-- Да... в десятый класс! - Федор Березин начал терять терпение.
-- Ха-ха-ха... -- не удержался юмон.
-- Чего ты ржешь?! - возмутился Федор Березин. - Чего ты ржешь! Все равно маленький!
-- Ну в общем, конечно, -- согласился я.
-- Не расскажу ничего! - обиделся Федор Березин.
Где-то в лесу перекликались шитики, да один раз почудилось, что гесион подал голос. Мы помолчали, прислушиваясь. Я стал дремать, прижимаясь к теплому катажининому боку. Иногда мне ее не хватало. Но последние годы я все чаще свыкался с одиночеством. Любить все же лучше на расстоянии.
-- Был маленьким, а дальше что? -- Я почувствовал, как Катажина подмигнула мне.
-- Ну в общем... - начал Федор Березин с трагическими нотками в голосе. -- Был такой случай: я в десятом классе учился, но уже был такой же здоровым и крупным, как сейчас
- Шкаф, одним словом? -- заметил Леха.
-- Скорее переростком, -- уточнил Сорок пятый.
-- Слушай! - возмутился Федор Березин. - Я тебе в морду дам!!!
-- Ладно, мальчики! - остановила его Катажина легким прикосновением. - Что дальше?
-- Да ничего!..
-- Ну говори!
-- Пусть он заткнется!
-- Хорошо, я помолчу, -- пообещал юмон.
-- Жили мы в Гореловке - наконец воодушевился Федор Березин. -- Туалет на улице, умывальник тоже. Даже душ - в огороде. Однажды встаю, а бежать в клозет облом. Я и сел на горшок брата - он, кстати, большим писателем заделался. Пишет о каких-то лунных вариантах, пожарах в метрополиях и прочее, в общем про землян. А у нас в поселке двери с роду никто не закрывал. Веник снаружи поставишь - и все дела -- то есть, хозяин дома. Только натужился, входит... постальонша. Что делать? Не вскакивать же голышом? Соседям расскажет - сраму не оберешься. Все знают, что я летчиком собирался стать. Я морду скорчил, вроде как даун, и бубню: -- Мама ту-ту... мама ту-ту... -- и слюни пускаю, пусть на брата думает, с которым, кстати, мы очень похожи.
-- И что дальше? - спросил юмон, у которого с юмором было не все в порядке.
Федор Березин терпеливо вздохнул.
-- А дальше... в школе меня так и прозвали: "Мама ту-ту..." Мало того, все пять лет в учебке меня звали Мама ту-ту. Только когда героя получил, вроде, как забывать стали. И то кто-то из друзей завернет в полк, все начинается заново.
Минут десять башня або сотрясалась от смеха. Я даже выглянул в окно, словно мы могли кого-то разбудить, но поселок по-прежнему был мертв: под звездный, мерцающим светом серебрились крыши, да Танаис - младший брат Фобоса, готовый рухнуть на Марс то ли через сорок миллионов, то ли через сто миллионов лет, сиял подобно огромной звезде, а на фоне осенней травы темнели купы деревьев и кустов.
-- А зачем ты всем рассказывал? - удивился Леха.
-- Так весело же... -- признался Федор Березин, -- где еще, как не в казарме, байки травить.
-- Ну насмешил, -- сказала Катажина, вытирая слезы и одновременно отодвигаясь от Лехи, который под шумок не прекратил ухаживаний.
Все сводилось к исследованиям Катажининой талии. Мне было наплевать, потому что Леху могли остановить только какие-то чрезвычайные обстоятельства, например, четвертование или вивисекция всех членов одновременно. И то, я думаю, не помогло бы.
Вдруг Леха стал трясти головой и ковыряться в ухе, словно туда залез таракан.
-- Что с тобой? - спросил я, решив, что Катажина незаметно пресекла его ухаживания, то есть врезала по уху.
Но оказалось все проще - сломалась его знаменита "ракушка". Пришлось Лехе срочно искать в своих волшебных карманах агрегат, похожий на шприц, и с его помощью высасывать из уха "ракушку". Леха повертел ее, повертел, достал из бездонных карманов новую и вставил в ухо.
-- Да что за черт? - удивился он, снова тряся головой.
-- А в чем проблема? - спросили мы с Федором Березиным.
-- Да жужжит и жужжит, зараза. Лопочет! Ничего не пойму. Новости забивает.
-- А где юмон? - как бы между делом спросил Федор Березин. Он все сразу понял. - Где это козлик?
Насколько я помнил, Сорок пятый смотался как раз в тот момент, когда мы стали смеяться. Водку он не пил, а армейский юмор его интересовал меньше всего.
Юмон появился как ни в чем ни была и уселся на свое место.
-- Ты где был? - спросил я.
-- По нужде ходил, -- ответил он, не моргнув глазом.
-- Врешь! - сказал Федор Березин. И в его голосе прозвучали металлические нотки. - Врешь ведь?!
Юмон молча уставился на нас своими бесцветными глазами. Ежик у него на голове отрос, и редкие волосики лежали на черепе, словно тощий блин на скороде.
-- Ну?! - произнес я. - Колись!
-- Шеф!!! -- вдруг заорал Сорок пятый. - Шеф!!! Простите наглеца!!!
Мы навалились на него втроем и обыскали.
-- Вот он! - торжествующе крикнул Федор Березин, вытаскивая из-под воротника рубашки как-то лепесток. - Передатчик!
-- А ну дай-дай! - потребовал Леха.
Он любил всякие новинки и разбирался в них, как в любимых женщинах.
-- Старье, -- сообщил он, разглядывая чип величиной с ноготь и соответствующего цвета - телесного.
Такой чип приклеивался к одежде или телу, получал энергию от него и увеличивал радиус действия нейтринного передатчика, который в данном случае был встроен в юмоне в качестве мозгового имплантанта.
-- Я все объясню! Я все объясню! - нервно повторял юмон.
-- А чего объяснять?! - удивились мы, немного расслабляясь.
Вдруг юмон изловчился, вырвал чип у Лехи и проглотил его.
Минуты две мы месили его, как тесто. Широкий охотничий диван благополучно подогнул ножки. Импровизированный стол из огромного пня откатился в угол. Под ногами звякали пустые бутылки. Наконец устав больше от того, что мешали друг другу, мы оставили юмона в покое и, тяжело дыша, расступились кружком. Катажина все это время с философским спокойствием курила и наблюдала за нами.
- На кого работаешь? - спросил я, наклоняясь над Сорок пятым.
Несмотря на наши усилия, мы его только слегка помяли. Камены были приспособлены и не к таким переделкам. Так что для него это была только разминка.
-- На наших, -- с готовностью сообщил он, облизывая разбитые губы.
-- Надо ему рожки отбить, -- посоветовал Лука, облокачиваясь на очаг и переводя дыхание. - Это не передатчик, это усилитель. Правильно?
-- Правильно, -- согласился юмон и легко сел, словно его и не били. - Я и брать не хотел. Да заставили.
-- Смотри, еще разжалобишь, -- заметил Федор Березин, возвращая пень на место и присаживаясь на него.
-- Ну и что, связь была? - спросил я, потом что это было самым важным. Если нас засекли, то надо было срочно уходить.
-- Временами, -- посетовал Сорок пятый, глядя на меня умоляющими глазами. - Как только вылетели, оборвалась, а потом снова появилась. - Он шмыгнул. - Похоже, базу... того... и спутники тоже...
Я почему-то поверил. Юмон производил впечатление искреннего человека, путь даже он и был чьим-то клоном. Правда, ситуация к жалости не предрасполагала - среди нас завелся предатель. Интересно, на чем его взяли? Неужели на семье?
-- Ну и бог с ней, со связью! - жестко заметил Федор Березин, давая понять, что дружба кончилась. - А рожки мы тебе на всякий случай вырвем, чтобы неповадно было.
Сорок пятый даже не сопротивлялся, хотя операция была болезненной. А потом, когда мы поставили его на ноги и Леха полил ему голову водкой, чтобы продезинфицировать раны, стал нас благодарить.
-- Слава богу, я от них отделался! Слава богу! Теперь я просто обыкновенный, рядовой юмон Дуракон сорок пять!
-- А кем был? - спросил я.
-- Дураком! Кем еще? - ответил он. А то они мне приказы сыпали каждые пять минут.
Шутка не прошла. Да и никто из нас не был настроен на сопереживание -- разве что только я, потому что знал о его семье.
-- Выпей, полегчает, -- сказал я. -- Шпион несчастный.
-- Спион, -- согласился он, превозмогая боль и слабо и радостно улыбаясь.
А рожки-то, между прочит, отбили ему обыкновенной бутылкой и кровищи было по колено. Мы налили стакан, и юмон, не поморщившись, выпил, хотя, как известно, юмоны не пьют от самого рождения. С другой стороны, возможно, лишившись рожек, Сорок пятый даже формально перестал быть юмоном. Федор Березин разорвал простыню на полоски, а Катажина перевязала юмону голову.
-- Дочку-то видел? - спросил я.
-- Видел, шеф, видел.
-- Слушай, не называй меня так. Какой я тебе шеф?
-- Слушаюсь, шеф.
На том и разошлись спать. Леха Круглов сунулся было с нами, но я спустил его с лестницы, и он удовлетворился обществом Федора Березина и Сорок пятого, который напился, наверное, второй раз в жизни. Первый раз, помнится, на звездолете "Абелл-085".
Они еще долго бубнили, допивая водку и рассуждая про жизнь и ее казусы. Больше всех распалялся Леха:
-- А я сразу говорил, что ты не наш!
А юмон возражал:
-- Теперь ваш - рожек-то у меня нет.
-- Зато ты этот... как его? Полиморфетен.
-- Как? Как? - спрашивал Федор Березин.
-- Поли... поли... мор... фенен... -- второй раз Леха слово произнести не мог.
Федор Березин стал откровенно задевать Сорок пятого:
-- Сколько тебе платят? Сколько?
-- Я работаю за убеждение, -- скромно ответил Сорок пятый.
-- Ух ты!.. - воскликнул Федор Березин. - Мы оказывается идейные!
Потом Федор Березин уронил свечу, и они долго ее зажигали. Потом звенели бутылками, ища водку, и курили какую-то дрянь. Наконец я уснул, прижавшись к Катажине, которая уже видела третий сон.
***
Росс как был, так и остался вечным попрошайкой. Разбудил меня ни свет ни заря, ткнувшись холодным носом в лицо.
Я попробовал от него отвязаться, буркнув, что мол, сейчас мы, как всегда пойдем гулять, но вдруг вспомнил, где нахожусь, при каких обстоятельствах, и сна как ни бывало.
Катажина спала, укрытая пледом. Ее лицо безмятежно белело в ранних сумерках утра.
Росс деловито уселся и наблюдал за мной с большим подкупающим интересом. Было такое ощущение, что он обожает меня всей душой. Вот если бы на меня все женщины так смотрели, подумал я, покидая постель.
Вместе с Россом мы спустились вниз и нашли Леху в закутке под лестницей.
-- Леха, -- потыкал его я. - Еда есть?
Он брыкнулся и что-то проворчал. Для приличия мы с Россом немного подождали.
-- Леха... -- снова позвал я. - Дай колбасы.
-- Какой колбасы?.. -- проворчал он невразумительно.
-- Которую ты спер из моего холодильника.
-- Холодильника? - сделал он глупое лицо.
-- Там еще водка была, -- напомнил я.
При упоминании о водке Леха проснулся окончательно.
-- Водки нет, -- сказал он, зевая и почесывая грудь.
Пахло от него, как от старой лошади.
-- Как нет?! - удивился я. - Там же наркоза на целый взвод?!
Росс все понял, потому что его уши от удивления взметнулись выше макушки.
-- Так нет, -- скороговоркой произнес Леха, снова заваливаясь на бок.
-- Э-э-э... Ты же вчера купаты набрал, -- напомнил я.
-- Пошел к черту, я спать... -- лягнул он ногой так резко, что мы с Россом едва отскочили в сторону.
-- Водку давай! - потребовал я, хватая и тряся его что есть силы.
-- Да нет у него водки, -- подал голос Федор Березин из-под секретера.
-- Почему нет?!
-- Потому что мы ее выпили, -- он перевернулся на бок и захрапел.
Один юмон не проявил к нашему разговору ни интереса, ни уважения.
-- Сволочи! - заметил я. - А ту куда глядел?
Впрочем, упрекал я его скорее под горячую руку -- юмоны могли жить без пищи и воды два месяца, и то это был не предел. И наверняка вчера вечером из жадности его обделил, потому что он был трезвым и в отличие от Лехи и Федора Березина, как белый, спал на диване.
-- А все по справедливости... -- Леха открыл один глаз.
Его плоская, круглая морда светилась, как земная луна, отражающая солнечный свет. Добавьте сюда еще и природное ехидство, и все станет ясно.
-- Ну?.. - спросил я, понимая, куда он гнет.
-- Кому баба, а кому... Ты же не захотел делиться...
Я бросился на него. Мы стали бороться. Здоров был Леха Круглов, хоть и маленький, а главное - ловчее. Пару раз он едва не кинул меня через плечо, но я его держал, а потом и вовсе отпустил - бороться по пьянке гиблое дело - нас обоих прошиб пот, а сердце колотилось где-то в горле. Федор Березин ржал, комментируя из из-под секретера:
-- Дави его, дави!
-- Пошли к черту! - выругался я. - Нажрались, сволочи, и я с вами.
В общем, как всегда, как обычно. Очень даже весело. Росс сам нашел остатки вчерашней трапезы. Звякнула посуда. Я развернул сумку: среди пустых бутылок и упаковок лежали ровно три колбаски. И то я думаю, что о них просто забыли. С чистой совестью я отдал Россу свою долю, а остальное понес Катажине, которая все еще спала безмятежно, как младенец.
Леха, конечно, сволочь, но я его таким люблю. Просто не даю наступать себе на пятки. И он это знает.
Стало заметно прохладно. Я подошел к окну, чтобы закрыть его, и загляделся: рассвет на Марсе, как и все циклические явления, начинался очень медленно и был долгим, словно жизнь. Луг перед домом купался в тумане, и сквозь него проявлялись очертания сосен.
Вдруг мне показалось, что одна из них сдвинулась с места. Ерунда какая-то, подумал я, как у Стругацких - шагающие, прыгающие деревья. Не может быть! Я даже потряс головой, чтобы проснуться окончательно. Чего только с пьяна не привидится. А потом вспомнил - сегодня же черная пятница и чудес со сдвигом времени никто не отменял, а значит, спать можно хоть до одной минуты третьего.
Катажина спросила сонным голосом:
-- Что там?
-- Ничего, -- оглянулся я. - Спи. Еще рано.
И вдруг она пронзительно и тонко закричала: "А-а-а!!!" Я отскочил в сторону - в окно заглядывало чудище. Если это был человек, то просто огромный. Этакая Гадзила. С минуту он глядел на меня. У него были глаза с вертикальными, как у козы, зрачками, и в этих глазах не было ни мысли, ни интеллекта, а одно животное равнодушие.
-- В сторону!
На крик со второго этажа, как чертик из табакерки, выскочил Леха. Он несся так, словно спешил в туалет. В руках у него был "ремингтон", уже не знаю с "сахен" или без "сахен", но в любом случае Леха на мгновение остановил гесиона, хотя стрелять из "ремингтона" в чудовище было самым бесполезным занятием, но Леха Круглов не знал этого. "Бух! Бух!"
-- Умри, гад!!!
Он мгновенно передергивал затвор и стрелял так быстро, словно из двустволки. "Бух! Бух!" На пол сыпались пустые гильзы. При этом самого Леху гнуло и качало, как березку под ураганом. Мало того, что он был пьян, так еще и стрелял из ружья, которое давало сильную отдачу. С "ремингтоном" обычно охотятся на слонов. В обыкновенном смертном человеке картечь делает дырку величиной с суповую тарелку даже если он в бронежилете первого класса. Я стоял чуть сбоку и видел, как картечь вылетали из гесиона вместе плотью. Но самое странное заключалось в том, что это плоть с чмоканьем возвращалась назад.
-- Леха! Пригнись! - крикнул я, готовый на этот раз применить чоппер по полной программе.
-- Сейчас! - злорадно произнес он, всаживая в огромное лицо гесиона еще пару зарядом.
Каждый раз из ствола вместе с картечью вырывалось полутораметровое пламя. Голова гесиона была настолько огромной, что не помещалось в створ окна, и Леха, видя, что его усилия не приводят к результату, норовил попасть и во второй глаз, который мы видели лишь частично.
Гесиону это быстро надоело. Одним движением он оторвал обе створки окна и сунул в комнату четырехпалую, как у Иисуса, руку. Однако ему приходилось шарить вслепую. И вначале у него ничего не получалось.
Катажина продолжала кричать тонко и серебристо. Леха понял тщетность своих усилий и, бросив "ремингтон", ствол которого раскалился, подхватил Катажину, которая, как истая женщина, просто на секунду растерялась.
-- Бегите! - крикнул я.
В этот момент гесион загреб. Каждый палец был, как бревнышко. Одно такое бревнышко зацепило большую дубовую кровать, смяло в ладони, и от кровати нее остались одни щепки. Мы шарахнулись в самый дальний угол. Путь к выходу был перекрыт. Надо было обежать вдоль перил, мимо камина и шифоньера с одеждой, который крушил гесион, и только потом попасть на лестницу.
Пока гесион разбирался с шифоньером, появились Федор Березин и Сорок пятый - их головы мелькнули между балясинами лестницы. Федор Березин сделал знак - мол, сейчас, сейчас, потерпите. Сорок пятый тащил стремянку. Они приставили ее к тыльной стороне перил. Первой спустилась Катажина. В любой момент я готов был применить чоппер, но, пока гесион шарил по ближним углам, явной опасности не было.
Вторым вниз сиганул Леха. Гесион сунул руку в глубь, и я ударил чоппером. Было такое ощущение, что гесион впервые почувствовал боль. Он выдернул руку так, словно ее ошпарили кипятком, задев при этом локтем за оконную раму, выламывая заодно и часть стены. Но то, что произошло дальше, напоминало взятие Бастилии. Гесион с ревом стал крушить стены. Башня або зашаталась, как при землетрясении. В стенах появились трещины, и посыпались камни. Древние балки, которыми мы с Катажиной любовались перед сном, рухнули вниз. Я едва отскочил в угол. В центре комнаты образовалась насыпь. Потолка не существовало. Вместо него на меня равнодушно смотрело огромное лицо гесиона. Он сунул руку. Я ударил чоппером, но не сильно, сберегая энергию и силы. Однако гесион только дернулся. Он научился терпеть боль. Должно быть, ему стало интересно, кто из жалкие людишек способен на такие действия. Я снова его ударил, но уже сильнее, рассчитывая, перепрыгнуть через перила на лестницу. Но он снова не убрал руку, хотя я ощутил странный запах - смесь серы и аммиака. Один его палец перестал шевелиться, и вообще, гесион стал менее ловким. Тогда я высунулся из укрытия и нанес удар в огромный глаз. Гесион взревел от боли, задирая к небу огромную голову. Я приготовился к решающему удару, чтобы ослепить гесиона окончательно. Но он просто смахнул четвертый этаж, и меня зажало между остатками дымохода и балкой. Я был оглушен и прежде чем успел освободиться, гесион накрыл меня ладонью и вытащил из развалин. Мне показалось, что я нахожусь в ковше экскаватора.