Он показал пальцем туда, где тракт, обогнув поселение, сбегал по пологому берегу и нырял в реку. Мостов в этих краях не наводили – накладно поддерживать в исправном состоянии. Все больше бродами пользовались.
На противоположном берегу дорога уходила под полог леса. Между опушкой и водой – не больше половины выстрела из доброго лука.
– Толковый командир, – продолжил Живолом, – сделает засаду в лесу. Сразу за бродом. Когда мы растянемся – кто в воде еще, кто уже на берегу – ударит. Сперва из луков, а потом конницей. Сбросит назад в реку и разделает, как цыплят.
– Из луков, потом конницей, – повторил веселин. – Ты никак армии целой ждешь по свою душу?
– А кто его знает? Только я, если бы хотел шайку изничтожить, так бы поступил.
Бессон тряхнул слегка поседелым чубом:
– А ведь прав ты, закусай тебя стрыгай! Вот за то ты и дорог мне. Дороже казны остроушьего короля.
– Эохо Бекх его зовут.
– Да хоть Козел, Козлов сын – мне все едино! В лесу ждать будут? А вот хрена им лысого!
– Да погоди ты. Я ж так, разговор поддержать, сказал. Может, и нет там никого, и не предупреждал деревню никто.
– Ага, не предупреждал! А что затихарились-то так?
– А может, у них понос кровавый разгулялся? – встрял Крыжак. – И сидят по кустам, выглянуть некогда.
– Тьфу на тебя! "Понос"! Молчал бы уж да за конями следил.
– А у меня что, Бессон, кони неухоженные?
– Да ладно, – отмахнулся вожак. – Ухоженные.
– Нет, ты уж погляди! Бока лоснятся, гривы-хвосты по волоску разобраны! И это в походе, не на зимнике!
– Добрые у тебя кони, – успокоил веселина Живолом. – Не кипятись. Кто ж спорит? Сам следишь и другим спуску не даешь.
– А то!
– Только у моего подкова на левой передней разболталась.
– Ну, я ж тебе не коваль! Какой ублюдок, козлом целованный, придумал в лесу коней ковать! Кому оно надо!
– Так из-под петельщика конь, – напомнил Бессон.
– Во, петельщики! Волки б их маму нюхали! У них разве ж понятия про коней?
– Да ладно тебе, – попытался утихомирить Крыжака Живолом. – Я так, к слову сказал.
– А вот не надо мне про коней к слову говорить! Видишь кузню?
– Ну, вижу.
– Войдем в деревню, перво-наперво дуй туда. Кузнец твоему горю поможет.
– Вот и я, братки, думаю, – прервал Бессон, – не пора нам, часом, в деревню-то? А то простоим тут на могиле, как три дуба на распутье, до вечера.
– И правда, пора, – легко согласился трейг. – Только ты Гуляйку пошли сперва на разведку. А то мы одно тут напридумывали, а они сотню дружинников в сене зароют. Будет как в песенке: а мы не ждали вас, а вы приперлися.
Крыжак даже крякнул. Как-то так получилось, что с последних дней жнивца жизненно важные вопросы тактики и стратегии решал в ватаге не Бессон, а молодой, отбитый у петельщиков, трейг. И никто, включая вожака, не возражал. Даже наоборот. Удача, девка ветреная и вся себе на уме, теперь так и липла к лесным молодцам.
Гуляйка, широкоплечий лупоглазый парень с мягкой, чуть тронутой рыжинкой бородой, выслушал распоряжения вожака и лихо поднял буланого в галоп. Стремительно пронесшись по тракту, он ворвался на тесную площадь – не площадь, пустырь перед харчевней. Осадил коня, да так, что тот аж заржал, приседая на задние ноги.
– От выпендрежник! – улыбнулся Бессон. – А как в седле сидит. А, трейг? Вашим такое не снилось, верно?
Живолом пожал плечами, наблюдая за притихшими домишками:
– Мало ты наших видел.
Буланый с Гуляйкой на хребте приплясывающим шагом, бочком подвинулся к трактиру. Лесной молодец грянул кулаком в ставень.
– Если засада есть, то сейчас обнаружат себя, – пробормотал трейг. – Или не обнаружат совсем.
– То есть как? – не понял Бессон.
– Пока нас резать не начнут, – пояснил Живолом.
– А! Оно верно. Оно так.
Гуляйка тем временем что-то прокричал. Ветер сносил слова...
– Грозится петуха подпустить, – почесал шею Крыжак.
Угроза сразу возымела действие. На пороге трактира возникла коренастая фигура в расшитом переднике. Надо думать, хозяин. Торопливо поклонившись, трактирщик попытался вновь юркнуть в темную утробу постройки, но лупоглазый веселин ловко оттеснил его пританцовывающим скакуном, склонился с седла, о чем-то спрашивая.
Поселянин энергично закивал. Потом замахал руками, показывая то направо в сторону холма, где стояли разбойники, то на брод и высящуюся за ним зеленую громаду леса.
– Толкует что-то, – продолжал пояснять Крыжак. Будто в его словах кто-то нуждался.
Бессон с Живоломом даже не обратили на него внимания, пристально наблюдая за разведчиком.
А Гуляйка, отпустив трактирщика, привстал в стременах и вовсю замахал сдернутой с головы шапкой.
– Чисто. Поехали, – облегченно вздохнул Бессон.
– Поехали! – Крыжак развернулся к толпящимся у подножия холма вокруг четырех груженых подвод всадникам.
Уже въехав в деревню, Живолом понял, что обманулся первоначальной тишиной. Поселение не покинуто. Просто жители здорово кем-то напуганы и так попрятались, что впору с собаками искать. К слову сказать, собаки у поселян тоже оказались ученые. И не добром и ласкою, а горьким опытом. Издали на всадников не брехали, не рисовались на видном месте. Только рычали настороженно из-за плетней. Еще бы! Край пограничный. Войны всего с десяток лет как утихли. А мелких стычек и по сей день в избытке. Ни солдаты-наемники, ни бродяги-разбойники псов не жаловали. На клацающие у стремени или конских бабок зубы реагировали схоже – стрелой или арбалетным бельтом в бок. Потому и выучились собаки без нужды на глаза всяким-разным находникам не лезть. Хоть тварь лохматая и о четырех ногах, а понятия не меньше, чем у иного двуногого. А может, и больше.
Но жизнь в деревушке со странным названием Щучий Плес была. Опытный слух лесного молодца различал то здесь, то там квохтанье запертых кур. Глухо и сдавленно промычала корова. Добро еще, что мешок буренке на морду не натянули трусоватые землеробы. Кое-где в щели неплотно притворенного ставня мелькал любопытный детский глаз или настороженный женский.
Жизнь была. Но тщательно скрывала свое присутствие.
Разбойники спешились у трактирной вывески – три длинные полосатые рыбины приоткрыли зубастые пасти. Телеги составили тут же. Рядком, не распрягая коней.
– Где этот байбак жирный? – Бессон кивком указал на дверь харчевни. – Тащи его сюда. Разговор есть.
Гуляйка нырнул во чрево трактира и вернулся почти в сей же момент. Видать, затравленно озирающийся хозяин уже не прятался, а подслушивал под дверью. "Жирный байбак" оказался на деле мосластым мужичком средних лет со сломанным носом и глубокими залысинами на вспотевшем черепе. Он подобострастно кланялся, но глядел исподлобья без малейшего намека на смирение. Бывший солдат? Или выслужившийся баронский дружинник...
– Собирай народ, – скомандовал Бессон поселянину. – Говорить буду.
Веселины тем временем потянулись к колодезному "журавлю" – поить лошадей.
– Тебя как кличут? – Живолом придержал трактирщика за рукав.
– Сденом. Сденом Кривоносом.
Сломанный в двух местах угреватый нос красноречиво подтверждал правильность прозвища.
– Копейщик? Лучник?
– Копейщик. Три нашивки за ранения.
– Здесь служил?
– Здеся, а где же еще?
– Ладно, Сден. Передай людям – сундуки потрошить и насильничать не будем. За фураж и харчи расплатимся. Понял?
Трактирщик глянул ошалело, мотнул головой:
– Понял. Передам.
Живолом хмыкнул ему вслед, отвернулся, распуская подпругу под брюхом темно-гнедого коня.
– Экий ты добрый, – ухмыльнулся вожак. – Селян не забижаешь. А мы ж все-таки разбойники.
– Ну, так и что?
– Не, ну если мы разбойники, мы грабить должны? Нет, ты ответь мне. Должны али нет?
– Наверное, должны.
– Так что ж ты ведешь себя ровно граф какой на прогулке?
– А тебе над слабыми покуражиться восхотелось, а? – Парень склонил щеку к плечу. – Найдем сборщика подати королевского, я ему первый кровь пущу и мошну вытрясу.
– Ага, найдешь ты его! – подвинулся к ним Крыжак. – Коли и был, так теперь ищи-свищи. С казной вместе.
– Я не про то, – отмахнулся Бессон. – Мне обидно, что я, лесной молодец, землепашцам платить должен. Вот объясни мне...
– Успокойся. – Трейг посуровел. – Обеднеешь, если пару локтей сукна за мешок муки отдашь?
– Что мне тряпки! Я ж не барахольщик!
– Так что ж ерепенишься? Серебром платить не понуждаю. Селянам сунешь мелочевку, они и рады будут. Еще девки следом увяжутся. Мол, герои из легенды. А сядет на хвост дружина баронская, в другой бок укажут. Или гонца пошлют упредить. Тебе это важнее или охапка вышитых юбок на возу?
Бессон рассмеялся, поднимая похожие на лопаты ладони вверх:
– Все. Уел. Молчу.
– Ну дык, – многозначительно помотал корявым пальцем Крыжак. – Коннетабль.
– Чего?!
– Коннетабль, – скалясь, повторил веселин. – Главнокомандующий, значит. По-трейговски.
Через мгновение ржали уже втроем. Веселье передалось и молодцам вокруг колодца. Кого-то уже не обрызгали, а от души окатили водицей. От крика шарахнулись кони.
– Слушай, парень, – Бессон дружески хлопнул трейга меж лопаток, – может, тебе и ватагой командовать?
– Ты чо? – уставился на него Крыжак.
– А чё? Парень башковитый. Еще рожь не заколосится, а он уже себе королевство сварганит. Чуток у арданов, клаптик у Витгольда... А я при нем коморником могу. Слушай, Живолом, у Витека, талуна ихэренского, дочка на выданье. Давай мотанем к Железному Кулаку. Так, мол, и так. У вас товар, у нас купец. А с таким тестюшкой и жнивца ждать не надо – к травнику королевство справим. Как думаешь, а?
Трейг пожал плечами:
– На что мне арданская невеста? – Легко коснулся рукояти меча: – Вот моя невеста.
– Ладно, не обижайся. – Главарь повторно похлопал помощника по спине. – Я ж шуткую.
– Я понял. Ты лучше води ватагу сам, хорошо? Чем смогу, помогу. А женить на Витековой дочке и тебя можно.
Крыжак хохотал от души, едва не задохнувшись:
– Ну, дает паря! Бессона да на талунской дочке!
– А чем я не жених? – приосанился главарь. – Не старый еще. И даже не лысый.
Тут он заметил, что на площади потихоньку скопился народ – мужики да бабы средних лет, а то и вовсе старухи. Девок все же попрятали. Вооруженным людям по давно укоренившейся привычке доверяли мало. Коротким окриком Бессон успокоил разгулявшихся ватажников и пошел в трактир, коротко кивнув: давайте меняйтесь, мол.
Веселины полезли в подводы, извлекая на солнечный свет мотки ниток, скрученную в тугие узлы ткань – все больше лен и сукно, несколько пар сапог и всякую разную мелочевку.
Живолом присел на ступицу тележного колеса – сам торг его интересовал мало. Главное, чтобы разбойники шалить не вздумали.
– Железа лишнего не найдется? – Низкий голос прозвучал над головой.
Здоровущий мужик! Пожалуй, на полголовы выше Бессона, отличавшегося богатырским телосложением. Кожа на огромных ладонях – каждая в полставца, с какого кормится обычная деревенская семья, – припалена и задубела подошвой. Черную, тронутую сединою бороду тоже не раз лизнуло пламя. И без слов ясно – кузнец.
– Это смотря какого, – ответил Живолом. – Кандальное возьмешь в переделку?
В одной из телег еще валялись цепи и оковы работорговцев, перебитых в Восходной марке. Памятное дело. Главным образом, встречей со старым знакомцем – Доргом, красная рыба на лазоревом щите.
– Мне любое сгодится. Чем кандальное хуже? – ответил кузнец и встрепенулся. – Это где вы такого набрали?
– Далеко. Отсюда не увидишь. Тебе не все едино?
– Наверное, все. А и то правда – кто я такой, чтоб вопросы спрашивать?
– Вот видишь. Вот и договорились.
Кузнец порылся пятерней в бороде:
– Еще не совсем. Что возьмешь?
– За железо-то?
– Ага.
– Погоди, дай подумать. Как бы с тебя барыша поболее срубить... О! Придумал!
– Придумал, так не томи. – Кузнец свел кустистые брови. – Давай выкладывай, чего надо.
– Подковы у коней проверь. Где надо, расчистишь. Где потребуется, перекуешь. Годится?
Мужик снова поскреб бороду:
– Сколько голов?
– Два десятка наберется.
– На передок кованы?
– Ну, так! Спрашиваешь!
– До темноты не управлюсь.
– Наши помогут.
– Очень надо! Бородачи напортачат, а скажут, Тарк-кузнец плохо работает.
– А ты, Тарк, привык хорошо работать?
– А то?
– Тогда давай так. Проверишь всех, а перекуешь тех, кого сам решишь. Годится?
– Это больше мне по нутру. – Кузнец покивал лобастой башкой. Договорились, почитай.
– Так чего ждем?
Сквозь густую бородищу кузнеца блеснули крепкие, ровные зубы – хоть гвозди перекусывай.
– С моря погоды, как поморяне говорят. Пошли поманеньку.
У кузни пахло разогретым железом и древесным углем. Живолом сноровисто расседлал коня, завел в станок. Тарк, напяливший к тому времени кожаный фартук, огромной лапищей захватил скакуна за бабку, зажал ногу меж колен.
– Болтается.
– Это я и без тебя знал. Работай давай.
Кузнец горько вздохнул:
– Ох, если у остальных так же, то, выходит, нажухал ты меня, лесовичок.
– Я чего-то не понял. Тебе железо надо?
– Надо.
– Так работай.
– Да я работаю, не боись за меня, лесовичок.
Ковочный молоток легкими ударами прошелся по кромке подковы. Со стороны могло показаться, что кузнец не снять подкову норовит, а, наоборот, покрепче прибить к копыту. На самом деле он старался малость расшатать крепящие подкову к копыту гвозди-ухнали.
– А где же управляющий ваш? Или сбежал? – продолжал беседу разбойник.
– Ага.
– Что "ага"? Сбежал?
– Сбежал.
– Экий ты стал разговорчивый. С чего бы?
В левой руке кузнеца возникла похожая на широкое зубило с прикрепленной сбоку ручкой обсечка.
– Ты думаешь, – хмыкнул Тарк, – из-за управляющего?
– А то нет?
– Нет. Просто не люблю, когда под руку тявкают.
Живолом посуровел:
– А я, выходит, тявкаю?
– Ну, не тявкаешь. А все едино под руку болтаешь.
Приставляя острый край обсечки к загнутым головкам гвоздей – "барашкам" – кузнец ловко разгибал их.
– Ну, я не буду.
Лесовик нарочито отвернулся и, прислонившись плечом к стенке кузни, принялся наблюдать, как грызутся Жила и горластая старуха-поселянка. Бабка норовила выторговать за полмешка муки – гарнцев восемь на первый взгляд – четыре мотка ярко-желтой, крашенной восковником, пряжи. Этот широколистый невысокий кустарник, покрывающийся к концу лета мелкими терпкими ягодами, на левом берегу Ауд Мора не рос – слишком тепло, видно. Арданы собирали молодые побеги далеко на севере – почти в Лесогорье. Потому краска из восковника и вещи, ею обработанные, ценились не меньше, чем из дикой гречихи, добываемой на южном побережье Озера – аж под Вальоной. Так вот, поселянка хотела четыре мотка, Жила соглашался отдавать только два. Торговались от души. Крик – хоть уши затыкай. Сошлись на трех мотках.
– Слышь, паря, – пробасил кузнец. – Ты это... Не обижайся. Ты чего там спросить хотел?
– Что ж там спрашивать, опять под руку попаду.
– Да не боись, я уже за клещи взялся. Что спросить хотел?
В самом деле, Тарк, отложив молоток и обсечку, расшатывал подкову здоровущими клещами. Разболтанная подкова поддавалась.
– Управляющий от казны королевской где ваш? Сбежал?
– Ага, сбежал.
– А как про нас узнал?
– Да уж нашлись доброхоты, рассказали.
– А они как узнали?
– Ну, брат лесовичок, о том не спрашивай – не знаю.
– А кто такие?
– Да проезжали тут вчера.
– Торгаши?
– Не сказал бы. – Кузнец вновь взялся за молоток. Теперь он простукивал подкову так, что плоские шляпки ухналей, прячущиеся до того в пазах, вылезли наружу.
– Опять мешаю?
– Да нет.
– А что ж из тебя всякое слово тянуть приходится, ровно цирюльнику гнилые зубы?
– Прости. Я, когда работаю, больше о деле думаю.
– Так мне молчать?
– Да нет. Ты спрашивай, спрашивай.
– Если не торговцы, то кто?
– А не поймешь. С оружием люди. Вроде армия.
Живолом присвистнул:
– Большая?
– Десятка три-четыре.
– Так три или четыре?
– Я ж не считал. Может, так, а может, и эдак.
– Так ваши девки со вчера в лесу прячутся? – ухмыльнулся разбойник.
– Ага, – в тон ему отвечал кузнец, при этом выдергивая освобожденные гвозди. – Видишь, удачно как вышло. Два раза не бегать.
Последнее движение клещей – и копыто оказалось свободным. Тарк пощупал край рога, покачал головой неодобрительно и взялся за копытный нож.
– А управляющий с ними, значит, отправился?
– Ага. Сбежал, попросту говоря.
– Ясно. А если знали, что мы идем, что ж армейские засаду не устроили? Хоть трегетренская армия была, а?
– Трегетренская, трегетренская... Какая еще? Арданы пока сюда носу не кажут.
Кузнец неожиданно отпустил копыто. Выпрямился, потер кулаком поясницу:
– А кто тебе говорил, что засаду не сделали?
– Никто. Это я так...
Тарк хмыкнул презрительно. Мол, совсем безголовые у нас разбойнички по лесам расплодились.
– Ждут вас, лесовичок, ждут.
Живолом не показал удивления. Спросил нарочито беспечно:
– В лесу за бродом?
– Почем знаешь?
– Коли я таких, как сам, ждал бы, сам бы за бродом засел.
– Ох, не простой ты лесовичок, не простой, – погрозил ему почернелым пальцем кузнец. – И что делать думаешь?
– Не я вожак. Не мне решать.
– Знаю. Видел. – Тарк опять принялся за копыто, выравнивая и зачищая край. – Однако видел, как он тебя слушается.
– Наблюдательный ты, коваль.
– А то!
– Ну, ежели такой наблюдательный, скажи точнее – что за отряд вчерась проезжал? Конные или пешие, с луками или без...
– Как не помочь хорошему человеку, – почти ласково произнес кузнец. – С луками десятка два, не больше. Десяток щитоносцев с копьями. И еще десяток конных – на кольчугах накидки с огнем вышитым и веревки вот тут. – Толстый палец Тарка прикоснулся к левому плечу.
– Гвардия? Откуда?
– Мне не ведомо. Передо мной не отчитывались. Может, гвардия, а может, и не гвардия, а так, погулять вышли.
– Да нет, гвардия. – Живолом не на шутку встревожился. – Откуда здесь? До Трегетройма суток пять пути... Командира не запомнил? Не лысый?
– Чего? Кто лысый?
– Командовал отрядом кто? Здоровый лоб такой с башкой бритой?
– Да нет. Обычный мужичонка. Мелкий, седенький. Моих годков, пожалуй.
– Мелкий, седенький?
– Ага. Усишки невеликие. А, еще! В седле – что на шкворень посаженный сидит, не шелохнется.
– Шрам есть?
– У кого?