Я вздохнул. Что остается? Быть рядом с Вяземским. По крайней мере пока.
Теперь о Ридделе… Профессор указал мне на него и дал заминированный букет неспроста. Он уже знал, чем все закончится, и просто подстраховался. Риддел и его дама по-любому должны были погибнуть. Моя миссия заключалась в том, чтобы выманить агента и передать даме заминированный букет с розами. Я засветился везде, профессор остался в тени. Классическая подстава.
Хорошо. С этим разобрались. А кем были парни в туалете и в машине? Они ведь и меня убили бы, если бы не киллер-очкарик. Может, головорезы с профессором заодно?
Нет. Судя по погоне на парижских улицах, нет. Они собирались убить и профессора тоже. Вот зараза! Совсем запутался! И еще этот киллер-очкарик со скрипичным футляром… Пистолет, похожий на коллекционный кольт профессора… Стоп! А что он там сорвал с шеи Риддела? Какая-то цепочка и на ней… Нательный крестик? Зачем ему понадобился крестик? Может, он собирает крестики своих жертв? С другой стороны, он ничего не взял у того агента в Москве. Да и Риддела прикончил совсем не он. Но вот агента он обыскал, а к тем подонкам даже не притронулся. Почему?
За окном уже светало. Закрапал дождик. Мелкие капли покрыли окно и стали играть в догонялки.
Я принял душ, надел свой несчастный костюм и пошел в номер профессора.
Вяземский не спал. Ходил по комнате и разговаривал с кем-то по мобильному телефону. Говорил… на китайском языке.
Увидев меня, он кивнул на кресло, предлагая устраиваться, и продолжил гнусавить в трубку.
Трехлитровая бутыль вина, которую профессор притащил с собой вчера ночью, была пуста наполовину. Я налил себе стаканчик.
- Не надо, - остановил меня профессор. Он уже закончил говорить по телефону. - Вино с утра расслабляет. Возьми лучше виски в барной тумбочке под телевизором.
Он вынул из телефона сим-карту и спустил ее в унитаз. Вставил новую карту в трубку и включил телефон.
- Думаете, они не знают китайского? - спросил я с сарказмом.
Кого бы это я имел в виду, говоря "они"? Кто это должен слушать разговоры профессора на китайском?
Но профессор отлично меня понял.
- Китайский язык - еще полдела. Чтобы правильно разобраться в сути разговора, надо знать и особый код, состоящий из цитат Конфуция.
Он смотрел на меня с доброжелательством врача в доме для умалишенных.
- Вам не кажется, что мы должны объясниться, профессор?
- Потом, потом, - отмахнулся он.
- Когда потом?
- Потом… Как твоя книга?
- Благодаря вам не написано ни строчки. И вообще неизвестно, будет ли она когда-нибудь написана. Благодаря вам до написания романа я попросту не доживу.
- Зато благодаря мне ты еще жив!
- Да, но благодаря кому я оказался в ситуации, при которой должен радоваться, что еще жив, что меня надо спасать?!
Я разлил виски по стаканам, мы выпили.
Вяземский излучал оптимизм и благодушие. И это меня злило. Тут такое происходит, а ему хоть бы хны!
Профессор еще разлил по стаканам, добавил льда, порезал лимон.
- Пока, на первое время, Леша, я скажу тебе, что происходит. - Долька лимона скривила ему лицо. - Мы участвуем в одной секретной операции российской разведки. Откуда, думаешь, взялся твой британский паспорт? Кто нас так легко переправил через границу? Откуда деньги, в конце концов, на отель, питание, на машины и прочее? Неужели ты полагаешь, будто все это можно организовать без государственной поддержки?
- Тут я с вами согласен.
- Вот и чудно! У тебя есть отличный шанс, Леша, не служа в разведке, будучи гражданским лицом, журналистом, - указательный палец Вяземского устремился вверх, показывая всю значимость момента, - понаблюдать за тайными операциями изнутри. Даже поучаствовать в них лично!.. Вот ты вскорости посетишь еще одного агента…
- Ну уж не-ет! - Я стукнул стаканом о столик. - Чтобы меня опять попытались убить?
- Это очень важная встреча, Леша. Один из ключевых эпизодов твоей будущей книги! - Профессор пересел ко мне поближе, заговорил влажным шепотом. - Агент Симон Райнис. Один из тех, кого готовили для уничтожения лидеров стран НАТО. Важная фигура!
- Почему бы вам самому с ним не встретиться?
- Но журналист-то ты! Объяснишь ему, что к чему. Уверен, он тебе не откажет.
- Помнится, Риддел тоже не отказал мне. А потом чуть не грохнул! И грохнул бы, если б его не грохнули!
- То есть ты отказываешься? - провоцировал Вяземский. - Идешь на попятную? Шмыгаешь в кусты?
Я насупленно молчал. Ни да, ни нет. Но ясно, что - согласен.
- Ты, кстати, удостоверение журналистское Ридделу показывал?
- Откуда оно у меня? Меня ж уволили.
Григорий Алексеевич замолчал, о чем-то размышляя.
- Сделать тебе удостоверение я пока не могу. Времени нет. Но ты потом мне напомни. Ладно?
Я кивнул. Ладно.
- Теперь о другом, не менее важном… - Профессор подошел к настенному шкафу, открыл дверцы. На вешалках висели джинсовые куртки и штаны, рубашки в клетку разных цветов с коротким рукавом. Внизу - кроссовки и мужские сапоги из крокодиловой кожи. - Твой новый гардероб… Снимай свой заколдованный костюм.
Одежда и кроссовки пришлись впору. Я посмотрелся в зеркало. Другое дело! Не охранник с тупой мордой, а вполне модный парень!
Профессор тем временем вынул из карманов костюма мой бумажник и документы. Протянул мне. Костюм смял в комок и сунул в пакет:
- На улице выбросим в какую-нибудь мусорку.
* * *
Я должен был позвонить Райнису и договориться о встрече - желательно в каком-нибудь публичном месте. Профессор обязательно будет там где-то поблизости. Только не надо искать его глазами.
Мы выбрали таксофон за несколько кварталов от нашего отеля. Профессор протянул мне бумажку с номером.
- Я тут подумал, - сказал я в нерешительности, - может, не стоит говорить с ним на русском, как с Ридделом? Может, они именно этого пугаются?
- Ты же российский корреспондент! На каком еще языке тебе с ними говорить? Один твой московский выговор вызовет к тебе больше доверия, чем любое удостоверение мира.
Я набрал номер отеля "Риц". Для тех, кто не в курсе, - один из самых дорогих отелей Парижа. После первого же гудка ответил приятный женский голос. Коммутатор.
Я назвал номер апартаментов. Раздался щелчок, и послышались густые гудки нового соединения.
- Да? - по-французски, голос мужской.
- Симон Райнис? - заговорил я на русском. - Это вас беспокоит московский корреспондент… - Я представился.
Пауза.
- Але!? - забеспокоился я, что нас разъединили.
- Да, это я, - подтвердил неохотно голос. Мужчина говорил на русском.
- Я журналист. Пишу книгу о разведке. Работаю в Москве. Там от своих знакомых узнал, что Западная группа войск усиленно занималась разведкой и подготовкой диверсионных подразделений. Мне дали имена офицеров, кто этим занимался. Так я и вышел на вас.
Райнис опять долго молчал. Я снова заалекал. Наконец, он произнес со вздохом:
- Откуда вы узнали номер этого телефона?
- От моих друзей. Скорее всего, от наших общих друзей, я так понимаю.
Профессор делал страшные глаза, давая понять, чтобы я не слишком увлекался враньем.
- Хорошо… Кто с вами еще?
- Я вообще-то один, - соврал я. Райнис, похоже, не поверил:
- Мы можем встретиться в отеле "Пийон". Знаете, где это?
- Впервые слышу.
Райнис объяснил, как проехать. Я записал: Монмартр, 32.
- Приходите сегодня в два часа дня. Надеюсь, вы сегодня свободны?
- Конечно! Моя главная задача - собрать материал для книги. Чем еще я могу заниматься в такой ответственной командировке?
- Мало ли, - хмыкнул Райнис. - Может, у вас назначены другие деловые встречи. Вы уже виделись с другими… моими коллегами?
Вяземский, внимательно слушавший наш разговор, тут же отчаянно замахал головой.
- Нет. Я вчера только прилетел.
Вяземский состроил болезненную гримасу. Ну да, я ответил с лишними подробностями. Райнису ничего не стоит после нашего разговора связаться с аэропортом и выяснить, прилетал ли такой-то вчера в Париж?
- Офис 342, - продолжал диктовать Райнис. - Там располагается моя контора.
- Большое спасибо! Вы очень меня обяжете этой встречей.
- Надеюсь… - Райнис положил трубку.
Мы сели с профессором за столик уличного кафе и заказали по кофе с коньяком. Вяземский опять принялся меня наставлять: что говорить Райнису, как себя вести, как сидеть, куда смотреть, какую морду лица состроить, чтобы агент не принял меня за провокатора.
Потом мы на такси доехали до Монмартра и здесь уже разделились.
Мощеный Монмартр собирает каждодневно сотни любопытных из разных стран. Это самое бойкое и оживленное место в Париже, если не считать башню Эйфеля и Елисейские поля. Десятки художников пасут глазами стада туристов, и стоит встретиться с ними взглядом, как они тотчас несутся к тебе с листом ватмана и уже на ходу начинают рисовать твою физиономию карандашом. Стоит немалого труда и душевной стойкости, чтобы послать их куда подальше. Многие слабовольные туристы соглашаются купить свой портрет. Человек все же старался!
Получив свой портрет, турист сразу же попадает в руки других уличных торговцев искусством.
Ему предлагают мячики на жгуте и птички на заводных резинках, полудрагоценные камни, украшения дешевого металла и еще кучу всякой фигни.
Я шел один, довольно скорым шагом и потому никакого интереса у торговцев не вызывал.
* * *
Ровно в 13.55 я переступил порог отеля "Пийон". Меня встретил пустой холл. За стойкой "ресепшн" тоже ни души. Меня нагнал Вяземский.
- Что случилось? - напрягся я.
- Ничего, - пожал он плечами. - Я обещал быть поблизости.
Мы поднялись на третий этаж. Профессор достал из жилетки часы и откинул крышку. Старинный репетитор сыграл два часа пополудни. Я отыскал нужную дверь и постучал.
За дверью притаилась тишина. Я посмотрел на профессора. Он изобразил руками открытие двери. Я пожал плечами и надавил на ручку. Дверь с легкостью распахнулась. И я шагнул в номер.
Пройдя по коридорчику мимо туалета и ванной, я очутился в комнате. Райнис сидел в кресле. По правую руку - журнальный столик со стеклянной крышкой. По левую - диван вдоль стены. Обстановка гостиничного номера. Никакой не офис.
Райнис молча меня разглядывал. Любопытство в его глазах перемежалось с тревогой. Райнис чего-то ждал.
Я несколько опешил и сказал что-то вроде "А-э-а?!", показывая на входную дверь. Райнис кивнул, чтобы я продолжал. - Я тот самый журналист Алексей. А вы, надо полагать, Симон Райнис?
Я протянул ему руку для пожатия, но он даже не пошевелился. Моя ладонь повисла в воздухе. Я еще больше сконфузился и присел в кресло напротив агента. Он неодобрительно проследил за моим маневром.
- Итак, вы журналист? - проговорил.
- А что вас смущает?
- Меня смущает резко возросший профессионализм репортеров. Особенно московских. Я работаю в Париже, но московские репортеры без труда узнают обо мне и о моей работе. Вот что меня смущает. А вас?
Я скривил гримасу: мол, а фигли ты хотел?
- Откуда у вас мои координаты? Судя по вашему лицу, манерам и возрасту, вы не принадлежите к миру разведки. Тогда откуда вы?
Я вздохнул. Все эти разговоры уже начинали надоедать. Удивительно! Если бы я позвонил какому-нибудь чиновнику или простому человеку, а тот не захотел бы со мной встречаться, меня бы послали вежливо, и на том знакомство оборвалось бы. Но вот передо мной уже второй агент разведки, который явно не хочет не то что видеть меня, но даже разговаривать и все равно назначает встречу, начинает выспрашивать. Смылся бы, и всего делов-то!
- Я принадлежу к миру журналистики, - задолдонил я, - пишу книгу о нелегальной разведке, о пропавших агентах. Сейчас вот хотел бы услышать вашу историю…
- Так от кого вы, говорите, узнали мои имя и адрес?
- Я вам еще ничего не говорил, никаких имен не называл.
- Ах, да! Извините мою рассеянность. Мне показалось, вы назвали фамилию вашего информатора.
- Пожалуйста. Мой информатор, как вы выразились, - профессор Григорий Алексеевич Вяземский. Вместе с ним мы пишем книгу о разведчиках.
- Имя профессора мне ничего не говорит… Впрочем, это может быть не настоящее его имя.
- Уверен, что и Симон Райнис - тоже не всамделишное! - Он меня, честно сказать, разозлил. Я состроил киношную рожу следователя и ляпнул: - Лубянка-то зна-ает!
Ох, эти агенты такие мнительные, такие нервные!
Райнис одним прыжком выскочил из кресла и повалили меня на пол. Ногами я задел стеклянный столик, и тот со звоном опрокинулся.
- Я знал, что вы за мной еще придете, твари!!! - Голос агента сипел от гнева.
Моя рука нашарила на полу пепельницу. И в тот же миг Райнис со всего маху проткнул мне ладонь шариковой ручкой со стальным наконечником.
Я заорал благим матом. Кое-как извернулся на живот и попытался встать. Райнис проткнул самопишущим пером мою вторую ладонь. Я опрокинулся на спину. Острие пера нависло над глазом. Я еле успел перехватить его руку. В голове бешено стучала кровь. Перед глазами волнообразно ходило стальное перо авторучки.
- Кто тебя послал?! Кто убивает наших?! - сипел Райнис.
- Я журналист!
- Кто у кого берет автограф?! - раздался над нами спокойный голос.
И вслед за этим знакомый звук свистящего плевка сшиб Райниса с меня. Агент обмяк.
Я сел на полу. Острая боль ледяным ершом сквозила по венам, поднималась к голове и расходилась перед глазами синими кругами. Я навел резкость и оторвал взгляд от разводов собственной крови на полу. Предо мной стоял киллер в очках со скрипичным футляром в руках.
- Еще немного, и он разрисовал бы тебя, как индейца. - Киллер глянул на мои раны. - Ничего. Как говорится, обделался легким испугом.
Я тихонько застонал и повалился на пол.
В номер влетел Вяземский. Этому я даже не удивился. Как и тому, что очкарик-киллер тут же не пальнул в него. Больше всего меня волновало, что Райнис пробил мне вену на руках. И теперь кровь толчками выходила из ран и стекала на пол.
- Боже мой! - закричал профессор и кинулся перевязывать мои руки полотенцами из ванной. В этих французских номерах всегда висят такие маленькие полотенчики. Я все гадал, что ими можно вытереть? Теперь точно узнал.
Меня наскоро перевязали и поставили на ноги.
- Ведем его к врачу, - сказал Вяземский киллеру.
Тот кивнул:
- Я пойду проверю, чисто ли на улице, и возьму такси. Вы за мной.
Профессор кивнул в ответ.
Киллер исчез. Через несколько минут у Григория Алексеевича завибрировал тонко какой-то приборчик.
- Ага! - сказал он. - Тело убирать не будем. Это уже лишнее. Пора идти. Только держись, Леша, за мной, чтобы портье не увидел твоих рук.
Ну вот и я кивнул.
Никакого портье в холле не оказалось.
* * *
На улице уже ждало авто.
На набережной Сены мы остановились возле старинного дома, свернули в темную арку и прямо из нее попали в чистенький подъезд.
Киллер позвонил в дверь. Она тотчас открылась. Ослепительно сверкали зеркала на стенах. Из комнаты вышел человек в халате. Врач?
- Чем могу служить? - спросил он по-французски.
- Мой друг. Писатель. Он ранен, - проговорил профессор.
Киллер вытащил меня вперед и размотал полотенца.
Врач осмотрел "ранения".
- Идемте со мной!
Мы переместились в кабинет с медицинским оборудованием.
- Угу! Ловко! Каким-то острым предметом?
- Самопишущим пером, - уточнил Вяземский.
Доктор задел края раны пинцетом, и я ругнулся матом.
- О! Русский писатель ранен орудием производства! - восхитился доктор. - Надеюсь, у юноши фамилия не Пушкин? И ранил его не француз по фамилии Дантес? Очень не хотелось бы нового международного скандала.
Блин! Кому шутки, а кому больно!
- Нет-нет. Травма сугубо бытовая, -подчеркнул тоном Вяземский. - Бытовая, понятно? Он сам себя… неаккуратно. Случайно.
- Сразу две ладони! Оригинально, - снова восхитился врач. - Эти русские такие оригиналы!
- Вот-вот, - с нажимом поддакнул профессор. - Он русский. И уже завтра отбывает на родину… - В руке у Вяземского оказалась пачка тысячефранковых купюр. - Мы очень спешим. Нам нужна ваша медицинская помощь и не более того.
Врач погладил взглядом пачку денег. Когда все лечебные процедуры завершились, он напутствовал:
- Через два дня надо поменять повязки.
- О, конечно!