- Значит, Касаткин, Петр Константинович, уроженец Сыктывкара. Прописка донецкая, - сказал он с вопросительными интонациями в голосе. - Так?
- Это вы мне? - спросил Сергеев, не оборачиваясь.
- Можешь повернуться, - встрял светловолосый. - Тебе в детстве говорили, что когда разговариваешь с приличными людьми, надо в глаза смотреть?
- С дорогой душой, - сказал Михаил, поворачиваясь, - только сам определись, а то, как-то не очень получается. То стань лицом к стене, то повернись. И с приличными людьми, уж извини, тоже полная неопределенность. Откуда мне знать - приличные вы, неприличные? Я ж вас в первый раз вижу.
- А ты у меня спроси, Миша, - проворковала Елена Александровна, кромсая Сергеева взглядом, как казак янычара, - я тебе расскажу. Мне-то ты веришь?
- Не факт, Елена Александровна, - возразил он, - мне вы сказали, что это домработница пришла. А они на домработницу не похожи, уж извините. И на мажордомов тоже. Таких, знаете ли, в мажордомы не берут.
- Остряк, - сказал бритый, и подергал себя за мочку уха.
- Точно, - сказал светловолосый, и почесал щеку размеренным, неспешным движением. Под ногтями заскрипела модная трехдневная щетина. - Такой острый, что пора тупить. Слышишь, Касаткин, или как тебя там? Ты лучше нас не зли. Зачем тебе проблемы?
По идее, такое звучное почесывание должно было клиента пугать. Сергееву же стало по-настоящему смешно.
- Господи, кому в голову пришло посылать за мной этих двух недоумков? Супермены хреновы! Давайте уж быстрее к шефу ехать, что ли? Ей-богу, не сдержусь и накостыляю!
- Улыбается, - сказал светловолосый, посмотрел на бритого вопросительно и предположил. - Наверное, давно не били?
- Давайте без травм, ребята. Зачем нам друг друга ронять?
Тут уж заулыбались бодигарды - у светловолосого даже стали видны жевательные зубы.
- Шутник, - проговорил он, скалясь. - Тебе кто-нибудь говорил, что тебе на сцену надо? Народ смешить. Ты кого ронять собрался, мечтатель?
- Вы бы хоть корочки показали, красавцы, - укоризненно произнес Сергеев. - Предупредили бы, что так, мол, и так, выполняем волю государеву. Слово и дело!
- Какое слово? Какое дело? - переспросил бритый. - Ты что - с дуба упал? Сейчас как ебну промеж глаз, будет тебе и слово, и дело!
- А ну - без мата, - сказала госпожа-генеральша командным тоном, - не в казарме.
- Без удостоверений не пойду, - спокойно проговорил Сергеев, - кто вы такие - не знаю. А вдруг - извращенцы?
- Удостоверения покажите, - приказала "бабушка", - а то начнете тут махаться, а мебель у меня новая и дорогая.
- А хрен ему … - начал было светловолосый, но Рысина глянула на него так, что фраза осталась незаконченной.
Оба нехотя достали удостоверения, по старой голливудской моде, закрепленные тонкой стальной цепочкой к петле внутреннего кармана.
- Руками не лапай, - пробурчал бритый недовольно, - так смотри.
- Четвертое отделение жандармерии, - прочитал Сергеев про себя, - ротмистр Шечков. Ротмистр Краснощеков.
Удостоверения были красивые, новые. Выданные уже после восшествия на престол Государя. Пластиковые карты с нанесенной под верхний слой голограммой раскинувшего крылья двуглавого орла, принтованной фотографией и защитой от сканирования.
- Четвертое управление? - спросил Сергеев в слух. - Зачем я нужен контрразведке?
- Посмотрел? - спросил бритый, оставляя вопрос Михаила без ответа. - Понравилось? Тогда, пошли.
- Ордера у вас с собой, конечно, нет?
- Миша, - сказала Елена Александровна почти нежно, - ну, что вы спектакли устраиваете? Какой ордер у контрразведки? Говорят вам - идти, значит, надо идти. Начальство приказало.
- У меня, Елена Александровна, в Москве начальства нет.
- Ошибаетесь, Миша, - улыбнулась госпожа-генеральша, - начальство ваше в Москве есть. И никуда не уезжало, надо сказать, последние лет сто. В войну, разве что, в сорок первом, и то - на несколько дней. Не ерепеньтесь. Вам это не к лицу. Инструкции такие, я же говорила.
В руках у светловолосого мелькнул туб разового шприца.
- А вот этого не надо, - сказал Сергеев веско, глядя ему в глаза, - лучше убери сам. Ноги вырву.
- Спокойно, - интонация у бритого стала мертвенной, механической. Он даже руку протянул к своему коллеге, ротмистру, будто хватать его собирался. - Не надо резких движений. Шприц убери, Шечков, не дурей.
- Я жуть, как уколов не люблю, - продолжал Сергеев, не отводя взгляда от лица светловолосого, - с детства. Боюсь - смертельно. А когда я боюсь, я становлюсь невежливым, роняю мебель, людей роняю. Это у меня детские страхи, рефлекторное.
Рысина ухватилась за рукоятку "браунинга". Слова про то, что Сергеев будет ронять мебель, ей явно пришлись не по душе.
Светловолосый демонстративно отставил в сторону руку с тубой, положил шприц на каминную полку и отступил в сторону. Лоб его покрылся крупными каплями пота, глаза выцвели. Талант быть убедительным, когда надо, Сергеев за годы бездействия не потерял.
- Вот так-то лучше, - сказал Сергеев. - И давайте сразу договоримся - наручники, транквилизаторы и прочие средства насилия над личностью исключаются. Только замечу - готовьтесь к худшему, не пожалею, серьезно говорю.
Сергеев сделал полшага от стены. Бритый не шевельнулся, Рысина тоже, а более тупой, чем напарник светловолосый сунул руку за обшлаг, щеря зубы.
- А по мордасам? - осведомился Михаил, не повышая голоса. За доли секунды он очутился рядом с ротмистром Шечковым, и прихватил его за локоть.
- Ой-ей-ей-ей! - запищал тот жалобно. - Ой-ой!
Сергеев тут же отпрянул, как ужалившая грызуна кобра, а ротмистр, покрывшийся испариной за доли секунды, осторожно, при помощи здоровой левой, вытащил из-за обшлага собственного пиджака бессильно висящую правую.
Демонстрация была убедительной. Ротмистр Краснощеков стоял неподвижно, дергая глазом. Рысина смотрела задумчиво, можно даже сказать с тоской, так и не убрав руки с рукояти своего древнего пистолета.
- Вы удивительно похожи на покойного деда, Михаил, - сказала она, приподняв бровь, - просто удивительно!
И хихикнула своим неприятным, визгливым смехом.
- Что делать будем, Краснощеков? - спросил Сергеев бритого. - Ехать или дальше проверять - кто и кого круче?
- У нас инструкция вас не трогать.
- Да? - удивился Михаил. - Инструкция? А твой напарник, вот, за пушку хватался. Или у него там водяной пистолетик?
Бритый промолчал. Доблестному офицеру Охранного отделения, ранее офицеру ФСБ, а еще ранее - он просто не застал, редко приходилось попадать в такие ситуации. Неудобные. Нерегламентированные. Приводящие к непредсказуемым последствиям. В общем, говно, а не ситуация.
Мочить нельзя, бить не рекомендовали. И правильно не рекомендовали. Что он сам себе враг - этого непонятного Касаткина-Сергеева трогать? Приказали привезти, а кто, что - не объяснили. И как такого силой вести - тоже непонятно.
- А ты попробуй, договорись! - сказал вдруг Сергеев-Касаткин, словно читая мысли. - Не всю же жизнь всех за грудки хватать?
Краснощеков посмотрел на белого, как мел, коллегу, прижимающего к телу безжизненную руку, и подумал, что хватать этого неразъясненного господина за грудки он не будет точно.
- Вы им поясните, Елена Александровна, - продолжил Сергеев, - что я с ними сам поеду, если не будут баловаться. Я-то к вам за этим и приехал, кого-нибудь из своих отыскать. А по вашей наколке - прислали каких-то дуболомов, которым только веники вязать, а не живых людей.
Сергеев сел в кресло и, нашарив на столике пачку сигарет, снова закурил.
- У нас инструкции, - повторил бритый, глядя в сверкающий пол.
- Поедет он с вами, - сказала Рысина, ухмыляясь. - Что, Миша? Он уважать себя заставил, и лучше выдумать не мог? Уму разуму учишь?
- А вы бы ещё группу захвата вызвали, - ответил Сергеев, - тогда бы и мебель бы заодно поменяли.
- Заодно с чем? - переспросил непонятливый Краснощеков.
- Заодно с группой захвата, - пояснила Рысина, не глядя на ротмистра. - Это он намекает, что вам бы после этого понадобилась новая группа захвата, а мне - новая мебель. Он с детства мальчик самоуверенный.
- Нехорошо, - сказал Сергеев, - не по-родственному себя ведете, бабушка…
- Еще раз назовешь меня старушкой - отстрелю яйца. Я инструкций тебя не трогать не получала. Попросили позвонить - позвонила. А инструкции … Обычно, я их другим даю.
- Догадался уже. Дедушка хоть знал, Елена Александровна?
- Шутите, Миша?
- Да куда уж шутить? Я серьезно.
- Знал, если это вас утешит.
- Но не все?
- Но не все. Кто, вообще, может сказать, что знает все о другом человеке?
- Хороший был, наверное, брак? - спросил Сергеев, задумчиво.
- Неплохой. Поверьте на слово.
- Ну, да. Верю, конечно. Единство душ. Общность интересов.
- Вам когда-нибудь говорили, что вы на редкость неприятный человек, Сергеев?
- Бывало разное, Елена Александровна.
- Ну, тогда - уже легче, я не одинока. Мы с вашим дедом прожили достаточное количество лет, чтобы не считать наш брак случайностью. Может быть, в этом браке было немного чувств. На мой взгляд - чувства не главное. Но, уж поверьте, взаимопонимания было в избытке.
- Ох, - сказал Сергеев, тоскливо, - ради бога, Елена Александровна, не надо подробностей. Меня сейчас стошнит. Раньше, я считал это просто мезальянсом, а теперь думаю, что деду было бы лучше жениться на собственном ординарце! Краснощеков, бери своего однорукого бандита, и поехали к начальству.
Сергеев встал. Пострадавший Шечков шарахнулся от него в сторону, как черт от ладана.
- Забавно у вас получается, Елена Александровна, - продолжил Михаил, с интересом разглядывая родственницу, - брак по расчету, вся жизнь, как я понял, в погонах, без сердцебиений и эмоций. На смерть смотрите просто и мне советуете. Вам бы эскадроном смерти командовать! А я, знаете ли, не могу проще. Хоть и вырастили из меня людоеда дедовыми стараниями, а не могу.
- Раньше мог?
- Мог. Я и не скрываю. Мог. Родина говорила надо, а я отвечал - есть.
- Вы только посмотрите, - проворковала Рысина, глядя исподлобья тяжело и недобро, - мы рефлексируем. Совесть у нас внезапно обнаружилась, проснулась и мы от этого рефлексируем. Что, Мишенька, расскажешь теперь публике, что людей убивать нехорошо? Про десять заповедей расскажешь? Ты, родственничек, так же похож на белого и пушистого, как я на целку. Ты хоть считал когда-нибудь, сколько народу лежит на твоем, лично твоем, персональном погосте? Ты вспомни, внучек, что ты не зайчик, а волчара, и в какие шкуры тебя не ряди, а волчья из-под них прет! Вспомнил?
- Я и не забывал, - сказал Сергеев, чувствуя себя бесконечно устало от этого бессмысленного, в общем-то, разговора. - Не о том речь. Время меняет людей. Вы правы - я и сейчас убиваю. Но убиваю, чтобы выжить. Не для удовольствия и не по приказу. Разницу ощущаете?
- А она есть - эта разница? - спросила Рысина с нескрываемым сарказмом. - Или само действо от этого становится лучше? Покойникам-то это безразлично - по приказу или нет. Они от этого живее не становятся.
Елена Александровна, скривила накрашенный рот, похожий на освежеванного рапана.
- Я, мальчик мой, видела такое, что тебе и не снилось. Между нами почти четверть века разницы, а ты мне говоришь, что я ничтожество только потому, что полагаешь себя опытнее и умнее? Эх, надо было послушать твоего деда и сдать тебя в "суворовку" - пехота это как раз для тебя!
Я, уважаемый внук, и в Одессе была, через неделю после Потопа, и в крымской комиссии, когда с татарами разбирались. И это передо мной на стол отрезанные головы из мешка высыпали. И в Сумгаите я была, и в Грозном. И много где еще была, хвастать не буду. И ничего, не раскисла, не поплыла. До сих пор для Родины живу. А что возраст у меня немаленький - так это не мешает. Я еще госсекретарям ЦК КПСС служила, и царям послужу, с гордостью и усердием. А то, что ты мне тычешь в нос моими погонами - так мне только приятно. Тем более что и своими погонами ты, в общем-то, обязан мне. Топтал бы ты землю сапогами, кабы не я.
- Век помнить буду, - сказал Сергеев, прочувствовано, - хотите - в ноги упаду?
- Дурак ты, Мишенька, - в голосе Рысиной звучало искреннее сожаление, - был мальчик умный, а вырос - дурак-дураком? Выёживаешься, как институтка на панели. А на самом деле…
- Что на самом деле, Елена Александровна?
- Ты, на досуге, подумай, кем бы ты стал, не будь нас, твоих единственных близких? Кем? И ещё, спроси себя - выжил бы ты, не будь нас? Выжил бы там, где ты сегодня живешь? В Донецке, ты сказал, кажется?
Она улыбнулась одной стороной рта, но на улыбку это было похоже мало. Скорее - на презрительную гримасу.
- Кем бы ты стал, Миша, и был бы ты сейчас вообще?
- Собой, Елена Александровна. Собой.
- Глупец, - отрезала Рысина. - Ты это и есть - ты. И никогда ничего другого из тебя бы не вышло. Или это был бы уже не ты, а что-то другое. Ты можешь сколько угодно ненавидеть нас, проклинать, презирать, но, Мишенька… Кто-то рождается травоядным, а кто-то плотоядным - и это генетика. Сколько корову не корми мясом - она на овец охотиться не начнет, и мясо жрать не будет. Сдохнет, а не будет. А ты - живой, и овечек трескаешь - за милую душу! А это значит, что ты - плотоядный, а мы с дедом просто поставили тебя на нужную дорожку. Нравиться тебе, не нравиться - она твоя, и идти тебе, внучек, по ней до конца твоих дней.
В комнате воцарилась тишина. Оба ротмистра, для которых разговор был совершенно непонятен, были просто статистами, и к тому же, чувствовали себя крайне неуютно - словно случайные гости на чужой свадьбе. И Рысину, и Сергеева - разговор уже даже не тяготил. В нем просто не было никакого смысла.
Ни родственные, ни дружеские чувства никогда их не связывали. Каждый из них был для другого отдаленным воспоминанием, пожелтевшим дагерротипом в альбоме памяти, настолько старым, что на пластине ничего кроме смутных силуэтов и бесформенных пятен не осталось. Сергеев знал, что Елена Александровна забудет о самом факте его существования через час после того, как за ним закроется входная дверь. Он своим приходом, словно тронувшая цветок росянки муха, заставил захлопнуться покрытую иглами пасть. Но через некоторое время, лепестки разомкнутся, и росянка снова застынет в пустоте ожидания, на год, на два или больше. Пока не превратиться в комок гниющей, черно-коричневой плоти. Но до последней минуты, до последней капли жизни в сосудах, она будет оставаться смертельно опасной для всего, что попробует к ней прикоснуться. На уровне генов. Потому, что мир делится на хищников и травоядных, а все остальное рефлексия или легенды - вроде плачущего над жертвой крокодила. И нечего спорить - потому, что не о чем и не с кем.
- Я пойду, - сказал Сергеев. - Удачной охоты.
- И тебе, - серьезно ответила Рысина, не сводя с него взгляда. - Тем более что тебе это нужнее.
Глава 6
Как известно, в нашем самом справедливом обществе на свете все равны между собой. Но, классик прав, некоторые, все-таки, равнее. Конечно, далеко не ради всякого гражданина неизвестные злодеи будут устраивать такое представление, которое было устроено ради господина Блинова на утреннем Бориспольском шоссе. И не ради каждого гражданина Украины станет "на уши" все милицейское начальство, вплоть до самого министра внутренних дел. Исполненный "заказ" или покушение на убийство, пусть неудавшееся, почти всегда верный "глухарь". Даже если крайне редко удается поймать исполнителя, то выйти на заказчика или, что еще невероятнее, доказать, что заказчик именно тот, на кого показывают арестованные исполнители - невозможно.
На месте покушения на народного депутата Блинова - живых не было. Показаний снимать было не с кого. Трупы - присутствовали, это да! Но труп - штука удобная. Он ничего не скажет, его и допросить нельзя, и по почкам бить бесполезно, но для оставшейся в живых фигуры такого калибра, как Блинчик, не показать рвение было просто невозможно! Более того, это было просто губительно для карьеры. И рвение показывали. Еще и как показывали.
"Заказухи" за последние годы стали делом обычным. Бизнесменов, политиков и банкиров отстреливали, как уток осенью - кого влет, кого с подхода - правил не существовало. Гремели взрывы, тявкали пистолеты с глушителями, рассыпали дробь автоматы. В ход шли цепи, биты, ножи, автомобили, яды. В каждом городе, в любой компании - бандитов, коммерсантов или ментов, всегда находилось, как минимум два человека, у которых едва ли не вчера появился покойный друг или знакомый. Народ к такому положению вещей привык, и если сообщение о расстреле Листьева в недавнем прошлом вызвало стон у всего населения бывшего Советского Союза, то самые резонансные преступления спустя четыре года не вызывали никакого ажиотажа.
- Что там? Убили? А… Ну, убили, так убили.
Из визиток убирались ставшие ненужными, а иногда и опасными, карточки, замарывались строчки в еженедельниках, фамилия покойного исчезала из телефонных книжек мобильников и появлялась на дорогой кладбищенской плите, вместе с портретом. Достаточно часто, фамилия и не всегда светлый образ ушедшего, так же быстро исчезал и из памяти тех, кто глушил водку на поминках и клал дорогие цветы на крышку последнего пристанища - полированного, с бронзовыми ручками и длинными бронзовыми винтами вместо гвоздей.
У правоохранителей были свои привычки и инструкции. Убили банкира М - шумим неделю, ищем две, через пару лет - дело закрываем или не закрываем - кто о нем помнит?
Убили гражданина Ж, самого простого гражданина - не шумим - зачем шуметь, невелика птица, делаем вид, что ищем с недельку - остальное так же, как в случае с банкиром М.
Убивают предпринимателя К, он же - преступный авторитет Л - ну, и хрен с ним. Ворон ворону глаз выклевал. Пошумим, для порядка, а дадут денег - поищем для виду. Чего надрываться - сами найдут, у них сыск поставлен - мама, не горюй! Тем более что все обычно знают - кто, кому и на какую мозоль наступил.
И только когда дело касается первых лиц государства, такая тактика не подходит. Не подходит никак! Не потому, что нужен результат. Он нужен всегда, но - увы, необходимое условие далеко не всегда есть условие достаточное. Нужен шум. Нужно обозначить действие. Нужно максимально высунуться, одновременно не проявляя инициативы, что бы не сделали ответственным за результат, а, в последствии, и козлом отпущения.
Пляска с исполнением сложных "па" шла вокруг Сергеева и Блинчика непрерывно. Михаил в этой истории был, как пятая нога у собаки - крайне неудобный тип. И рангом ниже, чем Блинов - но не отмахнешься. Все же чиновник и немаленький, и министерство не сугубо гражданское, а совсем даже наоборот. Высокопоставленные милицианты шли палату стройными рядами - с соболезнованиями, вопросами, негодованием по поводу беспредела и прочими глупостями. Следователи тоже шли - задавали вопросы, что-то писали - Сергеев заранее знал результат и поэтому раздражался.
Следователей врачи гнали поганой метлой - не то у больных было состояние, чтобы показания давать. А вот остановить поток генералов удалось только Плотниковой, и то далеко не сразу. Жестко проинструктированная ею охрана намертво перекрыла вход на этаж и визиты кончились.