Большей проблемой для меня было найти тех мореходов Апрата, которые знали двухнедельную дорогу до архипелага. Наконец три корабля вышли в путь. Две фелюги и парусная галера поддержки. Я заказал капитанам еще и сахар, который на материке делался из сока деревьев. А у ксенолога было налаженное производство этой прелести в промышленных масштабах. Именно им он и приторговывал когда-то с редкими, рискованными капитанами Апрата.
Я появился снова у ксенолога, только когда дочери Ролл исполнился год. Вернувшийся Игорь, наплевав на все дела, беспробудно праздновал это событие. Я был вынужден выслушивать его радостные вопли:
– Вот помнишь! Ну, помнишь, я говорил, что у десантника не бывает семьи? Ну, помнишь же! Я вот теперь с семьей!
Оставив его радоваться и пропивать нашу казну, я полетел к фортам и обнаружил, что к постройке еще не приступали. Хотя, да… отмели под застройку были уже готовы. Чтобы покрыть весь Ис, нам нужно было пять фортов. И пять отмелей были видны светлыми блямбами на темной воде Великой Реки, истекающей из внутреннего моря. Ладно, протрезвеет – закончит.
Ксенолог встретил меня, просто ошеломив.
– Продай корабль! – потребовал он.
– Чего? – изумился я.
– Даже не один, а несколько. Я бы мог сам начать торговлю.
– Ага, и мне весь кайф обломать? – спросил я его. – У меня война на носу.
– Ну продай! – не унимался он.
В конце концов я согласился построить для него две фелюги и одну галеру, обучить для этих кораблей его людей и получить взамен по двойному весу изделий – сахара и украшений. По-русски это выглядело так. Восемьдесят человек приподнимали корабль. Вот и отгружали нам столько же, сколько могли поднять эти восемьдесят плюс еще столько же. Бизнес. Правда корабли и экипаж ему пригнали аж в следующий летний сезон.
Лето и зима прошли без особых происшествий. Линия обороны была закончена, и даже форты на реке, ощетинившись пушками, зорко следили за тем, кто и куда плывет. Мы богатели. На сахаре и украшениях. При грамотном маркетинге мы смогли сделать их вечно модными. И сахар, и украшения из жемчуга. Предприимчивые пассы тоже начали "штамповать" подобное и продавать, но наши украшения и стоили поменьше, демпинг, знаете ли, и качеством были получше, да и, как я уже говорил, зеленые раковины моллюсков встречались только возле берегов архипелага ксенолога.
Сахар мы продавали всем. Начали из лесных растений делать аналог чая. Обладающий легким наркотическим воздействием, со временем и он прижился на всем материке. Какое-то время мы были эксклюзивными поставщиками, пока опять те же пассы не попытались "догнать и перегнать" наших торговцев. На севере мы обнаружили другое растение, которое обладало уже сильным наркотическим воздействием. Боясь запускать его в оборот, мы вообще запретили местным жителям его рвать. Нам надо было самим сначала понять: хотим мы, чтобы такая гадость ходила у нас, или нет. Тем более что эту травку можно было исключительно жевать или заваривать.
Мы торговали с северными племенами и странами не только шкурами и кожей. Караваны металла и изделий уходили горными дорогами в их сторону. Пришлось ставить не одну, а три горные крепости. Они были разорительны для нас, и мы заставили самих купцов оплачивать их содержание. И наших купцов, и северян. Деньги были нужны, как воздух. Не верьте тем, кто говорит, что при рабском труде все так просто. Сказал: идите стройте – и все ломанулись и начали строить. Ничего подобного. Одно обеспечение даже рабского труда влетало в такие деньги… Охранение, продовольственное обеспечение, руководство… и прочее требовало столько, сколько армия чернорабочих. А сэкономить ни на чем нельзя. Сэкономишь на охране – сбегут, собьются в кучи, начнут куролесить. Сэкономишь на руководстве – и тогда они тебе настроят такого, что потом не исправить. Ну, а про обеспечение я просто молчу. Только принудительно щадящий режим позволял нам сократить смертность среди рабов.
Вы считаете рабский труд дармовым? Как бы не так! У нас просто выбора не было. Там, где нужны были армии рабочих, мы пригоняли армии рабов, и по ходу дела и они, и мы учились, что и как надо делать. Так что то на то и выходило, если бы мы нанимали огромные армии трудяг, а не эксплуатировали военнопленных. Только одна загвоздка была для любителей сказать "А что же не нанимали?". Не было на всем материке столько рабочей силы, чтобы мы могли ее нанять. И времени не было. Ведь война на западе и грозящее нападение с северо-востока нас гнали вперед невиданными темпами. Деньги были нужны на все. Даже банальное – закупить для осажденного города продовольствие у свободного населения – было подвигом. Уж про действующие армии и ополчение я вообще молчу. А отнимать мы не рисковали. Во время войны да еще в тылу иметь недовольных? Никакая божественность не спасет от крестьянских вил в одно место.
А на западе шла самая страшная и жестокая война. Ворота Иса уже трещали. Пассы даже не скрывали, что продают дикарям оружие и порох. Мы только руками разводили. Со злости Игорь уже хотел начать плановые провокации пассов, но у меня был план получше.
Пришло время, и я бросил на стол совета маленький серебряный диск.
– Что это? – спросила вновь похорошевшая Ролли.
– Один инт, – сказал я, пожимая плечами.
Игорь и Атаири поняли все и зааплодировали. Королева тоже поняла, что у нас теперь есть своя валюта. Через минуту и Ролли взяла в руки монетку и спросила:
– Это деньги? Наши?
Я кивнул и сказал:
– Наши.
– Зачем? – удивилась она.
– С завтрашнего дня во всех главных домах городов и поселков начинается обмен денег морского народа на наши инты. А через три месяца на территории Тисской империи прекращает ходить валюта морского народа.
– Как будет проводиться обмен? – спросил Игорь.
– Один к одному, – ответил я.
– А спустя три месяца за монету пассов не дадут и куска металла, – догадался Атаири.
Все переваривали новость.
– Хватит для обмена? – спросил Игорь.
– Должно. Даже в этот момент продолжается штамповка этих монеток.
– Здесь портрет Инты, – заметила королева.
– Да, портрет Первого короля. Он будет на монетах всех величин.
– Каких величин? – спросила правительница разоренного Апрата.
– Скоро наше население будет чуть грамотнее, и мы начнем штамповать большие монеты достоинством в две, три, пять таких монеток.
– Я поняла, – сказала Ролли.
Королеве пришлось объяснить, зачем нужны другие монеты – более высокого достоинства. Чтобы мешки с деньгами не таскать.
Самый главный вопрос задал Атаири:
– А что делать с монетами морского народа?
Я переглянулся с Игорем и сказал:
– Смотря на что мы рассчитываем. Если просто ослабить их, то тогда надо оставлять себе часть денег. А если завоевывать будем, то нужно следующее… Скупать провиант, оружие и все, что более-менее может помочь в войне. Весь металл пусть идет к нам. Пусть у них ничего не останется для продажи дикарям. Но главное – это провиант. Сначала по нормальным ценам; потом, когда начнут уже с неохотой продавать запасы, повышать цены. Но все это надо закончить до конца лета, ну, до середины зимы максимум. Они торговый народ и погонятся за наживой… У них не останется, чем кормить солдат. Если нам не хватит денег, надо предложить обмен всем купцам. Пусть меняют свои монеты на наши. И мы снова отправим их нашим купцам в Горге. И запретим что-либо продавать за деньги морского народа. Только за наши инты. И обменивать их прямо в лавках. А потом закупать на деньги морского народа у них провиант и отправлять его на склады Тиса и Ристы. Курс, понятно, поставим самый отмороженный.
– Валютная интервенция, – сказал Игорь.
– Хуже! – сказал я. – Война. Самая настоящая война. Оголодавший к концу следующей зимы народ либо свергнет правителей, либо пойдет войной на нас. Мы, по их мнению, самый богатый сосед. Мы должны быть готовы. Пошлите гонцов к северным варварам с предложением за деньги воевать на нашей стороне. Нанимайте всех уже с начала зимы. Поощряйте предателей Наема. Пусть они приходят воевать за наши деньги и за нас. Пустите слух, что принц Наема стал героем нашей страны и что он героически обороняет Ворота Иса и немало за это имеет в денежном эквиваленте.
Сказать, что такими перспективами я шокировал всех, – это ничего не сказать. С совета все расходились с блуждающими улыбками на лицах. Я остался в тронном зале.
Это было еще в начале лета. Мы немедленно стали покупать весь провиант в Пасской империи. Даже умудрялись семенной запас скупать. Тис был забит под горло провизией. Она обесценилась до жуткого предела. Боясь, что наше сельское хозяйство из-за нерентабельности накроется, мы выделили субсидии в нашей валюте на развитие бизнеса. Пока только в Тисе, Ристе и Торке появились птицефермы, чего мы давно ожидали. Стали развиваться другие виды сельского хозяйства. Мясные ящеры теперь кормились чуть ли не тем же, что ели сами люди. Я был в шоке, увидев, что керов кормят отборным зерном. От него они становились толстыми и неповоротливыми. Я запретил это делать, приказав снова выпускать боевых лошадей пастись в поле.
К середине лета мы сделали мощную товарную интервенцию за счет сахара, полученного за корабли у ксенолога. Продавали в Горге только за нашу валюту. Успели продать, пока опомнившиеся правители пассов не запретили на своей территории торговлю за наши деньги. Все шло по плану. Караваны продуктов, металла, орудий и пороха втекали в наши города и там оставались. Правители пассов осознали, что все кончено, когда торговцы заключили с нами договоры на еще не родившийся урожай. И хотя пошли запреты за запретом, торговцы умудрялись северным путем в обход кордонов, выставленных против них, дотаскивать свой товар до наших горных крепостей. Там с ними и рассчитывались, не забывая взять дань за торговлю на нашей земле. Анекдот.
Торговый люд пассов, раньше так помогавший своей родине богатеть и процветать, теперь продал ее с потрохами нам. У них не было ни единого шанса. Голод должен был вот-вот наступить.
Я почти был счастлив, видя, что десять тысяч северян и двадцать тысяч наемцев перешли границы и оделись в нашу форму. Немедленно всех направили на ВТС. Гарнизоны ломились от войск и запасов. Теперь, получая пятнадцать – тридцать монет, мои гвардейцы могли не вылезать из поселковых кабаков, где все значительно подешевело.
К середине зимы, когда дороги расползались, не успевая просохнуть в редкие солнечные дни, я прибыл на ВТС. Разведка вовремя доложила, что семидесятитысячная армия без всяких видимых причин выдвинулась к нашим рубежам вдоль Иса. Еще пятьдесят тысяч пошли в горы. Наши крепости были готовы к приему "гостей". В них, по последним данным, было не менее двадцати тысяч солдат. Ну а про ВТС я вообще молчу. Противник здорово недооценивал вместимость закрытых районов. В резерве, укрытые стеной и рвами ВТС, у нас было спрятано ни много ни мало шестьдесят тысяч воинов, половина из которых были наемниками. Но самый главный сюрприз мы припрятали во втором эшелоне. Десять тысяч всадников. Пять – это апратцы, пять – наша гвардия вперемешку с благородными жителями Атиса и Ворот Иса. Кроме них, лагерем в пятидесяти километрах от гор и ВТС стояла тридцатитысячное ополчение. И всего этого мы достигли, почти не снимая солдат с нашего западного фронта.
Мы ждали.
Глава 15
Когда дожди пошли на убыль, мы дождались. Я был на ВТС и командовал обороной. Без объявления войны, без предупреждений или провокаций с нашей стороны ВТС была обстреляна несколькими сотнями орудий. Место канониры врага выбрали грамотно. До них наши пушки даже нового образца добивали только с совершенно непредсказуемым попаданием. Я прекратил ответную стрельбу и убрал с пробиваемого участка войска.
Ну, к вечеру они смогли проделать брешь и пустили вперед рабов – засыпать рвы. Мы посекли их из орудий. И тогда они бросили пехоту. Она своими телами засыпала ров и подошла почти к пролому. В это время с нашей стороны заговорили уже мушкетеры. Положив бестолково весь самый первый и мощный вал своей атаки, противник вступил в рукопашную, и наступление завязло у пролома. Видя некоторый успех, к наступающим подошло подкрепление из глубины. Еще тысячу я бросил на подавление наступления. Подавили. Вслед отходящему противнику понеслась картечь.
Наступили ночь и отдых.
В первый день штурма мы потеряли около пяти сотен солдат, из которых та, самая первая, сотня мушкетеров. Мы, конечно, жалели их и клялись отомстить. Я особенно. Еще бы, столько денег вбухали… Не обращайте внимания на мой цинизм.
Утро второго дня началось с атаки их конницы. Прикрытые туманом с Иса, они подошли вплотную и уже хотели атаковать, но… Вновь вырытые рабами за ночь рвы положили не меньше полусотни керов и их хозяев. Пассы все равно прорвались к пролому, наспех плохо заделанному ночью. Пушки, бившие почти в упор, конечно, произвели должные разрушения в рядах врага, но огромная толпа прорвалась за стену. Потом, после подсчетов, было выяснено, что за стену к поселкам обеспечения прорвались почти три тысячи всадников.
Вот только встречал их там десятитысячный корпус всадников, построенных в боевые порядки. Пассы уже не смогли отступить… Да какое там отступить! У меня бы тоже ноги подкосились при виде десяти "коробок", по тысяче всадников каждая, надвигающихся на меня – медленно, с нарастающим ускорением – и разворачивающихся в широкий для атаки фронт. Продолжая бить противнику в спину из развернутых внутрь орудий, мы положили и остаток конницы. Остальных добивала наша гвардия. Апратцы и атисцы считали ниже своего достоинства добивать побежденных врагов. Они нарушили мой приказ живых не брать, но я простил им это за последующие заслуги.
Пехота пассов, последовавшая за конницей в пролом, была жестоко удивлена тем, что увидела. И под канонаду с нашей стороны пехота в панике отступила.
В первые два дня войны пассы потеряли тринадцать тысяч бойцов.
Они отступили и начали методичное разрушение наших укреплений. В конце концов остался только Первый форт. Я был в нем. Я приказал флоту прикрывать нас и сам командовал обороной. Это был уже шестой день войны. Я был вымотан чрезвычайно, но стимуляторы делали свое дело. Среди разрушений, взрывов, свиста каменной крошки, которая ранила, наверное, больше людей, чем прямые попадания, я, казалось, сходил с ума. Я чувствовал, что мой мозг от каждого потрясения стен словно колеблется в черепной коробке. Бред, конечно, но головные боли после этого штурма еще несколько лет преследовали меня при каждом стрессе. Несмотря на сильнейшую боль и усталость, я держался, не давая покинуть форт своим бойцам. Укрывая роту в подвале во время обстрела, я немедленно выводил ее наверх после того, как пушки противника смолкали. И снова штурм, и мы отстреливались. Сколько было рукопашных схваток, мы уже не считали. Мое лицо с кровоточащими ранами, наверное, испугало бы любого. Я бы сам себя, в зеркале увидев, испугался. Но зеркал на Первом форте не было. Нечего им там было делать.
Мы удержали рубеж. И, наверное, я как его командир сыграл не последнюю роль.
Постоянные атаки пассов привели к тому, что от наших укреплений ровным счетом ничего не осталось. Там, словно линией, разделяющей своих и чужих, возвышались груды камней и остатки стен. Обороняли даже этот сомнительный рубеж.
Прилетел наконец Игорь. Восхитился тем бедламом, что мы наворотили. Получив приказ вести в атаку наших бойцов на помощь почти прорванной линии обороны на севере, он сделал проще… Он выиграл войну.
Он поднял капсулу и повел ее на батареи врага. Положив три ракеты, он, собственно, их и уничтожил. Потом он сделал круг почета, распугав конницу пассов, и полетел выполнять приказ. Когда подошли мушкетеры и кавалерия, мы уже с час дурью маялись, загорая в лучах редкого зимнего солнца.
На седьмой день войны мы от обороны перешли в наступление. Я вел войска, хотя до тошноты надоело нюхать пороховой дым. Игорь, предлагавший мне отдохнуть с ним в Тисе, улетел один. Он сказал, что передаст радостные новости и скоро вернется.
У меня к началу похода на север было пятьдесят тысяч пеших воинов и около семи тысяч верховых. В Горге, встретив невероятное сопротивление, я – лично, с излучателем в руках – повел отряды на улицы города. Господи… На одной улице могло быть до десяти баррикад. Город защищали все. И взрослые, и дети. Мы были жутко разочарованы тем, что нам досталось после штурма. Из двадцатитысячного населения города в живых осталась половина. Самая голодная половина. Они принимали из наших рук еду и уже не брезговали. В Горге мы оставили гарнизон и двинули на следующий торговый город.
Спустя три месяца мы подошли к столице. Нас оставалось меньше сорока тысяч. И тут я понял, что все до этого было цветочками. Пассы сохранили армию. Шестьдесят тысяч ополчения и регулярных войск встретились с нами в чистом поле.
Пощады никто не просил. Наши двести пушек рвали металл кирас и впивались картечью в тела. Я не пускал пехоту, пока враг не достиг батарей. И потом я повел в бой гвардию. За нами потекло остальное воинство.
Мы отбили батареи. Мы встали у орудий. Мало кто умел обращаться с ними. А канониры полегли, защищая своих чугунных товарищей. Зарядив сколько-то орудий, мы дали сигнал нашим отступить за бруствер. И вжарили в упор единым залпом. Мы остервенело чистили стволы и заряжали снова. И еще один выстрел успели сделать, прежде чем пришлось снова стрелять из излучателя. Уже не успевали заряжать пистолеты и ружья. Сломав мечи и сабли, дрались прикладами и ножнами. И с кулаками бросались на пики. Но снова освободилась батарея, и я вновь приказал заряжать орудия. Снова мой помощник замахал флагом и затрубил, требуя отступления за орудия. И мы зажгли порох в каналах. Грохот – и миллиарды осколков металла понеслись вперед, снося врага сотнями.
Я уж не знаю как, но мы победили…
Я сидел посреди трупов на уже остывшей пушке и глупо смеялся, глядя на свои трясущиеся потемневшие руки. В это время солнце заслонила тень и наша капсула села на поле, придавив посадочной платформой с десяток трупов.
Люк открылся, и вниз спрыгнул Игорь. Неудачно. Он поднялся, весь перепачканный кровью, и сказал:
– Знаешь что… В Ристе даже я такого не делал.
Я был благодарен, что именно он взял командование армией… Хотя какая к черту армия… Нас осталось меньше пятнадцати тысяч… точнее, почти восемь тысяч пеших и пара сотен гвардейцев на пьяных от кровавого запаха лошадях-керах. И ополчение, из которого многие свой первый бой приняли именно там.
Игорь из главного излучателя капсулы снес и ворота столичной ограды, и кусок стены. Прошелся над ней, сжигая пороховые склады и орудийные расчеты.
Столица, на радость нам, почти ничего не соображающим от слабости, окуталась дымом, и сотни страшных взрывов прогремели в тот вечер и ночь в горящем городе.