– Знаешь, что произошло потом? Маринер не успел даже ничего доложить или объяснить, его стащили с корабля и забили до смерти. Били ногами, прикладами, подвернувшимися железками, пока у него лицо в кашу не превратилось. А офицеры стояли и ничего не делали. Когда стычки с рубежниками закончились, они переправили останки на Данту.
– Кто тебе рассказал?!
– Корабела звали Томаш Мито. Я его видела пару раз. Папа летал разбираться с его делом, потому что жена дяди Томаша просила.
– И твой отец знает, почему он так поступил? Почему он… почему команда не выжила?
– Папа говорит, на фрегате был ценный груз. Никто, кроме высших чинов, не в курсе, какой именно, но его приказали доставить любой ценой. А когда корабль повредили рубежники, у дяди Томаша не осталось выбора. Папа уверен… и я уверена, что он спросил разрешения у команды, прежде чем взять энергии больше, чем обычно. Иначе фрегат недотянул бы. – Эсти разжала руки, прислоняясь к стволу. – Ты не думай, я не считаю маринеров хорошими только потому, что сама маринерка. У нас, как у всех, есть нормальные, есть с придурью. Может, кто-то и не погнушался бы вот так. Но не дядя Томаш.
– Мне жаль, – выдавил после паузы Джей. – Но, получается, теоретически это возможно?
– Теоретически – да.
Эсти уже не сердилась, но погрустнела, ощущая себя виноватой непонятно в чем, да и Джей, похоже, был не рад, что завел разговор. Чего он добился? Узнал, что некоторые корабелы убивают людей? Так и некоторые люди убивают людей. Ничего нового.
– Слушай, я чего начал, мне же на самом деле интересно про вас узнать, про тебя.
Лучи солнца, пробивая листву, светили сквозь молочные волосы Эсфирь, превращая ее в подобие бесплотного духа, в светлый мираж на малахитовом ковре. Но лицо и руки миража были бронзовыми от загара и оттого – плотными до дрожи. Джером лишь сейчас заметил, что шрамик в уголке правого века девушки совсем белый. Он один остался не тронут жарой и солнцем.
– Откуда это у тебя? – спросил Джей, непроизвольно вытянув руку и касаясь искалеченного кусочка кожи.
Девушка опустила глаза, пару секунд смотрела в землю, словно обронила там ответ и пытается его найти.
– Однажды нас уже поджигали, – сказала она. Голос звучал ровно и спокойно. – Только не корабль, а наш дом. Ни меня, ни папы в тот момент не было, мы увидели огонь издалека и вернулись. Я побежала в свою комнату, чтобы забрать папин подарок, у меня день рождения как раз был. Папа еле успел меня поймать, но я надышалась дымом и упала, а на полу валялись угли, вот я со всего размаху виском на уголек и угодила. У меня еще несколько шрамиков есть на теле, но этот самый заметный.
Джей вдруг сел очень прямо, будто палку проглотил. Краска заливала все его лицо по самые уши.
– Прости, – наконец пробормотал он. – Я не знал. А кто… кто вас поджег?
Девушка пожала плечами.
– Скорее всего, подростки из соседнего поселка. У них считается высшей доблестью сделать нам какую-нибудь гадость. Особенно у приезжих, тех, кого родители отправляют летом к родственникам на море. Ты ведь здесь тоже у родных живешь?
– Да, – ответил Джей, покраснев еще больше.
– А я свою шхуну год строила… – проговорила Эсфирь куда-то в пустоту. – Папа помогал, конечно. И дядя Кемал, когда свободен был.
– У тебя… – Джером помялся, но все-таки спросил: – Твоя мама, она жива? Просто ты об этом не говоришь.
– А я не знаю. Она ушла, когда я была маленькой.
– Как, куда ушла?
Эсфирь улыбнулась, печально и самую капельку лукаво.
– В полуночные моря.
– Куда?
Она указала пальцем на небо.
– Космос.
– Но… зачем?
– Ее позвали. Маринеры. Ты знаешь, сколько сейчас на Данте чистокровных маринеров?
– Нет.
– Ни одного. Они все ушли лет одиннадцать-двенадцать тому назад. Их и так оставалось сотни две, вряд ли больше. И когда старейшины позвали, все маринеры ушли вместе с ними. У чистокровных очень сильно развито… ощущение друг друга, что ли, они связаны энергией не только со своими кораблями, но и между собой. Гораздо сильнее, чем полукровки вроде папы или меня. Улетели куда-то, никто не знает, куда.
– И она, твоя мама, оставила твоего отца и…
– …и меня. Да. Но, понимаешь… ты не думай о ней плохо. Это было правильно, я так чувствую. Она любила меня, но ей было надо. Да я уже и не сержусь, скучаю. Меня сейчас гораздо больше другое волнует.
– Что?
– Папа. Он военнообязанный. Как и все корабелы старше восемнадцати. Он сказал, что его могут призвать. Джей, у тебя ведь отец военный, он что-нибудь говорил про войну? Как там? Будет она, не будет? Или правительство договорится с Зенором?
– А вы разве можете воевать? – удивился Джером. – На своих фрегатах? Я думал, у вас даже оружия нет, вы перевозками занимаетесь и торгуете.
– Можем, – нехотя, как показалось Джею, ответила Эсфирь. – Раньше, когда на Данте жили одни маринеры, между ними было много битв. Пиратство и все такое. Корабелы на многое способны, просто нас слишком мало для войн. Так что там с Зенором?
Джей задумался.
– Отец мне писал, но он редко обсуждает работу с семьей. Эвакуации пока не намечается, значит, наземных действий не ждут. Если что-то и будет, все решится в космосе. Пока вроде тихо. Чезаре, правда, считает, что Зенор с недели на неделю объявит нам ультиматум. А он все-таки в курсе высокой политики.
– Кто такой этот Чезаре? Ты уже второй раз его упоминаешь.
– Мой знакомый, старше меня. Журналист.
Эсфирь потянулась, вставая.
– Ладно, пойдем, – вздохнула она. – А то папа небось давно меня дома ждет.
Они принялись складывать покрывало и собирать остатки лесного пикника в корзину.
* * *
– Да все с тобой ясно. У тебя на лбу написано: "Я – идиот, влюбился в маринерку".
– Я просто ей помогаю!
– Ага-ага, – Ирвин расхохотался. – Каждый день, даже в выходные. А на друзей у тебя времени нет. Да нет, я что, мне, наоборот, интересно. Ты потом расскажи, как она по ночам-то? Если, конечно, не высосет из тебя все силы… в буквальном смысле.
И он закатился от смеха.
– Дурак, – разозлился Джей. – Иди ты!
– Это ты иди. К своей белобрысой корабелочке. Но не говори потом, что я тебя не предупреждал.
Джей выскочил от друга в ярости. Хотел оглушительно хлопнуть дверью, но в доме Ирвина все двери были автоматическими, так что они любезно раскрылись, выпуская посетителя.
Всю дорогу до причала Джей мысленно продолжал препираться с оппонентом, но, едва завидев песочный пляж и двухмачтовую шхунку, возле которой на корточках сидела девушка с банкой лака и кисточкой в руке, мгновенно забыл об Ирвине.
До обеда привычно работали втроем – Джей, Эсфирь и ее отец. А после, когда юноша намеревался продолжить работу, Эсфирь неожиданно появилась на пороге своей комнаты не в футболке и рабочем комбинезоне, а в развевающемся сарафане, раскрашенном во все цвета радуги.
– Я собираюсь полетать, – сказала она Джею. – Хочешь со мной? Если не боишься, естественно.
Тот неуверенно сглотнул.
– А на чем? Шхуна же еще не готова.
– На лодке. Видел, там, у пристани? Миниатюрная такая, с крошечной мачтой и парусом. Меня на ней папа учил управлять кораблями. Пойдешь?
Джей собрал в кулак все свое мужество, кивнул. Эсти обрадованно выпорхнула за порог и вприпрыжку побежала к морю.
– Садись вот здесь. – Лодка уже качалась на волнах, девушка указала Джею на небольшое сиденье на корме. – Не бойся, далеко не полетим. До двух лун, не дальше!
Бледный, белее висящего паруса, парень процедил сквозь зубы, что, разумеется, не боится, с чего она взяла.
– Ну что ж, тогда держись, мой отважный Джером, мы отправляемся!
Он хотел спросить, как она собирается плыть под парусом, если на море полный штиль, но не успел. Девушка встала посередине лодки и глубоко вздохнула.
Что-то произошло.
Это Джей понял сразу. Суденышко будто вздохнуло в ответ, на короткий миг отозвавшись мелкой дрожью.
Эсфирь медленно подняла руки, кисти сделали взмах, и челнок поплыл вперед. Еще несколько движений – скорость возросла вдвое. Широкий мах – втрое… Вспенилась вода за кормой, ветер ворвался в единственный парус, разметал волосы девушки.
– Э-эй! – закричала она, оборачиваясь и подмигивая Джею.
И тот вдруг отцепился от сиденья, крикнул в ответ. Ударный, свежий и пьяный, словно морской бриз, восторг наполнил его до краев. Брызги, соленые и блестящие, заплясали рядом с лодкой. В волнах мелькнули спинки дельфинов, приплывших поиграть, но им было не угнаться за птицей-челноком.
– Взлетаем? – донесся до Джея возглас Эсфирь.
– Да!
Брызги исчезли – невидимый кокон окутал лодку, – но Джею казалось, что они все еще здесь, танцуют вокруг него жемчужным ожерельем, летят вперед и ввысь, в лазоревую синь неба…
Эсфирь распахнула руки, и челнок взмыл вверх, отрываясь от воды, оставляя бирюзу под собой, влекомый к бирюзе над собой. У Джея захватило дух. Они поднимались все выше и выше, разрывая облака, туда, где лазурь превращается в бездонный индиго, а затем в бархатный антрацит.
– Хочешь почувствовать?
– Хочу!
И Джея пронзает стрела, нет, не стрела, поток – дикий, мощный, всеобъемлющий. Он захватывает, влечет за собой, но хранит бережно, как свою каплю, как часть целого. И вот Джей уже немного древесная обшивка, немного мачта, немного силовое поле вокруг лодки, немного космос за ее бортом, немного двойная луна над Дантой, немного звезды, сияющие вдали, и даже немного Эсфирь…
А девушка вновь раскидывает руки в стороны и поет. Что-то громкое, залихвацкое, моряцкое.
Курс на полночь держи,
Одинокий моряк,
Ждет тебя и верно хранит
Старый маяк…
Шторм ревет, и я готов!
Да, сэр! Я готов!
Шторм ревет, и я готов!
К буре я готов!
Джей подхватывает припев, горланит вместе с ней. Еще и еще раз. А потом она меняет курс, и Джей с нежданной тоской понимает, что они возвращаются домой.
* * *
Феликса Литу призвали на следующий день. Вместе с его бригантиной.
Призвали и дядю Кемала, и дядю Роквелла, да почти весь поселок корабелов вымер, как после чумы. На причале остались лишь маленькие лодчонки и недостроенная шхуна Эсфирь.
Собирался отец быстро, личных вещей почти не брал, все необходимое выделяло командование. Исправное судно – единственное, что требовалось. На памяти Эсти это был второй папин призыв; в прошлый раз он вернулся довольно скоро.
На борту Феликс обнял дочь и, легонько щелкнув по носу, погрозил пальцем:
– Так, слушай отцовские наставления. Попусту не волноваться, не лениться, к колледжу готовиться, с Джеем кокетничать в меру.
– Папа! – на всякий случай возмутилась Эсфирь.
Отец усмехнулся, обнял ее снова и в этот раз не разжимал рук особенно долго.
– Беги, морская принцесса, мы почти отшвартовались.
Девушка спустилась на причал и смотрела, как бригантина, качнув бортами на прощанье, уходит все дальше и дальше к горизонту. Наполнились ветром паруса, корабль набрал ход, чуть поднырнул в волну перед взлетом и, на мгновение полыхнув сиреневым, взметнулся в синь.
Отец присылал Эсти короткие сообщения – где они находятся, как их разместили, что планируется. В какой-то момент сообщения прервались, если не считать совсем уж делового: "Пропадаю со связи на пару недель. Подробности позже. Не волнуйся. Целую!"
Две недели прошли в ожидании. Но и после – известий больше не приходило. Зато по всем каналам принялись вещать о начавшихся стычках с зенорийцами и неминуемом грядущем глобальном сражении. Вот теперь Эсфирь заволновалась по-настоящему. Раньше и эта война, и призыв отца не казались такими уж опасными. Почему-то она была уверена, ничего плохого не случится, не случится, и все тут. Она и сейчас была уверена – в конце концов, они же корабелы; что может произойти с потомком маринеров? – но маялась, не в силах заставить себя заняться даже шхуной. А потом объявили эвакуацию.
Видеовызов Джея застал ее в дверях. Договорились встретиться вечером у нее дома. Джером пришел собранный, подтянутый и не по-мальчишески серьезный. Волей или неволей – сын контр-адмирала дантийского флота. Эсти вдруг поняла, как мало она его знает.
Выложив все, что удалось выяснить про нападение Зенора и доблестных защитников планеты, Джей, ходивший из угла в угол, остановился перевести дыхание. Фронтовой расклад не утешал. Зенор атаковал массированно, не жалея ни техники, ни людей, а значит, и того и другого у них было не просто достаточно – намного больше, чем у дантийцев. Две атаки провалились, но Данта потеряла слишком много, чтобы удержать позиции. Шло отступление, эвакуация стала неизбежной. Не то чтобы от зенорийцев ждали каких-то страшных зверств или ужасов, но война есть война, никто не будет разбираться, почему ракеты взорвались в мирной деревне, а не на военном аэродроме и почему лазерная пушка выжгла половину населения города, а не склады боеприпасов.
– Я полечу к папе, – сказала Эсфирь.
– С ума сошла?! Зачем? И как? – ошеломленно проговорил Джей.
– Да хоть бы и на папином челноке.
– Ты что, тебя никуда не пустят. Орбита полностью закрыта. На подходе к Данте уже вовсю идут сражения. Право на старт имеют только военные корабли и эвакуационный транспорт. Или специальное разрешение нужно получать, а тебе его никто не даст. Если честно, я сам тебя никуда не пущу. Ближайший к нам пункт эвакуации в часе езды, моя тетя с племянниками давно собра…
– От отца уже три недели ни одной весточки, – прервала его Эсфирь. – Я полечу.
Джей с размаху сел на диван, так что застонали пружины.
– Сумасшедшая. Не пущу.
Эсфирь медленно покачала головой.
– Ты же знаешь, что не помешаешь мне.
Пальцы Джея сжались в кулаки и долго не разжимались. Наконец он поднялся.
– Ладно, попробую договориться с Чезаре.
– А чем он может помочь? – удивилась девушка.
– Он – пресса. Думаю, шанс есть.
Спустя час интенсивных переговоров Джей повернулся к Эсти и скомандовал:
– Так, бери самое необходимое, чтобы в небольшую сумку влезло, и едем. В пять утра Чезаре встретит нас возле космодрома. Летим вместе с журналистами, аккредитацию нам с тобой выдадут на месте.
Эсфирь подпрыгнула от радости и повисла на шее у Джерома. На мгновение он растерялся, но в следующее – обнял девушку и крепко прижал к себе. А вот поцелуй вышел как-то сам собой и получился одновременно робким, неуклюжим и очень жарким. Лишь когда Джей, осмелев, решился поцеловать и теплую, загорелую шею, Эсфирь обрела способность мыслить и, мягко положив ладошку ему на плечо, чуть отодвинула от себя.
Оба тут же запунцовели. Сделав вид, будто нужно срочно собираться, разбежались по разным углам.
Всю дорогу до космодрома Эсфирь проспала на плече у Джея; добирались скоростным поездом, так было удобнее всего. В четыре утра пришлось подниматься, Джей вскочил довольно бодро, а Эсти еле-еле разлепила веки.
Здание порта было небольшим – журналисты улетали с гражданского. В ожидании Чезаре Джером внезапно замялся, пытаясь что-то сказать. Он сбивался, застревал на середине фразы, отворачивался, начинал высматривать своего знакомого вдалеке. В конце концов Эсфирь не выдержала и спросила прямо, в чем дело.
– Эсти, только не обижайся, но ты не могла бы не говорить при Чезаре, что ты из маринеров? – пробормотал парень.
– Почему? – Голос девушки стал прохладнее.
– Понимаешь, он не очень хорошо к ним… к вам относится. Ну, такой уж он человек. Но он – единственный, кто согласился взять нас в пресс-центр на орбите.
Эсфирь нахмурилась. Эх, если бы имелась возможность как-то по-другому узнать о папе. За эти недели ей никто ничего не сообщил – куда бы она ни звонила, кого бы ни старалась достать.
– Хорошо, – кивнула девушка. – Я не скажу.
Чезаре Фернандо оказался низеньким, тощим и довольно молодым, не старше тридцати, в старомодных узких очках, с короткой бородкой на жестком лице. Он пролетел мимо кометой, зацепил кометным хвостом Эсти и Джея и увлек их за собой. Так же на лету они прошли таможню, границу, проверку багажа и все процедуры, которых потребовала посадка в звездолет.
Лишь на борту Эсфирь почувствовала на себе цепкий взгляд этого реактивного знакомого Джея и поняла, что, даже не сказав ни слова, она оказалась раскрытой. Впрочем, Чезаре промолчал, занявшись делами: переговоры – с коллегами, с пресс-службой космофлота, с высокими и низкими военными чинами – не смолкали ни на минуту за все время полета.
Звездолет сел в ангаре гигантской платформы, которая несла на себе множество построек самого разнообразного назначения. В том числе был здесь и пресс-центр, где, по уверению Джея, они могли получить все последние сведения, а также увидеть, что происходит на командном пункте и в космосе. Из обрывков разговоров Чезаре стало ясно, что Зенор окончательно перестал таиться и развернул силы и что то же самое делает сейчас Данта.
Однако все пошло наперекосяк.
Лифт поднял их из ангара на этаж, где царила пресса. Эсфирь с любопытством разглядывала огромный, по меркам космоплатформ, зал с выпуклым потолком, сотней мониторов и висящих голограмм. Этакая голова осьминога: компьютерные серверы – мозг спрута, радиоканалы – невидимые кровеносные сосуды, три больших экрана в центре – мощные осьминожьи сердца. От головы разбегаются в стороны коридоры-щупальца. Эсти успела насчитать их семь, когда из ближайшей двери вылетел всклокоченный мужичок с планшетником в руке и заорал:
– Началось! Атакуют!
И случился апокалипсис.
Десятки людей сорвались с места, понеслись куда-то, сшибая все на своем пути. Голоса – истерические и деловые – наполнили коридоры и главный зал. Чезаре испарился, вновь оправдывая определение человека-кометы, присвоенное ему Эсти. Сама же Эсфирь прижалась вместе с Джеем к стене, чтобы не попадаться под ноги журналистам.
Разобрать что-либо в этом хаосе было невозможно.