Заметил он и микрофон у Берзалова, и его экипировку, в которой не было ничего лишнего, и, разумеется, спортивную фигуру, которую невозможно было спрятать ни под бронежилетом, ни под разгрузкой, ну и конечно, битую во всех отношениях морду боксёра. А это было страшно, потому что справиться с бывалым человеком не всякому по плечу. Но бородатый не испугался.
"Шкафы" же, напротив, к удивлению Берзалова, сделались неживыми и словно окаменели, выпучив глаза, как на привидение. Бородатый же послушно вернул руку на колени и сказал вполне миролюбиво:
- Сидим по - доброму, чай пьем, тут является ты, аки ангел…
- Нам нужен вертолётчик! - не стал слушать его Берзалов. - Отдайте нам его, и мы расходимся краями по своим делам, - добавил он своим хриплым, злым голосом и для убедительности похлопал левой рукой по автомату, не убирая однако пальца с крючка. - Ты кто такой? - он показал стволом на человека в реглане и с перевязанными запястьями. Откуда у тебя эта куртка?
Он даже не успел понять, чем тот пахнет, ясно только, что не добродушием и не по - свойски, не по - армейски, а как‑то странно, как будто тонким запахом стылого пожарища. А это был нехороший запах, фальшивый запах, запах бывалого бандита, у которого душа выгорела до самого - самого дна, и больше гореть нечему.
- А нет вертолётчика! - заорал, словно очнувшись, одни из тех, кто был квадратным, как шкаф. - Нет, и всё!!!
Лицо у него налилось краской, и Берзалов понял, что человек готов сорваться с резьбы и его ничего не вразумит: ни автоматы, ни пулемёты, ни то, что его голова наверняка в перекрестии снайпера.
- Тихо, Гундоба! - оборвал его бородатый. - Видишь, человек нервничает! Не ровён час, стрелять начнёт… - и усмехнулся так нехорошо, что Берзалов понял, что без крови не обойтись, хотя кровь‑то уже пролита.
- А мне наплевать! - всё‑таки вскочил квадратный Гундоба.
"Бах!" - Морозов не оплошал, и пуля попала Гундобе в затылок. Он рухнул плашмя прямо в костёр, опрокинув котёл с кипящим мясом.
Берзалову в первую очередь почему‑то было жаль мясо, а потом уже воинственного Гундобу. Всё мгновенно пришло в движение, люди у костра, над которым шипел белый дым, пригнувшись и закрывая головы руками, метнулись в разные стороны, подальше от Берзалова, под снайперки Гучи и Морозова, под пулемёт Колюшки Рябцева, под гранаты Чванова и Сундукова. Им не страшны были ни очереди поверх голов, ни Гаврилов, ни Юпитин с Жуковым, которые выросли словно из‑под земли и страшным голосом орали в свою очередь:
- Лежа - а-а - ть, суки! Лежа - а-а - ть, падлы!!! Дур - р-рилки картонные! Убьё - ё-м!!!
- Вашу - у-у Машу - у-у!.. - вторил им Берзалов и стрелял поверх голов.
Кто‑то дёрнулся, поймав пулю, и ещё, и ещё, и только после этого всякое движение замерло. Так и положили всех семерых вокруг костра, от которого поднимался белый дым и нехорошо несло горелой плотью.
- Эх, такой обед испортили… - сказал кто‑то с сожалением.
- Юпитин, Жуков, обыщите! - приказал Берзалов.
Он боялся, что в пылу неразберихи убьют вертолётчика, хотя уже понял, что никакой он не вертолётчик, а просто присвоил себе чужую одежду, и что разговорить его надо было в любом случае. И тотчас застрекотал пулемёт на железнодорожной насыпи, посылая очередь за очередью в сторону поля и леса.
- Уходит! - заорал кто‑то из своих. - Пацан уходит, сволочь! - и бил, и бил из пулемета.
Берзалов оглянулся: между осинам мелькала куртка, отороченная белым мехом. А по тому, как дёрнулся на крик бородатый, понял, что беглеца надо взять во что бы то ни стало, ибо, похоже, наяривал он целенаправленно в лес и может привести подмогу.
- Не стреляйте! - крикнул он в микрофон всем: Морозову, Колюшке Рябцеву, Гуче и Чванову на насыпи. - Я возьму!
Плохим бегуном оказался малый в куртке, настолько плохим, что одним махом израсходовал весь запал, хотя от страха и мелькал, как заяц, первые двести метров. Берзалов, который тренировался больше на выносливость, чем на взрывную реакцию, поотпустил его и дал выдохнуться. А потом уже стал медленно, но верно нагонять с каждым шагом, приноравливаясь к ритму погони. И уже был уверен на все сто, что малому в куртке конец, что вот - вот он сам ляжет костьми не дальше тех ивовых кустов и березок, за которыми начиналась низинка, как тот, похоже, на последнем издыхании, нырнул в заросли и… пропал. Через мгновение Берзалов был возле этих самых кустов и даже обежал их вокруг них. Что за чёрт! До леса было ещё метров сто. Спрятаться малому было негде. Он словно растворился в воздухе. Вот когда Берзалов пожалел, что не стрелял. Надо было валить его по ногам, да жалко было калечить. Всё‑таки свой, молодой, родине нужен. А он возьми, да сбеги непонятно как. Берзалов сгоряча пронёсся до леска, недоумённо потоптался там, вернулся и только тогда обратил внимание на низинку. Это был даже не овраг и не лесная лощина, а просто начало странной дороги, которая упиралась в невысокий бугор. Обычно такие бугры образуются, когда бульдозером сгребают грунт, бугор зарастет, а дорога остается, потому что траву сильно примяли. Берзалов сделал шаг к эму бугру и: "Вашу - у-у Машу - у-у!..", вдруг понял, что видит продолжение колеи сквозь него, мало того, видит изгиб дороги, там - дальше, словно за травянистой пеленой. Да не какой‑нибудь, а самой настоящей - лесной, широкой, хорошо утоптанной. Он сделал ещё два шага, прошёл сквозь склон бугра, как сквозь туман, и очутился не в поле, а в лесу. Деревья смыкались над головой, и вокруг царил зеленоватый сумрак, а за поворотом угадывались дома. Вот это да… подумал он. Ещё один квантор, на этот раз - лесной.
Когда он вернулся, Архипов в своей самоуверенной манере выговаривал Ивану Зуеву по кличке Форец:
- Что ты жрёшь, скотина?! Ты что жрёшь говно разное!
- Так - к-к… чего добру пропадать?.. - растерянно оправдывался Зуев, жуя то самое мясо, которое вывалилось из котла.
Архипов сунул дозиметр в мясо, ткнул им Зуеву по кличке Форец в морду и заорал:
- Смотри - и-и… уродина! Молодым хочешь умереть?! Да - а-а? Да - а-а? Да - а-а?!
Форец глянул на дозиметр и побежал в ближайшие кусты рыгать.
- Так… бойцы, все слышали?! - крикнул мудрый и уважаемый Архипов. - Прежде чем тащить что‑то в рот, смотрите на дозиметр. - Норму знаете?..
- Знаем… - уныло раздалось в ответ.
- Так какого же лешего?! У нас этой жратвы под завязку! Лопатой греби! Ещё раз увижу, зубы выбью! Всю жизнь деснами жевать будете!
- Сейчас Форцу морду набью, - пообещал Юпитин, покосившись, однако, на Берзалова.
Гаврилов прокомментировал:
- Учи дураков, учи, всё без толку… - и болезненно покривился, мол, народ дикий, рисковый, мозгами не соображают, а всё жопой, жопой, через натуру добирает. Самосознания на копейку.
Так по крайней мере, понял его Берзалов, направляясь к квантору, чтобы ещё раз обследовать его и наметить план мероприятий. Недалеко вдруг что‑то зашевелилось. Берзалов собрался уже было стрелять, но из кустов, поддерживая штаны, вылез старший сержант Гуча по кличке Болгарин.
- Люблю посрать в начале мая… - напевал он, обмахиваясь веткой.
- Ты где ходишь?! - грозно спросил Берзалов, опуская автомат.
- Так - к-х - х… - обернулся Гуча и едва не упустил штаны. - Я ж - ж-ж… Мамой клянусь…
- Ну ладно… - смилостивился Берзалов, - беги к старшему прапорщику задание получи…
- Есть бежать… - скороговоркой ответил Гуча и исчез так же внезапно, как и появился.
Берзалов ещё раз обследовал въезд в квантор и определил, где поставить мины. Болела у него душа за дело, и он хотел сделать всё, что от него зависит и что не зависит - тоже. И чтобы никто не погиб, а все в целости и сохранности вернулись в бригаду. А из Кеца десантника сделаем, подумал Берзалов и в мечтах переключился на Варю. Имел он такое законное право, да и душа у него болела.
* * *
Ночью была сухая гроза, без капли дождя. Сверкали тревожные зарницы, и грохотал далёкий гром. Плоские тени ложились на землю. И зелёный туман струился в лощинах, нагоняя страх на часовых.
Спали тревожно, нервно. Даже Сэр повизгивал во сне. Кец же, набегавшись, и под впечатлением минувшего дня, дрых на новом месте без задних ног.
Гуча, то бишь Болгарин, заступил на пост на "собачью вахту" - ноль - ноль ночи и обозревал окрестности с помощью СУО. Два секрета стерегли квантор пуще собственного глаза. Ещё один был выдвинут к семафору, чтобы мимо не проскочила даже муха, не говоря уже о автодрезине, хотя Берзалов в неё и не верил и считал эту меру излишней. Правда, он не остановил Гаврилова, когда тот приказал проштрафившемуся Форцу взять двенадцатикилограммовую мину и переть её на развилку дорог за станцию:
- Установишь, и боже упаси тебе уснуть! - наставлял он его. - Лично проверю три раза!
И ведь не поленился, пошёл же и проверил. Форец же с его цыганской физиономией был воплощением воинской дисциплины. Но было видно, что стоит ему удалиться от старшего прапорщика на три шага, как все благие намерения улетучатся, как весенний туман, и он снова станет разгильдяем во всех отношениях.
* * *
Он проснулся, когда ещё было темно, и покинул дом, чтобы обговорить с Гавриловым следующие их действия. До побудки ещё оставался целый час, но небо было тёмным и мрачным, на западе вспыхивали зарницы, и непонятная зеленоватая дымка скрадывала равнину. На душе было тревожно.
Накануне они так и не пришли к единому решению: идти или не идти. Можно было, конечно, приказать: направляемся, мол, в этот самый квантор до упора, всё, баста! Но во - первых, Спас молчал, должно быть устал от обличительных тирад, а во - вторых, Берзалов сам сомневался, а надо ли лезть наобум лазаря в этот непонятный коридор, ещё не ясно, куда он выведет. Ему даже приснилось, что они сунулись в квантор, а там засада, и всех их, конечно же, ни за что ни про что положили, как цыплят, при этом, прежде чем погибнуть, он испытал ужас от неправильно принятого решения. Поэтому они договорились с Гавриловым обсудить вопрос на рассвете по принципу: утро вечера мудрее. Разговор с Буром о каком‑то Комолодуне пришлось отложить на потом, хотя сам же Берзалов не без основания полагал, что гром гремит не из тучи, а из навозной кучи, то есть Бур просто фантазирует. Никто не наблюдал за ним провидческих способностей. Хотя чем чёрт не шутит, может, на Бура просветление нашло, может, так радиация действует - избирательно, что ли? Дураков облагораживает?
Гаврилов курил на крыльце, отгоняя дымом утренних комаров. Он ничем не пах, кроме табака, и Берзалову было приятно, что с ним не надо напрягаться и хитрить.
- Чего, не спится?
- Да так… - подвинулся Гаврилов, освобождая место, - думаю… дурилка я картонная…
И так у него это здорово вышло, так по - свойски, совсем не уничижительно, а дружески, что Берзалов испытал острый приступ тоски оттого, что рядом с тобой сидит хороший человек, свой в доску, который не предаст и даже плохо не подумает, а ты с ним, кроме как о войне, ни о чём другом говорить не можешь, не потому что не умеешь, а потому что время такое - атомный век, будь он неладен. Проклятая жизнь, с горечью подумал Берзалов. Был бы мир, мы с прапорщиком зависли бы где‑нибудь в ресторанчике над Мойкой и наговорились досыта. Напились бы до поросячьего визга и дружили бы всю оставшуюся жизнь, ходили бы друг к другу в гости, и вообще… много ли человеку надо?.. Не денег, не славы, а лишь бы был мир, и Варя, конечно. Варя… Варя… Ох, Варя! О Варе он готов был думать часами.
- Почему?.. - удивился он.
Гаврилов редко проявлял чувства, тем более при Берзалове, потому что военная субординация была у него в крови.
- Тягостно что‑то на душе… - вздохнул Гаврилов.
Берзалов тактично промолчал, решив, что Гаврилов вспоминает прошлую жизнь, должно быть, семью в Пскове, о которой он никогда ничего не рассказывал. И тоже помолчал немного, вдыхая сигаретный дым и свежий ночной воздух. Но оказывается, Гаврилов думал о деле.
- Странно… - сказал он, - радиация на рассвете падает.
Они давно уже отметили это необычное явление, в котором не было логики. Даже учёные не могли его объяснить. Днём радиация возрастала, к обеду набирала максимум, а ночью снова падала. В солнечные дни она была заметно выше, а в дождливые - естественным образом убывала. У Славки Куоркиса была своя теория на этот счет: он считал, что радиация подпитывается солнцем. Идея эта лежала на поверхности, и опровергнуть её было трудно, потому что Берзалову не хватало знаний в этом вопросе, чем его друг беззастенчиво и пользовался. Так или иначе, но факт оставался фактом - на рассвете радиация была самой низкой, и поэтому обычно возникло благостное ощущение, что всё будет хорошо. Под воздействием ли этих чувств, или по каким‑то другим соображениям, но они оба решили, что надо двигать в этот самый квантор, а там видно будет.
- Ну во - первых… вертолётчика спасём… - принялся рассуждать Гаврилов, - а во - вторых… - пробормотал, - дурилка я картонная… - и вдруг замолчал на самом интересном.
Берзалов понял, что Гаврилов прислушивается. Он и сам невольно прислушивался со вчерашнего вечера и всё ждал выступления голосистого Скрипея, но кроме комариного писка, ничего не услышал. А надо было слышать, потому что голос у Скрипея был не то что бы неприятен, а просто выворачивал душу наизнанку, и подвергаться второй раз подобной экзекуции не хотелось. С тех пор страх сидел где‑то в подкорке, как страх высоты. Но Скрипей не появлялся. А может, и появлялся, но помалкивал, как помалкивала и СУО, на которую возлагали большие надежды и которая должна была его обнаружить при любых обстоятельствах. По крайней мере, и Берзалов, и Гаврилов так думали.
- А во - вторых… - продолжил Гаврилов, тактично выдохнув дым в сторону, - это лучше, чем попасть в ловушку.
Они уже обговорили эту идею и пришли к выводу, что и вертолёты, и бэтээры сгинули не просто так, не по глупости, а угодили в эти самые ловушки. Получалось, что чем ближе они будут приближаться к неизведанной области, тем чаще будут возникать ловушки? Думать об этом не хотелось, потому что приказа о глубокой разведке никто не отменял.
- Конечно, никто не гарантирует, что в кванторе их нет, - высказался Гаврилов. - Но почему тогда этот в куртке улизнул туда?
- Я тоже ломаю голову, - признался Берзалов так, что расписался в собственной бессилии. - Мало у нас информации, и мы можем только предполагать.
- Нашим бы сообщить, - мечтательно высказался Гаврилов, выдыхая дым кольцами. - Да связи нет.
У пленных они выяснили следующее: куртку, шлем, штаны и берцы они нашли в канаве, о вертолётчике слыхом не слыхивали, а в поле расположились, потому что свобода однако. Как упёрлись на этом, так и стояли насмерть. Даже когда Берзалов застрелил вожака. Никто не сдался. Гаврилов отвёл его в сторону и сказал:
- Не знают они ничего. После такого… точно бы заговорили.
А застрелил Берзалов вожака, когда выяснилось, что они держали рабов. У двоих были кандалы на ногах - так давно, что железо стерло плоть до кости, а того который рубил мясо, у лейтенанта Протасова, было перерезано сухожилие. В плен он был взят совсем недавно на одной из застав в тамбовской области и был ежедневно бит ради развлечения - оказалось, тем самым подростком в куртке, отороченной мехом - сынком вожака.
- Отрабатывал на мне удары, - пожаловался Протасов, демонстрируя синяки и ссадины на теле. И не кормили, гады, сырое мясо только и ели…
Оказалось, что под Шульгино застряла строевая часть, без связи с кем бы то ни было все эти полтора года, и они уже решили, что остались одни - одинёшеньки на всей планете. Но руки не опустили, а тоже проводили глубокую разведку по всем правилам и в сторону Поволжья, справедливо полагая, что западнее и южнее никто не спасся, и южнее, к Каспию. Правда, ресурсов у них было меньше, чем у девяносто пятой отдельной бригады специального назначения. Соответственно, и результаты оказались скромнее. Выяснилось, что Пенза пострадала мало, а Самара, как и большинство городов на Волге, уничтожена под корень.
- Так это они и у нас выкрадывали людей… - догадался Юпитин и сжал кулаки.
После этого судьба пленных была предрешена. Люди в бригаде, конечно же, пропадали по всем законам военного времени. Этого никто не отрицал, но последнее время такое происходило всё чаще и чаще. А выследить, кто нападает, было затруднительно из‑за растянутых коммуникаций и разгильдяйства: один пошёл по радиоактивные грибы и не вернулся, другой подался в ближайший хутор, где наличествовали женщины, третий решил отведать самогона и сгинул с концами то ли в деревне, то ли по пути в неё, ну и так далее и тому подобное. Единственно, от них добились признания, что они и есть те самые "дубы", о которых все слышали, но никогда не видели. И что эти "дубы" вольготно себя чувствовали при полном безвластии и, можно сказать, правили на свободных территориях, как им заблагорассудится. А насчёт гипноза версия не подтвердилась. Не владели "дубы" гипнозом, иначе бы положили бы всех и заставили бы плясать "камаринскую" под свою дудку. В данном случае народный фольклор подкачал.
А ещё Берзалов понял, что с психикой у "дубов" действительно плохо: не понимали они человеческой логики, как будто её и не существовало. Говоришь им одно, а они выворачивают так, как им хочется, хоть кол на голове теши. Даже когда их убивать стали, они не изменили своего поведения и демонстрировали полное бесстрашие перед смертью, что, вообще говоря, присуще животным, а не человеку. Сбросили их в ближайший овраг и завалили камнями. И только тогда обнаружили, что они фонят, как термоядерные головки. Да и то случайно, если бы не дотошный Гаврилов со своим дозиметром, так и пропустили бы этот важный факт. А факт как минимум подтверждал, что настоящие "дубы" радиации не боятся и что они, быть может, и есть те самые хомо - радиоактивнус, о которых твердил всезнающий Геннадий Белов. Это также подтверждалось тем фактом, что "дубы" с удовольствием лакомились радиоактивной едой. На всякий случай Гаврилов всем выдал по две таблетки заморского зелья да заставили под завязку брусничного чая напиться. Этим и ограничились.
- Тупоголовые, - убеждённо сказал Гаврилов, запивая свою порцию. - Я бы таких в колыбели…
- Может, они не сразу такими стали, товарищ прапорщик? - на правах командира первого отделения предположил Архипов. - Может, это всё радиация? Вон какие они здоровые, как кабаны. Может, из квантора сбежали, где еды навалом?
- Ага - а-а… - иронично отозвался Юпитин, - и тёлок…
- Кто о чём, а вшивый о бане… - сурово заметил Берзалов и отправил обоих ставить мины перед квантором - настоящие, боевые, а не сигнальные.