Он вскочил, оглядываясь, ещё не зная, куда бежать и что делать. Первый борт стоял на въезде в хутор, под дубом, и в нём сидел Сундуков, который следил за обстановкой с этого фланга. На противоположном фланге был замаскирован второй борт, и в нём дежурил могучий Гуча по кличке Болгарин. Уж на него‑то можно было положиться. Ещё двое прикрывали тыл со стороны леса. Да и в самом лесу на тропинках были расставлены сигнальные мины. И хотя было тихо - тихо, Берзалов понял, что вот - вот что‑то должно произойти.
* * *
Кашеварили на берегу залива, и Форец десятый раз рассказывал о своём подвиге. Всё сводилось к тому, что он такой бравый, сильный и ловкий, сознательно притащил мину, сознательно зарыл её в полотно дороги и сознательно стал ждать, когда пройдёт автодрезина, чтобы подорвать её к едрёне - фене.
Тут он замолкал и кто‑то обязательно ехидно спрашивал:
- Ну и - и-и…
Нет, никто не ревновал к его славе, просто так было принято считать, что любое славное дело - это в порядке вещей, не чай же на позициях пьём, а в глубокой разведке. Понимать надо! Здесь подвигу как бы способствуют все обстоятельства. Так что каждый мог оказаться на месте Зуева и точно так же подорвать бронепоезд. Просто Зуеву повезло, что отнюдь не умаляло значения его подвига.
- А она‑то шла не по той колее! - чернявый Форец замолкал на высокой ноте и вопросительно пялился на всех сидящих вокруг костра, чтобы они оценили его решимость и твёрдость духа, чтобы уважали, чтобы в запале не бросали, как всегда: "Чёртов цыган!", и не матерились сгоряча.
В этом месте его снова кто‑то требовательно спрашивал, отмахиваясь от комариков:
- Ну?..
А Колюшка Рябцев обязательно выдавал:
- Не верю!!! - корчил уморительные морды и всем своим видом, вместе с жутковатым шрамом, показывал, что любой, будь он на месте Зуева, поступил бы точно так же. А куда деваться? За старшим лейтенантом не спрячешься.
Свой шрам он заработал нынешней зимой, когда группа возвращалась из разведки. Поленились, нет, чтобы пойти новым, оговоренным путём, где были разминированы проходы, попёрлись, как ослы, по старым следам. И конечно же, их поджидала засада, которая тоже устала ждать и уснула. В результате, произошёл встречный бой, и пострадал только Рябцев, которого пытались пырнуть ножом в горло, а попали в щеку.
- Что "ну"? - многозначительно переспрашивал Форец. - Это была не автодрезина, а огромный бронепоезд. Конечно, я сдрейфил. Чуть в штаны не наложил!
Все начинали радостно ржать и кричать типа: "Шишку на одном месте набил!", "Копчик цел?", "Небось улепётывал без оглядки!" Даже маленький Кец и тот кричал во все горло, подражая Колюшке Рябцеву: "Мы не верим!"
- А чего же ты так сплоховал? - спрашивали на правах старшего: или Померанцев, или Юпитин.
Все замолкали, ожидая, что ответит Форец.
- Вот здесь главная хитрость и зарыта! - важно отвечал Форец и стрелял у кого‑нибудь сигарету.
- Ты давай не тяни… - лениво советовал Петр Морозов и протягивал ему зажигалку, - а то знаешь, я трепачей не люблю.
- Сейчас… - отзывался Форец. - расскажу всё по порядку. Надо ж было с толком определить, по какой колее движется бронепоезд, - и он многозначительно поднимал брови, чтобы слушатели понимали, с какой сложностью в жизни он столкнулся.
Все терпеливо ждали, когда он сделает первую затяжку.
- Ты же говорил, что не знал, что это бронепоезд.
- Конечно, не знал, - соглашался Форец. - Если бы знал, смылся сразу.
Все снова радостно ржали, представляя, с какой рожей Форец улепётывал в ближайшие кусты, потому что Форец был притча во языцех даже не в роте, а в бригаде, раз попался генерал - лейтенанту Турбаевскому на цугундер. Никто ещё из второго отделения третьей роты не добивался таких результатов за столь короткое время, даже старший сержант Гуча по кличке Болгарин, который тоже был чемпионом по залётам, и тот уступал Зуеву кое в чём, например, в темпе набора очков и по глубине осознания проступков, которые он совершал, ибо Форец каялся всегда очень и очень искренне, так что ему верили больше, чем могучему Гуче - слишком тот был здоровый, и слишком много в нём бродило тестостерона.
- Не верю… - лениво подавал голос Колюшка Рябцев, и все снова радостно ржали, правда, чуть потише, чтобы, не дай бог, не возбудить праведный гнев старшего лейтенанта Берзалова, который одним окриком: "Вашу - у-у Машу - у-у!.." мог разогнать их славную компанию и присвоить себе вкусную кашу.
Но Кец по - прежнему был громче всех.
- Ха - ха - ха… - не унимался он, и ему всё прощалось, как малолетке.
- Короче… - говорил Форец, доверительно наклоняясь вперед так, что ему становилось жарко от костра.
- Ещё короче! - с нагловатой фамильярностью советовал маленький Кец.
- Ну да, ещё короче, - радостно соглашался Форец. - Короче, колею я определил, когда до бронепоезда оставалось метров сто пятьдесят. Там такой поворот перед станцией за лесом. Он как раз и выскочил. Нет чтоб мне зарыть эту чёртову мину метров на сто ближе к станции.
- А ты какую взял, - спрашивал кто‑нибудь, - ферритовую или контактную?
- Конечно, контрактную. Что я, дурак, что ли? Там этого железа одних рельсов тонн сто. Бабахнуло бы так, что я бы с вами не разговаривал.
- Не верю… - твердил Колюшка Рябцев, но никто уже не смеялся, а только радостно скалился, памятуя о Берзалове и Гаврилове, которые находились с другой стороны дома.
- Форец, не тяни кота, - советовал кто‑нибудь.
- В общем, я это мину схватил! Братцы, не поверите, разрыл щебень так, словно это был песок на пляже.
- Ну?..
В этом месте наступала тишина. Пять пар глаз впивались в героического Зуева.
- Ну и чуть ли не стукаясь головой о рельсы… - продолжал Форец.
- Может, всё‑таки стукнулся? - опять громче всех хихикал Кец, который на правах молокососа имел иммунитет неприкосновенности.
Форец театрально вздыхал, трогая забинтованную голову:
- Было немножко. Но я же думал, что это обычная дрезина!
- А что там было?..
- Танки на платформах. Весь бронепоезд - от носа до хвоста!
- Да! - чесали затылок вначале Померанцев, а потом - Юпитин.
- Не верю! - снова выдавал Колюшка Рябцев.
- Успел установить, когда до состава осталось метров десять.
- Прошлый раз говорил, что пятьдесят, - лениво напоминал кто‑то.
- Ну, может, метров двадцать пять, - важно соглашался Форец, не уступая в своём подвиге ни капли правды.
- А потом?.. - спрашивали с придыханием.
- А потом - амба! Взорвался паровозик, и все танки полетели в кювет.
- Не верю… - снова хихикал Колюшка Рябцев.
- А если не веришь, то иди проверь, - говорил Юпитин. - И вообще, твоё место где?
- Где? - невинно удивлялся Колюшка Рябцев и приподнимал голову, чтобы лучше видеть командира второго отделения.
- Иди сменяй Гучу и следи за горизонтом!
И конечно, никуда он не ходил, а все начиналось заново: расспросы, лошадиное ржание и прибаутки по поводу: "Копчик цел?" В общем и целом, Иван Зуев по кличке Форец был на вершине славы. И все понимали, если бы не Форец, пришлось бы принять неравный бой с превосходящим противником, со всеми вытекающими из этого трагическими последствиями. Так что получалось, как ни крути, а Форец - герой!
Тут заверещала СУО и у Сундукова, и у Гучи по кличке Болгарин, и они начали наводить автоматические пушки на источник опасности. Берзалов с криком: "Вашу - у-у Машу - у-у!.." вскочил, съедаемый жуткой тревогой. Гаврилов, вторя ему: "Дурилка я картонная!", тоже вскочил. Капитан Русаков страшно удивился, но остался сидеть - потерял он былую сноровку вертолётчика. Прошла секунда - вторая: на противоположной косе бухты раздался выстрел из подствольника. Над серединой бухты граната с щелчком взвелась в боевое положение. Затем, двигаясь по параболе, упала как раз за спиной у Колюшки Рябцева, который возлежал перед костром, подпрыгнула на высоту метра, по инерции пролетела ещё немного, и рядовой Иван Зуев по кличке Форец сделал то, что должен был сделать в этой ситуации - то единственное, что никто за него сделать не мог - он ловко поймал её с тем, чтобы бросить в котёл с кашей, но ему не хватило мгновения, и она взорвалась у него в руках.
* * *
Чванов уже несся, как полоумный с сумкой медикаментов. Пожалуй, он никогда так в жизни не бегал, даже когда впервые сыграли тревогу "атомная атака".
Берзалов подскочил, глянул и отвернулся, заскрипев зубами. Чванов делал противошоковый укол, а Архипов накладывал на культи жгуты. Колюшка Рябцев тоже был никакой, но ему всего лишь ему сняло лоскут кожи с черепа. Померанцев от боли кривил свою рыжую физиономию и сжимал левую руку, из которой толчками била кровь.
Пушки уже старались вовсю, срезая камыш и кусты на противоположном берегу бухты.
- Не стрелять! - заорал Берзалов, как сумасшедший. - Не стрелять! Вашу - у-у Машу - у-у!.. Не стрелять! Живого возьмём!
Он кинулся по косе под вероятный огонь противника. Гаврилов стал заходить слева, со стороны берега и поэтому немного опаздывал. Юпитин и Жуков нагоняли его.
Там, где песчаная коса стремительно ушла из‑под ног, Берзалов погрузился с головой и поплыл, преодолевая вялое течение. Но всё равно его вынесло на внешнюю сторону косы, обращенную к реке, и он в два прыжка, ревя, как раненый зверь, выскочил из воды и стреляя так, чтобы срезать только метёлки камыша и не задеть своих, рванул туда, где берёг был крут и где по всем расчётам прятался стрелок. Заметил что‑то светлое у самой воды - знакомую куртку, отороченную белым мехом, только мех тот был уже не былым, а грязно - зелёным. В следующее мгновение ему обожгло лицо справа, и он понял, как свистит пуля, пролетающая мимо виска. Следующего выстрела он произвести не дал, прыгнул, ломая тростник и, не обращая внимания на порезы, подмял под себя и стал бить, бить, бить то, что верещало и, как девчонка, царапалось и кусалось, с третьего удара нокаутировал, но ещё для пользы дела ударил левой и правой, ощущая каждый раз, как кулак погружается во что‑то мягкое, булькающее. Потом сел, покачиваясь, и посмотрел, тяжело дыша: это был сын вожака - оскаленный и желторотый, как птенец.
Через минуту он уже кричал, стоя перед Русаковым, и держа за шиворот безвольное тело пацана:
- Ты его знаешь?! Вашу - у-у Машу - у-у!.. - начал он цедить сквозь зубы. - Нет, ты же его знаешь! Я же вижу, ты его знаешь! Моду‑то не вороти, сука!
Русаков бледнел, краснел, сжимал кулаки и, казалось, не понимал, что ему делать. При любом раскладе против разъяренного Берзалова он не тянул, не выстоял и полминуты.
- Кто он?! Брат её?! Брат?!
- Я - я-я… - Русаков набирал в лёгкие воздух и никак не мог его выдохнуть.
- А ну не смей! - из дома со скалкой в руке выскочила Зинаида, напоминающая разъяренную тигрицу.
Она всего лишь один раз успела огреть Берзалова да и то всего лишь по спине, и в горячке он не почувствовал боли. Гаврилов и Юпитин оттащили её, но и им досталось по полной, пока её визжащую, царапающуюся и плюющуюся не скрутили.
- Что ты понимаешь?! - кричала она так, словно её резали. - Может, я его сама выходила, пока он загибался после контузии.
- Правда, что ли?! - спросил Гаврилов, ощупывая лицо, под глазом у него наливался синяк.
И только тогда Берзалов понял, что вся нарочито - показная весёлость Русакова носит болезненный характер, и странная худоба его тоже из‑за всё той же болячки, которая отныне крылась у него в голове, потому что от каждой контузии человек, попросту говоря, старел внутри себя лет на десять. Снаружи молодой, а клетки головного мозга, как у старика, а потому, по сути, и немощный, и болезненный. И всё равно Берзалов уже спокойнее, однако всё ещё с ненавистью глядя в бегающие глаза бывшего вертолётчика, потребовал ответа:
- Так всё‑таки, знал или не знал?!
- Знал… - мотнул головой вертолётчик, кусая губы, - вернее, знаю… - поправился он. - Брат он её, - и кивнул в сторону красавицы, которая, всхлипывая, качалась в сильных руках Юпитина.
- А отец?! Вашу - у-у Машу - у-у!..
- Отца уже месяца два нет, а Касьян иногда приходил.
- А сегодня? Сегодня ты его видел? - Берзалов захотелось встряхнуть вялого Русакова, чтобы он соображал быстрее.
- Сегодня не видел…
- А ты знаешь, что её отец захватывал наших и превращал в рабов? - продолжал цедить слова Берзалов. - Знал? Знал, что он на наших охотился, как на зверей? В плен брал, кандалы надевал, а потом продавал Грибакину? А одному лейтенанту, чтобы не убежал, вообще сухожилия подрезал.
- Нет, не знал, - ответил Русаков, и по его нервным глазам Берзалов понял: не врёт, говорит правду, да и пах он, как одуванчик, большой - большой растерянностью, а не ложью.
Оберегали его, может быть, даже для большого дела, понял Берзалов. Может, им вертолётчик понадобился? Кто знает. А он подвернулся, влюбился и остался, а может, с помощью местной красавицы "заставили" остаться. Дело тёмное. Дело личное. Правды не найдёшь. Да и нужна ли нам эта правда? Наша правда - это устав. Вертолётчик нарушил устав - это плохо. Значит, пойдёт под трибунал.
- Я знала! - вдруг запричитала красавица Зинаида, покачиваясь в сильных руках Юпитина, на физиономии которого и справа, и слева были следы её ногтей. - Да, он мой отец: Григорий Артемович Ёрхов по кличке Альбатрос из Мурманска, шкипер он. Рыбу всю жизнь ловил. А хутор наш - родовой хутор, мы… мы… здесь всю жизнь жили. Он вернётся и убьёт всех вас, потому что он самый жуткий и страшный человек в округе, а ещё потому что это наша земля.
- Ишь как запела, дурилка картонная, - усмехнулся Гаврилов, снова щупая подбитый глаз, - раньше надо было петь, а теперь поздно.
- У него триста человек, он вас в землю зароет! - кричала она, рыдая. - И тебя! - качалась она. - И тебя! И тебя! Он вас всех!!!
- Всё сказала? - спросил Берзалов, спокойный, как танк, потому что в таком состоянии не воспринимал женщин за женщин, к тому же Зинаида сама напросилась.
- Всё! - с ненавистью выпрямилась красавица.
- Не придёт он… убили мы его… - грубо сказал Берзалов, - и всю его банду убили. - Остался этот сопливый щенок, - и он тряхнул Касьяна, который, завалившись на бок, стал приходить в себя, всхлипывать и кашлять, размазывая по лицу кровь и сопли.
- И его тоже убьём, - сказал Юпитин, больше для того, чтобы она не рыпалась.
- А - а-а! - безумно закричала Зинаида Ёрхова, вырвалась всё‑таки из рук Юпитина, и почти дотянулась до Берзалова, но Юпитин изловчился, снова взял её в захват так, что на груди у неё затрещала белоснежная сорочка, и оттащил прочь. А она качалась в его руках, рыдая и кричала. - Мало, значит, вам! Мало! Кася только одного из вас убил, надо было всех положить! Гады! Сволочи!!!
Глаза её горели безумной ненавистью, волосы растрепались. Из красавицы она превратилась в ведьму. Вот почему они не хотели говорить о вертолётчике, сообразил Берзалов - берегли свой родовой хутор и вертолётчика заодно, ну и радиация соответствующе действовала. "Дубы" одним словом. Звери, вкусившие власть. Интересно, а как же всё‑таки американцы? Каким боком они вписались в данную ситуацию?
Прибежал сержант Чванов и доложил, что Форец нуждается в операции и переливании крови.
- Сколько тебе нужно времени? - спросил Берзалов.
- Два часа, и помещение. Разрешите, я вам порезы смажу.
И пока он обрабатывал раны у него на лице и на разбитых кулаках, Берзалов командовал:
- Занимай дом и оперируй! Архипова и Юпитина ко мне! - и когда они явились, приказал: - занять круговую оборону. Федор Дмитриевич, накормить личный состав, всем принять таблетки и костров больше не разводить. Готовность номер один.
- Есть! - ответили Архипов с Юпитиным и побежали выполнять приказ.
- К вечеру выходим, - сказал Берзалов, глядя в пространство между зелёным небом и рекой.
Ему почему‑то показалось, что именно на рассвете, если они не уберутся с хутора, на них нападут. Может, пацан за подмогой послал, а может, ещё что. Так или иначе, уходим именно в ночь, так нелогичнее, а значит, безопаснее.
- А с ней что делать? - спросил Гаврилов, и, как показалось Берзалову, молча упрекнул его в том, что Форец тяжело ранен: "Говорил я тебе, что с Буром нас тринадцать. Вот оно и вышло боком".
Та безысходность, которая владела Берзаловым в начале операции, вернулась снова и он стал сомневаться, правильно ли поступает. Да, прозевал я, со злостью подумал он. Прохлопал ушами. Но на войне все предусмотреть невозможно. Вашу - у-у Машу - у-у!.. А я должен, просто обязан был предусмотреть, значит, я плохой командир!
- Запри в погребе! - велел он.
- А с этим?..
Они посмотрели на Касьяна Ёрхова, который все ещё приходил в себя, и Берзалов пошёл туда, где Чванов колдовал над Зуевым.
Плох был Форец: голова перевязана так, что глаз не видно, на руках, словно боксерские перчатки красного цвета.
Глава 6.Лоферы
Сэр с невинным видом болтался рядом с бронетранспортёром. Но разве у него что‑нибудь спросишь? Впрочем:
- Где Гуча? - присел перед ним Берзалов.
Сэр заулыбался, вывалил розовый язык и отчаянно завилял хвостом, мол, о чём разговор, начальник, не понимаю, но лапу с шершавыми подушечками сунул, мол, я свой, и баста, а больше ничего не знаю, не положено мне по моему собачьему уставу. Берзалов едва не его расцеловал в соленую морду.
- Да он у бани, - сказал подбежавший Кец.
- А что он там делает? - удивился Берзалов, подозревая Гучу если не во всех смертных грехах, то, по крайней мере, в стремлении утолить свою страсть - надыбать водки или самогона.
Самое неожиданное со всем этом заключалось даже не в тяжёлом ранении Ивана Зуева, а в том, что лесной квантор закрылся. Берзалов как чувствовал подвох: послал Гучу проверить. А оказалось, что он даже не нашёл дороги.