И тут только Хродгар понял, какую сморозил глупость. Об отношениях наследницы трегетренского престола и капитана гвардии не ведал только слепой или глухой. Или, лучше сказать, слепой и глухой. Правда, трепанувшийся о них вслух рисковал остаться немым до конца дней. Это в лучшем случае.
"Эх, коготь кикиморы в глаз всем этим веселинам! – подумал сотник. – Всю жизнь от них спасу нет. Так хорошо начиналось..."
А в голос сказал:
– Так его величество еще не сказали последнего слова...
– Ага, ага, – покивал Лабон.
Валлан молчал.
Ароматная, тающая во рту каша сразу показалась Хродгару преснее ржаной мякины – только козам впрок, да и то с голодухи весенней. Он еще раз попытался загладить оплошность:
– Так мы уже того... Дней восемь как из столицы ушли. Может, и прогнал его величество бородача...
– А что ты юлишь тут? – Тяжелый взгляд Валлана вперился Хродгару в переносье. – Ровно остроухий на горячей решетке. Мне какое дело до Зимогляда?
– Да я что, я ничего... Так, к слову пришлось.
– Вот и не лезь не в свое дело. За своей сотней следи лучше.
– Понял, господин барон. – Хродгар проглотил обиду. – Виноват. Покорнейше прошу простить.
Он замер, опустив глаза, с ложкой в правой руке и краюхой хлеба в другой. Ординарец стоял неподалеку – ни жив ни мертв. Думал, должно быть: "Попал сотник под раздачу, глядишь и мне ни за что достанется".
Перестал жевать Валлан. Один только Лабон как ни чем не бывало уписывал за обе щеки, загребая уже по дну миски.
– Ух, хороша каша! – подмигнул он Хродгару.
– Так, довольно! – Капитан петельщиков поставил свою миску на землю, у сапога. – Тащи, сотник, своего пленника. Сейчас разберемся, врет или правду говорит. А ты, Лабон, мигом дуй за чародеем. Одна нога здесь, а другая там. Живо!
– Слушаюсь, господин барон.
– Как прикажешь, командир.
Сотник копейщиков оказался порасторопнее, чем Лабон. А может, просто до лагеря петельщиков добираться было дальше, чем до растянутого разбойника?
Так или иначе, Квартул еще не подошел, а Валлан уже угрюмо рассматривал ярко-рыжего, как червонное золото, ардана.
– Как кличут?
Разбойник преступил с ноги на ногу:
– Вырвиглазом.
– Что за собачья кличка! – возмутился Хродгар.
Валлан бросил на него тяжелый взгляд, в момент отбив всякую охоту вмешиваться.
– Хорошее прозвище. Ну, и сколько глаз ты вырвал?
Лесной молодец молчал.
– Я спрашиваю, сколько глаз вырвал? Или ты сильно большая шишка, чтоб со мной говорить?
– Да уж вырвал...
– То-то. Знаешь, кто я?
– Догадался ужо.
– Тогда знаешь, что меня не злить лучше.
– Знаю... Ужо...
– Что за шайка? Сколько мечей, луков? На конях?
– Сказывал же...
– Эх, сотник Хродгар, – сокрушенно покачал головой петельщик. – А не дать ему плетей? Больно нагло держится.
– Прикажете десятника покликать? – подтянулся Хродгар.
– Веселинские дезертиры, – вдруг бойко затараторил Вырвиглаз. – Десятка три. Кто их считает? Лук при каждом. Мечей десятка полтора. Да справно с мечом только один может...
– Кто таков?
– А, трегетренец. Прибился в конце жнивца. Видать, из благородных.
– Из благородных? А что ж в шайку полез?
– А его не больно спрашивали. Небось рад по уши, что мешок с головы сняли. У таких, как ты, отбили.
– Чего-чего? – Капитан петельщиков нахмурился. – У кого отбили?
– А везли его шестеро с такими вот веревками. – Вырвиглаз хотел ткнуть в аксельбант Валлана, но руки связаны, и он просто мотнул головой. – Мы их стрелами потыкали. А он Бессону глянулся.
– Где дело было? – вполголоса проговорил подошедший Квартул, расслышав лишь две последние фразы разбойника.
– А в Восточной марке... – Вырвиглаз начал говорить и замолк, сообразив, что его не слушают.
Чародей и Валлан смотрели друг на друга.
– Не может быть, – прошептал петельщик.
– А почему не может? – сквозь зубы отвечал жрец. – Сразу надо было...
– Тихо, – капитан предостерегающе приложил палец к губам и погромче добавил: – Сотник Хродгар, можешь идти. Мы его сами допросим. Лабон, готовь железо.
– Что ты надумал? – удивленно спросил Квартул, когда копейщик ушел, оставив их вчетвером.
– А чего тут думать? Сейчас пятки припалим – он ровно бурокрылка запоет. Не остановишь, – ответил вместо капитана Лабон.
– Что за чушь?! – возмутился жрец. – Он наврет вам с три короба!
– И не такие правду говорили.
– А как ты проверишь? Тут просчетов допускать нельзя. И так уже... – Квартул махнул рукой. И вдруг взял петельщика за рукав: – Я его проверю.
– Чего? Каким таким манером? – хмыкнул Лабон.
– Я могу войти в его сознание. Взять его память и сделать ее своей.
– Вы, чародеи, и вправду так можете? – уставился на него Валлан.
– Можем. Отцы-Примулы не очень разрешают об этом говорить. Но сейчас не до того. Мы теперь одной веревкою связаны.
– Ну, брат-чародей, я тебя все больше и больше уважаю, – вполне серьезно проговорил Валлан. – Скоро бояться начну.
Лабон расхохотался над шуткой командира, запрокинув голову и обнажая пожелтевшие от курева, но крепкие зубы.
Вырвиглаз сделал отчаянную попытку удрать – толкнул полусотенника плечом, прыгнул в сторону, но покатился, сбитый ловкой подножкой. Лабон хоть и смеялся, а не зевал. Никогда.
– Я тебе! – прижал он беглеца коленом к земле.
– Может, ему ноги сперва обрубить? – задумчиво произнес Валлан и потянулся за секирой.
– Нет! Нет, нет, не надо! – зачастил ардан.
– Перестань, – поморщился Квартул в адрес Валлана. – Тебе надо, чтоб он с ума сошел прежде времени?
– А что, тогда не получится?
– Да откуда ж я знаю? Чтоб наверняка ответить, нужно опыт поставить. И лучше не один... – Жрец вытащил из маленькой сумочки-кошеля, висящего на поясе, хрустальный шарик, затем второй.
– Ладно, – осклабился капитан. – Помощь нужна?
– Подержите его. Просто подержите. – Ладони чародея потянулись к моментально схваченному за плечи разбойнику.
– Что, и без амулетов обойдешься?
– Обойдусь. Тут силы заемной не надо. Много не надо. Мне шариков хватит.
Квартул вздохнул и плотно прижал хрустальные шарики к вискам Вырвиглаза. Тот дернулся, забился в руках петельщиков, а потом закатил глаза и замер.
Серебряные блики призрачным одеянием разукрасили резные листья дубов-исполинов. Превратили в седую шкуру матерого волка-одинца шелковистую мураву у перекрученных тугими узлами корней...
На освещенном участке тропы появился всадник. Простоватое, нахмуренное лицо... Неспешно рысящий конь... Темный плащ, рукав кольчужной рубахи...
Второй... Коричневые табарды с пламенем Трегетрена. Веревочные аксельбанты...
Третий всадник. С мешком на голове.
А потом ударили стрелы. Заржали кони. Упали с седел утыканные оперенными древками люди.
Кроме одного!
Меч полутораручник взлетел над замотанной мешковиной головой пленника, но не достал. Потому что человек без лица выслал коня вперед в отчаянном прыжке.
Прыгнул с ветки могучий веселин – косая сажень в плечах, борода до глаз. Петельщик отмахнулся раз, другой. Разбойник упал, но в спину смельчаку-гвардейцу уже вонзилась стрела.
– Что там? – нетерпеливо спросил Валлан.
– Не мешай, собьешь. – Квартул дернул плечом.
Освобожденный сидел под деревом, втягивая полной грудью ночной воздух и угрюмо глядя перед собой в одну точку. Мешок с его головы, понятное дело, сняли.
– Как звать-то тебя, паря?
Ни словечка в ответ.
– Слышишь меня, что ли?
Молчание.
– Дать бы ему по ребрам, – это Вырвиглаз, не запуганный, не обмякший, а наглый, с длинным ножом в руке. – Гонору-то поубавится!
Короткая схватка. И вот уже рыжий ардан скулит в палой листве, баюкая сломанное предплечье...
– А и верно! Будешь Живоломом!
Новонареченный пожал плечами. Живоломом так Живоломом...
Чародей оттолкнул от себя голову лесного молодца. Сунул шарики в мешочек. Брезгливо вытер ладони об одежду.
– Ну?
– Он. Я его узнал. Живой, значит.
– Проклятие! – Валлан бросил пленного, выпрямился во весь рост. – Вот оно как вышло! Живой!
– И что делать теперь будем? – Чародей потеребил губу.
– Что делать? – Петельщик сжал кулаки. – Исправлять ошибки. Хродгар! Сотник Хродгар!
Командир отряда подбежал рысцой, придерживая колотящийся о ногу меч:
– Слушаю, господин барон!
– Давай два десятка лучников, десяток копейщиков. И бить шайку.
– Не мало? Я бы всей силой ударил.
– Ты бы ударил? Ты как шел в Турий Рог, так и пойдешь... – отмахнулся Валлан. – Лабон!
– Здесь, командир!
– Берешь десяток наших. Кого хочешь. Хоть всех самых лучших. Понял?
– Понял, командир!
– Берешь людей сотника – три десятка. И чтоб ни один лесной молодец не ушел. Понял?
– Так точно, понял.
– А голову одного ты мне в мешке привезешь.
– Энто которого? Я ж не чародей. В башке у ардана не копался.
– Вот этот червяк покажет. – Квартул несильно пнул по ребрам еще не пришедшего в себя ардана. – У него счет к нему есть.
– А ты проследи, чтоб наверняка. Понял меня? – веско прибавил капитан
– Понял, понял. Когда выходим?
– А если рябяты поели, прямо сейчас. Он покажет.
– Не сбрешет? Не подосланный?
– Не подосланный, – улыбнулся жрец. – У него все резоны тебе помогать имеются.
– А мы в Трегетройм. – Валлан снова посуровел. – Пора веселинам показать, кто с честной сталью знается, а кто только бороду горазд по ветру полоскать.
Глава IV
Северная граница Трегетрена, деревня Щучий Плес, яблочник, день двадцатый, утро
Бессон почесал затылок:
– Что за название дурацкое? Щучий Плес.
– А волк его знает, – пожал плечами Крыжак. – Может, рыбка клюет знатно?
– А по мне, так не Щучий, а Сучий Плес. Не глянется деревня. Ну никак не глянется. Так бы петуха красного и подпустил.
– Окстись, Бессон. Ты ж не остроух какой – лють над безвинными тешить. – Крыжак потрепал коня по шее, поправил прядку гривы, выбивающуюся из-под потника.
Третий всадник, застывший на пологом пригорке, молчал. Думал о чем-то своем. Каштановая борода отросла на зависть даже веселинам. Нестриженые и давно не чесанные кудри удерживались от падения на глаза широкой вышитой лентой, сложенной вдвое, – на манер арданских воинов. Жители Повесья предпочитали заплетать на висках косички. Трейги стриглись коротко. Самая распространенная прическа как у благородных воителей, так и у поселян-землепашцев – под горшок.
Парень, прозванный Живоломом, сочетал во внешности приметы всех трех народов, населявших Север материка. Масть трейговская – темная, борода веселинская – пониже ключиц, повязка на голове – арданская. С виду – наемник наемником, перекати-поле бесприютное, привыкший силу рук и клинок за звонкую монету продавать тому, кто дороже предложит. Вот только башка варила у него вовсе не как у простого наемника. И местность вдоль трейговской стороны Ауд Мора он знал прекрасно. Так что уже к яблочнику Бессон понял – обходиться без Живолома ватага не сможет никак. Ну ни под каким видом.
– Что молчишь-то? – буркнул главарь лесных молодцев задумавшемуся парню.
– А что болтать попусту? Деревня как деревня. Не бедная. Можно сказать, богатая. Гляди. Вон трактир. Не иначе как для купцов, в Ард’э’Клуэн путь держащих, построен. Значит, выгоду поселяне имеют с него, и немалую. Фураж, людской харч... А вон глянь, чуток правее – кузня. Тоже не в каждой деревеньке ее построят. Телеги чинить, коней ковать. Нет, деревня богатая.
– Сказать хочешь, разживемся? – осклабился светлобородый, коренастый Крыжак.
– Тебе на жизнь мало? – вскинул бровь Живолом.
– Не, ну... – замялся веселин.
– Фураж возьмем, харч людям возьмем, – сказал, как отрезал, парень, – а больше не вздумай. Мало селян утесняют?
– Ты что-то сильно о землепашцах печешься, – хохотнул Бессон. – Мы ж все-таки разбойники, лесные молодцы. Нам убивать и грабить полагается.
– А оно тебе надо? Убивать и грабить? Корову зарезать можно и сожрать, а можно доить. Так ведь? – Живолом улыбался во весь рот. – Да что я тебе рассказываю? Ты ж, Бессон, сам хвастался – по понятиям живешь, лишнего зла не творишь.
– Верно, – кивнул главарь. – Ни к чему зло плодить. Пускай его богатеи плодят – им не привыкать. Но деревня эта мне не нравится.
И три пары глаз всадников вновь принялись обшаривать расстелившуюся перед ними деревеньку. Щучий Плес имел форму широкой подковы – левое крыло следовало вдоль бегущего рядом с опушкой тракта, а правое спускалось к самому краю заливного луга у реки. Внутри подковы укрывались огороды, обнесенные невысокими плетнями, и выгон. Однако ни коров, ни овец что-то не наблюдалось. Не бегала меж домами и птица, не сновали ребятишки. Тихой и безлюдной выглядела деревенька Щучий Плес – полтора десятка домишек, трактир и кузня. Только над крышей небольшого, чисто беленного трактира вился слабенький столбик дыма.
– Поразбежались, что ли? – рассуждал вслух Бессон. – Может, их кто предупредил?
– Об нас, что ли? – протянул Крыжак.
– Об нас, об нас.
– А кто? Вырвиглаз, что ли? Этот мог, сука арданская.
– Думаешь, ему делать нечего больше, как вперед нас по тракту бежать и селян будоражить?
– А то?
– Да нет, он уже к Фан-Беллу подгребает грязными пятками.
– Зря ты так людям веришь, Бессон, – заметил светлобородый Крыжак. – Люди, они хуже волков встречаются.
– Верно. Бывают хуже волков, – процедил сквозь зубы Живолом. – Только, если Вырвиглаз надумает на нас кого навести, он не к поселянам побежит, а в баронский замок или форт какой.
– Точно, – согласился Бессон. – Ближайший форт далеко ли?
– Турий Рог. Полдня езды верхом, – откликнулся трейг.
– Мог поспеть?
– Мог.
– Значится, мог навести ищеек на наш след?
– Не мог.
– Это еще почему?
– Конницы у них нету, в Турьем Роге. Лучники да копейщики. Пехом не поспеют так быстро. Разве что к вечеру. А где мы к вечеру будем?
– Во-во! Ищи ветра в поле! – усмехнулся Крыжак.
Бессон снова почесал затылок, глянул прямо в глаза Живолому:
– И откуда ты на мою голову такой умник выискался? Ну все знаешь! И про форты, и про замки баронские... Да, скажи, друг разлюбезный мой, местного барона замок далече отсель? Али нет?
– Пару дней как мимо ехали.
– К нему Вырвиглаз заскочить мог?
– Мог. Только не попрет барон в одиночку против твоей силы, Бессон. В заднице у него не кругло. Вот если б двое-трое объединились, тогда – да, тогда наши дела плохи.
– Не, ну откудова ты все знаешь? – Главарь ватаги пристукнул кулаком по коленке. – Слушай! А, часом, ты не того... Не твоего папаши замок проезжали?
– Я ж тебе говорил, не баронский я сын.
– Ясно дело, – подначил тут же Крыжак, – самое малое, графский. Оттого и знает все. Кто у нас местный граф?
– Тебе не все едино? – отмахнулся трейг.
– Как так – все едино? Любопытство меня прет. Можешь ты мое сердце болящее успокоить ответом?
– Гляди, за лишнее любопытство без носа можно остаться, как та баба из сказки.
– Ну вот. Он уже и обиделся. Ровно королевна. Из такой же сказки. – Бессон поудобнее перехватил ременный повод уздечки. – Скажи, кто граф. Без подначки спрашиваю.
– Ага, без подначки. А после пол-луны зубы скалить будете.
– Не буду. Конем клянусь.
– Что ж мы, нелюди? – поддержал главаря Крыжак. – Али арданы какие?
– А ну вас. Ведь не отвязнете все едино. – Живолом махнул рукой. – Грейн Седьмой, на черненом щите шестнадцать серебряных копейных наконечников.
– Не, ну откудова ты все знаешь? – Бессон не смеялся, не до смеху в самом-то деле. – Вроде как за ручку с ними со всеми.
– Я ж говорил тебе. Наемник я. То у одного послужу, то у другого. Вот и запомнил всех.
– Молодой ты для наемника. Не, мечом ты машешь – мама не горюй. Тут и спорить не о чем. Каждый барон, да что там барон, каждый граф тебя в своей дружине с дорогой душой примет. Да я не о том. Не успел бы ты у многих послужить. Молодой еще.
– Так и про то я тебе говорил. Война-то сидская всех перемешала. И графов, и баронов. И наемников. Думаешь, откуда я того барона из Восходной марки знаю? Красная рыба на щите. Все оттудова. С войны. Я при графе Палене в дружине состоял. Слышал про такого? Коннетабль. Над всем войском старший.
– Чудные вы, трейги, – удивился в который раз Бессон. – У нас король над всеми войсками старший. Как же иначе быть может? Раз король, значит, первый боец.
Живолом хмыкнул:
– Видал я вашего Властомира. Как он пятками от Мак Дабхты с Мак Кехтой нареза2л.
– И как же ты мог это видеть, наемник? – насупился Бессон.
Крыжак тоже обиделся за родного повесского владыку и пробурчал под нос что-то в адрес всех трейгов вместе взятых, а в адрес болтающего бескостным языком соседа – отдельно.
– Вот, уже обиделись, – покачал головой Живолом. – Просто вас, веселинов, до расстройства довести. Сами первые начали. Или нет? А видел Властомира потому, как в том отряде был, что его отбивал. Не подоспели б петельщики трегетренские, здоровущий курган насыпать в Весеграде пришлось бы.
– Ну, уел, уел, – примирительно пробормотал вожак. – Когда б не трейги, победили бы остроухие у Кровавой Лощины? К этому ведешь?
– Да нет. С чего бы. Вместе бились. Я к тому веду, что наш король вперед в бою не лезет, грудь под бельты да под дротики не подставляет. Коннетабль на то поставлен, чтоб войска в бой вести. А король на войне тоже не последний человек. И обоз, и тыл на нем... А случись так, что коннетабля порешат, – король может сам командовать, пока нового не назначит. Вот и выгода.
– Ото ж ваш король накомандовал, – съехидничал Крыжак. – В телеге на сене.
– Пускай и на сене, да петельщикам его у остроухих отбивать не пришлось.
– Во! И петельщиков вспомнил, не к ночи будь помянуты. Ты их сильно любишь?
– Не за что мне их любить, – нахмурился трейг, – только я честно вам говорил – сам в петельщиках состоял. Недолго.
– Да помню-помню. – Бессон еще раз пристально вгляделся в притулившиеся в низинке под холмом домики. – При случае замолвишь словечко за меня перед Валланом.
– Вот этим клинком, – Живолом прикоснулся к торчащей над правым плечом рукоятке полутораручного меча, – я с ним говорить буду. Так что на словечко не рассчитывай.
Крыжак захохотал. Улыбнулся и Бессон.
– Что ты там еще углядел? – умерил его веселье Живолом.
– А что мне глядеть? Я так думаю: в деревне засады нет.
– Согласен. Негде там отряд спрятать.
– Не, ну десяток по овинам рассовать можно, – снова затеребил бороду Крыжак.
– Десятка я не боюсь. – Бессон снова стал серьезен. – Пущай сунутся – так перья и полетят. Большого отряда не спрячешь.
– Верно, – поддержал трейг. – Если кто и удумает на нас ударить, то на броде.