- Так вот, я тебя убью, грязный щенок. Я с тебя шкуру живьем спущу.
В слепой ярости я не чувствую боли. Кое-как приподняв ногу, и я изо всей силы бью его в грудь. Краем глаза вижу, что некоторые Патриоты делают ставки. Импровизированный кулачный бой. На мгновение мне представляется, что Бакстер и Томас одно лицо. И вдруг я вижу перед собой только мою улицу в Лейке, Томаса, который наводит пистолет на маму, солдат, которые тащат Джона в джип, негодяев, которые пристегивают Идена к каталке. Арест Джун. Толчок Тесс. Периферию моего зрения заливает красным туманом. Я снова бросаюсь на него и бью в лицо.
Но Бакстер готов к атаке. Он отбивает мою руку и всем весом кидается на меня. Я больно ударяюсь спиной об пол. Бакстер ухмыляется, хватает меня за шею и готовится ударить кулаком сбоку.
Но вдруг отпускает меня. Я набираю полные легкие воздуха, когда его массивное тело перестает давить мне на грудь, и тут хватаюсь за голову, потому что начинается обычный приступ боли, только на сей раз очень сильной. Где-то надо мной я слышу Тесс, потом Паскао кричит Бакстеру, чтобы тот прекратил. Все говорят одновременно. Один… Два… Три… Я веду счет, надеясь, что это упражнение позволит мне отвлечься от пытки. Раньше я гораздо легче прогонял такие боли. Может, Бакстер ударил меня по голове, а я и не заметил.
- Как ты?
Я чувствую пальцы Тесс на моей руке, она пытается меня поднять. Голова уже не так раскалывается, но все еще кружится, и ярость прошла. Я вдруг ощущаю жгучую боль в боку.
- Отлично, - хриплю я, разглядывая лицо Тесс. - Он тебя обидел?
Бакстер смотрит на меня с ненавистью, Паскао пытается его урезонить. Остальные уже вернулись к своим занятиям, вероятно разочарованные тем, что схватка закончилась так быстро. Интересно, кто, по их мнению, вышел победителем?
- Я в порядке, - говорит Тесс, быстро проводя рукой по коротко стриженным волосам. - Не беспокойся.
- Тесс! - кричит Паскао. - Посмотри, Дэя там не требуется подлатать? Время поджимает.
Тесс уводит меня в коридор из общей комнаты. Мы заходим в одну из импровизированных больничных палат, и она закрывает дверь. Вокруг шкафчики, набитые пузырьками с таблетками, коробками с бинтами. В середине стоит стол, вокруг него остается лишь узкое пространство. Я опираюсь на стол, а Тесс закатывает рукава.
- Где-нибудь болит?
- У меня все отлично. - Не успеваю я закончить предложение, как морщусь и хватаюсь за бок. - Ну да, может, синяки кое-где есть.
- Дай-ка посмотрю, - настаивает Тесс.
Она отводит в сторону мою руку, расстегивает на мне рубаху. Тесс не впервой видеть меня без одежды (я потерял счет, сколько раз ей приходилось меня латать), но теперь неловкость тяжело повисает между нами. Ее щеки розовеют, когда она проводит рукой по моей груди, животу, потом ощупывает бока.
Тесс смотрит мне в лицо:
- Тебя не тошнит?
- Нет.
- Не нужно было этого делать, - говорит она, не отрываясь от работы. - Скажи "а".
Открываю рот. Она осматривает нос, обследует оба уха, потом спешно выходит на несколько секунд. Возвращается с мешочком льда.
- На, прижми к ушибленному месту.
Я повинуюсь.
- Ты теперь настоящий профессионал, - замечаю я.
- Многому научилась у Патриотов, - отвечает Тесс.
Она на несколько секунд прерывает обследование моей грудной клетки, поднимает голову и ловит мой взгляд.
- Бакстеру не нравится твое… увлечение бывшим республиканским военным, - тихо произносит она. - Но не позволяй ему так себя заводить. Что толку, если он тебя убьет?
Я вспоминаю руку Бакстера на шее Тесс, ярость снова вспыхивает, и внезапно я ощущаю потребность защитить Тесс, как делал всегда на улице.
- Слушай, сестренка, - говорю я вполголоса. - Извини за те слова, что я тебе сказал. О… ну, ты знаешь.
Румянец на щеках Тесс загорается еще ярче. Я ищу правильные слова.
- Тебе моя опека не требуется, - смущенно усмехаюсь я, потом тихонько щелкаю ее по кончику носа. - Я что хочу сказать - ты мне тысячу раз помогала. Мне всегда твоя помощь требовалась больше, чем тебе - моя.
Тесс придвигается поближе, робко опускает глаза, и я тут же отключаюсь от своих проблем. Иногда я забываю, как мне нужна неколебимая преданность Тесс - скала, на которую всегда можно опереться, если становится невмоготу. И хотя наша жизнь в Лейке была сплошной борьбой, теперь она кажется гораздо проще, чем нынешние обстоятельства. Я ловлю себя на желании вернуться к тем дням, когда мы делили объедки - все, что удавалось найти. Если бы на месте Тесс сейчас была Джун, что бы произошло? Она бы сама набросилась на Бакстера. И наверно, сражалась бы гораздо лучше меня. Я бы ей вообще не понадобился.
Рука Тесс медлит у моей груди, но она больше не ищет синяки. Я вдруг чувствую ее близость. Ее большие светло-карие глаза снова ловят мой взгляд… их читать гораздо проще, чем глаза Джун. Джун целует Президента - эта картинка опять возникает передо мной, и мне будто нож вонзают в живот и ворочают там лезвием. Я и глазом не успеваю моргнуть, как Тесс подается ко мне и прижимает свои губы к моим. В голове пустота, я совершенно обескуражен. Дрожь сотрясает мое тело.
В своем оцепенении я не сразу отстраняюсь.
Потом отворачиваюсь. Ладони покрываются холодным потом. Что это такое? Я должен был это предвидеть и сразу же остановиться. Я кладу руки ей на плечи. А когда вижу боль в ее глазах, понимаю, какую ошибку совершил.
- Я не могу, Тесс.
- Что - ты успел жениться на Джун? - раздраженно выдыхает Тесс.
- Нет. Просто… - Слова срываются с языка, грустные и безжизненные. - Извини. Я не должен был этого делать… по крайней мере, теперь.
- А как тебе тот факт, что Джун целуется с Президентом? Как? Ты собираешься хранить верность тому, кто тебе даже не принадлежит?
Джун, опять Джун. На какое-то мгновение я проникаюсь к ней ненавистью и спрашиваю себя, не было бы все гораздо лучше, если бы мы никогда не встретились?
- Дело не в Джун, - отвечаю я. - И потом, Джун играет роль, Тесс.
Я отстраняюсь от нее, теперь нас разделяет добрый фут.
- Я не готов к таким отношениям между нами. Ты - мой лучший друг, я не хочу вводить тебя в заблуждение, когда даже сам не понимаю толком, что делаю.
Тесс возмущенно вскидывает руки:
- На улице целуешься с первой попавшейся девчонкой. Но даже не…
- Ты не первая попавшаяся девчонка, - обрываю ее я. - Ты - Тесс.
Она сверкает на меня глазами и срывает разочарование на своей губе - прикусывает ее так, что выступает кровь.
- Я тебя не понимаю, Дэй. - Каждое ее слово бьет меня с размеренной силой. - Я тебя совсем не понимаю, но все равно буду тебе помогать. Неужели сам не видишь, как твоя драгоценная Джун изменила твою жизнь?
Я закрываю глаза, прижимаю руки к вискам:
- Прекрати.
- Ты думаешь, что влюбился в девчонку, которую месяц назад еще не знал, девчонку… виноватую в смерти твоей матери? В смерти Джона?
Ее слова эхом разносятся по подземной комнате.
- Черт побери, Тесс. Она не виновата…
- Не виновата? - презрительно фыркает Тесс. - Дэй, твою мать застрелили из-за Джун! А ты ведешь себя так, будто любишь ее! А я… я всегда тебе помогала… я с нашей первой встречи ни на день с тобой не расставалась. Ты думаешь, я маленькая? Мне все равно. Я ни слова не говорила про других девчонок, с которыми ты крутил шашни, но я не могу видеть, как ты выбираешь ту, что не принесла тебе ничего, кроме зла. Она хотя бы извинилась за то, что случилось? Чем она заслужила твое прощение? Да что с тобой такое?
Я молчу, и она прикасается к моей руке.
- Ты ее любишь? - говорит она уже спокойнее. - Она любит тебя?
Люблю ли я ее? Я сказал Джун об этом в ванной в Вегасе, и сказал искренне. Может быть, она никогда не чувствовала ко мне ничего подобного… может быть, я обманываю себя.
- Не знаю, ясно? - рявкаю я.
В моем голосе звучит злость, которой я на самом деле не испытываю.
Тесс дрожит. Теперь она кивает, снимает мешок со льдом с моего бока и застегивает на мне рубашку. Пропасть между нами становится шире. Я не знаю, окажусь ли когда-нибудь снова на ее стороне.
- У тебя ничего страшного, - говорит Тесс ровным тоном и отворачивается.
Она останавливается перед дверью и, не поворачиваясь ко мне, произносит:
- Верь мне, Дэй. Я это все говорю ради тебя. Джун разобьет твое сердце. Я уже это вижу. Она раздробит тебя на миллион осколков.
Джун
Зал судебных заседаний "Олан" в Пьерре. Около 09:00.
Температура снаружи 29 градусов по Фаренгейту
Дэй наконец-то прибыл, чтобы убить Андена, и у меня остается три часа, прежде чем Патриоты начнут действовать.
Накануне меня снова охраняла женщина, которая недавно передала послание от Патриотов. Я лежала на кровати без сна.
- Хорошая работа, - прошептала она мне на ухо. - Завтра Президент и его сенаторы даруют вам прощение, вас освободят в зале судебных заседаний "Олан". А теперь слушайте внимательно. После суда джип Президента будет сопровождать вас до самых казарм Пьерры. Патриоты затаятся на пути следования.
Женщина медлит - нет ли у меня вопросов. Но я только смотрю перед собой. Я понимаю, чего хотят от меня Патриоты. Так или иначе, они хотят, чтобы я попыталась разделить Андена с его охраной. Тогда Патриоты вытащат его из машины и застрелят, запишут убийство на камеру, а потом оповестят общество, используя взломанную сеть громкоговорителей на Капитолийской башне Денвера.
Я не говорю ни слова, надзирательница откашливается и продолжает скороговоркой:
- После взрыва на дороге сделайте так, чтобы Анден приказал своему конвою следовать другим путем. Нужно обязательно развести Президента и его охрану, скажите ему, чтоб доверился вам. Если вы правильно вели себе прежде, он послушается. - На лице охранницы мелькает улыбка. - Ваша задача отделить Андена от других джипов, остальное предоставьте нам.
Всю ночь я мучаюсь - уснуть толком не могу.
Пока меня сопровождают в здание главного суда, я поглядываю на крыши и проулки по другую сторону дороги: нет ли где Патриотов, не следит ли за мной пара ярко-голубых глаз. Дэй будет сегодня здесь вместе с мятежниками. Пальцы в черных перчатках мерзнут от холодного пота. Даже если он видел мой сигнал, понял ли, что я имела в виду? Понял ли он, что нужно отказаться от плана и спасаться бегством? Я направляюсь к величественному арочному входу, а попутно по привычке запоминаю названия улиц и здания - здесь находится главная военная база, там вдалеке возвышается госпиталь Пьерры. У меня ощущение, что Патриоты занимают места на позициях. Стоит тишина, но дома плотно набиты людьми, а улицы узки; по тротуарам шумно двигаются солдаты и гражданские (большинство последних бедняки, приписанные к войскам для их обслуживания). Некоторые солдаты в форме задерживают на нас взгляды. Я тщательно разглядываю их. Поблизости за нами должны наблюдать Патриоты. Даже внутри здания настолько холодно, что дыхание клубится паром, меня все время трясет. (Высота потолков не меньше двадцати футов, полы из полированного искусственного - судя по тому, как звучат наши шаги, - дерева. Оно имеет низкую теплопроводность, что способствует сохранению тепла зимой.)
- Как долго это продлится? - спрашиваю я охранницу, когда меня ведут к месту в передней части зала.
Мои сапожки (теплая непромокаемая кожа) гулко стучат по полу. Я дрожу, несмотря на двубортное пальто.
Охранница, к которой я обращаюсь, неловко кивает.
- Недолго, миз Айпэрис, - отвечает она подчеркнуто вежливо. - Президент и сенаторы заканчивают обсуждение. Вероятно, на все потребуется еще полчаса.
Вот уж забавно. Поскольку сегодня меня ожидает прощение самого Президента, надзиратели не знают, как себя со мной вести. Как с преступницей? Или льстить мне, словно я высокопоставленный агент столичной патрульной службы?
Ожидание тянется и тянется. У меня чуть кружится голова. После того как я утром сообщила о недомогании Андену, мне дали лекарство, но оно почти не помогло. В голове по-прежнему гудит, я с трудом веду в уме счет времени.
Наконец, когда я отсчитала двадцать шесть минут (плюс-минус три-четыре секунды), из дверей в дальнем конце зала появляется Анден в сопровождении толпы официальных лиц. Я вижу, что не все они довольны, некоторые сенаторы плетутся сзади с плотно сжатыми губами. Среди них я узнаю Камиона, который возражал Андену в поезде. Его седые волосы растрепаны. Другого сенатора, которого я помню, - она время от времени появлялась в заголовках - зовут О’Коннор, это обрюзгшая женщина с тусклыми рыжими волосами и лягушачьим ртом. Остальных я не знаю. Помимо сенаторов, Андена сопровождают два молодых журналиста, они идут по обе стороны от него. Один, опустив голову, с бешеной скоростью записывает на своем планшете слова Андена, а другой старается держать диктофон как можно ближе к Президенту.
Я встаю, когда они приближаются ко мне. Сенаторы, переговаривавшиеся между собой, замолкают. Анден кивает моим охранникам.
- Джун Айпэрис, Конгресс простил все ваши преступления против Республики при условии, что вы будете служить стране в меру ваших способностей. Мы понимаем друг друга, миз Айпэрис?
Я киваю. Даже от столь осторожного движения голова у меня начинает плыть.
- Да, Президент.
Журналист рядом с Анденом строчит на своем планшете, экран мерцает под его пальцами.
Анден замечает мою вялость. Он видит, что мне не стало лучше.
- Сенаторы посоветовали мне простить вас на условиях испытательного срока. За вами будет установлено тщательное наблюдение до тех пор, пока мы все не придем к выводу, что вы можете вернуться к исполнению служебных обязанностей. Вы будете приписаны к столичной патрульной службе. Мы обсудим, в какое именно подразделение вас назначить, после того как обоснуемся на базе в Пьерре. - Он поднимает брови, смотрит направо, налево. - Сенаторы? Будут замечания?
Они молчат. Один из них наконец произносит с плохо скрываемой ухмылкой:
- Вы понимаете, что полного доверия к вам пока нет, агент Айпэрис. За вами будет установлено неусыпное наблюдение. Рассматривайте наше решение как акт безграничного милосердия.
- Благодарю вас, Президент, - отвечаю я, на миг прикладывая ладонь к голове на военный манер. - Благодарю вас, сенаторы.
- Спасибо вам за помощь, - кивает Анден.
Моя голова опущена, а потому мне не приходится встречаться с ним взглядом, читать двойной смысл его слов: он благодарит меня за информацию о покушении, но еще и за содействие, которое надеется получить от меня и Дэя.
Где-то там, в городе, Дэй вместе с другими выходит на боевые позиции. От этой мысли меня охватывает беспокойство, тошнота подступает к горлу.
Военные сопровождают нас к выходу и далее к нашим джипам. Я шагаю неторопливо, стараюсь не терять концентрации. Не самый подходящий момент, чтобы выйти из строя из-за болезни. Устремляю взгляд на вход в здание. Со времени нашей последней встречи в поезде я рассматривала несколько вариантов и остановилась, кажется, на единственном, имеющем шансы на успех. Он нарушит расписание Патриотов и сорвет наше возвращение в главный военный штаб Пьерры.
Надеюсь, у меня все получится. Ошибки я себе позволить не могу.
Когда до дверей остается десять футов, я спотыкаюсь - тут же выпрямляюсь и иду дальше, но спотыкаюсь снова. За спиной нарастает недовольный шепоток сенаторов. Один из них громко спрашивает:
- В чем дело?
Появляется Анден. Его лицо склоняется над моим. Два его охранника выпрыгивают вперед и становятся между нами.
- Президент, сэр, - говорит один. - Пожалуйста, не подходите. Мы с этим разберемся.
- Что случилось? - спрашивает Анден сначала у военных, потом у меня. - Вы не ушиблись?
Сделать вид, что я готова упасть в обморок, труда не составляет. Мир вокруг подергивается туманом, потом снова обретает резкость. Череп раскалывается. Я поднимаю голову, чтобы встретиться взглядом с Анденом. А потом падаю на пол.
Вокруг звучат испуганные восклицания. Но тут все перекрывает голос Андена - я настораживаюсь. Анден говорит именно то, на что я надеялась:
- Отвезите ее в госпиталь. Немедленно.
Он помнит мой последний совет, слова, сказанные мной в поезде.
- Но, Президент… - возражает тот же охранник, что секунду назад стоял между нами.
В голосе Андена звенит металл:
- Солдат, вы оспариваете мой приказ?
Сильные руки помогают мне подняться. Мы выходим из дверей под затянутое тучами утреннее небо. Я, прищуриваясь, разглядываю все вокруг, ища подозрительные лица. Неужели охранники все еще считают, что я прикидываюсь, а на самом деле работаю на Патриотов? Я быстро смотрю на них, но вижу совершенно непроницаемые лица. Адреналин заиграл в крови - я сделала верный шаг. Патриоты знают: я отошла от плана, но не знают, что я сделала это намеренно. Важно, что госпиталь находится в противоположной стороне от военной базы, по дороге к которой кортеж поджидают Патриоты. Анден поедет со мной. У мятежников не будет времени перестроиться.
А если о случившемся узнают другие Патриоты, узнает и Дэй. Я закрываю глаза в надежде, что он поймет мой замысел. Я мысленно отправляю ему послание. Беги. Когда узнаешь, что я отклонилась от плана, беги со всех ног.
Охранник усаживает меня на заднее сиденье джипа. Анден и его охрана залезают в джип перед нашим. Сенаторы, недоумевающие и негодующие, разбредаются по своим машинам. Я, притворяясь совершенно обессиленной, смотрю в окно. Мне с трудом удается не пускать на лицо улыбку. Двигатель оживает, машина трогается с места. Через лобовое стекло я вижу джип Андена - он отъезжает от здания суда.
Но, не успев поздравить себя с успешной операцией, я вдруг понимаю, что мы все же едем на базу, а не в госпиталь. Мимолетная радость исчезает. Вместо нее в душу заползает страх.
Один из моих охранников тоже замечает отклонение от маршрута.
- Эй, приятель, - обращается он к военному за рулем. - Не туда едешь. Госпиталь в противоположной части города. Эй, кто-нибудь, свяжитесь по рации с водителем Президента. Мы…
Шофер знаком просит его помолчать, сосредоточенно прижимает толстые корявые пальцы к уху, потом, нахмурившись, кидает на нас взгляд.
- Ответ отрицательный. Есть приказ следовать первоначальным маршрутом, - отвечает он. - Коммандер Десото говорит, что Президент доставит миз Айпэрис в госпиталь позже.
Меня охватывает ужас. Рейзор, вероятно, врет водителю Андена - я серьезно сомневаюсь, что Анден позволил бы ему отдать водителям такой приказ. Рейзор пытается привести в исполнение свой план… вынуждает нас держаться первоначального маршрута всеми доступными средствами.
Причина не имеет значения. Мы по-прежнему направляемся на военную базу… прямо под огонь Патриотов.