орали:
– Не трогай! Взорвемся! Ешкин кот!
Но Костя их не слушал. Справа от оконного проема открылась ниша, на ее поверхности зеленым светом засветился контур ладони. Косте только и осталось, что приложить к нему руку.
В этот момент неугомонные Большаков и Петр Сергеевич преодолели крутую лестницу и тоже влетели в зарядное помещение. Большаков едва не дотянулся, чтобы схватить Костю за шиворот, как вдруг раздался страшный скрежещущий звук, и все трое замерли, словно парализованные. Форт вздрогнул от основания до самой крыши, в воздухе повисла пыль, в потолке образовалась огромная трещина, и мелкие камни посыпались на головы. После этого в той стороне, где была прожекторная шахта, раздался еще более ужасный скрежет, словно кто-то царапал железом по стеклу. Загудели странные механизмы, заработали непонятные двигатели, спрятанные в чреве форта. Форт задрожал, будто живой, будто хотел высказать все свои претензии к людям, потревожившим его. Костя на всякий случай еще сильнее вдавил руку в нишу. Большаков и Петр Сергеевич от испуга рухнули на древнюю клепаную кровать, которая стояла в углу помещения. Кровать под их весом прогнулась, оба очутились на полу, но даже не пробовали подняться.
– Что это?! – вскричал Большаков, глядя на Костю с мольбой и страхом.
– Мы больше не будем! – непонятно почему орал Петр Сергеевич, закрыв голову руками.
– Спаси нас! – вторил ему Большаков, бас которого сорвался в фальцет.
– Вы хотели, чтобы была ракета? – невинно и даже чуть ехидно спросил Костя. – Хотели?! Вы ее получили!
Он убрал руку, ниша закрылась, и стена снова стала ровной и гладкой, как хорошо залеченный шрам. Кто бы рассказал, ни за что не поверил бы, подумал Костя, с восторгом рассматривая ее.
Большаков и Петр Сергеевич еще целое мгновение тупо пялились на него, соображая, что к чему, но ничего сообразить так и не смогли.
– Не может быть! – в один голос вскричали они хором. – Мы так не договаривались! Мы боимся!!! У нас поджилки трясутся!!!
Но если в голосе Большакова слышались нотки злобы и отчаяния человека, который дал маху, то Петр Сергеевич, кроме чувства страха, испытывал еще и несказанную радость. Наконец-то свершилось то, к чему он стремился всю жизнь, и теперь пиндосы поплатятся за Третью мировую и за разоренную Россию. "Так им всем!" – сквозь страх читалось у него на лице, глаза у него расширились от восторга. По идее, Большаков тоже должен был радоваться: запустили ракеты и все такое, однако на его огромной физиономии было написано одно огромное разочарование, словно он совершил непростительную ошибку и теперь не знает, что ему делать – убить ли Костю одним махом или подождать еще немного.
Костя оставил их сидящими на полу в сомнениях и муках и выбежал наружу. Телепень, который уже излечился, несся вслед за Дядиным и Чеботом к шахте-башне, восторженно размахивая руками и вопя нечто невразумительное.
Сама башня разительно изменилась. Она стала гораздо шире и мощнее, а главное – выше, словно поднялась на два или три этажа, а из каменной сделалась стальной. По крайней мере, так показалось Косте, потому что поверхность башни сверкала металлическим блеском. А еще над ее верхушкой торчала ракета с носовым оперением.
– Вот это да!!! – восхищенно орали Дядин, Чебот и Телепень и, как малые дети, плясали вокруг башни, поглаживая ее, как любимого коня. – Вот это махина! Вот это монстр!
– А я ведь до конца в тебя не верил, – со счастливым лицом признался Дядин. – Ай да Костя! Ай да сукин сын! Приговорил-таки пиндосов!
Чебот и Телепень – те вообще потеряли дар речи и только и могли, что бестолково орать и прыгать как сумасшедшие. А потом они бросились обниматься с Костей, хотя сам виновник торжества не был уверен, что совершил какой-то подвиг. Что-то ему подсказывало, что не все так просто, что у него еще будет повод к разочарованию, и он не ошибся.
Только через целых пять, а то и десять минут из форта вымелись ругающиеся Большаков и Петр Сергеевич.
– Стойте! – кричали они со знанием дела. – Стойте! В укрытие! Ракета сейчас взлетит!
Первым опомнился Дядин. Он в испуге отскочил от башни. За ним последовал верный и преданный Чебот, а уж Телепню сам бог велел уносить ноги, потому что у него была заячья душа.
Все вшестером побежали на левый фланг и спрятались там, где лестница и гранитная аппарель вели на вершину крепости. Они сидели, уставившись на друг друга, дрожа и ежесекундно ожидая рева двигателей. Однако ничего подобного не происходило. Напротив, было тихо, сонно и печально, как было тихо, сонно и печально до их появлении в форте Милютин, и этому не было никакого объяснения.
– Почему же?.. – первым опомнился Телепень. – Почему она не взлетает?
Вопрос, конечно, был риторическим, и Большаков с Петром Сергеевичем зашикали на него, мол, ты ничего не понимаешь по младости лет, а ракета сейчас как взлетит и все окутается ядовитыми и горячими, как лава, газами. Они ждали-ждали, ждали-ждали, прислушиваясь к звукам форта, однако ничего, кроме посвиста ветра и короткого дождя, не дождались.
– Тю! – сказал Телепень разочарованно.
– А она и не полетит, – уверенно произнес Костя, поднимаясь из-за камня, за которым прятался.
– Почему?! – вскричали все, уставившись на него так, словно видели его впервые.
Даже у богатыря Большакова в глазах появилось удивление.
– Потому что это всего-навсего демонстрация технологий! – выпалил Костя.
Но его фраза произвела обратный эффект. Все быстренько сообразили, что он просто-таки желает оправдаться любым способом.
– Какая, на фиг, демонстрация?! – взревел вконец расстроенный Большаков, еще не веря в такую удачу.
– Я догадался! – твердо сказал Петр Сергеевич. – Я сразу понял, что она не взлетит! – Он выглянул из-за аппарели и посмотрел на башню. – Ешкин кот!
За ним выглянули остальные. И действительно, в башне и торчащей над ней ракете ничего не изменилось.
– Выходит, мы зря прятались? – разочарованно спросил Чебот.
– Не может быть… – сказал Дядин, который один из всех был искренне рад фантасмагории, которая произошла в форте Милютин.
– Единственное объяснение – это демонстрация намерений, – заявил Петр Сергеевич таким серьезным голосом, будто бы сам что-то понимал, но все ему поверили. Петр Сергеевич посмотрел Костю и задумчиво спросил: – Что же у тебя еще припасено? А? Ешкин кот…
– Не знаю, – настороженно ответил Костя, на всякий случай отступая на шаг.
А сам подумал, что вроде бы у него в запасе больше никаких фокусов нет. Голова была пуста, как хорошо выеденный арбуз.
– Так это обманка?! – взревел Большаков.
– А я о чем? – ответил Петр Сергеевич. – Молодец, пацан, уважаю. – А потом схватился за голову: – Это ж надо! Если нам демонстрируют такие технологии, то что на самом деле скрыто от взгляда. Американцы лопнули бы от зависти!
– Да-а-а… – согласились все с умным видом, и очевидность грандиозной идеи встала перед ними во всем своем величии.
А Дядин растерянно спросил:
– А где тогда настоящая ракета? – И посмотрел на Костю так, словно Костя был совсем не Костей, а каким-то жутким монстром. – А мы не узнаем, – объяснил он довольным тоном Петру Сергеевичу и Большакову. – Ах да русские! Ах да сукины дети! Вот закрутили! Не выкрутишь! Фиг вам всем! – Дядин действительно скрутил дулю и показал ее в сторону запада. – Не на тех нарвались. Голову даю на отсечение, что это то ли наноматерия, то ли что-нибудь похлеще! – Он снова выглянул из-за аппарели. – Вот, пожалуйста! – произнес он довольным тоном. – Сами убедитесь!
– Так что, ракета не полетит? – словно проснулся Телепень, который ничего не понял.
Плохо быть безграмотным, решил он и дал себе слово, что когда вернется в деревню, то первым делом научится читать, а потом выпросит у Кости за две банки сгущенки "Справочник молодого моряка".
– Не полетит, сынок, не полетит… – утробно-глухим голосом произнес Большаков. – Так можно инфаркт на ровном месте получить. Ты Костя так больше не делай! Предупреждай заранее. Можете успокоиться, – весело обратился он ко всем, – это одна сплошная профанация идеи "мертвая рука-два", а никакая не демонстрация технологий. Обман чувств. Феерия! Нет никакой "мертвой руки-два"! Нет!!!
– То есть?.. – так ничего и не понял Телепень.
– А есть один сплошной обман, – торжественным тоном заключил Большаков. – Обман!!! Сами себя обманули! Ха-ха-ха!
И так он был рад, и так возгордился непонятно чем, что едва не выпрыгивал из собственных штанов, а Косте сделалось обидно до слез. Он и сам не знал, что ответить. Выходит, что он еще раз всех подвел? А как же форт Александр I, на который он надеялся, как на запасной вариант? Выходит, все насмарку?
В отчаянии он смотрел на башню. Башня принимала прежний вид: с вершины ее пропал остроконечный кончик ракеты, сама башня осела, перестала блестеть, как металл, и стала прежней, какой они видели ее в самом начале.
Костя подумал: "О чем не плакал, о том не споешь" – и подался к баркасу. Ему было не просто грустно, ему было очень грустно. Переться за тридевять земель, чтобы опозориться. Так хорошо все начиналось, и на тебе: ракета не взлетела, и праздник закончился, не успев начаться.
Чебот пристроился рядом и таинственно зашептал:
– Да ладно тебе. Найдем мы эту твою красную кнопку. Ты мне веришь?
– А нет никакой красной кнопки, – ответил Костя, хотя на душе у него скребли кошки.
– А что же есть? – спросил Чебот.
– Тумблер под красным колпачком.
Чебот посмотрел на него, как на полного идиота, и отстал, решив, что Костя окончательно и бесповоротно спятил.
Глава 10
Заветная кнопка
– Ничего, бывает… – добродушно и снисходительно гудел Большаков, большой, грузный, как медведь перед спячкой. – Не огорчайся, сынок. – И великодушно похлопывал его огромной рукой по плечу.
Он вдруг стал добрым, веселым и хлебосольным, затащил всех в Итальянский дворец на берегу Итальянского же прудика и почти насильно накачивал даже не суперпахучим первачом, а отличным хлебным вином – полугаром. Был многословен не в меру. Однако в глазах у него таилось знакомое коварство зверя, который только и ждет удобного момента, чтобы напасть со спины. Казалось странным, что несостоявшийся полет ракеты придал ему столько душевных сил, будто он не переживал за судьбу Родины, а довольствовался малым – ежеминутным возлиянием.
Костя же, наоборот, переживал и за Родину, и за свое падение и поэтому выпил всего-то на палец того полугара. Не пойму, чему он радуется? – ломал он голову, – плакать надо. Опять америкосы вышли сухими из воды, а мы обосрались.
– Все тип-топ! – орал Большаков и пробовал танцевать чечетку, но у него плохо получалось. – Все тип-топ! – И приплясывал, поднимая пыль своими огромными, как лыжи, ножищами.
– Не огорчайся, у нас есть еще попытка! – вторил ему Петр Сергеевич, по-деловому звякая кружкой и одобрительно наблюдая, как Большаков подливает в нее божественный полугар. – Утром пойдем на форт Чумной!
Чумным фортом назывался форт Александр I. В те далекие времена, когда он утратил свое военное предназначение, в нем изучали и испытывали противочумную вакцину, поэтому его стали называть Чумным.
– Выпьем за Костю! – орал Чебот. – Выпьем за нашего брата!
– Ура-а-а! – восторженно кричал Телепень.
– Выпьем! – кричал Большаков. – Он нам глаза открыл!
Дядин же воротил морду и отказывался пить. Презирает, думал Костя и уходил куда-нибудь в угол, подальше от жалеющих его глаз, глядел в окно на блестящую поверхность Итальянского пруда и полагал, что ему никогда не подняться даже в собственных глазах.
Чебот, сын полупопа-полушамана, так тот вообще панибратски лез обниматься – снова пьяненький и веселый, как на танцульках в деревне. Только в деревне отец с матерью ему живо голову отвернули бы, а здесь было некому, вот он и напился сызнова. Везет тем, у кого короткая память, думал Костя, а я так не могу.
К его досаде, напились все, только непонятно – на радостях или с горя. Скорее всего с горя, тяжело думал Костя, избегая соболезнований, от которых его просто с души воротило. Ему хотелось крикнуть: "Да оставьте меня все в покое! Я провалил задание века. Меня презирать надо! А вы!.." – но молча терпел дружеское подтрунивание. Казалось, речь шла о какой-нибудь ерунде, например о неудачной рыбалке или о гнилой картошке, которую не уберегли до весны. А ведь на кону судьба России! – думал он зло. А мы ее бездарно пропиваем. Эхе-хе… После криков и тостов он впал в лихорадочное состояние неудовлетворенности: "Что делать?! Что делать?! Что делать?!"