Я абстрагируюсь от всех замечаний. Тесс, конечно, права - вожделение на лице Президента очевидно. Он встает и подходит к Джун, наклоняется к ней, говорит. Мое лицо искажает нехорошая гримаса. Никто не может противиться обаянию Джун. Она совершенна во многих отношениях. Тут я понимаю: я вовсе не расстроен, что Анден запал на нее, - ведь он все равно скоро умрет. Но меня настораживает Джун: глядя на нее, вовсе не подумаешь, что она смеется неискренне. Возникает впечатление, что она чуть ли не получает удовольствие. Она чувствует себя наравне с такими мужчинами - с аристократами. Она рождена для жизни среди высшего класса Республики. Как она может быть счастлива с человеком, у которого в кармане, кроме скрепок, ничего нет? Я разворачиваюсь, собираясь уйти. Я уже насмотрелся.
- Постой!
Я оглядываюсь через плечо и вижу Тесс - она догоняет меня, волосы падают ей на лицо.
- Ты в порядке? - спрашивает Тесс.
Мы идем по коридору к спальне, она разглядывает мое лицо.
- Все прекрасно, - натянуто улыбаюсь я. - С чего ты вдруг спрашиваешь? Все просто… идеально.
- Да-да, я знаю. Просто хотела убедиться.
На щеках Тесс появляются ямочки - она улыбается, и на душе опять теплеет.
- Я в порядке, сестренка. Правда. Ты в безопасности, я в безопасности, Патриоты делают свое дело, они помогут мне найти Идена. Большего я и просить не могу.
Лицо Тесс светлеет, ее губы складываются в усмешку.
- О тебе слухи ходят, ты знаешь?
- Неужели? - подыгрываю я, вскидывая брови. - И что же за слухи такие?
- Слухи, что ты жив-здоров, распространяются со скоростью лесного пожара - все только об этом и говорят. Твое имя пишут баллончиками на стенах по всей стране. Кое-где даже поверх портрета Президента. Представляешь? Повсюду возникают движения протеста. Все распевают твое имя. - Тесс вдруг грустнеет. - Даже в закрытом Лос-Анджелесе. Насколько я знаю, весь город теперь на карантине.
- Они закрыли Лос-Анджелес?
Я ошарашен. Мы слышали, что секторы драгоценных камней отгорожены от бедняцких кварталов, но понятия не имели о крупномасштабном карантине.
- И по какой причине? Чума?
- Не чума. - Глаза Тесс возбужденно распахиваются. - Беспорядки. Официально Республика объявила чумной карантин, но на самом деле весь город восстал против нового Президента. Распространяются слухи, что Президент все силы бросил на твои поиски, Патриоты рассказывают людям, что именно Анден приказал… мм… приказал, чтобы твою семью…
Тесс краснеет, смолкает на секунду.
- В любом случае Патриоты выставляют Андена в ужасном свете, хуже, чем его отца. Рейзор говорит, что протесты в Лос-Анджелесе - великолепная возможность для нас. Столице пришлось отправить туда тысячи солдат.
- Великолепная возможность, - повторяю я, вспоминая, как Республика подавила последние протесты в городе.
- Да. И все благодаря тебе, Дэй. Ты привел это в действие… или, по меньшей мере, слухи о том, что ты жив. Твой побег вдохновил людей, они возмущены тем, как с тобой обходятся. Ты - единственное, что Республика, кажется, не в силах контролировать. Все надеются на тебя. Ждут твоего следующего шага.
Я проглатываю слюну, не осмеливаясь верить в услышанное. Нет, невозможно - Республика никогда бы не позволила повстанцам выйти из-под контроля в одном из крупнейших городов страны. Неужели народ и в самом деле берет верх над военными? И неужели они восстали из-за меня? "Они ждут твоего следующего шага". Но черт меня раздери, если я знаю, каким будет мой следующий шаг. Я просто пытаюсь найти брата - больше ничего. Я покачиваю головой, прогоняя неожиданную волну страха. Я хотел быть сильным, чтобы наносить ответные удары. Ведь все прошедшие годы именно это я и пытался делать. И вот теперь меня наделяют такой властью… а я не знаю, как ее применить.
- Да, все так, - выдавливаю я. - Ты подтруниваешь надо мной? Я ведь всего лишь уличный преступник из Лос-Анджелеса.
- Знаменитый преступник!
Заразительная улыбка Тесс мгновенно поднимает настроение. Мы подходим к дверям моей комнаты, и она подталкивает меня под локоть. Мы входим внутрь.
- Да брось ты, Дэй. Ты не забыл, почему Патриоты вообще согласились завербовать тебя? Рейзор сказал, что ты можешь стать не менее влиятельным, чем новый Президент. Вся страна знает тебя. И большинство людей тебя любят. Есть чем гордиться!
Я подхожу к кровати и сажусь. Даже не сразу замечаю, что Тесс садится рядом.
- Ты правда в нее влюбился? - спрашивает она, разглаживая рукой одеяло. - Она не похожа на девчонок, с которыми ты путался в Лейке.
- Что? - переспрашиваю я, смешавшись на секунду.
Тесс думает, что я все еще переживаю из-за той страсти, с которой Анден смотрит на Джун. Щеки Тесс розовеют, и мне вдруг становится неловко сидеть с ней рядом на кровати в пустой комнате. Большие глаза смотрят на меня, ошибиться в ее чувствах невозможно. Я всегда умел вовремя отшить девчонок, которым нравился, но которые были мне чужими. Девиц, что приходили в мою жизнь и исчезали без следа. Тесс - другое дело. Не знаю, как быть с мыслью о том, что мы с ней можем стать чем-то большим, чем друзья.
- Что ты хочешь от меня услышать? - спрашиваю я, и у меня тут же возникает желание себя ударить.
- Ты не беспокойся - я уверена, она не пропадет.
Последнее слово Тесс выплевывает с неожиданной злостью, но потом снова смолкает. Да, я определенно сказал что-то не то.
- Я поступила к Патриотам вовсе не от большого желания.
Тесс поднимается с кровати и стоит надо мной, спина у нее напряжена, она то сжимает, то разжимает пальцы.
- Я поступила к Патриотам из-за тебя. Потому что до смерти боялась, как бы с тобой чего не случилось, когда Джун арестовала и увела тебя. Я думала, что смогу их убедить спасти тебя, но я не умею торговаться, как она. Джун может сделать с тобой, что ей заблагорассудится, но ты все равно примешь ее. Джун может нанести Республике какой угодно вред, но они все равно встретят ее с распростертыми объятиями. - Тесс повышает голос. - Джун всегда получает, что ей надо, но мои нужды яйца выеденного не стоят. Может, если бы я была любимицей Республики, ты бы и на меня обратил внимание!
Ее слова больно ранят.
- Неправда. - Я встаю и беру ее за руки. - Как ты можешь такое говорить? Мы вместе росли на улице. Ты хоть представляешь, что ты для меня значишь?
Она сжимает губы и смотрит на меня, сдерживая слезы.
- Дэй, ты никогда не задавался вопросом, почему тебе так нравится Джун? Я хочу сказать, с учетом того… ну, как тебя арестовали и все такое…
Я качаю головой:
- Ты это к чему?
Она набирает полную грудь воздуха.
- Я как-то слышала о таких вещах с уличных экранов или еще где-то. Рассказывали о пленных из Колоний. О том, что жертвы похищения влюбляются в своих похитителей.
Я хмурюсь. Тесс, которую я всегда знал, тает в облаке подозрений и темных мыслей.
- Ты думаешь, Джун мне нравится потому, что она меня арестовала? Ты и правда считаешь, что я больной на голову?
- Дэй, - осторожно произносит Тесс. - Джун сдала тебя.
Я отпускаю ее руки:
- Не хочу слушать эти глупости.
Тесс скорбно покачивает головой, глаза ее влажны от непролитых слез.
- Она убила твою мать, Дэй.
Я отхожу от Тесс. Ощущение такое, будто мне отвесили пощечину.
- Ничего такого она не делала, - говорю я.
- Ее действия привели к смерти твоей матери, - шепчет Тесс.
Я чувствую, как защитные рефлексы снова возводят вокруг меня стену.
- Ты забываешь, что она к тому же помогла мне бежать. Спасла меня. Послушай, ты…
- Я тебя спасала десятки раз. Но если бы тебя сдала я и твоя семья погибла по моей вине, ты бы меня простил?
Я сглатываю слюну.
- Тесс, я бы тебе простил практически все.
- Даже если бы из-за меня убили твою мать? Не думаю.
Она смотрит мне в глаза. В ее голосе появляются резкие стальные нотки:
- Об этом я тебе и говорю. К Джун ты относишься иначе.
- Это не значит, что ты мне безразлична.
Тесс игнорирует мой ответ.
- Если бы тебе пришлось выбирать, кого спасти: Джун или меня, и не было бы времени на размышления… что бы ты сделал?
По мере раздражения мое лицо наливается краской.
- Кого бы ты спас? - Тесс рукавом отирает щеки и ждет моего ответа.
Я издаю нетерпеливый вздох. Пусть знает правду, черт побери.
- Тебя, конечно. Я бы спас тебя.
Она смягчается, и тут же зверь ревности и ненависти исчезает. Нужна лишь капелька нежности, и Тесс снова превращается в ангела.
- Почему?
- Не знаю. - Я провожу рукой по волосам, не понимая, почему мне не удается играть первую скрипку в нашем разговоре. - Потому что Джун не потребовалась бы моя помощь.
Господи, как глупо. Ничего хуже я и сказать не мог. Слова срываются с языка, прежде чем я успеваю закрыть рот, но теперь их назад не возьмешь. Да и причину-то я назвал неверную. Я бы спас Тесс просто потому, что она Тесс, потому что я и мысли не могу допустить, чтобы с ней что-то случилось. Но у меня нет времени объяснить это. Тесс разворачивается и уходит.
- Спасибо за твою жалость, - бросает она.
Я бегу следом, беру ее за руку, но она вырывается.
- Извини. Я не так сказал. Я тебя не жалею, Тесс, я…
- Все в порядке, - обрывает она меня. - Ты ведь сказал правду. Скоро ты воссоединишься со своей Джун. Если только она не решит вернуться на сторону Республики.
Тесс понимает, как жестоки ее слова, но не пытается их смягчить.
- Знаешь, Бакстер считает, что ты нас предашь. Вот почему он тебя не любит. Он пытался убедить меня в этом с моего первого дня в стане Патриотов. Не знаю… может, он и прав.
Она оставляет меня одного в коридоре. Чувство вины проникает мне под кожу, углубляясь, вскрывает вены. Какая-то часть меня злится - я хочу защитить Джун и рассказать Тесс, от чего Джун отказалась ради меня. Но… может быть, Тесс права и я просто обманываю себя?
Джун
Прошлой ночью мне снился жуткий сон: будто Анден простил Дэю все его преступления, а потом Патриоты уволокли Дэя в темную улочку и там выстрелили ему в сердце. Рейзор посмотрел на меня и сказал:
- Это вам, миз Айпэрис, в наказание за сотрудничество с Президентом.
Я проснулась в ужасе, вся в поту и дрожа от страха.
До моей новой встречи с Президентом проходят день и ночь (точнее, двадцать три часа). На сей раз я встречаюсь с ним в полиграфкабинете.
Охранники ведут меня по коридору на улицу к нескольким джипам, а я вспоминаю лекции в Дрейке о том, как работает детектор лжи. Проверяющий попытается запугать меня; они будут использовать против меня мои же слабости. Смерть Метиаса, или моих родителей, или, может, даже Олли. И наверняка заговорят о Дэе. И потому я сосредотачиваюсь на коридоре, которым мы идем, обдумываю одно за другим свои уязвимые места, а потом загоняю их в самую дальнюю область мозга. Заставляю их замолчать.
Мы проезжаем несколько столичных кварталов. Сегодня я вижу город в сером сумеречном сиянии снежного утра; по скользким тротуарам, топча пятна света от фонарей, спешат военные и рабочие. Уличные экраны здесь громадны, некоторые возвышаются на пятнадцать этажей, а громкоговорители на зданиях новее, чем в Лос-Анджелесе, голос диктора звучит чисто. Мы проезжаем Капитолийскую башню. Я разглядываю ее гладкие стены, балконы, защищенные стеклянными панелями, чтобы любой выступающий мог чувствовать себя в безопасности. На предыдущего Президента как-то раз, до появления стеклянных щитов, именно так и было совершено нападение: кто-то пытался застрелить его на четырнадцатом этаже. После этого Республика немедленно установила защитные панели. По экранам, закрепленным на башне, стекает вода, искажая изображение, но я все же успеваю на ходу прочесть несколько заголовков.
Один знакомый заголовок привлекает мое внимание.
ДЭНИЕЛ ЭЛТАН УИНГ КАЗНЕН 26 ДЕКАБРЯ
РАССТРЕЛЬНЫМ ВЗВОДОМ
Зачем они транслируют эту информацию, когда все прочие заголовки того времени уже давно сняты и заменены на свежие? Хотят убедить людей в том, что это правда?
Вижу еще один:
ПРЕЗИДЕНТ ОБЪЯВИТ ОБ УТВЕРЖДЕНИИ ПЕРВОГО ЗАКОНА НОВОГО ГОДА СЕГОДНЯ В КАПИТОЛИЙСКОЙ БАШНЕ
Хочется остановиться и прочесть заголовок еще раз, но машина едет дальше и вскоре тормозит. Двери открываются. Солдаты хватают меня за руки и вытаскивают из джипа. Меня тут же оглушают крики толпы и десятков федеральных репортеров, щелкающих маленькими квадратными камерами. Я оглядываю людей вокруг и отмечаю, что, помимо тех, кто пришел просто поглазеть, есть и другие. Много других. Они протестуют, выкрикивают оскорбления в адрес Президента, их утаскивает полиция. Некоторые машут над головами самодельными плакатами, охранники их отбирают.
"Джун Айпэрис невиновна!" - гласит одна табличка.
"Где Дэй?" - вопрошает другая.
Конвоир грубо подталкивает меня:
- Вам тут нечего смотреть.
Он спешит провести меня по длинной лестнице в гигантский коридор какого-то правительственного здания. Звуки с улицы сюда не проникают, слышны только наши гулкие шаги. Девяносто две секунды спустя мы останавливаемся перед рядом широких стеклянных дверей, потом кто-то проводит тоненькой карточкой (размером приблизительно три на пять дюймов, черной, с отражающей поверхностью и золотым республиканским гербом в углу) по входному сканеру, и мы шагаем внутрь.
Полиграфкабинет имеет цилиндрическую форму, низкий сводчатый потолок и двенадцать серебряных колонн вдоль округлой стены. Охранники привязывают меня в стоячем положении к машине, которая обхватывает металлическими лентами мои предплечья и запястья; затем фиксируют холодные металлические датчики (общим числом четырнадцать) у меня на шее, щеках, лбу, ладонях, голенях и ступнях. Здесь очень много военных - двадцать человек. Шестеро - команда операторов полиграфа, у них белые повязки на рукавах и прозрачные зеленые щитки на лице. Двери сделаны из чистейшего стекла (на нем едва заметное изображение круга, разрезанного пополам, - так обозначают односторонние пуленепробиваемые стекла, то есть, если мне как-то удастся освободиться, солдаты извне смогут застрелить меня через стекло, но пули изнутри стекло не разобьют и выбраться наружу мне не удастся). За дверью я вижу Андена: он стоит с двумя сенаторами и двадцатью четырьмя солдатами охраны. Вид у него довольный, он погружен в разговор с коллегами, которые пытаются скрыть свое недовольство за напускными покорными улыбками.
- Миз Айпэрис, - говорит старшая по полиграфу.
Блондинка с очень светлыми зелеными глазами и фарфорово-белой кожей. Она спокойно разглядывает мое лицо и наконец включает маленький черный прибор в правой руке.
- Меня зовут доктор Садхвани. Мы зададим вам ряд вопросов. Вы, как бывший агент Республики, не хуже меня знаете, насколько эффективны эти машины. Мы уловим любое ваше колебание, малейшую дрожь руки. Я вам настоятельно советую говорить правду.
Ее слова - всего лишь вступительная уловка: она пытается внушить мне, что обмануть детектор лжи совершенно невозможно. Полагает, чем сильнее я буду бояться, тем острее буду реагировать. Я встречаюсь с ней взглядом. Не спеши, дыши спокойно. Глаза раскрыты, губы расслаблены.
- Замечательно, - отвечаю я. - Мне скрывать нечего.
Доктор проверяет датчики, зафиксированные на моем теле, потом рассматривает проекции моего лица, которые, вероятно, транслируются по всему помещению у меня за спиной. Ее глаза нервно бегают, на лбу у линии волос выступают крохотные капли пота. Она, похоже, никогда еще не тестировала такого знаменитого врага Республики. И уж определенно не делала этого в присутствии столь важной персоны, как Президент.
Как я и предполагала, доктор Садхвани начинает с простых вопросов, не имеющих отношения к делу.
- Вас зовут Джун Айпэрис?
- Да.
- Назовите дату вашего дня рождения.
- Одиннадцатое июля.
- Возраст.
- Пятнадцать лет, пять месяцев и двадцать восемь дней.
Я говорю бесстрастным тоном. Перед каждым ответом делаю паузу в несколько секунд, переводя дыхание в более поверхностное, отчего мое сердце начинает биться быстрее. Если они измеряют мои физические показатели, пусть видят изменения во время контрольных вопросов. Так им будет труднее разобраться, когда я и в самом деле стану лгать.
- Как называется начальная школа, где вы учились?
- Харион Голд.
- А потом?
- Уточните.
Доктор Садхвани чуть теряется, но берет себя в руки.
- Хорошо, миз Айпэрис, - говорит она, и я слышу в ее голосе раздражение. - В какой средней школе вы учились после Харион Голд?
Я смотрю на публику, глазеющую из-за стекла, - сенаторы избегают моего взгляда, делая вид, что крайне заинтересованы увивающими меня проводами, но Анден встречает мой взгляд без малейших колебаний.
- Харион Хай.
- Сколько вы там учились?
- Два года.
- А потом вы…
Я позволяю себе сорваться - пусть думают, что я плохо контролирую эмоции (и результаты тестирования).
- А потом я проучилась три года в Университете Дрейка, - обрываю ее я. - Меня приняли туда в двенадцать лет, а закончила я его в пятнадцать, потому что блестяще училась. Я ответила на ваш вопрос?
Теперь доктор меня ненавидит.
- Да, - холодно отвечает она.
- Хорошо. Тогда едем дальше.
Садхвани поджимает губы и смотрит на свой черный прибор, чтобы не встречаться со мной взглядом.
- Лгали ли вы прежде?
Она переходит к более сложным вопросам. Я снова ускоряю дыхание.
- Да.
- Лгали ли вы официальным лицам из армии или правительства?
- Да.
Сразу же после ответа на краю поля зрения я вижу странные искры. Моргаю два раза. Они исчезают, помещение снова обретает резкость. Я медлю секунду, но, когда доктор Садхвани замечает это и набирает что-то на своем приборе, заставляю себя вернуться в прежнее бесстрастное состояние.
- Лгали ли вы когда-нибудь профессорам в Дрейке?
- Нет.
- Лгали ли вы когда-нибудь вашему брату?
Внезапно кабинет исчезает, вместо него возникает мерцающий образ: знакомая гостиная, купающаяся в дневном свете, вырисовывается все четче, и я вижу белого щенка, спящего у меня в ногах. Рядом со мной, скрестив руки на груди, сидит темноволосый подросток. Метиас. Он хмурится, наклоняется, уперев локти в колени:
- Джун, ты мне когда-нибудь лгала?
Я моргаю, потрясенная видением. Это все подлог, говорю я себе. Детектор лжи генерирует иллюзии, имеющие целью сломать меня. Я слышала, что подобные устройства используют на фронте, где машина может воссоздавать сцены и внедрять их в голову, копируя способность мозга рисовать жизнеподобные видения. Но Метиас кажется таким реальным, словно можно протянуть руку и заправить его темные волосы за уши или почувствовать свою маленькую руку в его большой. Я почти верю, что и в самом деле нахожусь с ним в комнате. Закрываю глаза, но образ запечатлевается в моем мозгу, яркий, как день.
- Да, - отвечаю я.