16
Я бы с удовольствием проследил за своим другом, а ныне любовником моей жены, но теперь мне нужна была маскировка, новые документы и машина. Новая машина, и желательно коптер, штука, которая запросто, практически с места прыгает в воздух. Стоило это безумно дорого, потому что эта тачка жрет топливо, как чоппер, но другой возможности выбраться из иных наших пробок нет. Кстати, это еще и во много раз опаснее, чем держаться на земле, только об этом не все догадываются. А когда кто-то догадывается, как правило, бывает поздно.
Одно время коптеры были очень модной штукой, и казалось, что все сколько-нибудь состоятельные граждане скоро заведут себе такие, но не завели – испугал страх высоты, сложность управления и опять же дороговизна. Даже таксисты скоро стали простенько писать на своих тачках рекламный слоган – "не коптер". Это значило, что доставят до места в наилучшем виде, а не с промежуточной остановкой в Склифе.
Так что сейчас коптеры крутили в воздухе только завзятые уголовники. К тому же зря. Подлет ко многим зданиям с включенным движком по закону позволял охранным системам тут же выцеливать нарушителя и открывать огонь на поражение. А висящий в воздухе слабенький летун всегда оказывался легкой мишенью.
И даже захват коптера в воздухе был довольно простой задачей. Я сам участвовал в трех операциях захвата и могу свидетельствовать, если захватчики сами не лопухнутся, у жертвы нет ни малейшего шанса.
А может, сделать наоборот, может, совсем не прятаться? Действовать в открытую, в наглую, почти предлагая ударить по своей незащищенной роже... А для спасения этой самой рожи и всего остального тела следует просто уходить до того, как сработает машина, которую Джарвинов сумеет мобилизовать? Я пару раз так делал и могу утверждать, это здорово действует. Противник нервничает, ошибается, дергается вхолостую, теряет авторитет, и ты уже через пару удачных трюков сам себе начинаешь казаться героем.
Жаль, что сейчас так не получится, слишком силен враг и слишком велика система, которую могут на меня натравить. Практически вся моя прежняя контора, и даже внутренние войска, и даже уголовнички, которым пообещают награду и прощение каких-нибудь грешков... Нет, идея никуда не годилась. Значит, мне нужны новые – внешность, документы и машина.
– Знаешь, – попросил я шофера, сидящего за прозрачной пуленепробиваемой перегородкой, – покатайся по кольцу. Давно не был в столице, хочу посмотреть, подумать... А потом скажу, куда меня доставить.
– По третьему ярусу или по второму? – деловито спросил таксер. – По второму будет дороже.
– По нижнему, – отозвался я, уже жалея, что вообще вступил с ним в разговор.
На нижнем никто не катался просто так. Там уже была мертвая зона, возникшая из-за влияния так называемого Подземного мира – жуткой системы ходов, дорог и трущоб, из-за московского метро, мир, где даже отпетые негодяи старались никого попусту не задевать. Но мне, кажется, нужно было именно туда, хотя и на самый безопасный, почти цивилизованный уровень.
Мы опустились на землю. Тут небо и даже солнечный свет были уже изрядно заглушены смогом и какими-то испарениями. Еще свету мешали бесчисленные верховые уровни дорог, автобанов, автострад, шоссе и воздушных коридоров, которые обставлялись парящими над домами щитами и знаками. Да и сами дома, уходящие на десятки этажей вверх, делали почти невозможным проблеск неба над головой. В общем, это было мрачное местечко. Если учесть еще и здешнюю малолюдность, то и вовсе становилось не по себе.
Итак, что я мог? Как я мог добиться того, чтобы меня оставили в покое? Практически никак. Джарвинов будет клевать и клевать меня, сколько бы времени ни прошло. И даже попытка связаться с ним и принять подчиненную позу, выражаясь языком этологов, ни к чему хорошему не приведет. Он на словах пожурит, приласкает, а потом меня найдут в квартале наркоманов со сломанной шеей, и никто не сумеет отыскать свидетелей, которые бы хоть мельком заметили, отчего получился этот труп.
Так, а если я упрусь, кого Джарвинов сумеет собрать? Очень большой операции не будет, он постарается провернуть все по-тихому. Паниковать станет лишь потом, когда поймет, что его шпана со мной не справляется. Но если я окажусь молодцом, то... Может, для него будет уже поздно?
Кажется, я принял решение, от которого у меня Даже руки вспотели. Чтобы не признаваться в такой слабости, я вытащил свой телевизор. Это была отчетливая тюремная привычка, прятать мысли от возможного телепатического контроля, посматривая на экран. От тюремных привычек придется когда-нибудь отказываться, но не сейчас.
Телик принимал городской информационный канал. Я пощелкал немного. Наконец выяснилось, что в Москве мой аппарат демонстрирует три пустых канала, кажется, контуры просто не совпадают по частоте, ведь он изготовлен в Азии, за тридевять земель, а в себя он, помимо общегородского, впускает три коммерческих канала, два обучающих, два с мультфильмами и один эротический.
Посмотрев на довольно неприятный со стороны способ совокупления, который рекламировался как последнее изобретение московского полусвета, я телевизор выключил. Тон мышления сменился, прятаться уже не от кого, я даже знал, что буду делать. К тому же и эротика показалась в этом темном, мрачном наземном уровне скорее вариантом пытки, а не наслаждения, и уж тем более не способом продолжения человеческого рода. Так и хотелось показать язык в сторону Кремля и подумать – дудки, господа директора, население уменьшается, никакие подначки не заставят русских плодиться.
Хотя, едва все улеглось, я подумал, что за себя сейчас не поручился бы, все-таки почти год провел в заключениях. Но было, как всегда, не до того. Я снял панельку видофона с передней стеночки, разделяющей меня с таксером, устроился перед камерой, чтобы никого не пугать, и набрал номер.
Джин проснулся довольно легко, после пятнадцатого примерно гудка. Я думал, он будет в худшей форме. Потом я посмотрел, как он ковыляет к аппарату. Я видел его, хотя он еще не дотащился и не включил ответный сигнал, потому что в мой аппарат была вмонтирована такая дрянь, как техника упреждения. Когда-то ее поставила моя родная Контора и даже не проинформировала меня об этом. Конечно, со временем я ее нашел и перевел частоту с закодированных на открытые каналы, так что теперь из любого таксофона можно было видеть меня в неглиже, но другой формы протеста не придумал. Снимать ее без разрешения начальства запрещалось. В то время я был послушным мальчиком и верил в сотрудничество.
– Эй,. Валер, ты что-то плохо освещен, – отозвался Джин наконец, справившись с моим довольно навороченным домашним аппаратом.
– Знаешь, тебе пора погулять. – Я не стал ему отвечать, а дополнительную подсветку не включил, потому что привык иметь дело с дорогими и качественными машинами. Конечно, камера в этом такси таковой не являлась. Зато панелька у уха, похожая на старые сотовики, доносила голос моего сокамерника весьма точно.
– Где встретимся?
Он все понимал, из него еще получится первоклассный оперативник, подумал я.
– Бери все, что нужно для серьезного путешествия, и кати в Горький парк. Там я тебя найду.
Отбой. Я повесил панельку на кронштейн, сделанный из высокопрочной пластмассы, чтобы молодые вандалы, которым силу девать некуда, не оторвали вместе с монитором. Внезапно подал голос таксер, а я о нем и забыл – что значит желание загрузить мозги посторонними, трудночитаемыми импульсами. Он сказал:
– Там не безопасно.
– Сначала мы не туда поедем, а на Земляной вал.
– Что?! Как же я оттуда смоюсь? У меня легковушка, а не танк. И даже не коптер, чтобы сразу в воздух...
Я изобразил самую любезную мину, на которую только был способен. Для пущей доказательности достал пачку купюр и сдал ему, как из колоды карт, наугад, две бумажки. Это оказалась московская двадцатка и общерусская четвертная. Обе эти денежные системы имели хождение в Москве, потому что обе выпускались тут же, на бывшем государственном печатном дворе, только разными правительствами. Московские – Директорией, а другие – очень слабым, практически марионеточным Общерусским правительством. Но как-то так получилось, что Общерусское было слабее, а валюта у них получилась устойчивая, с ней считались даже китайцы, правда, только на территории Сибири. Дальше ее не пускали, впрочем, дальше на восток я и не ездил.
– А я тебя попрошу еще немного на меня поработать.
Он опять потребовал залог в полной сумме, но на этот раз я без труда вычитал у него в сознании, что хоть ему и достался завидный пассажир, с деньгами, но если заплачу залог, он непременно удерет. Поэтому я расплатился с ним за прежние похождения, а из залога за ожидание дал только треть.
Он понурился. И я понял, что будет ждать. Очень уж явственно в его мыслях всплыла идея получить с меня все, что возможно, а вторую половину дня просидеть в соседней с домом пивнухе, рассказывая приятелям о тех ужасах, которым я его сегодня подверг. Ну, пусть так и будет, решил я и стал ему показывать, куда мне, собственно, нужно.
17
Этот небольшой пивной подвальчик неподалеку от старинной церкви Никиты Великомученика я заприметил давно. Кое-что у меня с ним связано, но тогда я играл с местными заодно и у нас получилось, а значит, имел право появиться тут и вполне по-свойски спросить одного старого знакомого. Разумеется, тут могли и грохнуть, но могли оказать услуги, которые в другом месте не купишь или купишь гораздо дороже.
Не успел я войти в подвал, как откуда-то в том дворике, где мы нашли размеченную стоянку и где я оставил машину, к моему таксеру подкатили трое жлобов. Я вежливо вернулся, постоял, подождал, чтобы они меня заметили, и попросил их отвалить. Разумеется, я был далек от мысли, что наличие в паче зрения одного свидетеля могло их остановить. Но я надеялся, что они не станут лезть неизвестно на кого за здорово живешь. Я мог оказаться таким авторитетом, что если бы кто-то из них мне просто но понравился, то еще до вечера всплыл бы с распоротым брюхом в Москве-реке.
Но они оказались дураками и задрались. Один даже вытянул руку, чтобы по старой уголовной привычке шмась сотворить. Я перехватил и вывихнул ему кисть, а когда он завопил и согнулся, чтобы ее понянчить, для верности пнул так, чтобы наверняка сломать еще пяток ребер. И лишь тогда понял, почему он оказался таким смелым: под старым, потертым плащиком, совсем не по сезону, оказался жилет.
В общем, теперь мне в пору было няньчить ногу, но зато и мой приятель отлетел шагов на пятнадцать, а то, что я даже не поморщился после этого удара, сделало меня в их глазах фигурой, достойной внимания.
То есть двое других тоже взъерепенились, но напролом уже не лезли. Я осмотрелся. В общем, все было тихо, но если я даже отгоню этих ребятишек, почти наверняка скоро подвалят следующие. И попросить таксера покрутиться по округе невозможно, тут бесцельно крутиться еще опаснее, чем торчать на стоянке, и потому, что непонятнее для большинства местных шакалов, и потому, что большему числу глаз покажешься. Тогда я заговорил спокойным, умиротворенным голосом:
– Вот что, ребята. Посторожите мою тачку с таксером, он из робких, а я вам за это по десятке на нос отстегну.
Первым, как ни странно, отреагировал вывихнутый:
– А долго сторожить-то?
Но его я прогнал – нужно быть не только строгим, но и справедливым. А справедливость требовала, чтобы побежденный или хотя бы. опрокинутый враг получал всю меру презрения.
– Ты бы лучше шел себе, парень.
Он все понял и никуда не ушел, просто присел в сторонке, натуго бинтуя руку, ожидая, чтобы приятели заработали обещанные деньги.
Я спустился, осторожно оценивая не только скользкие, истертые ступени, но и стены, и потолок. Микрокамер нигде видно не было, явных ловушек тоже. Видимо, здесь обходились живым наблюдением, оно дороже, но и надежнее.
Внизу оказался зальчик семь на десять метров. По виду – обыкновенная московская тошниловка. Народу не то чтобы много, но есть, правда все – завсегдатаи. Это должно сразу насторожить любого, кто умеет читать такие знаки, но меня это не касалось. Я протолкнулся к стойке, хлопнул ладонью по доске, залитой пивом такой консистенции, что сразу захотелось не только руку вымыть, но и кожу содрать, а потом попросил высоченную тощую девицу принести мне "Лебяжий Дайкири".
Девица поморщилась. Интересно, как при ее образе жизни она еще не разучилась морщиться? И сделала это в настолько укоренившемся стиле, что разом напомнила мне дюжину подобных девиц в других барах по всей моей некогда необъятной родине. Может, такие девицы являются специальной продукцией подпольной генной фабрики, которая создала такой вот сморщенный прототип? А может, в этом заключено искусство таинственного гения, который программирует всех, кто хочет одной лишь своей физиономией всем навеки внушить – держи от меня руки подальше?
Она отошла от стойки, стала что-то сливать в миксер. По ее виду я даже заподозрил, что сказал что-то не то. Но нет, она вдруг замерла, повернулась так, что ее косица выбилась из-под косынки, и уперлась в меня изумленным взглядом. Я улыбнулся и кивнул, чтобы подтвердить, что она поняла меня правильно.
Как сомнамбула, она подняла древний фон, еще без дисплея, а может, специально оставленный таким, чтобы не был виден тот, кто говорит на той стороне линии, и что-то залепетала в него. Обычному человеку это было бы неслышно, но я поднял чувствительность слуха и разобрал:
– Требует "Дайкири". Лебяжий. Чего делать-то?
Ответ она выслушала молча, кивая головой, как болванчик. Потом смешала требуемое пойло, поставила передо мной и даже попыталась улыбнуться. Лучше бы не пыталась, я ведь не железный, мог и убежать.
Гонец появился через две минуты. Мрачный черный парень, с умными глазами навыкате. Сел на соседний стул, заглянул в мой стакан, к которому я даже не притронулся, тоже поморщился.
– Чего нужно?
– Лебедя.
– От кого пришел?
– Сам от себя. Передай, что пришел солдат Штефана.
– Что?
Парень вздрогнул, хотя я произнес свои слова так тихо, что даже сморщенная девица за стойкой не могла их расслышать. Потом он внимательно посмотрел на меня и стал бледнеть. Это было так необычно, что я даже засмотрелся. Наконец он сполз со своего стульчика, да так неловко, словно разом сделался калекой. И пошел в ту дверку, из которой появился.
Минут через пять на смену ему появился мутант. Это был отменный, килограммов под триста, представитель породы троллей. В правой руке он держал двухствольную картечницу калибром миллиметров по двадцать, а в левой – очень мощный автоматический пистолет. Несмотря на оружие, его била такая дрожь, что я даже испугался, что оружие сработает.
Он меня боялся. Это было настолько заметно, что именно страх на его лице, а вовсе не пушки, заставил всех окружающих обратить на нас внимание. Собственно, вокруг собрались не простые ребята, а те, кто ни одного дня своей жизни не жил честно и достойно, это были уголовники, причем заслуженные, по которым тюряга плакала не один десяток лет. Они научились выживать везде, где это было в принципе возможно, выживать любыми средствами, с использованием всех, даже самых подлых приемов. И вот эти типы, в сути своей – специалисты по давлению на любого, кто поддается давлению, эксперты по страху и угрозам, вдруг разомкнулись, когда увидели, как ко мне подходит этот мутант. Может быть, я ошибаюсь, но половина из них вдруг пожалела, что не ушла раньше. В общем, на это стоило посмотреть, это кое-чего стоило.
Под тремя стволами меня впустили в заветную дверку. Правда, сразу за ней ко мне вышел еще один из местных "шестерок". Это был хлыщ, от которого за версту разило одеколоном и "забором" – крепкой синтетической штукой, которая в малых дозах меняет запах тела, а в больших работает как очень изысканный наркотик. Парень так пропах синтетикой, что мог бы и не бальзамироваться. Но помимо запаха, он еще умел обращаться с пистолетами и не раз пускал их, по знаку Лебедя, в дело – я был в этом уверен. Таких типов то и дело нанимают для грязной работы московские авторитеты, наверное, потому что товар это недорогой, а платных киллеров, что ни говори, частенько приходится менять.
Хлыщ меня проверил, разумеется, нашел "каспер", который я и не собирался прятать, а просто засунул за специально скроенную для таких штук подкладку. Автомат он осмотрел, понюхал, похмыкал и ушел, весьма довольный собой. Я так и знал, что это массовый товар, потому что еще один ствол он так и не нашел.
Тролль не сводил с меня пушек, выделял на редкость вонючий пот и особенно нервничал картечницей. Потом он разом успокоился, я понял, что он получил какой-то ментальный приказ, который я лично упустил. Вероятно, у него была лучше связь с их командиром, или я стал терять квалификацию.
Снова вошел киллер, на этот раз он держался почти вежливо. И провел меня, то и дело указывая путь сложенной лодочкой ладонью, по бесконечным коридорам, настолько длинным и запутанным, что я даже заподозрил, что мы оказались в Подземном мире, когда наконец он впустил меня в темноватый подвальчик, похожий на сортир. Сходство усиливалось еще и оттого, что у противоположной от входа стены стояло белое керамическое кресло. Это было понятно – с керамики легко смывалась кровь после пыток. Вероятно, ребята решили проверить мои нервы. Это было безнадежно. И испортило все впечатление. А ведь так неплохо начинали... Я сел и стал ждать.
18
Он вышел ко мне из темного потайного угла, прямо как Дед Мороз. Уже когда он меня через специальную щелочку стал разглядывать, я понял, что он тут. Веселый, улыбчивый старичок в странноватой темно-малиновой шелковой поддевке, вышитой крестиком. На свету стало видно, что он еще сед и сгорблен, как клюка.
Он уселся передо мной, поблескивая новыми зубами, явно свежевыращенными инплантантами, но очень дорогими и хорошими. Впрочем, ему, с его улыбочками, дешевые зубы нельзя было делать, все уважение можно было расплескать. Первый его вопрос оригинальностью не отличался.
– О чем будем говорить?
– Нужны два новых комплекта с удостоверениями личности, карточками соцстраха, кредитными картами, медицинскими страховками и водительскими лицензиями, включая коптер, вертолет и морской катер. Также счет, хотя бы на десять тысяч рублей, только не московских, а общерусских, две обоймы к "касперу" и один стреляющий кастет. Да, не вздумай подсунуть армированный стальным волокном. Давай настоящую "каленую" пластмассу, чтобы его ни одна проверка не взяла.
– Кастет большого калибра?
– Думаю, трехмиллиметровый, но с разрывными пулями.
– Ого, разрывной "трехмиллиметровик" – штука редкая.
– Я же не заводскую машинку прошу. И не думай уверять, что у вас таких нет.