У Госпожи А-Нор нет средств содержать домашнего учителя, но детям нужно образование; она учит их сама - у моей Госпожи каллиграфический почерк, отличная память и изощренная фехтовальная техника. Младшие дети учились фехтованию у собственной матери, а их мать, будучи в статусе Юноши, когда-то считалась третьим мечом уезда. Отец Семьи, насколько я понимаю, и вовсе был фехтовальным монстром - до самой смерти он учил детей сюзерена; Лью начинал учиться именно у него, а с мамой только оттачивал мастерство. Теперь он рубится со мной - он совсем непростой противник, у него стальные тросы вместо нервов и правильное воображение убийцы. Будь у Лью боевой опыт, земному фехтовальщику в спарринге с ним приходилось бы несладко.
Ещё Лью и его Второй и Третий Братья, Ет-А и Би, которых родственникам не положено называть по именам, ловят со мной рыбу, собирают саранчу и короедов - кошмарных тварей ростом с сардельку, считаемых местным деликатесом, ставят силки на птиц и учат меня распознавать съедобные грибы. Я - дядька при барчуках, в чистом виде.
Я совершенно погружен в этот мир. Я вижу и слышу вокруг деревню. Я давно понял, отчего срывает с петель и прогрессоров, и этнографов - но дал себе слово не судить аборигенов земными мерками, и с моей психикой на данный момент всё в полном порядке.
Мы с садовником "обрезаем" поросят, которыми Госпоже А-Нор за что-то заплатили. Поросята - очень удачное приобретение. На мой взгляд, зверушки больше напоминают помесь тапира с капибарой, но функционально - форменные свиньи. У них вкусное мясо, они быстро жиреют - и совершенно всеядны. А обрезают их, как большую часть домашних животных - чтобы самцы, созрев, не рвались в драку друг с другом. Получаются не самки, а… хочется назвать результат "боров" или "мерин", скорее, кастрированные самцы. Для получения полноценной самки, во-первых, крайне желателен полноценный поединок, чтобы стресс выбросил в кровь гормоны, необходимые для трансформации, а, во-вторых, после поединка должно произойти спаривание, которое "раскрывает", окончательно формирует вторую половую систему. В обход этих условий получается бесплодное существо, мясной или вьючный скот.
Человека, с которым проделали такую вещь, называют "ничто". "Никудышник". Кошмарная участь преступников, военнопленных и рабов - тюрем в земном понимании нет в этом мире. Попавшегося злодея обрезают, как свинью: он обречен на вечный каторжный труд и общее гадливое презрение. Когда такие материи обсуждаются в присутствии землянина, его начинает мелко трясти, несмотря на любую подготовку, а местные даже ухитряются обсмеивать эту тему.
Во всяком случае, она - не табу. Но тактичные аборигены заметили, что тема мне неприятна, и не особенно распространяются. Я оставляю сбор информации о местной пенитенциарной системе на потом. В конце концов, работа только начата.
Я приобрел репутацию мужика, с трудом выходящего из глубокой депрессии. Это объясняет деревенским жителям мои длинные паузы в разговоре, моменты, когда мне приходится сражаться с раздражением, и этакое подчёркнутое, декларированное целомудрие. Из сочувствия первое время при мне старались не хвастаться женами и не болтать о семейных делах; это и хорошо, и плохо. С одной стороны, мне пришлось долго присматриваться к этой сфере жизни, с другой - у меня была фора, чтобы успеть адаптироваться.
Лью рассказывает о моих лекарских талантах матери, она, вероятно, ещё кому-то. Через некоторое время я приобретаю репутацию костоправа, это вызывает уважение. Ко мне обращаются за помощью. Я вправляю вывихи, лечу растяжения и заговором плюс наложением рук останавливаю кровотечения. Заговариваю стихами Мандельштама - горский язык производит на поселян правильное впечатление. Я не лекарь, но до настоящих лекарей далеко, они живут в городе - и их услуги дороги; я всегда под рукой и знаю, как лечить те простые болячки, которые случаются у деревенских мужиков и баб во время сельскохозяйственных работ.
К моей безобразной морде в деревне постепенно привыкают. Я вместе с аборигенами в поле и в лесу, учусь всему, чему могу - деревенские жители прощают мне безобразие, и молодёжь мало-помалу начинает обращать обычные шуточки-подначки и ко мне. Это - расположение, знак симпатии и доверия, даже влечения, но нужно заставлять себя не дёргаться, когда милейший Юноша Иу, деревенский обалдуй, с которым мы косим луг Госпожи А-Нор, кричит через покос:
- Ник, сразись со мной! Ты похорошеешь после метаморфозы, вот увидишь - и моя Мать полюбит тебя! Она одобряет крупных женщин!
Я делаю глубокий вдох и считаю про себя до пяти. А потом отвечаю:
- Я не стану с тобой драться - не хочу искать жену в постели граблями, Иу! Ты слишком тощий, тебе никакая метаморфоза не поможет.
Иу хохочет; его дружки, которые ворошат сено, тоже закатываются. Правильная реакция. Такие выпады - не всерьёз, ребята просто хотят дать понять, что твое лицо не вызывает физического отвращения. Это - своеобразная вежливость, деревенское грубоватое дружелюбие. Я предпочел бы такие знаки внимания со стороны "условных женщин", но по здешнему этикету это было бы предельно непристойно, женщины не заигрывают с чужими прилюдно ни при какой погоде. Нужно мириться с тем, что есть. Мне понадобилось три месяца, чтобы привыкнуть, не напрягаться, отбрехиваться автоматически и весело - мои покинувшие Нги-Унг-Лян коллеги так и не научились реагировать спокойно. Чёрт побери, грош цена нашим методикам подготовки кадров, если ученый в чужом мире истерикует, как жеманная девица!
Хотя порой думаешь, что с осьминогами было бы проще. Например, потому, что вряд ли тебе пришлось бы самому изображать осьминога…
Пока мне везёт и я не присутствую при поединке - крестьяне не сражаются летом, во время страды, оставляют свадьбы на осень, совсем как на Земле в старину. Я не смею смотреть на чужих молодых жен - слишком пристальный взгляд может спровоцировать убийство, и ни одна живая душа убийцу не осудит. У меня в высшей степени странное положение.
Лью хочет со мной общаться. Он благодарен мне за многие вещи - и за вправленный вывих, и за то, что я помогаю его матери, и за бескорыстие - и искренне хорошо ко мне относится. Он - славный, мой Мцыри… Но в какие же тупики он ставит меня походя!
Я понимаю, Лью растет без отца. Иногда ему хочется поговорить со старшим Мужчиной, из всех окружающих старших он выбрал меня. В сущности, я не имею морального права его отсылать… но всё время балансирую между правдой и легендой. Не могу же я врать человеку, который хочет докопаться до сути!
Вечерами я выхожу из своей каморки, устроенной рядом с комнатой Лью, подышать свежим воздухом. Сижу в беседке, густо оплетённой лианами, похожими на клематисы; Лью подкрадывается, как котенок, устраивается рядом.
- Хочешь пирога, Ник?
По статусу мне не полагается делить трапезу с Господином, но Лью от щедрот приносит пирог с господского стола и мы его съедаем. Пирог - это вполне отлично. Его начинка - вареная рыба и местные травы, а пекут его из муки, похожей на кукурузную. По мне - гораздо вкуснее и привычнее, чем жареная саранча, которую Лью обожает, и к которой мне пришлось долго привыкать.
Я отряхиваю ладони. Лью шалит - берет меня за руку, прикладывает свою ладонь к моей. Считается, что ладони должны совпадать по размеру у близких друзей и у супругов. Наши - не совпадают: узкая длинная кисть Лью с тонкими пальцами - совсем другой формы, не говоря уж о размере. Он ещё ребенок, в сущности… хотя нежной его руку не назовешь. Мозоли, царапины, обломанные ногти - не то, что рука богатого и растленного аристократа.
- Это суеверие, Господин, - говорю я. - Ты всё равно можешь мне доверять.
Лью смеётся. Вдруг спрашивает:
- Твоя жена была красивой, Ник?
Вспоминаю Зою - и киваю.
- Тяжёлый бой? - о чем это он? Ах, да…
- Да, - отвечаю после паузы. - Она была сильной и гордой.
- Ужасно резать того, кого любишь? - спрашивает, отвернувшись. - Даже ради будущего любви, а?
Ах ты, чёрт побери, какой земной вопрос…
- Знаешь, - говорю совершенно искренне, - ужасно… но, наверное, закономерно.
- А если чувствуешь, что проигрываешь бой… как ты думаешь, легче убить или умереть? Или сдаться?
Мцыри, Мцыри… Вообще-то, я в курсе его сердечных дел. Госпожа А-Нор нанимала Астролога, чтобы тот нашёл Лью достойного партнёра для боя и брака, но этот Ромео-Джульетта не принял письма. Он, видите ли, без памяти влюблён в сына своего сюзерена - с тех пор, как десяти лет от роду впервые его увидал. Детские страсти, мечты о недостижимом… Сюзерен - Смотритель Земель, важная особа, отмеченная королём. Он серьёзно богат, его статус так высок, что бедолага Лью терпим в свите только в память о заслугах отца. Я несколько раз мельком видел предмет обожания Лью - это высокий статный блондин, старше Мцыри года на три, с совершенно жлобским выражением смазливой физиономии. Он мне не нравится - и я еле сдерживаюсь, чтобы не начать выговаривать Лью, как земной девчонке, которая может попасть в беду. Это он постоянно слышит и без меня - от своей матери.
Предостережения, как всегда, ни на что не влияют и ничему не помогают.
Дети и подростки удивительно стимулируют контакт. На свете немного людей, совершенно равнодушных к детям; я к таким уж точно не отношусь. Не угодно ли: начинаешь беспокоиться за судьбу инопланетянина - делаешь первый шаг к тому, чтобы стать в этом мире своим.
Я собираюсь на Праздник Листопада, чтобы попытаться присмотреть за подростком, беззащитным перед собственной гормональной бурей. А потом уже - чтобы сделать записи самого Праздника, которые нужны для моей работы. Процесс контакта сдвинулся с мертвой точки.
* * *
Праздника Листопада в городе не получилось, хоть Н-До и помирился с Юношей Хи на следующий же день - Отец и Мать получили приглашение на Праздник в дом Смотрителя Земель, Уважаемого Господина Эу-Рэ.
Младшенький страшно возмущался их решением непременно ехать, и Н-До был целиком и полностью на его стороне: когда это Семья Л-Та зналась с преуспевающими правительственными чиновниками, богатенькими выскочками? Эу-Рэ ещё в юности так отличился в ведении дел, а впоследствии - в управлении губернией, что ему был высочайше дарован персональный титул Всегда-Господина - о, каким тоном Младшенький это произносил! "Всегда-Господиии-ин - меч гвоздями приколочен!" Н-До непедагогично хохотал, Второй усмехался, Третий хихикал в рукав, а Мать строго говорила: "Солнечный луч, забудь эти грубые и неприличные деревенские шутки!"
Шуточка, вправду, деревенская - но уморительная. Почётный титул с таким грязным и непристойным двойным дном, что невозможно делать серьёзное лицо - пусть мужики благоговеют! Никогда бы такого не принял аристократ крови - и никогда не принимали члены семьи Л-Та, как бы их не улещали подхалимы Дома Государева. Н-До считал, что иметь какие-то отношения с такими особами - унизительно и зазорно, Младший ему радостно поддакивал, но Мать и Отец были другого мнения. Приятельство с богатой и влиятельной Семьёй! Смотритель Эу-Рэ заискивает в дружбе, сказал Отец - так давайте снизойдем до него. Они богаты, это выгодно.
Младший, между тем, отказался ехать наотрез, хотя его и пытались соблазнять угощением, фейерверками и драками на палках. "Да вот ещё - в таком обществе и свинина с жареными улитками покажется противнее прошлогодней брюквы, а играть и драться я хочу с друзьями, а не со всякой завалью!" - Н-До очень любил его за эти слова и не позволил Отцу отвесить ему подзатыльник, но сам отбрыкаться не смог. Второй и Третий должны были сопровождать его, как свита, но Третий ухитрился очень удачно подцепить лихорадку и только Второй ничего не придумал. На него свалили все обязанности, воззвали к чувству долга - и он вынужден был согласиться.
- О, Старший, - буркнул Второй, когда родители отвернулись, - я чувствую себя козой на верёвке!
- Держись, - усмехнулся Н-До. - Может, ещё удастся опрокинуть на кого-нибудь миску с горячим соусом или играючи морду набить… Попробуем сделать так, чтобы было весело.
Он и понятия не имел, насколько будет весело на самом деле…
Усадьба Эу-Рэ, надо отдать ей должное, действительно, располагалась в живописном месте. Золотые ясени окружали её шелестящей толпой, как изысканные придворные дамы на столичном балу - и узкие язычки листвы, трепеща, срывались с гибких ветвей и летели по ветру, создавая чудное настроение праздника и осенней светлой печали. Старый дом из выбеленных временем плит известняка, был по-настоящему хорош, его окружала высокая и изящная ограда, кованная в виде переплетенных ветвей и гербовых щитов - но к празднику челядь Эу-Рэ завесила чугунный узор ужасными и ярчайшими фонариками в виде цветов йор и добрыми пожеланиями, написанными на алом полотне кем-то криворуким.
- Хок! - не сдержался Второй. - Необрезанного осла слышно, а безмозглого богача - видно!
Н-До попытался сдержать смешок и совершенно неприлично фыркнул.
- Тише, северные ветры! - сказала Мать огорченно. - Я вас прошу, сделайте, хотя бы, вид, что восхищены приемом.
- Отец! - воззвал Второй с комической тоской. - Взгляни, как Мать учит нас лицемерить!
Н-До рассмеялся, уже не скрываясь, но Отец даже не улыбнулся.
- Вы уже достаточно взрослые, - сказал он, раздражаясь. - Юноши Времени Любви должны уметь сдерживать себя, соблюдать приличия и вести себя так, как выгодно Семье. Вы не дома. Будьте вежливы и пристойны.
Слова Отца сразу сбили весь озорной настрой. Второй нахохлился и замолчал, а Н-До криво улыбнулся. Праздничек…
За воротами, распахнутыми настежь, открылся широкий двор, усыпанный листвой - и слуги зажигали благовония в курильницах; сладковатый дым смешивался с ароматом осени. Сам Эу-Рэ встретил Отца церемонным поклоном, и, пока слуги уводили лошадей, Н-До невольно глазел на него, бессознательно пытаясь разглядеть некую незримую печать - клеймо на душе Всегда-Господина.
Сейчас, разумеется, никто не вызвал бы Эу-Рэ на поединок, даже если бы это было разрешено - и печать вправду бросалась в глаза. Эу-Рэ обрюзг и разжирел, двигался медленно; его лицо хранило надменно-спесивое выражение, превратившееся во время разговора с Отцом в слащавое.
"Интересно, - подумал Н-До, - он что, не сражается ВООБЩЕ? Даже на палках? Даже с собственной женой и наложницами не играет? Даже с детьми? Забавно… Вот что такое "золотой мешок"… И какой смысл и радость в подобной жизни?"
- Большое счастье - видеть вас в моем доме, Господин Л-Та, - говорил Эу-Рэ, улыбаясь. - Рад приветствовать Госпожу Л-Та и ваших благородных детей…
- Счастлив вам угодить, Смотритель Эу-Рэ, - отвечал Отец холодно-любезно, с еле заметной улыбкой.
"Называет его Смотрителем, чтобы не выговаривать "Всегда-Господин", стыдится, - подумал Н-До. - Отцу стыдно, а этот Эу-Рэ, похоже, привык". К Семье Л-Та подошла Госпожа Эу-Рэ в сопровождении пары наложниц, и Н-До пришлось сделать над собой серьёзное усилие, чтобы не передернуться от отвращения.
Госпожа Эу-Рэ растолстела так, что её подбородки свисали на грудь, грудь лежала на животе, а в живот, очевидно, поместился бы целый поросенок - и у неё было точно такое же надменно-спесивое выражение лица, как и у её мужа. Наложницы казались рядом с ней худыми, как щепки: первая - женщина постарше с усталым и равнодушным бледным лицом - и вторая, совсем юная, похожая на больного изнеженного мальчика. У молоденькой грудь едва приподнимала вышитую пионами накидку, а бедра не подчёркивал даже праздничный пояс. Пока женщины знакомились и здоровались с Матерью, Н-До вспомнил о танцоре с ножами: вот такое бы с ним сделали без поединка? Если бы тот тип настоял на своем, если бы танцора продали насильно, если бы он попал в беду? Больную рабыню сделали бы, подумал Н-До - и содрогнулся. Жаль, что этого Хи не видит - перестал бы трепаться о том, чего не понимает.
Сложно сказать, о чем думал Второй, но по его хмурому лицу было ясно, что Семья Эу-Рэ ему совсем не нравится. Вероятно, Смотритель Эу-Рэ ухитрился заметить недовольство братьев, потому что радостно изрек:
- Юношам скучно с взрослыми, Господин Л-Та. Может, наши дети познакомятся между собой до пира?
Интересно, какие жабята рождаются у таких жаб, подумал Н-До - но статного юношу в длинном тёмно-синем кафтане, с мечом дома Эу-Рэ, никто не назвал бы жабёнком.
- Привет, - сказал он, глядя на Н-До с любопытством. - Я - Лян из Семьи Эу-Рэ, - и добавил после многозначительной паузы, с тенью какого-то неуловимого недобра, протягивая руку ладонью вперед, - я родился в тот же год, день и час, что и ты.
Новость вышибла у Н-До дыхание. Что?! Три совпавших знака? Да это - ложь, это - чушь, и как он, вообще, посмел?! Они что, ополоумели все?! Н-До оглянулся, раздувая ноздри: Мать чуть хмурилась, Отец прищурился и имел тот, не терпящий возражений, вид, который делал, желая без ссор настоять на своем. Чета Эу-Рэ благостно улыбалась.
- Пойдем разговаривать, - тихо, со сдерживаемой яростью в голосе, бросил Н-До. - Подальше отсюда.
- Да пожалуйста, - Лян чуть пожал плечами с самодовольной ухмылкой и пошёл прочь.
Н-До шёл за ним, обшаривая Ляна глазами. Походка и движения бойца - уже хорошо, подумал Н-До саркастически, только в кого бы? Волосы светлые, но тусклые. Черты лица правильные, оно могло бы быть очень приятным, если бы не это спесивое самодовольство - точно такое же, как у Смотрителя Эу-Рэ. Ни за что, подумал Н-До, вообще его близко не подпущу.
Лян остановился в выездном дворике рядом с конюшней. Вокруг никто не мелькал: вся челядь Эу-Рэ, очевидно, встречала гостей и заканчивала приготовления к развлечениям и пиру. Лян зацепил пальцы за тканый золотом пояс и вызывающе взглянул на Н-До:
- Не думал, что это будет неожиданностью для тебя.
- Ты же мне не написал, - Н-До, в ледяном бешенстве, даже не пытался быть вежливым. - С чего бы мне знать? Если кто-то и говорил мне, я не принял к сведению - это звучало слишком глупой шуткой.
- Я не люблю писать писем, - хмыкнул Лян. - И зачем обмениваться отпечатками ладони, если можно сравнить их при встрече? У тебя симпатичное лицо, аристократ, - и снова протянул руку интимным, приятельским, обещающим жестом.
Н-До сжал кулаки.
- Хочешь подраться? - рассмеялся Лян. - Я тоже нравлюсь тебе?
"Ди, прости!" - подумал Н-До, облизал губы и сказал, растягивая слова:
- Да, ты мне нравишься… Тебя ведь уже предупреждали, что мне нравится убивать? Я убил двоих, знаешь ли. Один из них был Официальным Партнёром, у нас совпадали все пять знаков. Жаль, что с тобой, в лучшем случае, будут четыре…
- Это ещё почему? - Лян удивился, он выглядел обескураженным.
- Ах, тебе тоже не всё сказали? - рассмеялся Н-До, которого понесло. - Не может быть пяти, даже если совпадут ладони. Пятый знак - происхождение, видишь ли.
- Я аристократ, - Ляна задело, его глаза сузились в щели и щека дернулась.
- Ага. Внук помещика, сын Всегда-Господина и рабыни, - бросил Н-До, демонстративно поправляя воротник, вытканный древним родовым узором. - А я - Князь, рождённый у Официальных Партнёров, после поединка. Ты можешь это сравнивать?
- Бывают годы, когда вы едите кашу зимой и летом - за всех своих благорожденных предков, - огрызнулся Лян. Теперь он сжал кулаки. - Накидка твоей матери принадлежала её матери, верно?
- Наши матери почти ровесницы, - усмехнулся Н-До, - а моя выглядит дочерью твоей.