Хотел вначале отрядить Бура, да вспомнил, что это чудо природы надо беречь, как зеницу ока, прежде всего, из‑за непонятного, таинственного Комолодуна. Да и вообще, жалко его стало, убогий он какой‑то, можно сказать, пришибленный валенком. Сперва выясню, что такое Комолодун, а потом буду посылать куда угодно, даже в разведку, решил Берзалов. А пока пусть сидит в отделении, вшей щёлкает.
- Чё - ё-рт их знает… - задумчиво согласился Гаврилов, - хотя насчёт еды и тёлок сильно сомневаюсь. Дурилки они картонные. Кто бы им позволил власть захватывать на сопредельных территориях? - и сам же ответил: - Никто! А вот насчёт квантора надо подумать. Дело это серьёзное. Вроде бы шуточки и хаханьки, а ведь лезем в пасть волку. Крепко думать надо. Изведанными путями проще… и привычнее… - Он загадочно косился на Берзалова и ждал, что тот скажет.
Я и сам боюсь, подумал Берзалов, испытывая однако злорадство по отношению к Гаврилову: значит, и ты слаб точно так же, как и я. Но это было слабым утешением.
- Так ведь шли же?.. - в унисон сомнениям напомнил он. - Шли и не дошли. Два раза по земле и три раза по воздуху? И что теперь прикажете делать?
- Ну?.. - вопросительно уставился на него Гаврилов, словно Берзалов должен был окончательно сформулировать концепцию проникновения во вражескую область, хотя до Харькова было ещё километров двести с гаком.
Трудно было определить степень риска при таких скудных исходных данных. Приходилось кивать на русский авось, который, как известно, был очень рисковым, но вроде как осознанным выбором. Мол, выбрали русский авось, пошли и пропали героями. Но ведь могло быть и наоборот: рискнули и выиграли тоже героями. А победителей, как известно, не судят, за риск не журят и с горчицей не кушают. Победителей носят на руках, поят коньяком - спиртом и награждают орденами и медалями.
- Если я погибну, то вы, Роман Георгиевич, - вдруг сказал Гаврилов, - сможете завершить разведку. А если вы погибнете, то это под большим вопросом, - и сокрушённо покачал головой, как будто Берзалов уже погиб, а Гаврилов оплакивает и водку пьёт.
- Справитесь, справитесь, - не уступал ему Берзалов, хотя чуть - чуть сомневался из‑за ревности к делу, ибо считал себя лучшим из лучших и разумеется, самым - самым везучим. А в таком деле везучесть - главный аргумент. Но ведь об этом же вслух не заявишь? Не заявишь. Глупо и самонадеянно. Такие мысли надо держать при себе. Нескромные это мысли и в любой момент могут обратиться твоей слабостью.
И, конечно, они поспорили. Старший прапорщик не сомневался в его храбрости, но хотел для пользы дела пожертвовать собой. Я своё уже пожил, словно говорил он всем своим видом, а вам пацанам жить и жить. Так что не мешай мне, товарищ старший лейтенант, без пяти минут капитан, дай исполнить свой долг. Может, другого шанса и не выпадет. Не хочу умереть внезапно от шальной пули или от простуды. Пусть это будет осознанный, преднамеренный шаг. А с почестями мы потом разберёмся. Да и какие почести у военных? Разве что залп над могилой? Да и то её, этой могилы, может и не быть. Вон как всё перевернулось. Миллионы лежат в сырой земле, не оплаканные и не известные, а мы здесь славу делим. Глупо!
Берзалов же подозревал, что Гаврилов видит его насквозь: его трусость, сомнения, нерешительность, и запаниковал, а в следующую минуту понял: хитрый прапорщик использует этот факт в своих целях. Хотя цель и была направлена исключительно на благое дело. Конечно же, Берзалов не мог согласиться, чтобы им манипулировали исподволь. Поэтому он не уступал пальму первенства:
- Пойду я!
- Дурилка я картонная! - вдруг воскликнул Гаврилов. - Одного не учёл, вам ведь больше поверят, чем мне, если что…
- Что если что?.. - с подозрением спросил Берзалов.
- Ну если… я погибну…
Белый шрам под ухом побелел у прапорщика ещё больше.
- В смысле?..
- Ну что не испугался… не сбежал… не предал… не ушёл…
- Куда - а-а?.. - с ещё большим подозрением спросил Берзалов.
- Ну - у-у… - помялся Гаврилов, - к "дубам", например…
- Знаете что… товарищ старший прапорщик… - начал заводиться Берзалов, цедя слова сквозь зубы. - Вашу - у-у Машу - у-у!.. В благородство играете?.. Приказываю… Вашу - у-у Машу - у-у!.. Моя машина идёт первой! Исключительно добровольцы! Если через час не подадим знака, уходите по маршруту и действуете самостоятельно в соответствии с планом. А когда вернётесь к нашим, доложите командованию все обстоятельства. Я ещё записку напишу на всякий пожарный, чтобы никто не сомневался в вашей честности и порядочности! Я уже не говорю о долге! Дату поставлю и время! Вашу - у-у Машу - у-у!..
- Зачем?.. - оторопело удивился Гаврилов.
- Так надо, - твёрдо сказал Берзалов, хотя совсем не испытывал этой самой твёрдости, а как всегда, страшно сомневался. - Записку вручите командованию, чтобы к вам не было претензий.
- Роман Георгиевич… - попробовал было возразить Гаврилов.
Но Берзалов его оборвал:
- Всё! Федор Дмитриевич - ч-ч… Всё! Идите готовьте экипаж.
- Есть готовить экипаж, - расстроено поднялся и козырнул Гаврилов.
И вот тогда‑то Берзалов понял, что перегнул палку, что прапорщик ни в чём его не подозревает: ни в трусости, ни в слабости, потому что на лице у него было написано такое огорчение и разочарование, которые никак подделать невозможно. "Хороший ты мужик, - едва не расчувствовался Берзалов, - очень хороший, но всё равно я пойду первым, и баста!"
Потом он, всё ещё страшно расстроенный, потопал в соседний дом к бывшим рабам, которых обогрели и накормили от живота и которые всё ещё спали, как и Кец, без задних ног, разбудил Протасова и сказал:
- Мы сейчас уходим. Взять вас не можем. Но я вас прошу дойти до наших и передать донесение. Здесь вам пути два дня. Еду и оружие мы вам дадим. А на словах скажете, что мы вошли в квантор, ну… в этот туннель, - объяснил он, заметив, что Протасов его не понял. - Ну и расскажете, что да как. Я здесь всё изложи… - он протянул лейтенанту пакет.
- Как же мы дойдём?.. - огорчённо спросил Протасов, намекая на свою хромоту.
- Филатов!.. Померанцев!.. - крикнул Берзалов.
- Здесь мы! - оба появились, словно только и ждали, когда их позовут.
- Ну что?.. - таинственно спросил Берзалов.
- Нашли "ниву - шевроле". Побитая, он ездить можно, - по - деловому доложили они.
- Заправили?..
- Так точно, под завязку. И две канистры запаски.
- Ну вот, - будничным голосом сказал Берзалов, поднимаясь, - транспорт у вас есть. Приедете к нашим, там вас подлечат. Лейтенант, держи карту с маршрутом. Никуда не отклоняйтесь. Двигайтесь на север, в бассейне между реками Сосна и Дон. Ночуйте исключительно в поле. Да собственно, у вас одна ночевка‑то и будет. А если поспешите, то и без неё обойдётесь. Берегитесь волков. Города объезжайте, них могут быть ловушки. Помните, что ваше главная цель - связь! Перед заставой в Ефремово дадите ракеты: две красные и одну зелёную.
- Две красные, одну зелёную, - погасшим голосом ответил лейтенант Протасов.
Накануне вечером он долго упрашивал Берзалова взять его с собой.
- Я три раза бежал. Меня ловили. На третий раз сухожилие перерезали. Убежать невозможно. Здесь надо знать ходы и выходы, то есть эти самые, как вы называете, кванторы.
- Ты пойми… - терпеливо, как больному, возражал Берзалов. - Вояка сейчас из тебя с такой ногой - вообще никакой. На тебя ветер подует, ты упадёшь.
И действительно, лицо у лейтенанта выражало крайнюю степень усталости. Казалось, толкни его, и он улетит, как лист на ветру.
- Ну и что?.. - твердил лейтенант. - Зато я злой…
- Мы тоже злые. Я бы ещё понял, если бы вы что‑то знали об этих таинственных кванторах. Но вы ведь ни сном, ни духом?..
- Ну да… - уныло соглашался Протасов. - Не буду врать. В туннель никто из нас не попадал. Секретов "дубов" мы не знаем.
- И ребята твои тоже не в лучшей форме, - приводил следующий аргумент Берзалов. - Один слесарь из Сосновки, второй - комбайнёр из Кацапетовки. Какие вы бойцы? Больные насквозь. Свалитесь, возись с вами.
- А мальчишка?.. А собака?.. - с болезненной надеждой цеплялся Протасов, опираясь на самодельный костыль.
- Мальчишку мы бросить не могли, - объяснял Берзалов. - Мальчишка, считай, от верной смерти спасён. Ну а пёс - это его друг.
- Понятно… - уныло соглашался Протасов и смотрел на Берзалова просящими глазами.
Боялся он чего‑то и пах горелой резиной - потерянной душой, в общем, перспективы у него в жизни были самые что ни на есть ужасные. Берзалов просто дальше не заглядывал - страшно было, поэтому, собственно, и не брал лейтенанта с собой. В какой‑то момент ему стало его жалко, но он пересилил себя. Авось выживет, подумал он. Но с нами ему не по пути. С нами одни неприятности.
Если судьбу других он ещё мог предугадать, то в отношении собственной персоны у него была полная темень. Не видел он свою жизнь. Даже не представлял её. Не было у него таких талантов.
- Всё! - говорил он в десятый раз. - Всё, лейтенант… вопрос решён! Будет у тебя ещё время для подвига, будет, поверь мне, время такое. Потом спасибо скажешь. - И подумал, не объяснять же, что мы живём в атомный век, в котором на долю военных выпали все тяготы и лишения. И никуда от этого не денешься, даже если очень захочешь, разве что в "дубы" записаться? А ты, лейтенант, своё ещё хлебнёшь, потому что ты правильный человек, всё понимаешь и отлынивать от долга не будешь. Не будешь ведь? И с надеждой глядел на него - понял или нет?
- Да… - обернулся, уходя, Протасов, - "дубы" бронепоезда ждали.
- Како - о-ой бронепоезд?.. - безмерно удивился Берзалов, и от злости у него аж скулы свело.
Воистину мир полон неожиданностей. Это тебе не в окопе сидеть, подумал он сердито, испытывая самые негативные чувства и по отношению и к этому лейтенанту, и в отношении самой жизни в этот самый чёртов атомный век.
- Да болтали… - лейтенант Протасов кивнул в сторону оврага, где покоились "дубы".
Осуждает он нас, что ли? - едва не взвился Берзалов. Удивлению его не было предела. Но он не стал обострять вопрос - не ко времени, да и какая, к чёрту, разница, что думает лейтенант о своих бывших хозяевах, лишь бы доставил донесение. Если он нас осуждает, подумал Берзалов, то значит, мало горя хлебал, а если наивный - то дурак, потому что не бывает всеобщей справедливости ни при каком строе.
- Слышал я, что ходит здесь бронепоезд под командованием какого‑то генерала Петра Матвеевича Грибакина. Нас, собственно, хотели продать ему в качестве кочегаров. Поэтому и ждали.
- Вашу - у-у Машу - у-у!.. - всё‑таки выругался Берзалов. - О самом главном ты молчал!
- Да вы с нами и не разговаривали, - упрекнул его Протасов в том, в чём и упрекать нельзя было.
Берзалов от злости стиснул зубы и на мгновение закрыл глаза, успокаивая себя, спокойно Роман, спокойно:
- Лейтенант… ты сколько лет в армии?
- Ну - у-у… год и… - он пошевелил пальцами, считая, - три месяца…
- Ясно… - Берзалов даже простил ему его мычание. - Тебя что, не учили докладывать командованию обо всём, что имеет стратегическое и тактическое значение?
- Учили… - признался Протасов. - Но вы как‑то отнеслись…
- Что - о-о?! Ты где, в армии или на танцульках? Отнеслись к нему не так! Послушай… лейтенант… - чтобы успокоиться, Берзалов хватил его за руку. - Здесь творится такое, а ты молчишь, что я должен думать?!
Он в упор посмотрел на него - понял или нет? А подумал Берзалов о лейтенанте, что он идиот, полный и беспросветный.
- Я не знаю… - признался Протасов, отводя взгляд в сторону, как нашкодивший щенок, и пытаясь вырвать руку из цепкой хватки Берзалова. Лицо у него дёрнулось и вдруг стало старым - старым, как рано увядающее яблоко.
"Вашу - у-у Машу - у-у!.." - снова едва не выругался Берзалов и вдруг понял, что Протасов или облучен, или привык, что в армии о него все вытирают ноги. Значит, он ни на что не годен, а его заявление о злости - не более чем реакция на освобождение. Адреналин в крови гуляет. Но все эти психоанализы мне абсолютно не нужны. Мне и без них хреново и забот выше крыши. Чтобы разбираться в психологии лейтенанта, нужно время и душевные силы. Ни того, ни другого у меня нет. У меня другие цели. А за психоанализом пусть сходит в какой‑нибудь девке.
- Все - е-е! - процедил он сквозь зубы, отпуская руку лейтенанта. - Вам на север, нам на юг. И помни, лейтенант, твоя задача добраться живым и здоровым!
- Разрешите выполнять? - лейтенант Протасов всё понял. Раз перешли на тон устава, значит, неофициальная часть закончена. Это он понимал, этому он был обучен, это он хорошо запомнил, потому что натаскивали его вначале сержанты в учебке, а потом командиры в армии, но, видать, не натаскали.
- Выполняйте!
- Есть! - Протасов повернулся через левой плечо и отбыл в неизвестность.
Берзалов посмотрел ему вслед и понял, что лейтенант Протасов не дойдёт, что с ним обязательно приключится что‑то нехорошее. Но менять что‑либо было поздно. Авось пронесёт.
Глава 5.Вертолётчик и первые потери
Разумеется, Берзалов рассказал Гаврилову о бронепоезде, о таинственном генерале Петре Матвеевиче Грибакине, о котором никто слыхом не слыхивал. О лейтенанте не упомянул, посчитав это неважным. К тому же говорить о ком‑то за глаза было глупо и непоследовательно - пустое сотрясание воздуха. Всё равно не дойдёт, думал Берзалов о хромом Протасове, а дойдёт, значит, нам повезёт. Но здесь я уже бессилен. Я ведь не господь бог. Я могу только советовать.
- Не фига себе!.. - крайне удивился прапорщик и шутливо выпучил глаза. - Где они тепловоз‑то взяли?..
- В каком‑нибудь ангаре… - здраво рассудил Берзалов. - А что?.. Хорошая идея. Сделать бронепоезд из подручных материалов и мотаться, контролировать малыми силами большую область. Может, наши на него и нарвались? - он тут же вспомнил слова подполковника Егорова о том, что вторая наземная группа была окружена живыми механизмами и что "район техногенный".
Но об этом, разумеется, Гаврилову ничего не сказал, иначе расспросов не оберёшься. Тогда уже придётся рассказывать и о американцах, и о их десанте, и о военной базе. Только как‑то всё это не состыкуется с квантором, то бишь с бесконечным коридором, каким‑то Скрипеем и каким‑то Комолодуном. Последнее, конечно, можно было отнести на счёт богатой фантазии Бура. Но чем чёрт не шутит, когда бог спит? Вдруг на Бура снизошло просветление? Берзалов теперь готов был поверить во что угодно, даже в бред подчиненных. От этих мыслей голова у него пухла и он чувствовал себя не очень уверенно, хотя, разумеется, вида не подавал, бодрился. Следовало призвать ворчливого Бура, чтобы допросить его, но, как всегда, времени было в обрез. Потом, решил он, тем более что таинственный Комолодун как бы и не списывался в происходящее, значит, есть шанс, что Бур просто несёт околесицу, хотя вроде трезвый и клея не нюхал. Надо будет за ним понаблюдать. Может, он просто скрытный психопат? Тогда придётся его списать и оставить в какой‑нибудь деревне, пусть гусей пасёт, если на большее не годен.
- Есть вероятность, что первая группа погибла именно из‑за бронепоезда, - раскрыл Берзалов часть тайны, хотя, конечно, это была всего лишь его догадка. - Плохо, что я в донесении ничего об этом не сообщил. Можно было выслать ударную группу, где‑нибудь его перехватить. А вертолёты?.. - вспомнил он и вопросительно уставился на Гаврилова, его осенила идея.
- Ну да… - озадаченно поддакнул тот с очень серьёзным лицом, - получается, что бронепоезд сбил все три? Так не бывает. Несостыковочка. Эх, найти бы того вертолётчика… - вздохнул он.
- Я тоже об этом думал, - признался Берзалов. - Какая‑то странная закономерность: все три вертолёта погибли один за одним…
- И в одном месте, - многозначительно добавил Гаврилов, глядя при этом крайне озадаченно на Берзалова.
- Гадать бессмысленно. Сейчас всё узнаем. По крайней мере, о кванторе, а если повезёт, то и о Скрипее. Что это такое за чудо, и в кого стрелял Архипов?
- Тьфу - тьфу… - поплевал Гаврилов через левое плечо и сделал вид, что этим обезопасил все их начинания.
- Кстати, что там Форец, то есть Зуев?.. - спросил вдруг Берзалов.
Он подумал, что бронепоезд вполне может свалиться, как снег на голову именно в это утро. Кто ему мешает по закону подлости? Никто. Правда, накануне рядовому Ивану Зуеву, в виде наказания, а может, и, наоборот, ему вопреки, выдали противотанковую мину и строго - настрого наказали, никуда не сворачивать, а выдвинуться, конкретно, за станцию и заминировать подъездные пути. Мина ТМ-89А срабатывала как от большой массы металла, так и от контакта и вполне могла уничтожить хоть три десятка тепловозов.
- Молчит пока, как воды в рот набрал, - ответил Гаврилов, и голосе его прозвучала неуверенность, мол, как бы Форец глупостей не натворил? Склонен он к этому.
- А связь?.. - напомнил Берзалов.
Не мог он подозревать Гаврилова в разгильдяйстве. Скорее всего, замотался старший прапорщик. Да и по всем оценкам опасность со стороны разъезда была самой минимальной. Только Берзалова что‑то тревожило, хотя Спас молчал.
- Полчаса назад разговаривал. Не пойму, глушит нас, что ли, кто‑то? Еле - еле слышно. В наушниках гудит чёрт знает что.
- Пошли бойца узнать.
- Да я хотел его снять примерно через полчаса, - доложил Гаврилов, взглянув на часы. - Как только вы сигнал дадите, что всё нормально, я его и сниму.
- Тоже верно… - в раздумье согласился Берзалов. - Но бойца для контроля всё‑таки пошли.
С тех пор, как небо стало зеленоватым, локальная связь у них, действительно, работала неважнецки. Рассчитанная на радиус в семь километров, она едва "брала" половину расстояния, и хрипела, и сипела на все лады, как старый ламповый приёмник.
- Мину разряжать не будем, так и оставим, только переведем её в нерабочее положение, - сказал Гаврилов.
- Хорошо, - согласился Берзалов. - А лучше вообще не переводить, не фиг здесь всяким бронепоездам гонять.
- Тоже верно, оставим не разряженной, - легко согласился Гаврилов, хотя, конечно, это было не в традициях армии - оставлять всякие пакостные ловушки. Для кого? Для своих же, русских, только вмиг ставшими разбойниками и бандитами. Но здесь была неизведанная область, и он не возражал, тем более, что второй раз мину использовать было нельзя, ибо если её активизировать второй раз, то она, согласно инструкции, самоликвидируется.
В квантор прокрались со всей предосторожность, на которую были способны, вползли, как улитка: на первой передаче, тихонько, не газуя - сунулись, словно краб из‑под камня - на пляж, и огляделись. Только тот, кто ходил по этому пляжу, оставил вполне рельефные следы протекторов.
Мины, которые выставили на ночь на въезде в кванторе, убрали, и экипаж был в полном составе, кроме, разумеется, Кеца и Сэра. Кец устроил маленькую истерику, решив, что накануне самого интересного от него хотят избавиться, но когда его пересадили во второй бронетранспортёр и дали шоколадку, смирился, только хлюпал носом и обиженно косился на Берзалова, как на виновника своих бед. Архипов, который взял над ним шефство, вручил ему лакомство и сказал:
- Ты главное, дождись первого экипажа… мы люди военные, надежные, как наш бэтээр, - и похлопал по его стальному боку.
- Ага… - соглашался с ним Кец, набивая рот шоколадом и косясь на своего благодетеля, как верующий на икону.