А где теперь луна? Капитан посмотрел вверх и увидел, что луна уже почти достигла зенита. Если так пойдёт и дальше, с тревогой подумал капитан, то эта странная ночь очень скоро кончится. Потом так же быстро пройдёт день. Потом второй и третий, пятый, десятый и двадцатый, пройдёт зима, лето, снова зима, и так ещё пять, десять, двадцать лет, и ему будет пора на покой, в отставку. Капитан невесело усмехнулся. Ему теперь только и оставалось, что усмехаться. А больше ни на что другое времени просто не хватит. Ведь здесь совсем другое время! Та женщина, которую он совсем недавно, на днях, видел маленькой девочкой, ещё через несколько дней превратится в дряхлую старуху. А сам капитан…
– Нет! – крикнул капитан. – Нет! Не хочу! – зажмурился, немного подождал, потом открыл глаза.
Вокруг было по-прежнему, точнее, по-обычному, темно. Обычная луна низко висела над горизонтом. И светила она по-обычному тускло. Капитан стоял посреди Тряпичной улицы, он её сразу узнал. Внизу был виден порт, справа собор, слева герцогский дворец. Теперь, подумал капитан, всё правильно. Значит, и здесь тоже всё правильно: налево, через два квартала, будет четвёртый пост. Но сегодня он там уже был, там всё в порядке. К тому же он уже сменился, сдал дежурство, он свободен. А завтра утром ему опять на службу. Но времени, чтобы отдохнуть, у него ещё вполне достаточно – часы на башне отбивают ещё только полночь. Капитан вздохнул и двинулся домой, в гостиницу.
Придя к себе, он ещё долго никак не мог заснуть. Зато потом он спал так крепко, что утром – впервые за всю свою службу – опоздал на дежурство. В казарме сильно волновались, а когда он явился, обрадовались. Солдаты вас очень уважают, сказал комендант. А потом, как равный равному, добавил, что военное ремесло, как никакое другое, это дело сугубо фамильное, а людям случайным, пришлым, оно ни за что не даётся. Капитан на это промолчал.
В тот день, как и во все последующие дни, капитан был весьма неразговорчив, везде, где это только было возможно, отмалчивался. Возвращаясь с дежурства, он подолгу бродил по улицам. А когда наконец возвращался в гостиницу и хозяйка приглашала его к ужину, он вежливо, но твёрдо отказывался, говоря, что уже отужинал в казарме. Хозяйка не решалась ему возражать. Он же военный и сын военного.
Мало того, сам о себе, как о постороннем, думал тогда капитан, он же ещё и родился в гарнизоне. Его отец тогда служил на Западной Границе. Он говорил:
– Учись владеть мечом, сынок, будь смел – и ты обязательно пробьёшься. Но ты уже смел, от рождения, потому что ты мой сын. Значит, мне осталось только научить тебя владению мечом.
И он научил. И Кассис в восемнадцать лет стал офицером. Это была редкая удача! Отец был очень доволен. Ещё бы! Ведь он был простым солдатом, а его сын – вы только посмотрите на него! – он уже командир, ему дают заставу на Севере!
А что в этом было хорошего? Тринадцать лет по уши в снегах, вот так удача! А теперь столица, ну и что? Да, неплохие деньги, и почёт, и уважение. Но если сказать откровенно, то сама служба как была, так и осталась ему в тягость. Точнее, не осталась, а досталась в наследство. Потому что его отец был военным.
А если бы его отец был ювелиром? А если лекарем? Или астрологом? А если бы он, Кассис, сам выбирал, кем ему стать, то что бы он тогда выбрал?
Но рассуждать об этом нет никакого резона. Здесь, в этой жизни, уже ничего не изменишь. Все привыкли к тому, что он капитан, и, главное, он сам к этому привык. Да он больше ничего и не умеет.
А там, думал он, в том загадочном городе, который мог быть на месте этого города, всё, возможно, сложилось бы совсем по другому, он бы нашёл своё настоящее призвание и жил бы…
Жил, усмехался капитан, но сколько? Месяц? Ну, самое большое, два. Он же сам всё прекрасно видел! И он видел ту девочку, и видел ту женщину, а скоро, дней так через несколько, увидит старуху…
Нет, глупости, сам себя поспешно перебивал капитан, надо как можно скорей забыть всё это, этот бессмысленный вздор!
Но именно этот, как он называл его – "вздор" – как раз не забывался, а даже наоборот, его постоянно преследовал. Зато всё остальное забывалось. По крайней мере, становилось каким-то очень далёким, незначительным, ненужным. Как не нужны ему все его тридцать пять неправильно прожитых лет, как не нужна ему эта пустая казарма, в которой он один сидит в день своего рождения, как не нужна ему и та чужая гостиница…
Да вот только никуда ему от них не деться! Всё это, хочет он того или не хочет, останется с ним, как и сам он никуда не денется – и дальше будет капитаном. Так пройдёт ещё пять лет, а он всё будет капитаном. И через десять он капитан. И через двадцать, и так далее, то есть до самой отставки. Что такое время? Часы – это вовсе не время. И колокол на башне тоже. Они только отсчитывают движение времени. Время же движется само по себе, оно само решает, как ему двигаться – быстрее или медленнее. Кроме того, у каждого из нас своё время. Даже не так, а вот как: для каждого из нас, в зависимости от того, где мы находимся, время бывает разное. Вот, например, здесь, в этом городе, и вообще в этом мире, время для капитана застыло… Да нет, даже просто закончилось, потому здесь он уже достиг всего, чего мог достичь. А там, в том городе, в который заманила его та загадочная женщина, которую, когда она была маленькой, люди хотели убить, и, надо думать, неспроста.
Нет, так думать нельзя! Почему он обвиняет эту женщину? Она же ему тогда совершенно чётко сказала: она пойдёт одна, ходить за ней не надо. А он пошёл. Побежал! Его никто не звал туда.
Но, тем не менее, он теперь постоянно вспоминает тот загадочный город, и ему почему-то кажется, что окажись он там, всё в его жизни сразу изменится. Что ж, возможно, он прав. Да, и вот что ещё: вполне возможно, что как только он войдёт в тот город, в то время, то оно, тамошнее время, сразу станет для него естественным и как бы привычным, а вовсе не таким стремительным, каким оно сейчас ему кажется, и, следовательно…
Да! Его время там, а вовсе не здесь! Там и только там! Капитан Кассис решительно встал и столь же решительно вышел из казармы.
Вот и всё! Она стояла на углу. Она была в длинном плаще, её лицо было закрыто капюшоном, из-под которого была видна только одна прядь волос. Совершенно седая! Кассис невольно отшатнулся. Что это, подумал он, его смерть?
Но тотчас же подумал ещё вот что: глупости, страшней, чем на Границе, не бывает, а мертвей, чем здесь, тоже. После чего он подошёл к ней, учтиво поклонился и сказал:
– Я готов.
Она одобрительно кивнула. Потом, несколько повременив, взяла его под локоть. И больше капитана Кассиса никто нигде не видел!
Господин солдат
…А потом мы вышли на крыльцо, и он сказал:
– Не нравится мне всё это, не верю я вам, обманете вы меня.
Я тогда опять стал клясться и ещё прибавил:
– Как можно, господин солдат! Никто вашу котомку не тронет.
А он сказал:
– А только б кто посмел, так после пожалеть об этом не успел бы. Я на это дело крут!
Вот что он мне тогда сказал и только после этого пошёл с крыльца, а я пошёл за ним. В воротах он опять остановился и сказал, чтобы я шёл первым, потому что ему ничего не видно, да и он плохо знает наши места. И я пошёл вперёд показывать дорогу. А тут и вправду стало совсем темно, потому что луна ушла за тучи, и мы шли почти на ощупь. Хорошо ещё, что трава с боков ночью кажется почти как чёрная, а тропинка наоборот почти как белая. И так мы прошли до самой околицы, а там свернули к реке. И по посёлку мы шли молча, а тут он опять заговорил, сказал, что чаши очень лёгкие.
– Это вам там только показалось, господин солдат, – сказал я. – Просто вы очень сильный, вам любая ноша как пушинка. А нам эти чаши обошлись очень недёшево, мы знаете сколько за них овец отдали? И ещё подсвечник, – сказал я, – его тоже надо посчитать, и он тоже серебряный, и весу в нём ого, вот сколько вы всего получите!
А солдат сказал:
– Сам знаю.
А потом, когда мы уже начали спускаться к самому берегу, он ещё прибавил, что всё равно бы нам от этих овец никакого проку не было.
– Что верно, то верно, – сказал я. И ещё сразу сказал: – А теперь давайте говорить вполголоса, а то он ещё услышит.
Солдат стал молчать.
Так мы ещё прошли, уже по берегу, и уже стараясь не шуметь, и я даже поднял острогу на всякий случай. Потом мы совсем остановились, на том камне, на большом, и я показал, откуда надо ждать.
– А сколько ждать? – спросил солдат, и голос у него был уже не такой храбрый.
– Это уже когда как, – сказал я. – Это как он нас учует. Бывает, даже полчаса пройдёт.
– Так это когда овца, – сказал солдат, – а если человек?
– А про человека я не знаю, – сказал я.
Солдат тогда спросил:
– А он большой?
А я сказал:
– Так мы же уже говорили, и он с той поры больше не вырос.
– Ты мне не дерзи, деревенщина, – грозно сказал солдат и даже замахнулся острогой, – а не то смотри!
Тогда я сказал, что пять шагов в длину и ещё четыре хвост.
– А, – сказал солдат, – ерунда какая! Я не таких драконов видывал, плевать я на таких хотел!
И опять поднял острогу и сказал, что военное копьё много удобнее, но он и с этой палкой справится. А я всё равно спросил:
– А не боитесь, господин солдат?
– Нет, – сказал он. – Нисколько! Пусть только эта скотина пасть откроет, и я тогда ему сразу в пасть, и он подавится! – А потом тихо добавил: – А иначе его нигде не пробить, шкура у них очень крепкая! – И вдруг ещё спросил: – А он огнём не дышит?
– Какой огонь, – сказал я, – господин солдат, он же водяной дракон! И летать он тоже не умеет. Он просто как большая ящерица, господин солдат, и если бы я служил в войске и был бы у меня такой товарищ, как вы, мы бы его давно убили! А так он нас обирает, тварь поганая, ему каждую неделю приводи овцу, а то и две, а где мы столько овец наберём, он нас скоро совсем разорит! Вот мы и пошли в город, господин солдат и продали всех овец, и купили две чаши и один подсвечник, и тут ещё судьба над нами смилостивилась – и мы встретили вас, господин…
И тут я увидел дракона! Он всплыл из-за второго камня, у него глаза сверкали, и он раскрыл пасть, и зубы тоже засверкали в четыре ряда! Я крикнул:
– Господин солдат, вот он, бейте его!
Солдат повернулся к нему и сделал шаг вперёд…
Но тут я толкнул его в спину, он поскользнулся на мокром камне и упал! Дракон кинулся к нему и схватил его за руку вместе с его острогой, а я своей острогой ткнул солдата в спину и прижал его ещё сильнее к камню! Солдат стал кричать, но не словами, а он просто выл как дикий зверь, да вы, наверное, все это слышали. И вот он выл и выл и вырывался! Тогда я его ещё раз ударил, это уже по голове, а потом ещё раз замахнулся…
Но больше я ударить не успел, потому что дракон рванул его к себе и утащил под воду, и сам там же скрылся. Вот и всё. Больше я их не видел. Но я ещё постоял, подождал, но господин дракон больше не появлялся. Значит, господин солдат пришёлся ему по вкусу и, значит, мы теперь до самой зимы можем ни о чём не беспокоиться, смело ходить к реке и так же смело рыбачить на ней. И также чаши и подсвечник целые и нам ещё пригодятся не раз.
Бронзовые створы
Возможно, кто-то и не поверит тому, о чём я сейчас расскажу, но то, что было, то было, и не в наших силах его отменить. Но это я теперь так говорю, разумно и осмотрительно, а тогда я был молод и самонадеян, мне казалось, что я очень умён и проницателен, осторожен и храбр, ловок и скромен, когда это надо. И память у меня прекрасная, так думал я тогда, я же ведь помнил все свои расписки и счета, выписанные за последний месяц, и потому мог, не заглядывая в записи, безошибочно перечислить все товары, загруженные на моих верблюдов, а также сколько и кому за эти товары было мной уплачено, и за сколько я намерен их продать, сколько при этом можно будет выручить чистой прибыли, а сколько придётся отдать нужным людям, сколько украдут мои рабы, сколько испортится в дороге, и так далее. И, кроме этого, я никогда понапрасну не рисковал и ни за кого не ручался, меня нельзя было вовлечь в сомнительные предприятия, я никогда не брал в долг, но и никогда никому не ссужал под проценты. И, в силу всего этого, мои богатства постоянно приумножались. Так продолжалось двадцать лет. Меня уважали и даже побаивались…
А я уже пресытился всем этим – и богатством, и славой, – и начал всё чаще подумывать о том, что не податься ли мне на покой – построить самый большой в нашем городе дом, купить должность судьи, завести гарем.
И так оно и было бы, но вначале я должен был закончить все свои дела. И я их мало-помалу заканчивал – продавал корабли и верблюдов, финиковые рощи и рыбацкие посёлки, распускал артели ловцов жемчуга, закрывал лавки и склады с товарами. Много было у меня всего! А теперь я от этого избавлялся, причём, даже с некоторой выгодой. И также, ради ещё одной, последней такой выгоды, я отправился в одно не такое уж и отдалённое место, где намеревался распродать запасы в своей последней не закрытой ещё лавке, торговавшей сандалом и пряностями. Прибыв в то место, а это, должен вам сказать, был небольшой, хорошо знакомый мне город, я не собирался искать дополнительных прибылей, а хотел просто продать все имевшиеся там товары по малой, почти бросовой цене, а потом продать и саму лавку, тоже дёшево.
Так оно в тот день и было: я открыл лавку, и одни мои люди разложили товары, а другие начали громко зазывать посетителей, при этом сразу называя цену. Цены, как я уже сказал, были очень низкие, поэтому нет ничего удивительного в том, что у нас не было отбоя в покупателях, мои люди только и успевали отвешивать товар и принимать плату. Я же сидел возле распахнутой двери и с радостью наблюдал за тем, какая у меня шла бойкая торговля, как всё новые и новые купцы спешат в мою лавку и уже на ходу развязывают мешочки с серебром и золотом. День был, как всегда в этом городе, жаркий, небо совершенно чистое, солнце палило нещадно, я утирал ладонью лоб и поглядывал по сторонам. Купцы всё шли и шли ко мне.
А потом я вдруг увидел стражников. Они, как это у них принято в торжественных случаях, были в высоких каракулевых шапках и златотканых халатах, а их старший ещё держал в руке короткую рогульку, сделанную из драгоценного чёрного дерева. Старший то и дело тыкал рогулькой в прохожих, те сразу замирали на месте, а стража шла дальше. Я, как уже говорилось, не в первый раз был в этом городе, поэтому я знал, что это у них такой обычай – искать служителя для их так называемого Божества, а на самом деле каменного идола, втайне именуемого Злым Чудовищем. Чудовище жило в главном тамошнем храме, за ним кто-то должен был постоянно присматривать, а так как желающих заниматься этим добровольно не было, то время от времени, после гибели очередного смотрителя, стражники выходили в город и, при помощи волшебной рогульки, быстро находили ему замену. Местные жители очень боялись этого обычая, а мы, приезжие купцы, смотрели на это как на, конечно, варварскую, но тем не менее простительную дикость местных, ибо нас, приезжих, это не касалось. Считалось, что у здешнего Чудовища должен быть здешний служитель. Поэтому в тот день я, сидя на пороге своей лавки, без особого интереса, и уж тем более без особой опаски, наблюдал за тем, как стражники идут между торговыми рядами, дотрагиваются волшебной рогулькой до местных жителей, те замирают, и стража движется дальше. Так они вскоре поравнялись с моей лавкой, старший из них повернулся ко мне – и вдруг ткнул в меня рогулькой. Рогулька громко затрещала.
– Этот! – радостно воскликнул старший. – Хватайте!
Его помощники крепко вцепились в меня.
– Негодяи! Что вы делаете?! – закричал я. – Я не ваш подданный! Вы не имеете права в меня тыкать!
Но они и не думали слушать меня. Они тащили меня по базару. Напрасно я кричал, призывая на помощь, никто словно не слышал меня – ни местные жители, ни такие же иноземцы, как я. Стражники выволокли меня с базара и поволокли дальше, к высокому холму, возвышавшемуся над городом. Там, на холме, и стоял тот страшный храм, о котором я тогда и думать не хотел, ни, тем более, смотреть в ту сторону. Я, уже ни на что не надеясь, продолжал вырываться, и вырывался до тех пор, пока силы окончательно меня не покинули, и тогда я мог уже только наблюдать за тем, как меня несут по улицам, люди, стоящие на тротуарах, показывают на меня пальцами и о чём-то переговариваются между собой, но я этого уже не слышу, или просто не понимаю от гнева и страха.
Так меня, окончательно отчаявшегося и ничего не понимающего, затащили на вершину холма и подтащили к храму. Храм был очень велик и сложен из огромных каменных блоков, к его массивным бронзовым вратам вела широкая мраморная лестница. Меня поволокли по этой лестнице, бросили перед вратами, и старший постучал в них. Стук получился очень гулкий, будто стучали в колокол. Врата отворилась. Точнее, приоткрылся один створ, и меня тут же толкнули в образовавшийся проход. Я упал на пол. Створ за мной сразу закрылся. Это я понял по тому, как исчез луч солнечного света на полу возле меня. Оказавшись в полной темноте, я затаил дыхание и прислушался. Было тихо. Но я прекрасно знал, что Чудовище где-то совсем неподалёку от меня. Теперь я обречён прислуживать ему. Так как я был в этом городе не в первый раз, то уже неоднократно слышал, что должен исполнять здешний служитель: менять свечи, подливать масло в лампады, подкладывать на жертвенники благовония, подметать пол и молиться перед Чудовищем. И как только я сделаю что-нибудь не так, Чудовище убьёт меня. А пока этого не случится, я каждое утро буду подходить к вратам, и там мне через специальную отдушину будут подавать еду, питьё и всё то, что нужно для службы.