Да, думал я, лёжа возле домашнего огня, я пока ещё очень мал, но у меня уже есть лук, и я при его помощи уже добыл своего первого кролика. Потом, когда я вырасту, то буду, как и отец, заманивать бизонов. Буду скакать на лошади, выкрикивать Заветный Клич – и стадо повернёт ко мне. Бизоны будут уверены, что я не человек, а потерявшийся телёнок, они будут бежать за мной, а я буду кричать, нахлёстывая лошадь, потом, у самой пропасти, резко сверну, а потом…
Потом всё будет хорошо, если только сейчас я не умру. Ведь я болею уже пятый день, я слаб как отсыревшая тетива. Лежу, грызу луковицу сушёного камаса – и слёзы сами собой катятся из глаз, язык опух от горечи… Но мама говорит, что это хорошо, что камас изгоняет злых духов.
Вдруг бесшумно откинулся полог, и в наш вигвам вошёл незнакомый старик. Он был одет в белую рубаху из оленьей кожи, расшитую белыми иглами дикобраза, белые штаны с длинной белой бахромой, белые гетры и белые мокасины, украшенные белым бисером. На плечах у незнакомца была наброшена шкура священного белого бизона… и лишь только большая ивовая корзина, которую держал в руках незнакомец, была не белого цвета – ведь даже и лицо у него, у этого незнакомого старика, было белее снега! А волосы… Их вовсе не было, старик был выбрит наголо. О, ужас! Разве такое возможно, подумал я тогда и сразу весь задрожал. Ведь я тогда подумал ещё вот что: волосы – это знак жизни, и человек теряет их только вот как: или в бою вместе со скальпом или в огне погребального костра. А этот старик… А, догадался я, вот оно что! Вот почему наши собаки не учуяли его и не залаяли при его приближении, вот почему он выбрит наголо и, главное, вот для чего ему эта корзина – чтобы посадить в неё меня! Подумав так, я очень сильно испугался, но всё-таки сделал вид, будто ничего не понимаю, приподнялся на локте и, как учил меня отец, воскликнул:
– Кайи! Мой огонь – твой огонь.
Старик едва заметно улыбнулся – как енот, – поставил корзину и медленно опустился к огню. Я отрезал большой кусок пеммикана и подал его гостю. Старик благодарно кивнул и принялся лениво жевать угощение. Я отвернулся, я не мог на это смотреть. Потому что вот уже четвёртый месяц как в нашем племени свирепствует голод. И это неудивительно! Ещё весной мы видели, как над нашим посёлком кружил Злой Ворон Йель и склёвывал коросту с собачьей кости. После этого мужчины дважды уходили за бизонами, но возвращались ни с чем. Да и теперь… О, великий Ваконда, даруй им удачу! И огради меня от белолицего, подумал я…
Но тут старик откашлялся. Я опять посмотрел на него. А старик посмотрел на меня, подслеповато прищурился и сказал:
– Птармиган! Ты добрый, смелый мальчик. Великий Ваконда желает забрать тебя к себе. Ты готов?
Я поплотней зарылся в одеяла и тихо спросил:
– Но зачем? Здесь моё племя и моя земля.
Старик покачал головой и сказал:
– Нет, Птармиган, ты ошибаешься. Твой дух больше не желает оставаться здесь, он рвётся прочь. И ты уже не чувствуешь дыхания здешней земли, и не видишь, как растёт трава, не понимаешь, о чём шепчет ветер. Значит, ты здесь чужой. Ведь так?
Я вздрогнул. Да, пять дней тому назад я шёл вдоль берега и видел, как над дальней излучиной реки кружат стрекозы. А ещё я слышал, как на дне возле коряги ворочается сом. И я знал, что за пригорком, в хворосте, дремлет гремучая змея – она была не голодна и, значит, не опасна. То есть тогда всё было, как всегда.
А потом вдруг наступила пустота – полнейшая; я не видел, не слышал, не знал ничего! То есть, конечно, что-то я ещё видел, но разве это зрение?! И разве это слух, и разве это знания для того, кто собирается стать настоящим охотником?! Я испугался, побежал домой и рассказал всё, как есть. Мама погладила меня по голове и успокоила:
– Ты просто заболел. Это пройдёт. Ложись, сынок. Я вылечу тебя…
– … Нет! – прошептал белолицый старик, перебив мои мысли. – Ты не болеешь. Ты просто уходишь отсюда. Так пожелал Ваконда. Дай мне руку!
Я задрожал и отшатнулся от него. Ведь если я сейчас поддамся его уговорам, этот страшный старик сразу затолкает меня в свою ужасную ивовую корзину и унесёт в Страну Песчаных Холмов! Там вечный мрак и пустота. О, ужас! Я прошептал Единственное Слово и попытался превратиться в муравья… но из этого ничего не получилось. Значит, силы действительно покинули меня. Старик улыбнулся и сказал:
– Ваш знахарь глуп и ничего не видит дальше собственного носа. Нет никакой Страны Песчаных Холмов, а есть только Долина Счастливой Охоты. Я отнесу тебя туда. Дай мне руку, Птармиган!
Я сжался в комок и прислушался. В посёлке было тихо, и только где-то далеко, на лесной опушке, тоскливо выл койот. Где мама? Раньше я за тысячу шагов мог уловить её дыхание, а вот теперь… Темнеет. Мама вот-вот должна придти. Она прогонит старика! И, значит, нужно не спешить, вести беседу, ждать. Я успокоился, спросил:
– А какова она, эта Долина Счастливой Охоты?
– Ха! – воскликнул старик и причмокнул губами. – Долина Счастливой Охоты – это самое лучшее место на свете. Не сомневайся, Птармиган. Вставай! А если у тебя нет сил, то я помогу тебе. Дай только мне руку. Дай!
Я отшатнулся от него, прижался в угол и подумал: о, Великий Ваконда, огради меня от белолицего! О, Великий Ваконда, пришли ко мне маму!
Но Ваконда молчал. Старик же радостно сказал:
– О, я так и думал, ты любящий сын! Ты не хочешь расставаться с мамой? Ну что ж, тогда мы подождём её. В моей корзине вполне хватит места для вас обоих! – и он снова улыбнулся как енот.
В посёлке было тихо. Солнце зашло, стало быстро темнеть. Вдруг я услышал мамины шаги. Это была её походка! Сейчас она войдёт, старик схватит её… Нет-нет! Я не выдержал, вскочил и воскликнул:
– Кайи! Я согласен! Твоя дорога – моя дорога, – и подал руку белолицему.
Старик негромко рассмеялся, схватил меня, втолкнул в корзину… И мир сразу исчез, всё скрылось в непроглядной темноте.
… С тех прошло шестнадцать лет. Я вырос в Долине, я счастлив. Мне дали новое, мужское имя – Медвежья Лапа. Я лучший воин в племени, у меня красивая и работящая жена, два сына, дочь, сто двадцать лошадей… Но одного я не могу простить себе – того, что я в тот вечер не дождался мамы.
Остров Ламушир
Мы – белолицый народ. И наши предки были белолицыми. У нас густые, курчавые бороды. А у чужемов нет бород и лица у них цвета мокрого песка. Мы здесь жили всегда, а вот теперь мы здесь умираем. Но это не из-за болезней или голода. Это чужемы убивают нас. Их много, и они очень сильны. Пять наших островов уже захвачены чужемами, и только в прошлом году они сожгли шестнадцать наших стойбищ. Что нам делать? Бежать? Но ведь это наши острова! Здесь живут души наших предков. А ещё у нас есть надежда, что очень скоро к нам на помощь придёт наш старший брат – народ явван.
Явван такие же, как мы – у них белые лица и густые бороды, они одеты в меховые анараки и в сапоги из нерпы. В руках у каждого яввана по огненному грому, в ушах, как и у нас, серебряные серьги. Они идут к нам на больших байдарах, я уже много лет всё отчётливее и отчётливее слышу всплески их вёсел по быстрой воде.
Но первыми к нам в стойбище пришли чужемы. Чужемы ходят не на вёслах, а под парусами – это для того, чтобы красться неслышно, как тени злых духов. И всё-таки, когда в рассветных сумерках их джонка появилась в нашей бухте, наш посёлок был уже пуст. Я слышал, как ветер свистел в их парусах, и потому ещё с вечера превратил все племя в камни. Да я и сам бы тоже превратился в камень, я ведь прекрасно знаю, что бывает с теми, кто попадает к ним в плен: чужемы отрубают людям головы, засаливают их в бочках и отсылают своему князю в знак удачного похода. Когда человеку отрубают голову, он, перейдя в Иной Мир, уже не может найти дорогу к Заветному Стойбищу. Это очень страшное наказание!
Однако я не стал превращаться в камень. Я даже не вышел из своей хижины, я продолжал дожидаться явванов. Я слышал их вёсла уже совсем близко. Я верил, что они спасут меня – ведь я их брат, – и я тогда смогу расколдовать своих сородичей. А после мы – и люди, и народ явван – перед тем, как устроить победное пиршество, вытащим чужемскую джонку на берег и подожжём её вместе с телами убитых чужемов, я воспою хвалу Великому Окикурими…
Но наступил рассвет, а байдары народа явван не пришли. Зато в бухте уже стояла чужемская джонка. На её палубе вдоль борта толпились чужемы – бритоголовые, одетые в цветастые халаты, у каждого за поясом по два меча. В былые годы люди затаились бы среди обломков скал и, подпустив врагов на пятьдесят шагов, перестреляли бы их всех до одного отравленными стрелами. А теперь такое не получится, потому что в последние годы чужемы под свои халаты стали надевать панцири из закалённого железа, стрелы их не берут. Как нам теперь с ними сражаться? Наши стрелы бессильны перед закалённым железом. Но и чужемскому мечу с камнем тоже не справиться. Вот потому-то я ещё с вечера и превратил своих сородичей в камни, а теперь неподвижно сидел в своей хижине и через откинутый полог наблюдал, как чужемы сходили на берег. Двадцать четыре воина во главе с буси поспешно развернулись в линию и двинулись к посёлку. Буси шёл впереди, поигрывал боевым железным веером и то и дело поглядывал по сторонам. Я сотворил молитву Великому Окикурими и окончательно успокоился. Я был одет в свой лучший халат из шкурок розовой чайки, свитый перьями внутрь и отороченный мехом калана.
Они дошли до стойбища и стали заглядывать в хижины – везде было пусто. Заглянули ко мне. Я сидел у огня. Буси гневно вскричал:
– Эй, мохнатый, где твои сородичи?
Я сказал:
– Я превратил их в камень.
Буси прищурил свои и без того узкие глаза и спросил:
– Ты что, колдун?
– Нет, – сказал я, – я тойон. Старший в стойбище.
– Ха! Это хорошо! – воскликнул буси и вошёл ко мне в хижину.
Он знал – теперь он в безопасности. Великий Окикурими не велит убивать гостя, даже если это твой заклятый враг. Я так и поступил – не шелохнулся. А буси тем временем передвинул циновку и сел на самое почётное место, заслонив своей спиной идола, потом достал из ножен меч и положил его слева от себя рукоятью ко мне. Гость намеренно оскорблял хозяина! Но я и бровью не повёл. Тогда буси оглянулся на своих воинов, толпившихся у входа, и приказал:
– Идите в сопки, ищите. На берегу тоже ищите. Особенно на берегу, там, где прибой. А я здесь подожду.
Они ушли. Оставшись с буси вдвоём, мы долго молчали. На острове было тихо. Я слышал, как всё ближе и ближе ударяли по воде вёсла воинов явван и улыбался. Буси не выдержал, злобно спросил:
– Тойон, где ты спрятал своих сородичей?
– Я же сказал: я превратил их в камень, – ещё раз сказал я ему. Потом не удержался и добавил: – Теперь ты не сможешь отрезать им головы.
Буси засмеялся и сказал:
– О, ты колдун, тойон! Так, может, это ты напустил на море такой густой туман, что нам три дня пришлось в нём плутать?
– Да, – кивнул я, – это так. Я напустил этот туман.
– Лжец! – рассердился буси. – Такого не бывает!
Я на это промолчал, только пожал плечами. Зачем спорить с глупцом? Буси нахмурился и продолжал:
– Я знаю, вы умеете по целым дням прятаться под водой, пережидая наш набег. Однако на этот раз мы не торопимся. Мы не уйдём отсюда до тех пор, пока не разыщем вас всех. И всем отрежем головы! – и тут он злобно рассмеялся.
– Не смейся, – сказал я, – а лучше уходи, пока ещё не поздно. Народ явван идёт к нам на помощь. Явван уже близко. Великий Окикурими несёт их байдары по быстрой воде.
– Явван? – удивился буси. – А кто это такие?
Я рассказал. Буси долго молчал, потом сказал:
– Пусть так, пусть даже и на самом деле есть такой народ. Но если у него и действительно имеются ружья, то это скорее наш брат, а не ваш.
– Но они белолицы! – воскликнул я. – Они…
– Они могучи! – перебил меня буси. – А вы кто такие? Вы трусливые и слабые дикари. Так что если явваны когда-нибудь и придут на эти острова, то они назовут своими братьями совсем не вас, а нас, потому что мы тоже могучи. А знаешь, что будет потом? Явваны станут отрезать ваши головы и отсылать их своему князю, а их князь будет требовать от них всё новых и новых ваших голов, так как они будут для него в большую диковину. А мы… Мы, как тебе известно, в последнее время не всех убиваем. Твои сородичи на Большом Острове покорились нам и теперь мирно промышляют нерпу, вялят рыбу и славят нашего благодетельного князя.
– Они рабы! – гневно воскликнул я. – А мы свободны.
– Вас уже нет, – ответил буси, – или вот-вот не станет.
Я усмехнулся и сказал:
– Да, вы можете всех нас убить, но останется наша земля, которая будет жить вечно, а на ней – духи наших предков.
– Нет! – тут он даже мотнул головой. – Здесь будем жить мы! И духи наших предков будут жить вместе с нами. Наши духи расправятся с вашими так же легко, как мы сами расправились с вами самими.
Я не ответил ему, я прислушался. Вёсла явванов торопливо хлопали всё ближе. Я зажмурился… и увидел четыре байдары, а в них вооружённых воинов явван. Теперь я наконец мог как следует рассмотреть их лица, увидеть их огненные громы, которыми они пользуются вместо луков и копий, и оттого народ явван непобедим. Кроме того, народ явван, теперь я это видел совершенно ясно, красив и бородат, все воины у них высокие, крепкие. Мне стало хорошо и я сказал:
– Когда мы вас всех перебьём, здесь, рядом с нами, будет жить народ явван. Духи их предков войдут в святилище Окикурими, потому что они тоже братья!
Буси презрительно рассмеялся, достал из-под халата фляжку, отпил из неё глоток, причмокнул от удовольствия и медленно закрыл глаза.
Шло время. Солнце начало склоняться к морю. Буси сидел и молчал. Его отряд ходил по острову, искал моих сородичей, но никого не мог найти. Время от времени кто-нибудь из чужемов заглядывал в хижину и сразу виновато опускал глаза. Буси приказывал:
– Искать!
Чужем уходил. Буси доставал фляжку, делал глоток – и опять замирал. Он ждал. Я тоже ждал. Я ждал очень долго – только когда солнце опустилось до самого моря и уже начало тонуть… байдары народа явван наконец показались из-за скал и, ловко обогнув джонку, все разом причалили к берегу.
– Смотри, чужем! – гордо воскликнул я. – Это пришли мои братья! Страшись.
Буси увидел их, вскочил и, сунув меч в ножны, поспешно вышел из хижины. Я тоже встал и тоже вышел.
Явваны уже шли по берегу. Буси остановился, небрежным движением развернул боевой веер и недобро прищурился. Я оглянулся – за моей спиной стоял отряд чужемов. Один из воинов схватил меня за локти. Я попытался вырваться, но этот воин оказался очень сильным.
Но явваны, теперь я это видел уже наяву, были ещё сильней. Все они, как и в моих видениях, были высокие, статные, широкоплечие и бородатые, и все сжимали в руках огненные громы. Они быстро приближались к нам. Ещё немного, думал я, чужемы устрашатся их и побегут!
Но тут старший явван что-то отрывисто сказал, и его воины остановились в каких-то двадцати шагах от нас. Буси сложил боевой веер, ткнул его за пояс, сделал шаг вперёд и почтительно поклонился явванам. Старший явван поклонился в ответ. Да как же так, гневно подумал я, он что, не видит?! Ведь перед ним чужем! Я крикнул:
– Брат! Не верь ему!
Старший явван с удивлением посмотрел на меня, потом на буси. Тот широко улыбнулся и поднял перед собой руки ладонями вверх.
– Брат! – снова крикнул я. – Он лжёт!
Меня ударили по голове, я упал и радостно подумал: вот теперь мой брат всё понял и теперь сразу бросится ко мне на помощь.
Но старший явван даже не глянул на меня, а подошёл и крепко обнял буси. Буси заулыбался. Ему было хорошо. А мне стало больно. Потом очень больно. Ещё бы! Я сорок лет ждал этой встречи, я надеялся, я убеждал сородичей: "Не бойтесь! Явван придут, явван спасут нас от чужемов, явван – наш брат!". И люди верили моим словам; вчера они безропотно позволили превратить себя в камень. О, что же я наделал! Я ошибся! Я безвозвратно погубил их! От этой мысли боль ещё усилилась. Я закричал от этой нестерпимой боли…
И ослеп. Мои глаза сразу так высохли, что стали крепкие, как камни, а камни ничего не видят, камни слепы. Руки и ноги тоже каменели, я чувствовал это…
Но слуха я ещё не потерял. Я слышал, как чужемы и явваны пытались разговаривать между собой и как, не понимая слов один другого, весело смеялись. Да, значит, так оно и есть: мы, люди, похожи на народ явван только внешне, а чужемы – духом. Да, они братья, а мы дикари. Вот о чём я тогда думал. Их голоса становились всё глуше, я застывал, я становился настоящим камнем…
Как вдруг раздался гром, второй. Это стреляли огненные громы! И сразу послышались топот, крики, лязг мечей. Чужемы дрогнули и побежали. Явваны стреляли им вслед и смеялись… всё тише и тише – ведь я каменел. Последнее, что я почувствовал – это меня трясли, кричали:
– Брат! Брат! Очнись!
Потом заглох и этот крик. А может, он мне только чудился? Ведь к тому времени я уже совсем окаменел, мир растворился в тишине, исчез…
И вот я стою на берегу – может, сто лет, может, уже тысячу. И кто теперь живёт на моём острове, не знаю.
Сын огненной воды
Вот зима. Вот землянка. Землянка большая! Её для князя строили. Сверху большой мороз, а здесь тепло. Потому что в чувале огонь. Он хорошо горит. И все спят. Один Тукум не спит. Тукум в самом углу. Он там лежит на шкурах, думает. Хей, для чего он думает? Князь уже всё решил. Князь, когда ещё не спал, а сидел, с другими говорил, так сказал:
– Завтра пойдём на ялпын-ма.
И все кричали:
– Хей! Пойдём!
Один Тукум молчал. Князь гневался, губы кусал. Потом все пили огненную воду, а Тукум отказался. Сказал:
– Нам нельзя.
Тогда Светловолосый стал смеяться. Он ещё говорил:
– Тукум не человек. Он женщина.
И все смеялись. Асыка-князь тоже смеялся. Тукум молчал, в чашку смотрел.
А шаман не молчал! Шаман чашку отбросил, подскочил, стал плеваться. Кричал:
– Злой дух! Злой дух! Вода горит! Не к добру! Не к добру! – и плевался. На всех.
А больше всех на Светловолосого. Асыка-князь разгневался, вот так вот пальцем сделал. Два ляка подскочили, взяли шамана за косы, из землянки вывели – и всё. Его собакам бросили. Теперь шамана нет. Кто теперь будет духов слушать, кто будет рыбу в сети приводить, зверя приманивать? Светловолосый? Ха! Он глупый человек. И он чужой. Нельзя такому ялпын-ма показывать – Пайпын-ойка рассердится. Шаман про это говорил, а князь только смеялся. Князь говорил:
– Я Пайпын-ойку не боюсь. Он деревянный! А у меня броня железная.
Эту броню ему привёз Светловолосый. Он много всякого привёз, а больше всего огненную воду. В этой воде сидит злой дух. Кто эту воду пьёт, в того этот дух перескакивает. Асыка пил, теперь в Асыке тоже злой дух. Это он Асыке насоветовал! Это он из Асыки кричал:
– Пайпын-ойка деревянный! Пайпын-ойка дурной! Я его обману!
Вот какой Асыка-князь стал недобрый. Какой глупый! Это уже бывало. Прошлой весной Мачи-сенг тоже так говорил, тоже хотел обманом взять, тоже пошёл на ялпын-ма, а не дошёл! Пайпын-ойка разгневался и Мачи-сенга утопил в болоте. И всех других, кто с ним был, он тоже утопил. Потом был большой пурлахтын. Пайпын-ойке Мачи-сенговой кровью губы мазали, грибной настой пили, три дня плясали.