* * *
Ожидание затянулось, и капитан решил вздремнуть. Странно, но впервые за долгое время он заснул сном младенца. Чтобы разбудить его, потребовалось его потормошить.
Месок подождал, пока он умоется, а затем вывел его из каюты и повел вдоль по коридору. Дойдя до другой каюты, побольше, солдат постучал, и, дождавшись ответа, открыл перед ним дверь. Чин вошел.
Перед ним сидели три офицера – все терране, как ни странно. Один, почти черный, широколицый, со снежно-белыми волосами, носил рыже-золотую флотскую форму и погоны коммодора. Второй, помоложе, в медицинском халате, был одной национальности с Чином – скорее всего, китаец-хань. Третьей была невысокая, экзотически красивая женщина, больше похожая на девочку, одетая в зеленую мантию с золотым подбоем. Какое-то смешение азиатских кровей, и довольно удачное. Не в первый раз он задался вопросом, почему самые отборные красавицы всегда оказываются жрицами. И не простыми жрицами – эта женщина, должно быть, была гораздо старше, чем выглядела, поскольку ее мантия говорила о сане Верховной Жрицы. Его старый, теперь уже покойный друг Морок был равен ей по рангу, хотя и имел другой сан.
Без сомнения, она занимала высший пост из всех терран, которых он когда-либо видел вне их родного мира.
– Я коммодор Агагувак, – сказал смуглый военный. – Это доктор Чжу. Нас также почтила своим присутствием Минь Святейшая Кво.
Он поклонился каждому по очереди, но промолчал.
– Мы идентифицировали вашу личность, – продолжил коммодор, – и надо сказать, вы весьма необычный человек, особенно учитывая досье, предоставленное Святейшей Минь. Вы должны понимать, капитан, что вы пропали без вести на вражеской территории более девяти недель тому назад. Через семь недель после этого ваш корабль и экипаж были переданы нам Биржей, и нам было сообщено, что вы вместе с вашей Дланью исчезли на далеком пограничном мире вместе с людьми из Миколя и Биржи. Ваше неожиданное появление сейчас, не говоря уже о его характере, вызвало у нас изрядный переполох.
– Девять недель, – повторил Чин. – А кажется, жизнь прошла.
Коммодор откашлялся.
– Расскажите нам обо всем, что произошло. Расскажите, как сможете. Разумеется, наш разговор записывается.
– Конечно, – ответил он. – Я постараюсь.
И он рассказал им все, хотя это и заняло немало времени, не стесняясь даже, возможно, излишней обстоятельности. Он не обошел и кошмары Криши, поскольку ее память все равно должны были просканировать, так что он мог только подтвердить ее рассказ – в противном случае ее, возможно, посчитали бы просто сумасшедшей. То, что она искренне верила в то, что с ней произошло, не имело здесь никакого значения.
Когда он закончил, они устроили небольшой перерыв, и он выпил немного воды. После перерыва заговорила Святейшая Минь.
– Вы, разумеется, понимаете, что вы оба еретики, – сказала она.
– Святейшая, мои взгляды были всегда известны Инквизиции, и с тех пор они не изменились, – заметил он. – До сих пор это не мешало мне быть полноправным членом Длани. Что же до действительно еретических моментов в моем рассказе, то я, будучи Нулем, не мог быть им свидетелем. Равно как и Святая Мендоро, получившая травму в результате жестокой атаки весьма и весьма реальной злой силы – смею заверить вас в этом. Мы лишь докладываем о таких моментах, в точности так, как нам о них сообщали – хотя могу добавить, что, по моему мнению, и миколианцы, и биржанцы действительно видели то, о чем рассказывали. Полагаю, действия Маккрея служат тому подтверждением.
– Вы полагаете, что они действительно разговаривали с богами? – настойчиво спросила она.
– Я полагаю, что они сами считали именно так, – осторожно ответил он. – Не думаю, что их разумы – любого из них, даже Миколя, – могли по-настоящему видеть или воспринимать что-либо в том мире. Это как если бы слепой от рождения попытался воспринять нечто при помощи цветов, освещения и теней. Их разум дал форму вещам, в нашем понимании ее не имеющим, и придал голоса тем, кто не имеет в них надобности.
– А что вы думаете о заявлении Миколя, что мы якобы сотворены демонами, да еще с их помощью? – резко спросила она.
– Увидев собственными глазами, каким образом получилось, что мы стали подобными сосудами порока, и зная, что нам невозможно спастись самим, но лишь при помощи других – в особенности Церкви и ее Святых Ангелов, – я склонен считать это по меньшей мере правдоподобным, как бы неприятно мне это ни было.
– Вы опасный человек, капитан, – холодно ответила она. – Морок защищал вас во многих сражениях, но вы обманули его. Он думал, будто вы служите Святой Церкви, а вы оставили его демонам! Я нахожу весьма показательным, что чистейшие, лучшие представители вашей Длани погибли, и лишь вы и эта жрица, пребывающая на грани грехопадения, вернулись – целехоньки!
Его брови поползли вверх.
– Меня расспрашивают или судят? Если судят, то где следователь? Полагаю, у меня есть права, как у гражданина и военного офицера?
– Капитан… – вздохнул коммодор. – То, что произошло, произошло в мирное время, и вы в тот момент не были на службе. Вы являлись членом Длани Святой Инквизиции. Поэтому ваше дело находится в юрисдикции Церкви, а не светских или военных властей. Я здесь присутствую лишь как свидетель.
Он в изумлении взглянул на них.
– Но это беспрецедентно! Я не припомню ни одного случая, чтобы гражданина, даже состоявшего на службе Длани, привлекали к церковному суду. Неужели Мицлаплан так изменился за девять недель? Неужели изменен Завет Законодателя, выдержавший тысячи лет?
Ему никто не ответил, и он по очереди обвел их взглядом. Они чего-то боятся, внезапно понял он. Они в ужасе!
– Что-то случилось, верно? – наконец спросил он. – Что-то ужасное. Если уж ради меня пришлось изменить законы, то полагаю, что я имею право хотя бы знать, в чем дело?
– Капитан! – начал коммодор, но жрица перебила его.
– Довольно!
Военный наконец потерял самообладание, несмотря на присутствие вышестоящего лица.
– Святейшая, я не буду молчать! Этот человек прав! Если мы будем делать для него исключение, Закон падет, и мы станем не лучше прочих!
– Ваша дерзость может стоить вам больше, чем просто карьеры, коммодор, – предупредила она. – Вы очень близки к тому, чтобы сесть рядом с ним!
– Тогда так тому и быть! Я знаю, куда пойдет эта запись. И я доверяю тем, кто выше вас, судить мою душу. Если бы воинский устав мог изменять по своей прихоти любой офицер, ни один корабль не пролетал бы и дня, и флот перестал бы функционировать. Я не имею полномочий помешать вам забрать этого человека, но хотя я здесь скорее в качестве занавески, а не честного офицера и наблюдателя, я совершаю куда больший грех, позволяя вам такое! Я буду говорить!
Она была вне себя от гнева, но сумела сдержаться. Помолчав, она сказала:
– Очень хорошо, скажите свою замечательную речь. Можете говорить ему все, что хотите, это не имеет ровным счетом никакого значения.
Чин надеялся, что не ошибается в коммодоре. Запись разговора перед отправлением могли и исправить. Впрочем, на его корабле записи дублировались, и копии хранились не в одном месте.
Коммодор выглядел человеком, отлично знающим свое дело. Такими людьми не разбрасываются накануне войны.
– Вот до чего мы дошли, капитан, пока вас не было, – сказал офицер. – Еще десять дней назад подобной сцены никто и представить бы себе не мог. Великое равновесие разваливается у нас на глазах, со скоростью, ужасающей всех, кто хоть немного верит в него. В одиннадцати епархиях жрецы захватили власть и временно отменили права граждан. Сформированные ими отряды Инквизиции открыли беспричинный террор. Не менее десяти процентов флотских взбунтовались и убили своих жрецов. Некоторые из них, перейдя границу, совершили самоубийственный налет на корабли и планеты Миколя, чуть не развязав войну. В ответ Инквизиция арестовала и подвергла грубому ментальному контролю многих высших офицеров – даже тех, чья лояльность не подвергалась сомнениям, – а также видных коммерсантов, дипломатов и ученых. Те, кто любит свою Церковь, начинают приходить в ужас от ее действий, а на каждый роток платок не накинешь…
Эти известия ужаснули Ган Ро Чина, хотя он сразу понял, в чем тут дело. Только не здесь! подумал он. Не на Мицлаплане!
– Космолетчики, – наконец сказал он.
– Что? О чем вы?
– Первыми были космолетчики. Пилоты, которые поневоле проходят прямо сквозь эту дрянь. Она проникает в человека, разъедает его, высвобождает в нем все худшее. Инквизиция тоже много летает. Я видел, что они могут сделать – даже с рукоположенными. Сердцевина наша незыблема, так она устроена – но им и ни к чему разрушать сердцевину. Если мы перестанем верить друг другу, если будут потеряны открытость и уважение между жречеством и мирянами, вера перестанет быть нашим оплотом.
Он встал и взглянул в глаза маленькой жрицы.
– Вы заявили, что со мной будут обращаться как со жрецом, согласно церковному канону. Да будет так. По канону, Инквизиция не может вести расследование против собственных членов. Я требую немедленного слушания дела единственным, кто вправе судить Инквизитора, обвиняемого в ереси. Я требую суда Святого Ангела!
– Да как ты смеешь! Ни один мирянин не может быть удостоен Аудиенции! – кровь отхлынула от ее лица.
Но он не зря провел столько лет рядом с Маньей.
– Отчего же? Сейчас нет гражданского закона. Нет и закона военного. Если все, что осталось – это Священный Закон, я требую суда согласно ему! Меня можно обвинить в ереси, но если вы сейчас откажете мне, то, согласно Священному Закону, вы сами совершите еретический поступок, в присутствии свидетелей и с соответствующей записью в протоколе! Или, может быть, вы отвергаете и канон тоже? Если так, то это вы предались Аду, а не я, ибо если нет канона, то нет больше ничего!
Он обернулся к коммодору.
– Кстати, каким образом она добиралась сюда? Не через гиперпространство ли, сэр?
Коммодора тоже потрясли его слова.
– Настолько далеко я не могу заходить – но, по крайней мере, я могу исполнить ваше законное требование. Святейшая, мне очень жаль, но вы своим собственным решением отказались от ведения дела этого человека.
– И жрицы Мендоро тоже, – напомнил ему Чин.
– Да, да, вы правы. Святейшая? – коммодор вновь откашлялся.
Ган Ро Чину еще не приходилось видеть, чтобы человек был настолько взбешен и растерян одновременно. Наконец, она справилась с его логикой.
– Очень хорошо. Что скажете вы, доктор?
Доктор, дотоле бесстрастный ко всему происходящему, произнес:
– По моему мнению, Святейшая, разум этого человека – одновременно самый здравый и самый опасный из всех, что мне когда-либо встречались.
– Что ж, будь по-вашему, капитан. Я передам ваше прошение в канцелярию Святого Ангела этого сектора. Если будет на то воля Высокочтимого, вы получите аудиенцию. Что, разумеется, де факто означает рукоположение. Добровольное, заметьте. После чего вы, как Нуль, для прохождения обязательной хирургической и психохимической обработки будете возвращены в первоначальную инстанцию – то есть в мое ведомство.
* * *
Его отвели обратно в каюту. Но не прошло и получаса, как дверь открылась, и, к его радости, в нее вошел коммодор.
– Надеюсь, вы с визитом, а не насовсем, – сухо заметил Ган Ро Чин.
– Не беспокойтесь, капитан, – заверил его Агагувак. – Я, как капитан этого корабля, обладаю на нем высшей властью, и даже наши жрецы меня поддержали. Моя задача заключалась в том, чтобы выслушать ваше дело, и по окончании слушаний поступить согласно тому, что сочту правым. Многие из нас думают так же, как вы, капитан. Им не нравится то, что происходит, но они не знают, что делать. Все в ужасе, капитан. Мы без колебаний вступим в бой с флотом Миколя, но сейчас под угрозой самое дорогое – то, за что мы сражаемся. У многих из нас есть семьи.
– Я понимаю, – кивнул Чин.
– Тогда вы должны понять, что далеко не каждый может позволить себе то, что позволил себе я. Антитерранских настроений у нас всегда хватало, вы и сами знаете. Мы наибольшая по численности раса Мицлаплана, однако на высших уровнях Церкви терран всего один процент. Среди терран нет ни адмиралов, ни флотских офицеров – вообще, терране крайне редко занимают руководящие посты.
– Я всегда это знал. Именно поэтому я выбрал гражданскую, а не военную карьеру. По крайней мере, так я могу командовать своим собственным кораблем.
– Ну вот. Тогда вы должны понять, каково было многим наверху узнать, что с задания, на которое отправлялись, кроме двоих терран, еще старгин, месок и гноллка, вернулись только двое терран. Причем, вернувшись, доложили, что за единственным – и вполне понятным – исключением, все вернувшиеся на родину также были терранами. Многие из произошедших здесь инцидентов начались на терранских мирах и на кораблях под командованием терран. В некоторых участвовали и другие расы, но мы выделяемся из общего ряда. Вот почему сюда послали Святейшую Минь. Она известна своим фанатизмом, жесткостью и непреклонностью – иначе бы она не достигла своего положения, – так что вполне может в данном случае стать судьей, присяжными и палачом, избежав при этом обвинения в расизме. Вам здорово удалось ее обыграть, но вы нажили себе очень серьезного врага. Думается мне, вы выиграли лишь немного времени, не более того.
– Коммодор, я буду с вами откровенен. – вздохнул Чин. – Я готовился к смерти еще несколько недель назад, и до сих пор не могу поверить, что все-таки добрался сюда. Я здесь, потому что у меня осталось последнее задание, последняя миссия. Я должен убедить Святых Ангелов. Мы должны не допустить войны, после которой мы, наши семьи и наши потомки навечно окажутся под игом абсолютного зла. Святые Ангелы настолько отдалились от общества, что вся информация доходит до них лишь через цензуру таких вот Святейших Минь. При обычных обстоятельствах, я думаю, никто бы даже не стал посылать им доклада. Единственной моей надеждой было то, что рукоположение обязывает всех жрецов повиноваться Высшему Закону. Я полагал – или правильнее будет сказать, надеялся – что будет достаточно Криши. Она жрица и телепатка, так что они могли бы прочитать все из ее сознания и знать, что это правда. Но, похоже, и мне придется внести свой вклад. Не буду делать вид, будто мне наплевать, что со мной будет, но я все равно что живой труп; каждый выигранный мною день я отнимаю от Кинтара. Если потребуется, я пожертвую своим рассудком, жизнью и чем угодно, но Святые Ангелы получат полную, не приукрашенную информацию.
Коммодор кивнул.
– Теперь мне ясно, почему вы выжили, и за что получили свое звание. Немногие обладают вашим мужеством и самоотверженностью.
Капитан смутился и сменил тему.
– Что с Кришей? Как она?
– Ей пришлось несладко. Ее гипнотизировали, телепатически допрашивали и все такое. Они испробовали все, что могли, чтобы поколебать ее, но у них ничего не вышло. Она потрясла всех, кроме Святейшей Минь, которая до сих пор уверена в том, что ее запрограммировали миколианцы и подослали к нам, чтобы уничтожить нашу веру. Кстати, Святейшая Минь уверена, что вам не дадут аудиенции.
– Она сама установила правила и сделала формальное обвинение. Это отражено в протоколе. У нее нет выбора.
– Да, при условии, что ваше дело действительно попадет к Святому Ангелу. Как только вы покинете корабль, вы окажетесь в руках Церкви.
– Мне остается лишь уповать, что Тот, кто позволил нам дойти так далеко, не оставит нас и теперь. Когда она согласилась на то, чтобы я стал полноправным Инквизитором, я не мог поверить собственным ушам. Только чудо могло предоставить нам такой шанс.
– Надеюсь, вы правы, капитан. Я бы предпочел вести войну с демонами, а не с Миколем, зная, какую кошмарную цену нам придется заплатить. Гражданская война мне еще менее симпатична.
– Я думаю, что Миколи пока воздержатся от действий. Они тоже напуганы. И они больше не поклоняются бесам, они служат самим себе. Мне они не нравятся, их Империя – жалкая имитация, бледная тень владычества Кинтара, но я верю, что им тоже хочется спастись. Вы замечательный человек, коммодор. Держитесь подальше от этих черных областей и всегда поступайте по совести. Когда со мной покончат, надо, чтобы кто-то оставался самым опасным человеком в Мицлаплане.