Но далеко не всё здесь совпадало с его мечтами. Юные айа были на удивление красивы, и красота эта почти не скрывалась, - они ходили босиком, в несложных украшениях, а весь их наряд составляли набедренные повязки, как у парней, так и у девушек. Смотреть на это Вэру нравилось, а вот манеры молодежи нравились не очень. При любом удобном случае мальчишки-айа садились в кружок и обсуждали вечную тему - девчонок. Вэру порой казалось, что речь у них идет о контакте с какой-то негуманоидной формой жизни. Девчонки-айа, стоило им собраться в количестве больше одной, тоже говорили о мальчиках, - и с такой же увлеченно-недоуменной интонацией. Можно было подумать, что мальчишки живут, как минимум, в параллельном измерении. По мнению Вэру, это время куда как полезнее было бы потратить на прямое общение, - но юные айа часто самым диким образом стеснялись и избегали друг друга. Гораздо больше ему понравился обычай устраивать праздники во время гроз, впрочем, нечастых здесь, - он пока видел лишь один, и воспоминания об этом параде красоты грели его душу.
С каждым днем таинственный мир Йэннимура раскрывался перед ним, - сначала медленно, потом всё быстрее. Золотые айа, самое любимое детище Файау, были многочислены, - все Плоскости Р`Лайх были построены для них. Их населяли айа примерно лет до сорока пяти. Потом они покидали их навсегда, и жили в другой форме, и в другой реальности, так мало похожей на эту, что рассказы о ней напоминали легенды. Дети могли общаться с родителями, изменившимися и ушедшими от них, правда, нечасто. Симайа, которые присматривали за молодежью, относились к весьма уважаемой здесь профессии воспитателей.
Большую часть времени юные айа работали и учились. Они полностью содержали себя, сами, своими руками делали всё, что им нужно. Любовью они занимались не чаще обычной молодежи файа и людей, а мысли об этом, - их одежда мало что оставляла для работы воображения, - занимали их гораздо реже. Открывали её они лишь лет в пятнадцать: как и для файа, отрочество было для них лишь чистой порой познания мира. Познание любви для них было подобно взрыву, прекрасное, и, вместе с тем, мучительное. Всегда какой-то процент их молодежи, - их было не много, - не выдерживал, предпочитая буйству чувств покой смерти… на время. Файа не знали столь интенсивных переживаний. Но наивными айа отнюдь не были. Их наставники, симайа, считали, что становление души, - не в том, чтобы пользоваться одной лишь нотой добродетели, от непрерывного её употребления уже дребезжащей и фальшивящей, а в том, чтобы познать всё многообразие мира, познать весь ужас и всю мерзость зла, и возненавидеть его сознательно и навсегда.
Конечно, здесь юные айа не могли увидеть никакого зла. Что-то им показывали при обучении… а что-то они встречали сами, в особых, "тренировочных" мирах. От проблем в воспитательном процессе это, конечно, не избавило. Самой большой из них стало, как ни странно, бессмертие: в самом деле, зачем трудиться, оберегая ученика, если погибшего всё равно оживят? А смерть, пусть даже и временная, даст ему понять, как велика порой бывает цена даже ничтожной, вроде бы, ошибки…
Вэру не нравилась жестокость этой системы, но она возникла совсем не на пустом месте: уже четыре тысячи лет Йэннимур воевал с Мроо, - а те могли убить любого, кто даст им хотя бы миллионную долю шанса. Так же строилась и стратегия симайа, - никаких шансов дьяволу. Свои потери они всячески старались сократить, - но к Мроо отношение было обратное. Это плохо вязалось с любыми представлениями о чести, и лучше всех, увы, с Мроо сражались симайа, сделавшие смыслом своей жизни причинение вреда. Но одной из целей Союза Многообразий было дать каждому подходящее ему занятие и место, - и даже прирожденные убийцы могли здесь применять свои склонности, творя на самом деле добро, - точнее, защищая его. Это был совсем особый вид добра, - безжалостность ко злу. Пусть даже знакомому пока лишь по оживленным макетам, - но даже и так причина "воскрешения" сама по себе была обычно очень даже болезненной. Но и между смертью и воскрешением сознание юных айа не отключалось, - и там их ждали миры, ещё более странные…
Анмай охотно расспросил бы об этом живущих здесь айа, - они относились к нему дружелюбно, - но, кроме Аютии, он не мог, поначалу, ни с кем общаться. Языка айа он не знал, а обучиться ему оказалось очень трудно, - главным в нем была не простота, а точность выражения мысли.
Впрочем, многие юные айа сами хотели познакомиться с ним, и даже начали учить его язык, - что, кстати, получалось у них куда лучше его неуклюжих попыток овладеть их речью. У Вэру появилось несколько приятелей, и ещё через месяц они имели все шансы превратиться в друзей. Это, в основном, были подростки, почти юноши, - пятнадцати-семнадцати лет. Он не всегда понимал их, но они очень ему нравились. И они, на самом деле, совсем не были дикими. Конечно, странно было видеть, как босоногое гибкое создание пятнадцати лет от роду, едва одетое и ободранное от постоянного лазания в зарослях, рассуждает об истории Файау или об космографии, - но их осведомленность порой пугала Вэру. От них ничего не скрывали, - даже того, чего им, по его мнению, знать не стоило.
Но они, в сущности, уже не были детьми, - почти каждый из них сражался, и убивал; и умирал. Многие выносили изощренные пытки, - учебные враги Йэннимура были жестоки не менее любых других врагов. Симайа с бесконечным терпением, раз за разом, исцеляли их, и когда эти почти дети говорили, что война чудовищна, а мучительство, - худшее из преступлений, они знали, о чем говорят. Но они умели и готовы были сражаться. И убивать, - без мук, здесь это тоже считалось искусством.
Правду говоря, дети Йэннимура были несносны, - маленькие чудовища, способные на самые дикие выходки. Ужасней всего было их любопытство, - даже готовность пожертвовать, в очередной раз, жизнью, ещё не была самым худшим. Они были готовы буквально на всё, лишь бы узнать что-то новое. Анмай уже понимал, какими они становятся, когда вырастают. Эти мысли вызывали сразу зависть и страх. Но, на самом деле, безграничная самоуверенность детей Йэннимура, знавших, что на самом-то деле с ними ничего ужасного никогда не случится, держалась на любви родителей. Они просто купались в ней, как любые обычные дети, - когда мысли об этом приходили им в голову. Обычно они были слишком заняты огромным неизведанным миром вокруг. Анмай, - первый не-айа, замеченный ими наяву, - был им тоже очень интересен, и поэтому они не отходили от него.
Больше всего к нему привязался Вайми, - тот самый пятнадцатилетка, что рассуждал об истории. Анмай сам был историей, и юноша постоянно расспрашивал его, стараясь выяснить, что было там на самом деле, - похоже, учителям он не верил и на грош. Он имел честь быть младшим братом Аютии, и она не могла вот так легко прогнать его, как остальных. Вайми ещё плохо говорил по-файски и бешено злился на себя, когда ему не удавалось передать свою мысль, но он очень старался, и был готов не только спрашивать, но и рассказывать. И показывать тоже. Благодаря ему Анмай узнал о жизни золотых айа очень много.
Сбежав от Аютии, они вдвоем скрывались в зарослях. Анмай поражался, как на их относительно небольшой площади помещается такое количество не просто укромных уголков, а целых затерянных миров. Иногда к ним присоединялась Иннка, - подруга Вайми, гибкая, с длинными волосами девчонка, похожая на дикую кошку. Она была очень красива, и её отношения с братом Аютии были не только дружескими. Впрочем, как показалось Вэру, они были настолько удивлены открывшимся им безмерным миром любви, что вступали в него очень осторожно.
Иногда Вайми водил его в колоссальные лабиринты многоэтажных подземелий, очень похожих на те, страшные, на берегу Пустынного Моря, - великолепный полигон для самоутверждения и испытания сил. Они пронизывали плоты-острова насквозь. Анмай и Вайми подолгу бродили по сумрачным гранитным комнатам перевернутых городов их изнанки, с удивлением глядя на зори, блуждавшие в темно-синем небе под ними. Здесь было пусто, прохладно и очень тихо. Вайми любил бывать здесь, - чтобы помечтать в одиночестве. Гуляя из комнаты в комнату, он рассказывал истории, пришедшие ему в голову именно в этом вот месте. Они были наивными, но звучали очень реалистично, к тому же, их было много: несмотря на весьма юный возраст, Вайми создал уже целую мифологию.
А иногда они забредали в места, очень странные, - как объяснил Вайми, подобия тех миров, куда айа попадут, когда вырастут. Об этом он мечтал больше всего на свете, как и его товарищи, но Вэру не слишком там нравилось: там встречались совершенно непонятные, - и страшные, - вещи. Иногда даже свет в них становился столь неестественным, что Анмай просто не мог там смотреть. Но хуже всего была темнота, - целые миры, погруженные во мрак, который был хуже полного мрака. В нем всё менялось, предметы не были видны, но их сущность ощущалась, даже на расстоянии, - Анмай не мог объяснить этого, у него просто не было нужных понятий и слов. Он чувствовал сущности Вайми и его товарищей, но не мог понять их.
Больше всего его пугало то, что эти вывернутые наизнанку миры, чуть-чуть иные каждый раз, были странно ему знакомы, - и, в то же время, бесконечно чужды. Он понимал, что на самом деле вступает в измененную физику, нет, больше, - в измененную реальность, но боялся в это поверить, - это ломало все его представления.
Вайми, как бы между прочим, объяснил ему, что это реальности Мроо, - без самих Мроо, разумеется. Любой из юных айа мог войти в них, один или вместе с друзьями, для знакомства и испытания своих сил. Отыскать обратный путь можно было лишь преодолев свою боль и страх, - и другие, намного худшие вещи, - причем, уклониться от этого уже никак не получалось. Любая попытка избежать борьбы или уступить своей слабости неизбежно вела к ещё худшим мучениям, - в ловушки, из которых уже нельзя было выбраться самостоятельно. Автоматический "выброс" был предусмотрен, но лишь на грани распада личности, когда способность к рассудочной деятельности терялась уже на достаточно большой срок. Мысли из серии "мама, роди меня обратно" за достаточное основание не считались, - все эти мучения служили отличным средством психологической закалки. Но юные айа шли на них добровольно, и даже с энтузиазмом, - как подозревал Анмай, кое-кому из них они явно НРАВИЛИСЬ, причем, симайа шли им навстречу, - просто чтобы показать, что в итоге из таких желаний получается, что даже прекрасная, казалось бы, идея с эмпатией, - равноценными ощущениями у палача и у жертвы, - приводит вовсе не к искоренению зла, а всего лишь к всеобщему развитию мазохизма. И это была лишь одна из длинной серии демонстраций, что даже честные попытки помочь при нехватке знаний ведут, обычно, к обратным результатам, - например к тому, что те, кому помогали, совсем на шею сядут. Сами айа до такого дойти не могли, и их учили этому на наглядных примерах. Благо, опыт в этой области у симайа был богатый, они могли предметно показать, что хорошо, а что - лучше даже не пробовать. Так что опыт у юных айа был богатый, сложный и разнообразный…
Вообще-то, такие "вложенные" миры, - уже с совершенно нормальной или даже улучшенной реальностью, - строили для тех, кто в симайа не попал, и уже исчерпал объем памяти живого тела, или для тех, кому просто не хватало в Р`Лайх места. Тех, кто очень плохо вел себя, помещали в особые, "воспитательные" миры, тоже чтобы показать, что в итоге получается из их поступков. А особого злодея могли "оцифровать", положить матрицу на полочку… и забыть. В принципе, какой-нибудь симайа мог заняться перевоспитанием и "забытого", но тут уже могли быть очень разные варианты, вплоть до бескорыстной любви к искусству этого самого дела…
Большую часть всего этого Вайми рассказал сам, - несмотря на юный возраст, он совсем не был глуп, разве что слишком прям в словах, и без малейшего почтения к старшим. Лишь к сестре он относился с пугливым уважением, - в детстве он имел привычку мучить животных, и она раз и навсегда избавила его от неё очень простым способом: проделала с ним в точности то, что он - с одной из несчастных зверушек.
Вайми смущенно смеялся, рассказывая об этом. Наверное, самым привлекательным в юных айа была их стойкость, - любые пережитые страдания не лишали их веселья и любопытства, а ещё, они не были злопамятны, - подростки айа искренне дружили с теми, с кем вчера сражались насмерть. И сражались с ними снова, потому что в их мире смерть была просто самым большим из приключений, - среди двенадцати-семнадцатилеток шепотом передавались истории о фантастических снах, даже целых призрачных жизнях тех, кто ненадолго оказался на ТОЙ СТОРОНЕ.
Анмай не мог узнать, правдивы ли они, - фантазия у юных айа была превосходной, и врать они умели с чувством и увлеченно, - но он помнил, что лежит под их мирами. В Р`Лайх не было смерти, и гибель тела не значила, что сознание погружается во мрак: оно могло мыслить, и странствовать, и чувствовать. Но всё же, гораздо больше юных айа в этом привлекал риск: им было просто мало мира, в котором они уже живут.
У каждого из них был ещё и свой внутренний мир, и свою независимость они очень ценили. Заставить их поделиться ей, - особенно тех, кто постарше, - было невозможно. Золотые айа, - как и файа, - были большими индивидуалистами, чем люди. Друг к другу их тянули больше желание общаться и любопытство, а не стадный инстинкт. Это значило также, что в Йэннимуре никогда не будет диктатуры: даже в диких детских стаях желание господствовать обычно приводило к тому, что новоявленного диктатора долго и увлеченно били. Бывало и иначе, - когда юные айа решали понять, каково это, - подчиняться кому-то, даже против своей воли. Но, когда их любопытство было утолено, никакая сила не могла удержать их в подчинении. Они готовы были экспериментировать буквально со всем, но самым важным в их жизни было обучение. Они продолжали его и став взрослыми, и пожилыми тоже. Учили их симайа. Занятия велись каждый день, по два или три часа. Получение базовых знаний было обязательно, но, если юные айа хотели узнать что-то сверх "школьного курса", - они получали всё, о чем только догадывались спросить.
Симайа не только объясняли, но и показывали, и в воздухе извивались и плыли объемные изображения. Юные айа сбивались вокруг учителя в тесный кружок, слушая с предельным вниманием. На занятиях могли присутствовать не все: хотя свободу юных айа никто не ограничивал, за всеми их поступками следили. Если они совершали что-то действительно неприличное и подлое, их лишали права учиться, иногда на несколько дней. Это было жестокое наказание. Наверстать упущенное удавалось с трудом, к тому же, получить такой отказ для юных айа было очень обидно. Анмай видел, как дети айа после этого рыдали навзрыд, и айа постарше тоже. Повторения не требовалось: урок усваивали с первого раза. Но юные айа всегда ухитрялись натворить что-нибудь другое, иногда худшее…
Никто не говорил о неизбежных педагогических неудачах: даже если какой-то из юных айа был окончательно отвергнут и изгнан одним симайа, всегда, - хотя и не сразу, - находился другой, готовый учить его, но уже более сурово и серьёзно. И часто именно из таких вот "потерянных душ" вырастали величайшие из творцов Йэннимура…
Вэру никто не запрещал бывать на занятиях, но они велись, естественно, на языке айа, и он ничего не понимал. А симайа, обучавшие молодежь, или просто навещавшие её, избегали говорить с ним, и он мог лишь на них смотреть…
Симайа отличали строгие, словно просветленные лица, - если они хотели быть узнанными, разумеется. Порой он вдруг замечал двух совершенно одинаковых айа в разных концах селения, порой в небе порхали шары дымчато-золотого пламени с множеством внимательных глаз, а порой он ощущал, что окружен существами, недоступными глазу, но весьма матриальными. Однажды он даже увидел, как действует Дар Возрождения.
Вайми, лучший его друг, погиб. Он ухитрился упасть с дерева, - с высоты метров двадцати, - прямо на камни. Смерть была мгновенной. Пока юношу искали, его тело уже успело окоченеть и застыть. Он, вне всяких сомнений, был мертв. Сомневаться в этом не приходилось, - лишь лицо осталось относительно целым.
Анмай не заметил, когда появился симайа, - сфера насыщенно-желтого, теплого пламени диаметром в полметра, но смутного, как бы с примесью дыма. Из неё внимательно смотрели восемь громадных синих глаз. Шар подплыл к погибшему, и завис возле него.
Не было никаких обрядов, пения гимнов, устрашающих возгласов типа: "Мертвец пойдет! Мертвец заговорит! Мертвец увидит сны!" - происходящее было значимо само по себе. Шар сжался, засиял ярче, - и распластанное тело окутало облако пепельно-белого света. Сквозь него плохо было видно, но Вэру показалось, что страшные раны зарастают с неправдоподобной быстротой. Он был разочарован простотой столь удивительной вещи, как воскрешение из мертвых. Лишь странный призрачный вихрь, пронизывающий его тело, подтверждал, что симайа изменял здесь саму реальность, обращая время вспять. Конечно, Анмай знал, что на самом деле всё совершалось там, в чреве гигантских машин-солнц, возле сияющих Ворот Соизмеримости, а здесь происходила лишь в некотором роде трансляция. Но это не уменьшало невероятности увиденного им.
Наконец, свет погас, вихрь рассеялся. На земле лежал совершенно целый, но столь же мертвый айа. Симайа плавно перетек, приняв вид рослого парня в короткой белой тунике, сел возле тела и коснулся его груди, потом лба. Вайми вздрогнул и стал жадно хватать воздух, тут же открыл глаза и приподнялся, ошалело разглядывая собравшихся. Симайа встал, протянул ему руку, и одним рывком поднял юношу с земли. Они стояли рядом и улыбались, - симайа с гордостью, Вайми, - довольно растерянно. Его друзья приветствовали обеих радостными криками.
Потом Анмай дней десять расспрашивал юношу. Вайми старался, но не мог передать свои ощущения, и злился из-за этого, - на себя, но внятности это не добавляло. Он был где-то ещё, - тогда, между, - но вот где, он был не в силах объяснить. Он мог сказать только, что умирать очень страшно: последнее, что он запомнил, - бесконечная, ослепительная боль. Но после воскрешения он не изменился, лишь заметно посерьезнел. Его сверстники тоже стали относиться к нему с несколько большим уважением.
Так Анмай убедился, что воскрешение из мертвых возможно, - и, значит, возможно всё. Он видел технологию, способную воплотить практически любые мечты, и задавал себе свой любимый вопрос, - что станет следующей ступенькой на этой бесконечной лестнице?
***.
Прикосновение Аютии отвлекло его от возвышенных мыслей. Анмай вернулся к реальности, осторожно заглядывая вниз. Хотя разница орбитальных скоростей соседних блоков была небольшой, на глаз она казалась головокружительной. Было жутковато видеть, как на той стороне беззвучно проносятся деревья, холмы и скалистые кряжи. Иногда мелькали фигурки таких же, как они с Аютией, наблюдателей. Всех их привело сюда исключительно бескорыстное любопытство.
Аютия насмешливо смотрела на него, уже привыкнув к его внезапной задумчивости.
- Ты так и будешь здесь стоять? Нам нечего здесь делать. Дома лучше.
Она улыбнулась.
- Или ты хочешь… - но что она хотела ему предложить, Анмай так никогда и не узнал.