Подумав об отдушине, я тотчас встал и оглянулся. Отдушины я не увидел, а различил только узкую поперечную полоску света между бронзовыми створами. Я подошёл к вратам, прильнул к щели и увидел стражников, спускавшихся по входным ступеням. Я попытался просунуть руку между створами, но у меня ничего не получилось. Тогда я начал колотить кулаками то в один, то в другой створ врат, но они ни на волос не сдвинулись. И они уже не гудели как колокол, а наоборот, моих ударов совсем не было слышно. Я словно стучал в пустоту. Подумав так, я отвернулся от врат и начал осматривать храм. Вначале я ничего не видел, вокруг была сплошная чернота, но потом я увидел одну едва теплившуюся свечу. Я пошёл на её свет, подошёл к ней и её огнём разжёг ещё несколько стоявших рядом свечей. Теперь мне, хоть и при слабом свете, стал виден весь храм. Храм был пуст, только посреди него возвышалось каменное изваяние Чудовища, стоявшего по колени в жемчуге и самоцветах. Чудовище было и вправду очень ужасно на вид, но, к счастью, глаза его были закрыты, что, как считали тамошние жители, указывало на то, что Чудовище пока что всем довольно. А вот как только оно начнёт открывать глаза, это будет означать, что оно гневается. Чтобы этого не случилось, я обошёл весь храм и везде зажёг все свечи, наполнил маслом все лампады, разложил на жертвенных жаровнях благовония, тщательно подмёл пол, а затем сел напротив Чудовища, положил руки на колени и молчал. Я же не знал тех молитв, которые читают тамошние жители, а читать перед Чудовищем молитвы, посвящённые нашим богам, я посчитал неуместным. Я просто сидел и смотрел на Чудовище. А Чудовище видеть меня не могло, ибо веки у него были опущены. Но голова была повёрнута в мою сторону. Когда я пересаживался, голова всякий раз вновь оказывалась повёрнутой ко мне. Тогда я перестал пересаживаться, а просто сидел и смотрел на Чудовище. Мне было очень страшно, но я молчал. В голове моей горел огонь.
Потом я вновь прислуживал по храму, а временами просто сидел и вспоминал свою жизнь, что в ней было верно, а что неверно. Затем я лёг спать.
Ночью я спал очень чутко и то и дело, сквозь полуприкрытые веки, наблюдал за Чудовищем. Чудовище стояло неподвижно, а его голова, как всегда, была повёрнута прямо ко мне. В храме было очень жарко, моё сердце очень громко колотилось, я то засыпал, то снова просыпался.
Утром я проснулся от пения птиц. Но самих птиц в храме не было. Птицы пели на воле, за стенами храма. В щель между створами врат пробивался яркий солнечный свет, а в самом храме было сумрачно. Я встал и заменил свечи, пополнил маслом лампады, подложил в жертвенники новых благовоний, подмёл пол, сходил к вратам и через открытую отдушину принял всё то, что мне там было положено, поел, вернулся, сел напротив Чудовища и стал смотреть на него. Теперь оно уже не казалось таким страшным, как вчера. Потом я встал, ходил по храму и прислуживал. Храм был большой, свечи сгорали быстро, я едва успевал их менять. Когда я уставал, я садился, закрывал глаза и отдыхал. Когда за стенами храма начало темнеть, я лёг напротив Чудовища, повернулся к нему и лицом почти сразу же заснул. Я тогда ведь очень устал.
Третий день был похож на второй – я много прислуживал. Чудовище больше не пугало меня, я, если было нужно, близко подходил к нему и внимательно его рассматривал. Когда же я осветил его светильником, то оказалось, что Чудовище очень старое, покрыто пылью и затянуто паутиной. Также и жемчуга и самоцветы, рассыпанные у ног Чудовища, от долгого лежания в пыли сильно потускнели. Всю вторую половину дня я занимался тем, что перебирал их и перетирал, чтобы вернуть им первозданный блеск. Когда с этим было закончено, в храме стало немного светлее.
Всю ночь мне снилось старое Чудовище, которое уже не в силах поднять руки и открыть глаза.
На четвёртый день, кроме своей обычной службы, я поднялся на Чудовище и тщательно очистил его от пыли и паутины. Веки у Чудовища чуть дрогнули. Я спустился на пол, сел напротив Чудовища и долго смотрел на него.
На пятый день я вычистил Чудовище щёткой.
На шестой я намазал его маслом. Чудовище блестело. Но к вечеру оно померкло и стало опять очень старым. А ещё я заметил, что когда на него долго смотришь, у него подрагивают веки. Мне стало очень страшно, но когда наступила ночь, я сразу лёг, закрыл глаза и не открывал их до самого рассвета, хоть временами мне чудились очень недобрые звуки.
На седьмой день я проснулся и увидел, что Чудовище всё покрылось глубокими трещинами и теперь выглядит ещё хуже, чем даже в самом начале. Я встал и подошёл к Чудовищу, чтобы получше его рассмотреть. Вдруг Чудовище подняло веки, глаза его засверкали гневом, оно двинуло головой, заскрипело, повело руками… И начало разваливаться на куски. Каменные обломки падали на пол и раскатывались во все стороны, стоял ужасный грохот, поднялись клубы чёрной едкой пыли. Я поспешно отбежал в сторону и прижался спиной к стене.
Когда пыль улеглась, я увидел огромную груду обломков, лежащую посреди храма. Я скрестил руки на груди, прочёл так называемую Последнюю молитву и, двигаясь всё время вдоль стены, прошёл к вратам. Отдушина была пуста, ничего мне в то утро принесено не было. Зато врата были чуть-чуть приоткрыты. Я просунул руки между створами, напрягся изо всех сил – и створы немного подались. Я протиснулся между ними и вышел из храма.
Стояло ясное солнечное утро. В роще возле храма пели птицы. А внизу, под холмом, я увидел развалины давным-давно покинутого города. Я присмотрелся и понял, что эти развалины – всё, что осталось от того самого города, который ещё всего семь дней тому назад был оживлённым и процветающим. Но, правда, судя по виду развалин, было ясно, что с тех пор прошло вовсе не семь дней, а, может, и все семь столетий. Вот сколько я пробыл в том храме! Подумав так, я ужаснулся. Затем я вновь стал рассматривать брошенный город и задумался уже о том, куда же девались все его жители, они погибли здесь или куда-нибудь ушли? Я обернулся и стал смотреть вверх по ущелью – туда, куда, к ближайшему горному перевалу, уходила древняя караванная тропа. И там я увидел ещё один город, несколько похожий на тот, который лежал возле меня в руинах. Я призвал всех своих богов на помощь и пошёл вверх по ущелью, по той караванной тропе, к тому городу.
Когда я пришёл в тот город, то оказалось, что тамошние жители с трудом понимают мою речь. Тогда я сказал им, что я чужестранец. После чего спросил, что это за развалины внизу. В ответ мне рассказали страшную легенду о неких древних варварах, которые за свою дикость и жестокость были наказаны собственным богом, истребившем их всех до единого. И вдруг мои собеседники, сильно испугавшись, зашептали:
– Смотри! Идёт стража! Это у нас такой обычай – как только умрёт один служитель, тотчас же ищут другого!
Я обернулся и увидел стражников в высоких каракулевых шапках, старший из стражников держал в руке рогульку. Мне очень хотелось убежать, но я удержался, я даже не сдвинулся с места. Стражники подошли ко мне, старший из них повёл рогулькой и ткнул в одного из моих собеседников. Собеседник громко закричал, но никто не хотел его слушать, и его увели. Я долго смотрел ему вслед.
Затем я ушёл из того города. Я не знал, что мне делать дальше в этом новом, совсем незнакомом мне мире. Но на первом же привале, готовясь ко сну, я обнаружил крупный, редкой чистоты рубин, удивительным образом застрявший у меня в поясе. Это из храма, понял я, и всю последующую ночь лежал и вспоминал Чудовище. На следующий день, в ближайшем караван-сарае, я довольно-таки удачно продал этот рубин, на вырученные деньги купил кое-каких товаров, затем через три дня, с немалой для себя выгодой, сменял их на другие товары – и вновь начал ездить по разным местам и вести торговлю. Правда, теперь я был уже не так ловок, как раньше, не столь расчётлив и не столь находчив, да и память у меня с годами стала уже не та, мне постоянно приходилось сверяться с записями, пересчитывать и переспрашивать, так что прежних прибылей я больше уже не имел и потому всё чаще стал подумать о том, что пора бы уйти на покой. Но покой, как известно, это очень дорогой товар, я не могу его себе позволить. Хотя, конечно, можно было бы вернуться в тот заброшенный храм и там, под обломками Чудовища, добыть неисчислимое множество драгоценных жемчугов и самоцветов. Но, честно вам скажу, у меня ещё ни разу не возникало желания вновь посетить те места.
Большая Стена
Ехал по дороге благородный лэйн. Его сопровождали оруженосец, двое стремянных, четверо слуг и дозорный. Дорога была плотно утоптана, лошади хорошо подкованы, а настроение у лэйна благодушное. И то сказать: лэйн не имел привычки гневаться по пустякам, ну а по не пустякам он мог гневаться только на равных себе. Но таковых в его отряде не было, и потому за порядком присматривал оруженосец, а сам лэйн ехал впереди, смотрел на дорогу, иногда мельком поглядывал по сторонам и думал о чём-то своём.
На ежевечерних привалах лэйн также пребывал в полном молчании, затем уходил к себе в палатку и не показывался из неё до самого рассвета, то есть до начала сборов в дальнейшую дорогу.
Сборами в дорогу ведал оруженосец. Он также вёз лэйнские копьё и шлем. Двое стремянных везли защитные латы, слуги везли провизию и кое-что из вещей, необходимых лэйну в дороге. Дозорный ехал впереди и разведывал путь, держась в двух-трёх сотнях шагов от отряда, впереди которого ехал задумчивый лэйн.
Лэйн ехал налегке: на нём был только лёгкий гобиссон и такая же лёгкая шапочка, лёгкий плащ за спиной, на ногах короткие сапожки, в левой руке малый щит для простых поединков, в правой – короткий простой меч. Боевой меч был приторочен сзади сбоку, при седле, но лэйн его ещё пока что ни разу за этот поход не обнажил.
Лэйн смотрел на дорогу и думал. Лэйн ехал в поисках Большой Стены, но она всё не встречалась и не встречалась. Лэйн был невысокого роста, и поэтому, чтобы дальше видеть, время от времени вставал в стременах и ещё даже прикрывал глаза ладонью, чтобы солнце не слепило. Большая Стена, как говорили знающие люди, была невероятной высоты. По одним сведениям, она равнялась двум полётам боевой стрелы, но это, конечно, невероятно. По более правдоподобным оценкам, Большая Стена возвышается на триста двадцать локтей, и там, на её вершине, стоят лучники с добрыми луками, стрелы которых пробивают любой панцирь на расстоянии в триста шагов. Но было известно, что эти лучники стреляют только в тех, кто пытается подняться на стену или хотя бы приставляет к ней лестницу. Так что если ты просто стоишь под стеной и молча восхищаешься её невероятной высотой, то никто стрелять в тебя не будет.
Размышляя о том, что он прежде всего будет делать, когда окажется возле стены, лэйн всякий раз приходил к тому мнению, что первым делом он наденет латы и укроется от лучников щитом.
А что дальше? Как думает он подняться на такую головокружительную высоту? Разве у его людей есть такая длинная лестница? А если бы и была, то разве бы хватило у них сил поднять подобную тяжесть? А если бы они её и подняли, то разве бы уцелели, осыпаемые градом стрел? А сам он, лэйн, разве смог бы подняться по лестнице, а если бы и смог, то как бы он спустился со Стены на её обратную сторону? Да и есть ли у этой Стены обратная сторона? Ведь нередко можно услышать такое, что Большая Стена – односторонняя, ибо мир за ней кончается, а продолжается только Стена, толщина которой бесконечна. Мир, утверждают мудрецы, это, для одних – пиршественное блюдо, для других – адская сковорода, а Большая Стена – это, для тех и других, совершенно одинаковый предел, за который нельзя вырваться. Но правда это или нет, можно узнать только тогда, когда взойдёшь на Стену и осмотришься по обе её стороны. Тут уже не нужно будет вставать в стременах, а всё будет видно как на ладони. Но, правда, пока поднимешься туда по лестнице, или, тем более, взберёшься по верёвке, то ладони будут все в крови, ибо кожа с них сорвётся начисто.
Верёвка! Вот оно, решение, ибо её сверху не видно, если её спрятать под панцирем, особенно если верёвка тонкая и занимает мало места. Правда, тогда она должна быть очень крепкая, невероятно надёжная, а ещё нужно обладать немалой сноровкой, чтобы изловчиться подбросить её до такой высоты!..
Ну да это – дело не сегодняшнего дня, думал благородный лэйн, мерно покачиваясь в седле и поглядывая вперёд, на дорогу. Впереди было не видно ничего и никого, даже дозорного. Солнце светило сзади, в спину, тени были очень длинные и тонконогие. Лэйн поднял руку. Оруженосец скомандовал привал. Стремянные помогли лэйну спуститься на землю. Слуги быстро выбрали место для ночлега и начали разводить костёр. Подъехал дозорный и сказал, что впереди не видно ничего. Лэйн недовольно поджал губы.
Ужин, как всегда, прошёл в полном молчании, и только когда лэйн ушёл к себе в палатку, оруженосец о чём-то заговорил, но до того негромко, что расслышать что-либо не было ни малейшей возможности. Да лэйн и не прислушивался. Лэйн лежал и думал о своём. Потом, уже ближе к полуночи, заснул. Ему опять снилась Стена. На этот раз она была некрепкая, из бледно-жёлтого песчаника, и лэйн легко рубил её, время от времени делал небольшой шаг вперёд и снова продолжал рубить, углубляясь в стену всё дальше и дальше.
Потом стена обрушилась – и завалила лэйна. Стало тяжело дышать, и лэйн проснулся. Было ещё темно, но не спалось. Лэйн лежал и думал. Потом он слышал, как проснулись его люди и начали готовиться к наступающему дню. Когда его окликнули, лэйн встал и вышел к завтраку.
Весь последующий день не принёс ничего любопытного, они ехали по совершенно пустынной дороге. Только уже вечером, ближе к сумеркам, прискакал дозорный и воскликнул, что впереди он видел Стену – очень далеко. Дозорный был очень возбуждён, размахивал руками, говорил отрывисто и громко. Лэйн велел ему молчать. Дозорный замер. Лэйн объявил привал.
Вечером, после ужина, лэйн лежал у себя в палатке и перебирал чётки. Чётки всегда помогали ему сосредоточиться, однако на этот раз лэйн так и не обрёл спокойствия. Лэйн отложил чётки и задумался. Ему сразу представилась Стена. На этот раз она была очень высокая, она словно упиралась в небо, и была сложена из массивных гранитных блоков. Рубить такие было бы сущим безумием, поэтому лэйн отложил меч и попытался подняться по стене, хватаясь за стыки между блоками. Поднявшись совсем немного, может, локтей на двадцать, не больше, лэйн сорвался и упал на землю, на спину. Сверху сразу послышался смех. Можно было встать и повторить попытку. Но лэйн поступил иначе – вновь взялся за чётки. Стена исчезла, смех затих. Лэйн лежал в палатке и не спал. Лэйн думал о словах дозорного. Неужели, думал лэйн, они и в самом деле достигли Стены? Сказать по правде, отправляясь в это странствие, лэйн не очень-то верил в удачу, но и отказываться было не к лицу – и он поехал. Завтра, подумал лэйн, исполнится ровно три года с того дня, когда он отправился на поиски Большой Стены. Мало кто из знающих людей верил в её существование. Никакой Стены нигде нет, говорили они, и ничего она не ограждает, а просто есть Земной Диск, края которого ничем не ограничены, и всякий, кто достигнет края, сорвётся с него и погибнет неизвестно где, ибо никто не знает, что находится внизу, под диском. Верить в такое не хотелось. Хотелось верить в Стену…
А ещё больше хотелось верить в великое, бесконечное множество Стен, возведённых между бесчисленным множеством земных дисков, которые, как разноцветные камешки, слагают бесконечную мозаику бескрайнего мира. Перебираясь через очередную Стену, говорили верящие люди, ты попадаешь из одного мира в другой – и там всё другое. Ты едешь по этому другому миру и постоянно удивляешься его необычности и непохожести, доезжаешь до новой Стены, перебираешься через неё – и попадаешь в третий, ещё более диковинный мир, затем в четвёртый – и так далее, до бесконечности. Вот что такое Большая Стена, говорили верящие люди, она бесконечна в своих повторениях, и, преодолевая их, можно ехать бесконечно долго и также бесконечно удивляться бесконечному разнообразию и бесконечным чудесам наших бесконечных миров. А как же лучники на её вершинах, спрашивали сомневающиеся, разве они не убивают тех, кто пытается подняться к ним? Убивают, но не всех, отвечали верящие. А как узнать, кого они убьют, а кого нет? Для этого нужно приблизиться к стене и попытаться на неё подняться, и тогда…
Додумав до этого места, лэйн вспомнил, что его не стали убивать, а над ним лишь посмеялись. Ну, это не беда, тут же подумал лэйн, ведь это было во сне, сна кроме него никто не видел, а вот как будет наяву, мы это ещё посмотрим!
Тут его как раз окликнули и доложили, что завтрак уже готов, и лэйн вышел из палатки.
Во время завтрака лэйн дважды как бы между прочим посмотрел в ту сторону, откуда вечером прибыл дозорный, но ничего там не увидел. Это мне туман мешает, думал лэйн, солнце поднимется выше – и туман развеется.
Когда они, закончив завтракать, поднялись в сёдла, туман ещё не развеялся. Лэйн махнул рукой – и они двинулись ему навстречу. Дорога, по которой они ехали, по-прежнему была широкая и хорошо утоптанная. Вот только по обеим её сторонам расстилалась бескрайняя пустошь. А раньше там росла трава, подумал лэйн и снова посмотрел вперёд. Дорога уходила к горизонту прямо, как стрела. На горизонте, если присмотреться, там, где раньше лежал туман, теперь тянулась узкая жёлтая полоска. Это, наверное, именно её дозорный и принял за Стену, подумал лэйн, невольно понукая лошадь. Лошадь пошла быстрей. Отряд, следовавший за лэйном, тоже прибавил шагу. Так, скорым шагом, а то и рысью, они проехали ещё немало. Солнце тем временем поднялось к зениту, стало довольно жарко. Нужно было объявлять краткий дневной привал, чтобы люди могли перекусить и отдохнуть, напоить лошадей…
Но узкая жёлтая полоска на горизонте уже превратилась в хорошо заметную полосу. Дозорный, ехавший впереди, остановился и оглянулся на лэйна. Лэйн поднял руку и махнул вперёд. Дозорный развернулся и поехал дальше, но уже не так быстро, так что лэйн вскоре поравнялся с ним. Теперь они ехали все вместе, плотной группой – впереди лэйн и дозорный, а сразу за ними оруженосец, оба стремянных и четверо слуг. Все молчали. Жёлтая полоса на горизонте становилась всё шире.
А вот уже стало довольно отчётливо видно, что это и в самом деле стена, на которой через равные промежутки устроены башни. Стена была очень длинная и, надо полагать, очень высокая. Так что, вне всякого сомнения, это была та самая Стена, которую они искали, думал лэйн. Которую никто не мог найти. В которую почти никто не верил. А они нашли! Вот она, перед ними! Теперь лэйн ехал впереди, а дозорный и все остальные – за ним. Было очень жарко, небо раскалено до белизны, смотреть на него не было никакой возможности, так что определять время по солнцу уже не получалось.
Да и кому нужно было знать точное время? Они просто ехали и ехали вперёд, смотрели на Стену и молчали. Ни есть, ни пить не хотелось. Усталости они тоже ничуть не испытывали. Было только состояние тревожности.
Стена всё приближалась и приближалась. Уже можно было рассмотреть равновеликие блоки, из которых она сложена, и такие же равновеликие зубцы на её вершинах, и башни, на которых пока что никого не было видно, а только иногда что-то сверкало. Это, наверное, доспехи, думал лэйн, или наконечники стрел.