Под левым глазом у него чернел синяк, хотя Берзалов аккуратно бил только по челюсти. Не было у него блатной привычки портить людям лица. Значит, или он промазал хотя бы один раз, или к Касьяну уже приложились. Скорее всего, приложились от души, за Зуева, за "дубов".
- Какая ещё "пыль", да ещё и "умная"? - удивился он.
- Я не знаю, батя сказал, что зелёная, и запретил ходить дальше реки Псёл, мы и не ходим. Один генерал Грибакин однажды проскочил до Харькова, а потом едва ноги унёс. Пол - экипажа, говорят, сгорело.
- В каком смысле "сгорело"? - уточнил Берзалов.
- Я не знаю, я не видел, мужики говорили, и Грибакин тоже, те, кто без противогазов были.
- Ишь ты… - нервно сказал Берзалов и в задумчивости потёр небритый подбородок. - Значит, Грибакин, говоришь?..
Было бы интересно взглянуть на этого генерала. Побеседовать, так сказать, тет - а-тет. Однако мы ж его подорвали, вспомнил Берзалов. Хороший, видать, был генерал, но не уберёгся, потому что на каждую силу всегда найдётся другая сила.
- Ага… - подтвердил Касьян, давясь шоколадкой.
- Значит, Псёл?
- Ага… - кивнул Касьян. - Вы меня теперь расстреляете?
- Видно будет, - сказал Берзалов. - Полезай внутрь и сиди тихо, как мышь.
Касьян Ёрхов даже не вздохнул, а как‑то хватая ртом воздух, плюхнулся безвольно в бронетранспортёр. Берзалов покосился на луну - теперь она казалась ему ещё более зловещей, предвестницей бед и страданий, но зато не такой страшной. Ну луна, ну и пусть, решил он, подумаешь, напугали бабу чём‑то там.
Они осторожно поехали дальше, минуя государственные трассы и радиоактивные зоны. Только один раз Филатов ошибся, въехал, должно быть, в разбомбленный узел связи, потому что уровень радиации сразу зашкалил за двести рентген, и когда СУО заверещала на весь отсек, то пришлось срочно возвращаться и искать объездной путь. А СУО нет - нет да и возмущённо подавала жуткие сигналы, словно досадуя на то, что её хотели подло и мерзко обмануть. Берзалов только и делал, что ругался чёрными словами:
- У тебя ж дозиметр под носом! Вашу - у-у Машу - у-у!.. Ты нас всех так угробишь!
А Гаврилов высказался в том смысле, что Филатов - глаза и уши экспедиции, а если он ещё, "дурилка картонная", влезет, куда не надо, то его лишат причинного места, и Берзалов приказал всем принять по три таблетки заморского зелья и вообще, больше пить воды и быть осмотрительней на предмет личной безопасности.
Кец, который чувствовал радиацию кожей, тоже крик поднял, только за общим галдежом его трудно было услышать. Смысл его крика сводился к тому, что, мол, "помрём молодыми". Хотя, наверное, мы ему кажемся старыми - старыми, подумал Берзалов. Даже Сэм задорно гавкнул, хотя чувствовал себя проштрафившимся и больше помалкивал, переваривал свиные шпикачки. Касьян Ёрхов, естественно, молчал, как пленный и как человек, ожидающий казни.
Перед Ольшанкой, однако, фон нормализовался до боевых двадцати пяти рентген, и Берзалов вздохнул с облегчением, не надо таскаться, как минимум, в противогазе и, как максимум - в АЗК.
Иногда они видели огни, в самом центре, как им казалось, радиоактивного пятна, но, памятуя о неведомых опасностях, а самое главное, о зловещей луне - черепе, к огням не приближались, а следили издали.
На рассвете, где‑то в районе Щигры, когда Берзалов объявил короткий привал, чтобы экипажи справили естественную нужду. Владимир Жуков облегчился и вдруг заорал так, что многие испугались и едва не задали стрекача на обочину в ближайшие кусты:
- Товарищ старший лейтенант!.. Товарищ старший лейтенант!..
- Чего ты орёшь, козел?! - зашикали на него, нервно вздрагивая и косясь на луну - череп, которая хотя и поблекла, но выглядела всё ещё зловещей. К счастью, местность вокруг стала приобретать зримые очертания, хотя туман и полз между кустами, как живой, и невдалеке блестела река. - Чего ты орёшь, дурак? Поэт недоделанный! "Англетера" тебе мало?
- Я вспомнил! Я вспомнил! - не унимался Жуков, гордо вскидывая свой есенинский чуб.
- Говори, - приказал Берзалов.
- Я когда в универе учился…
- Гляди, умный нашёлся, - прокомментировал кто‑то, вылезая из кустов, в которые успел сигануть сдуру, и вытирая грязь с коленей.
- Давай, не томи душу, - прошипел злой Берзалов, - хватит трепаться.
- В общем, манкурты… - таинственно сказал Жуков, торжествующе скашивая глаза на нервных товарищей по оружию, - это человек, который не помнит ни родины, ни своих корней.
- Не верю… - заявил Колюшка Рябцев и почти что разрядив обстановку, определив общее мнение: "Не верим, заливает Жуков, студент хренов".
Однако все засмеялись. Уж очень ловко, а главное ко времени и обстоятельствам вставлял Колюшка Рябцев эту свою присказку.
- Ничего себе… - подошёл Гаврилов. - Это что ж такое получается? Мы столкнулись с нелюдями? - он взглянул на луну - череп и показал ей кулак.
- Почему сразу с нелюдями? - ещё больше разозлился Берзалов, на которого вовсе не подействовали шуточки экипажей.
Не любил он, когда все вокруг друг друга пугали. Ведь договорились не считать луну - череп чём‑то страшным.
- Товарищ старший лейтенант, - сказал с горящими глазами Жуков, - а вдруг это мутировавшие американцы?
- Это так быстро не происходит, - высказался старший сержант Архипов. - Вернее, конечно, происходит, но не за год и не за два.
- Ты нам ещё лекцию по генетике прочти, - ядовито заметил кто‑то.
- Ну а всё‑таки?.. - не унимался упрямый Жуков и с надеждой смотрел на Берзалова, уж очень ему хотелось оказаться правым, к тому же он не доверял в таких важных вопросах даже Архипову, которого страшно уважал и побаивался.
- Если они забили на родину, какие же они люди? - добавил масла в огонь всё тот же Гаврилов.
- Ну? А я о чём говорю! - обрадовался Жуков.
У Архипова и Юпитина загорелись глаза, они уже открыли было рты, чтобы сообщить миру свою версию, но Берзалов прервал дискуссию:.
- Всё! Потом разберёмся, что это такое. Висит себе и висит. Никого не трогает.
- Точно, - сказал Петр Морозов и оскалился своими гнилыми зубами. - Никому плохого не делает. Чего мы, луну не видали?
В свои девятнадцать с небольшим лет Петр Морозов успел убить человека и получить срок семнадцать лет. Так что война для него была спасением, иначе бы сидеть ему и сидеть аж до самых зрелых годков, и вышел бы он без единого зуба и, разумеется, лысым, как колено.
- Товарищ старший лейтенант, я вспомнил! - встрепенулся Померанцев, по привычке скребя рыжую щетинку на шее.
Левая рука у него была перевязана чуть выше предплечья, но он, казалось, не замечал ранения.
- Чего вспомнил? - уставились на него с огромнейшим любопытством.
- Вспомнил, что восемьдесят третья воздушно - десантная дивизия американцев имеет вот такие эмблемы на рукавах, - он потыкал здоровой рукой в утреннее небо.
- И я вспомнил! - признался Сундуков по кличке Актёр. - Только я боялся ошибиться.
- И я тоже! - воскликнул Гуча, как всегда, тушуясь и глядя себе под ноги, словно увидел там золотой червонец.
- Что ты? - иронично спросил Берзалов, безуспешно припоминая, что ж там такое говорил подполковник Степанов об этом самом десанте американцев, но голова, как назло, была пустой, как дырявый кошелек, в неё ничего не лезло, кроме огромного желания спрятаться подальше от луны - черепа.
- И я тоже вспомнил об этих самых нашивках, - сказал Гуча так, словно он был истиной в последней инстанции. - Мамой клянусь!
- Ладно, - веско сказал Берзалов, довольный тем, что хоть что‑то прояснилось, - потом разберёмся.
- На броню и вперёд! - скомандовал Гаврилов, который наконец‑то осознал свою ошибку насчёт нелюдей.
* * *
Зарницы на юго - западе стали зримее. Пошёл дождь - мелкий, как пыль. Радиация подскочила в среднем на десять микрорентген и была уже выше нормы в три раза. Курск, в который ударили крылатыми ракетами, обошли западнее, потому что по карте получалось, что весенние ветра здесь дули с запада на восток, а значит, и фон местности был ниже. На востоке что‑то всё ещё горело. Высказали предположение, что на средне - русской равнине из‑за тектонического сдвига вулкан открылся, и дым стлался над горизонтом - привычный, как часть пейзажа. А ещё пахло самой настоящей серой. Позади, на севере, было светло и ярко, словно там всходила заря, впереди же - мрачно и зеленовато, как в большом, мутном аквариуме. И двигаться туда, честно говоря, совсем не хотелось. Если всё это "умная пыль", думал Берзалов, то какого чёрта мы туда прёмся? Но вопрос был, что называется, чисто риторическим, из области душевных терзаний, которые не имели к реальному делу никакого отношения. Поскулил немного, тяжело подумал Берзалов, и вроде бы полегчало.
- Товарищ старший лейтенант, ещё танки… - почти растерянно сообщил Клим Филатов.
Берзалов только на секунду отвлёкся, чтобы почесать голову под чудо - шлемом, которая нещадно потела, и, как назло, проморгал в прямом смысле слова появление красной "галки" на экране СУО, поэтому с напрасной надеждой выдохнул:
- Наши?!
В отсеке повисла напряженная тишина. Даже Сэр перестал лаять.
- Какие же это "наши", - с укором сказал Гаврилов. - "Абрамс"… А на тринадцать часов ещё двое…
- Ну слава богу, - с облегчением ответил Берзалов. - А то, понимаешь, смерти уже надоели.
- А враги, это не смерть?
- Это не смерть, - легко согласился Берзалов, - это отмщение.
Все загоготали, радостные, что "абрамсам" досталось.
- И то правда, - со смешком ответил Гаврилов, которому, честно говоря, было наплевать на всех врагов вместе взятых, иначе он не был бы пограничником.
Они находились на плоской возвышенности, через которую пролегала едва заметная грунтовая дорога, а справа, ниже, перед обожженным радиацией лесом, там, где асфальтовая дорога упиралась в железнодорожные пути, и находились эти самые бедняги "абрамсы", конечно же, приплюснутые, как консервные банки. Ловко их, невольно восхитился Берзалов непонятно чему, впрочем, жалея великодушно поверженных врагов и перенося их печальную участь на свою судьбу, он нисколько не спадал в умиление. Врезал им кто‑то по первое число, значит, за дело. Колюшка Рябцев по привычке, как клоун, схохмил:
- Не верю… - и скривился в своей страшной, косой ухмылке.
Однако в прицел было хорошо видно, что один пришибленный танк стоял прямо перед станцией - на перроне, и передние катки у него разведены, как ноги у женщины, а два других - отсюда не было видно - перед лесом. Берзалов готов был руку отдать на отсечение, что все три танка целились куда‑то назад и чуть правее ему за спину, через пустошь, в сторону другого леса. Даже захотелось оглянуться. Но к его удивлению СУО больше ничего не идентифицировала - лишь кромку сосен и одиночные кусты на поле. Чудеса в решете, да и только.
Берзалов сориентировался по карте. Железная дорога огибала лес в полутора километрах дальше на запад и выбегала к мосту через реку Псёл. Ключевое место, решил он. Если кто‑то и хотел закупорить горлышко, то лучшего места не найдёшь. Или это горлышко кто‑то откупоривал, или… Но что "или" он сообразить не мог. Получалось, "абрамсы" защищали мост, поэтому самое интересное заключалось в том, куда, а главное - по кому они стреляли.
- Стоп! - скомандовал Берзалов. - Федор Дмитриевич, что у тебя на экране?
- Ничего, - будничным голосом ответил Гаврилов. - Три цели…
Ну да, иронично подумал Берзалов, когда‑нибудь Гаврилов со своим спокойствием вгонит нас в гроб. Одно дело сохранять хладнокровие во всех ситуациях, а другое - не вовремя реагировать на потенциальную опасность. Тем не менее, делать выговор старшему прапорщику Берзалову почему‑то не решился, но и сообщать в эфир о своих предчувствиях тоже не захотел, мало ли кто слушает, сидя в кустах. Может, те же самые таинственные манкурты? Вдруг они расшифровали наш код, хотя он и меняется хитроумной СУО ежедневно? А вытаскивать Гаврилова из бронетранспортёра и обсуждать проблемы наедине не было времени. Он как чувствовал, что у него на всё про всё не больше двух часов и чем дольше они находятся по эту сторону моста, тем хуже для них. С этого момента судьба играла против него и вообще - против всей экспедиции. Не было у них времени, только он ещё не понимал этого, а Спас, которого заботила только личная безопасность Берзалова, высокомерно молчал, предлагая Берзалову выпутываться из сложившегося положения самостоятельно. В общем, случилось то непредвиденное, из‑за чего он потом страдал всю жизнь, ибо глубокая разведка на то она и глубокая разведка со всем тем набором неопределенностей, которые ты сразу не можешь постичь. "А что если бы я поступил так, - часто думал он, - или по - другому? Что бы это изменило?" И не находил ответа. Не было его. Оставалась одна горечь от прошлого.
- Пусть трое из ваших сходят посмотрят на танки, а я с Буром обегу тылы. Куда‑то же всё‑таки они стреляли?!
- Ну да… - после некоторой паузы согласился Гаврилов, - стреляли… Может, вам ещё пару человек взять? - предложил он.
Его беспокойство проистекало не из‑за сложности ситуации, а из‑за того, что следовало действовать стандартным, то бишь, надежным путём: в разведку всегда и везде идут не меньше трёх человек, один из них пулемётчик - для придания группе огневой мощи, чтобы убивать врага прямо сквозь стволы деревьев, лучше даже гранатомётчика прихватить. Так спокойнее и надёжнее. Впрочем, при встречном бое в лесу шансы уцелеть у тех, у кого лучше реакция, кто раньше начнёт стрелять. Так что Берзалов с этой точки зрения ничего не проигрывал и ничего не выигрывал.
- Да нет никого ничего, - беспечно ответил он, как будто Спас, у которого внезапно прорезался голос, не подавал сигналы, как заклинания: "Опасно, опасно, идиот!" Переклинило Берзалова, сделался он глухим к знакам, а может, просто устал слушать Спаса. - Сбегаем глянем, - сказал он, - и вперёд через мост. Мост‑то, кажется, цел?
- Цел, - подтвердил Гаврилов.
Спас прокомментировал: "Полный отстой!"
СУО уже выдала на экран соответствующую информацию и даже параметры написала: пролёт сто двадцать пять метров. Заложена в неё была всякая информация: грузоподъемность, характеристики покрытий и даже год строительства, чтобы, не дай бог, кто‑нибудь не воспользовался им, окажись он в ветхом состоянии. Кроме всего прочего, сразу за мостом начинался сорок третий квадрат. Чепуха, на одном дыхании проскочим туда, куда нам нужно, решил Берзалов. Но вначале надо было выяснить, куда, а главное, по кому стреляли "абрамсы".
- Ну и ладушки, - сказал он. - Покинуть машины и рассредоточиться. Всё, мы пошли. Связь не выключаем.
Его беспечность передалась экипажам. Даже Гаврилов отнёсся спустя рукава к своим обязанностям заместителя командира. Привыкли они к опасности: к кванторам, Скрипеям и всякой другой мишуре, а это было плохо, это ещё на один шаг приблизило их в смерти. Все почему‑то решили, что раз дела идут, как идут, то смерть мы в последний момент обязательно обманем, и очень надеялись на командиров, ну и на себя любимых, разумеется.
Берзалову же больше всего почему‑то захотелось размяться и заодно расспросить Бура, что он там такое болтал о каком‑то Комолодуне - самое время разобраться и расставить все точки над "i", а то сплошные намёки и страшилки. Он невольно покосился на луну - череп, сплюнул и подумал: "Ну и дура!"
- Есть рассредоточиться, - словно опомнился Гаврилов, и в наушниках было слышно, как он отдает приказы.
- Архипов, ты старший, - Берзалов выскочил через верхний люк и тут же окунулся в запахи ночного леса и реки: пахло прелой листвою и рекой. Последний раз, невольно вспомнил он, так пахло, когда у нас с Варей был медовый месяц, в переносном смысле, конечно, потому что отпуска дали всего неделю. И они, не мудрствуя лукаво, махнули в Лосево. Рыбалка была хорошая, и ночная уха на берегу Вуоксы тоже. И ночи - ночи у них тоже были. Так вот там, в Карелии, пахло точно так же, когда они лежали на веранде и окна были распахнуты настежь, и им было хорошо вдвоём.
Ефрем Бур вылез следом, чём‑то недовольный и, как всегда, расхристанный до невозможности. И на этот раз он умудрился оставить автомат в бронетранспортёре. Клим Филатов ворчал:
- Не таскай! Не таскай гря - я-я - зь, тютя!
Берзалов уже порядочно отошёл, когда Бур, запыхавшись, нагнал его.
- Чок! - сказал Берзалов. - Быстрее!
Но Бур только дёрнулся, хотя по этой команде, следовало было оглядеться, не говоря уже о том, чтобы изготовиться к бою. Бур же тащил автомат, как лопату, а гранаты висели на нём, как игрушки на новогодней ёлке.
- А?.. - отозвался он, как самый бестолковый солдат на всём белом свете.
Похоже было, что глубокая разведка подействовала на Бура вовсе не лучшим образом, не заставила его собраться, сконцентрироваться, а напротив, расслабила до невозможности. А может, он и был таким? - подумал Берзалов, а я не замечал.
- Поправь лифчик и оружие, - с безнадежностью в голосе приказал он.
Он уже жалел, что взял Бура в глубокую разведку. Горбатого могила исправит. То есть он осознал бессмысленность своей жалости и теперь мучился, потому что исправить ничего уже было нельзя, разве что расстрелять Бура перед строем за его природную тупость и вечное ворчание. Ну родился таким человек, ну бывает. А может, его, наоборот, беречь надо как редкий феномен? Может, его в музеях надо выставлять в качестве образца тупиковой ветви?